Я вообще не понимаю, почему с нами до сих пор ничего не сделали, но уверяю тебя: если клятва, которую я произнес, хоть чего-нибудь стоит, то жить мне осталось недолго.
Антонио, казалось, его совсем не слушал. Перебив Федерико на полуслове, он вдруг стал задавать ему вопросы, касающиеся биографии автора «Пиноккио» и обстоятельств жизни самой марионетки. Федерико с удовлетворением отметил, что перед ним тот самый, хорошо знакомый ему Антонио – неунывающий, мыслящий парадоксально и в то же время предельно логично, дерзкий в суждениях и выводах, он всегда поражал Федерико умением вести спор совсем не так, как было принято в его университетском кругу. Происшедшая с мексиканцем метаморфоза не могла не порадовать Федерико, которому сейчас так не хватало мужества и уверенности в себе.
– Лоренцини ведь основал журнал «Иль Лампионе», правда? Цензура закрыла его после восстания тысяча восемьсот сорок восьмого года. Одиннадцать лет спустя он вновь стал издавать этот журнал в ознаменование объединения Тосканы и Пьемонта: в этом событии он узрел начало триумфального объединения всей Италии. На этом героический этап его биографии заканчивается, нить литературной деятельности обрывается, и мы вновь узнаем о его работе лишь в момент основания «Il giornale per i bambini» – первого в итальянской истории периодического издания специально для детей.
– Все правильно! – подтвердил Федерико. – Возникает ощущение, что борец-патриот вдруг превратился в педагога, причем это превращение произошло внезапно, без всяких промежуточных стадий. Политика вновь привела его какими-то неисповедимыми путями к детству.
– А затем, – продолжал рассуждать уже совсем преобразившийся Антонио, – в первом же номере нового издания появляется глава из «Le aventure di Pinocchio», которые в то время выходили под названием «Storia di un burattino». Похоже что нашу марионетку дергал за ниточки не сказочник или учитель, а самый настоящий политик, который детским языком представил читателям сюжет на тему жизни и поступков его соотечественников.
– До этого момента жизнь Пиноккио нам хорошо известна, но дальше, – Федерико вскинул брови, подчеркивая свое неведение, – все теряется в сплошном потоке догадок и предположений.
– Нет, нет. Нам известно, что Карло Лоренцини умер в тысяча восемьсот девяностом году, как и ты, – Антонио не смог удержаться от шутки на тему якобы заготовленной для Федерико ниши в склепе, – а похоронен он был на кладбище Сан-Миньято аль Монте, здесь же, во Флоренции. С тех пор история деревянной куклы буратино зажила своей самостоятельной жизнью, как сирота, оставшийся без родителей, но в то же время свободный от всяких ограничений, которые могли бы помешать ему добиться успеха. И спрашивается, кто мог прибрать к рукам несчастную куклу, как не братство? Кто превратил его в самую известную марионетку Италии, если не патриоты из ордена карбонариев? Вспомни! Вспомни, как говорит Пиноккио: «Pieta, signor Cavalieri! Pieta, signor Commendatore! Pieta, Eccellenzza!». Получается, что когда наш деревянный мальчик умоляет сохранить ему жизнь, то он обращается к человеку, от которого зависит его судьба, называя его иерархическими титулами, принятыми в обращении братьев к магистру ложи.
Эти объяснения показались Федерико вполне убедительными. Тем не менее он никак не мог избавиться от сомнений по поводу истинных намерений мексиканца. Эта мысль не давала ему покоя. Ему время от времени начинало казаться, что Антонио приехал во Флоренцию специально для того, чтобы сдать его на суд братьев в качестве искупительной жертвы и таким образом обрести хотя бы временную свободу, чтобы спокойно заняться поисками черепа, а если повезет, то и стать его единоличным обладателем.
– Антонио, – без особого энтузиазма сказал он, – на это я расскажу тебе другую историю – об одном итальянском революционере по имени Джузеппе Мадзини, которого мы для краткости можем называть просто Джеппетто. Он автор книги, красиво и эффектно названной «Giovine Italia». Она оказала большое влияние на молодых националистов, которые все поголовно прочли ее и, воодушевленные ее идеями, создали что-то вроде секты, которую назвали «Figliuoli dйlia Giovine Italia». А не хочешь ли ты узнать, как звали основателя этой тайной организации? – В этом месте Федерико сделал паузу, желая поразить явно заинтригованного Антонио эффектным ответом. – Это был человек по имени Бенедетто Муссолино.
Мексиканец рассмеялся в полный голос. Он выглядел настолько довольным жизнью, что, казалось, совсем забыл о грозившей им обоим опасности.
– Вот тебе еще одно имя с могильной плиты, присвоив которое появился на свет другой знаменитый актер нашей новейшей истории: Бенито Муссолини.
– Вот именно, – подтвердил Федерико. – Все три этапа, изложенные в программе «Молодой Италии», предполагали радикальные и довольно-таки жесткие действия. На первой стадии было намечено изгнать из страны иностранцев и искоренить их влияние, полностью уничтожить абсолютизм, добиться национального единства и создать революционную диктатуру демократической партии.
– Фантастика! – зааплодировал Антонио, мало искушенный в политических лозунгах и программах. – По-моему, их намерения действительно были весьма радикальны.
– Второй этап, – продолжал Федерико, – заключался в воссоздании управляющего органа, основы которого были заложены еще в эпоху империи, под названием «Padres de la mision suprema». Эта организация должна была преобразовать общество под неусыпным наблюдением некоего верховного руководителя, резиденцию которого следовало разместить в традиционном центре страны – Риме.
– То есть новый Папа? Или цезарь? И чего же все-таки добились эти младоитальянцы? – поинтересовался Антонио уже чуть более спокойным тоном.
– Можешь спросить об этом Пиноккио, нашего великого мастера лжи и обмана! – заключил Федерико, вставая из-за стола.
Высказав Антонио свои мысли, он вдруг понял, что до сих пор просто не имел возможности изложить их на бумаге или хотя бы четко сформулировать для себя; и вот сейчас, когда время, отмеренное ему для жизни на этом свете, подходило к концу, он внезапно понял, что именно здесь, в его древней и в то же время такой молодой стране, и был скрыт сакральный смысл этой сказки. Вновь обрести утраченную реликвию, по всей видимости не случайно оказавшуюся не в могиле, а в досягаемости тех, кто еще не перешагнул грань царства смерти, было для него своего рода патриотическим долгом, тем поступком, которым он мог сделать свой вклад в дело возвращения Аусонии великой мечты о подлинной свободе.
Профессора Канали сжигала жажда действия, причем действия единоличного и героического. Ближе к ночи он вышел из гостиницы, воспользовавшись тем, что его друг безмятежно уснул. Самому ему было совершенно не до сна. Гуляя по ночному городу, он вышел на набережную. Освещенные окна почти нависали над водой на противоположном, плотно застроенном берегу. Свет отражался в гладкой и словно неподвижной воде. Тени, казалось, соскальзывали с величественных куполов, и красота города скрывалась за черным бархатным занавесом. Все это было театром, той сценой, на которой ему, совершенно неопытному и, быть может, бесталанному актеру, предстояло сыграть самую важную в своей жизни роль. Федерико был здесь человеком новым и прекрасно понимал это. С тех пор как он сделал шаг за пределы профессиональной рутины и погрузился в изучение истории марионетки, его прошлое превратилось в практически несуществующие воспоминания. С другой стороны, новые чувства и впечатления вели его туда, где раньше ему бывать не доводилось, в такие места, о существовании которых он даже не подозревал. Здесь, в этом театре, Марк все еще был жив, о чем шептала струящаяся внизу вода. Точно так же дождь в Слэптоне подтвердил мелькнувшее у него в душе подозрение, что Ада Маргарет – не кто иная, как древняя Цирцея южных морей. На оборотной стороне крышки шкатулки, купленной им у старухи Лурдель, был выгравирован портрет изящной, аристократического вида молодой женщины, почему-то повернувшейся к художнику в профиль, отчего ее изображение стало похоже на монету, у которой нет оборотной стороны.
Коломбина освободила его от атавистического стыда; даже ради одного этого стоило познакомиться с ней. Женщина, которая общается с мертвыми и знает самые труднодоступные уголки кладбищ, где нет еще ни одной могилы. Джон Ди открыл окно западному ангелу и впустил в свой мир страдания католиков и кровь Гая Фокса, тайком, как пират, пробиравшегося к основанию стены вброд по пыльному морю пороха.
Ему срочно требовалось какое-то оправдание всему происходящему, что-то достойное внимания и уважения, иначе безумие могло оказаться сильнее его и он вполне мог свести счеты с жизнью, бросившись в воду самой милой его сердцу реки в Италии. Карло Лоренцини создал сказку, повествующую о старой педагогической традиции. Воспитание – это создание новой страны, рождение родины, подготовка детей к борьбе. Из этих детей должны были вырасти просвещенные юноши, такие как Мадзини, Бенедетто Муссолино или же его потомок Бенито, итальянский дуче, человек, говоривший на пяти языках. Он вдохновил своих учителей на то, чтобы они сформулировали для него окончательный, не подлежащий пересмотру не то приговор, не то диагноз: «Молодой человек, несовместимый с системой школьного образования». Именно ему, будущему дуче, как никому другому, потребовалась педагогическая система Карло Лоренцини. С ее помощью он стал великим актером, новым главным героем народного театра – «Комедии». Наполеоновская попытка нарушить внутреннюю субординацию ордена привела его на суд Великого фашистского совета, по приказу которого он и был казнен.
Музыка, доносившаяся из маленького кафе, открытого даже в такой поздний час, отвлекла профессора Канали от его мыслей. Кафе называлось «Гамберо Россо» – это была таверна Пиноккио. Осознав это, он ощутил, что у него вспотели ладони, а самого его начало трясти мелкой дрожью. Страх, который стал его верным спутником в последние дни, вновь обрушился на Федерико, как лавина. Да, он боялся, боялся всего, включая возможное предательство со стороны лучшего друга. Боялся сделать лишний шаг, чтобы не злить тех, кто за ним наблюдает, но при этом продолжал добиваться обладания той вещью, которая как раз и лишила его свободы действий. В этом новом, полном страха мире все происходило как в театре – даже умершие и похороненные герои вставали из могил и возвращались на сцену. В общем, у Федерико были веские причины, чтобы чувствовать себя слабым, беззащитным и постоянно испытывать чувство страха. И все же – зачем сдаваться раньше времени? Череп существует, причем эта костная ткань вовсе не мертва, а готова одарить мир новой формой жизни. «Может быть, я и Антонио сужу слишком строго, – убеждал себя Федерико. – Если бы он хотел владеть черепом единолично, он бы не стал делиться правом на эту тайну с друзьями. В конце концов, это он его купил, заплатил хорошие деньги, а все, что было потом, произошло лишь потому, что он решил разделить с друзьями возможности, которые открывала перед ними эта странная находка».
Смерть Марка смешала все карты и ускорила течение времени в спектакле. Антонио открыл в Мексике второй фронт поисков разгадки черепа, но в пылу борьбы не заметил, как драгоценную находку у него похитили, причем сделали это, судя по всему, самые близкие его семье люди. Федерико укорял себя за то, что не оценил по достоинству поступок мексиканца: тот ведь забросил все дела и попытки найти череп ради того, чтобы приехать сюда и увидеться с ним, чтобы предупредить его о грозящей опасности, чтобы, в конце концов, просто быть рядом с ним, облегчить горе, охватившее Федерико после самоубийства Марка. Об этом Федерико думал за бокалом темного, почти черного вина в кафе «Гамберо». Если новая для него театральная реальность развивается по сюжету сказки о деревянном мальчике, то здесь, в таверне Пиноккио, вот-вот должны появиться отрицательные персонажи – лиса и кот. Они, судя по всему, постараются убедить его в неоспоримых преимуществах какого-нибудь неведомого ему спасительного средства. Вдруг он вспомнил, что вышел из гостиницы уже за полночь. Антонио вполне мог проснуться и постучаться к нему в соседнюю комнату. «Не обнаружив меня посреди ночи, – подумал Федерико, – он наверняка сначала страшно испугается, а затем отправится на поиски. Это я как-то упустил из виду», – признался он самому себе, прикидывая, не пора ли возвращаться в гостиницу, чтобы по крайней мере предупредить Антонио.
Дверь в «Гамберо Россо» была деревянной, со множеством окошечек, интерьер выдержан в модернистском стиле, с большим количеством кованого железа в элементах обстановки и в декоре. Привлекли внимание Федерико и изящные керамические светильники. Столы здесь были круглые, столешницы из красного мрамора с белыми прожилками – очень похожего на тот, которым был вымощен пол во дворце Бонапарта. Размышления Федерико были прерваны появлением в кафе двух человек, в которых он без труда узнал старого Винченцо и его дочь, очаровательную Коломбину. Оба они явно нервничали. Федерико спрятался за одной из колонн, деливших зал таверны на несколько секторов. Ситуация складывалась совершенно непредсказуемо. Двое заговорщиков проследовали к барной стойке, где с ними приветливо, как старый знакомый, поздоровался молодой человек с набриолиненными, зачесанными назад волосами. Музыка в кафе звучала просто великолепная – «Гольдбергские вариации» Баха исполнял на оригинальных инструментах замечательный музыкант Тревор Пиннок. Англичанин при дворе итальянских фараонов. Винченцо заговорил с другим мужчиной, примерно одного с ним возраста. Федерико присмотрелся и понял, что это не кто иной, как тот самый библиотекарь-архивист из Национальной библиотеки, который, собственно говоря, и направил его к Винченцо. Человек, спасший рукописи Данте от потопа, считавшийся в своем кругу непререкаемым авторитетом во всех гуманитарных дисциплинах. Коломбина поискала глазами свободный столик и чуть не выбрала тот, что находился от Федерико буквально в шаге. Если бы не неверный свет, пробивавшийся сквозь разноцветные стекла модернистских фонарей, она, без сомнения, разглядела бы прижавшегося к колонне Федерико. Но везение не отвернулось от него окончательно: Андреа де Лукка увидела свободные стулья в дальнем от него углу. Профессор Канали вздохнул с облегчением.
Чуть позже к кружку присоединился еще один человек, которого Федерико не узнал. Он был седой и довольно высокий. Судя по манере держаться и по тонким рукам, он принадлежал к аристократии. Незнакомец подключился к разговору легко и непринужденно, как если бы общение было прервано всего пять минут назад.
Когда-то Пиноккио мечтал стать хорошим актером, теперь же все актеры мечтали стать Пиноккио или хотя бы получить роль в его сказке. В этом и заключалась единственная правда, на которую можно было опереться, чтобы не потеряться в будущем. В 1911 году итальянский граф Джулио Чезаре Антаморо впервые в истории кино создал экранизацию истории ожившей марионетки. Фильм был, естественно, немой, но его метраж был по меркам той эпохи просто огромным. Сам Антаморо вручную раскрасил пленку, а на главную роль был приглашен знаменитый в те годы актер варьете, выступавший под псевдонимом Полидор. Федерико сумел раздобыть сведения о недавней реставрации фильма. Судя по обрывочным сведениям, фильм был заново обработан в проявочной лаборатории, а затем восстановлен с помощью цифровых технологий. Чье-то щедрое пожертвование позволило не только восстановить основной вариант фильма, но и добавить ранее вырезанные фрагменты и считавшиеся утраченными кадры. Меценат, передавший деньги на этот проект, пожелал остаться неизвестным, но ему не удалось скрыть свою национальную принадлежность. В прессу просочилась информация, что некий мексиканец через Интернет заключил контракт со студией и лабораторией, которые разыскивали по всему миру любые фрагменты ленты и сведения, прямо или косвенно касающиеся первой известной экранизации сказки Коллоди. Узнав, откуда поступили деньги, Федерико сразу же подумал, что это дело рук Антонио. Но, рассудив здраво, он был вынужден признать, что это неверная мысль. В конце концов, сам Антонио рассказал ему, что в доме актера оставались и его бывшая жена, и Хоакин, в распоряжении которых было и достаточно средств, и возможность переводить их куда бы то ни было, пользуясь старыми электронными счетами, принадлежавшими скончавшемуся актеру. Судя по всему, клубок интриг и заговоров перекинулся уже на другую сторону Атлантики.
Мать Антонио в свое время была достаточно известной актрисой, отказавшейся от артистической карьеры ради брака с мексиканской звездой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Антонио, казалось, его совсем не слушал. Перебив Федерико на полуслове, он вдруг стал задавать ему вопросы, касающиеся биографии автора «Пиноккио» и обстоятельств жизни самой марионетки. Федерико с удовлетворением отметил, что перед ним тот самый, хорошо знакомый ему Антонио – неунывающий, мыслящий парадоксально и в то же время предельно логично, дерзкий в суждениях и выводах, он всегда поражал Федерико умением вести спор совсем не так, как было принято в его университетском кругу. Происшедшая с мексиканцем метаморфоза не могла не порадовать Федерико, которому сейчас так не хватало мужества и уверенности в себе.
– Лоренцини ведь основал журнал «Иль Лампионе», правда? Цензура закрыла его после восстания тысяча восемьсот сорок восьмого года. Одиннадцать лет спустя он вновь стал издавать этот журнал в ознаменование объединения Тосканы и Пьемонта: в этом событии он узрел начало триумфального объединения всей Италии. На этом героический этап его биографии заканчивается, нить литературной деятельности обрывается, и мы вновь узнаем о его работе лишь в момент основания «Il giornale per i bambini» – первого в итальянской истории периодического издания специально для детей.
– Все правильно! – подтвердил Федерико. – Возникает ощущение, что борец-патриот вдруг превратился в педагога, причем это превращение произошло внезапно, без всяких промежуточных стадий. Политика вновь привела его какими-то неисповедимыми путями к детству.
– А затем, – продолжал рассуждать уже совсем преобразившийся Антонио, – в первом же номере нового издания появляется глава из «Le aventure di Pinocchio», которые в то время выходили под названием «Storia di un burattino». Похоже что нашу марионетку дергал за ниточки не сказочник или учитель, а самый настоящий политик, который детским языком представил читателям сюжет на тему жизни и поступков его соотечественников.
– До этого момента жизнь Пиноккио нам хорошо известна, но дальше, – Федерико вскинул брови, подчеркивая свое неведение, – все теряется в сплошном потоке догадок и предположений.
– Нет, нет. Нам известно, что Карло Лоренцини умер в тысяча восемьсот девяностом году, как и ты, – Антонио не смог удержаться от шутки на тему якобы заготовленной для Федерико ниши в склепе, – а похоронен он был на кладбище Сан-Миньято аль Монте, здесь же, во Флоренции. С тех пор история деревянной куклы буратино зажила своей самостоятельной жизнью, как сирота, оставшийся без родителей, но в то же время свободный от всяких ограничений, которые могли бы помешать ему добиться успеха. И спрашивается, кто мог прибрать к рукам несчастную куклу, как не братство? Кто превратил его в самую известную марионетку Италии, если не патриоты из ордена карбонариев? Вспомни! Вспомни, как говорит Пиноккио: «Pieta, signor Cavalieri! Pieta, signor Commendatore! Pieta, Eccellenzza!». Получается, что когда наш деревянный мальчик умоляет сохранить ему жизнь, то он обращается к человеку, от которого зависит его судьба, называя его иерархическими титулами, принятыми в обращении братьев к магистру ложи.
Эти объяснения показались Федерико вполне убедительными. Тем не менее он никак не мог избавиться от сомнений по поводу истинных намерений мексиканца. Эта мысль не давала ему покоя. Ему время от времени начинало казаться, что Антонио приехал во Флоренцию специально для того, чтобы сдать его на суд братьев в качестве искупительной жертвы и таким образом обрести хотя бы временную свободу, чтобы спокойно заняться поисками черепа, а если повезет, то и стать его единоличным обладателем.
– Антонио, – без особого энтузиазма сказал он, – на это я расскажу тебе другую историю – об одном итальянском революционере по имени Джузеппе Мадзини, которого мы для краткости можем называть просто Джеппетто. Он автор книги, красиво и эффектно названной «Giovine Italia». Она оказала большое влияние на молодых националистов, которые все поголовно прочли ее и, воодушевленные ее идеями, создали что-то вроде секты, которую назвали «Figliuoli dйlia Giovine Italia». А не хочешь ли ты узнать, как звали основателя этой тайной организации? – В этом месте Федерико сделал паузу, желая поразить явно заинтригованного Антонио эффектным ответом. – Это был человек по имени Бенедетто Муссолино.
Мексиканец рассмеялся в полный голос. Он выглядел настолько довольным жизнью, что, казалось, совсем забыл о грозившей им обоим опасности.
– Вот тебе еще одно имя с могильной плиты, присвоив которое появился на свет другой знаменитый актер нашей новейшей истории: Бенито Муссолини.
– Вот именно, – подтвердил Федерико. – Все три этапа, изложенные в программе «Молодой Италии», предполагали радикальные и довольно-таки жесткие действия. На первой стадии было намечено изгнать из страны иностранцев и искоренить их влияние, полностью уничтожить абсолютизм, добиться национального единства и создать революционную диктатуру демократической партии.
– Фантастика! – зааплодировал Антонио, мало искушенный в политических лозунгах и программах. – По-моему, их намерения действительно были весьма радикальны.
– Второй этап, – продолжал Федерико, – заключался в воссоздании управляющего органа, основы которого были заложены еще в эпоху империи, под названием «Padres de la mision suprema». Эта организация должна была преобразовать общество под неусыпным наблюдением некоего верховного руководителя, резиденцию которого следовало разместить в традиционном центре страны – Риме.
– То есть новый Папа? Или цезарь? И чего же все-таки добились эти младоитальянцы? – поинтересовался Антонио уже чуть более спокойным тоном.
– Можешь спросить об этом Пиноккио, нашего великого мастера лжи и обмана! – заключил Федерико, вставая из-за стола.
Высказав Антонио свои мысли, он вдруг понял, что до сих пор просто не имел возможности изложить их на бумаге или хотя бы четко сформулировать для себя; и вот сейчас, когда время, отмеренное ему для жизни на этом свете, подходило к концу, он внезапно понял, что именно здесь, в его древней и в то же время такой молодой стране, и был скрыт сакральный смысл этой сказки. Вновь обрести утраченную реликвию, по всей видимости не случайно оказавшуюся не в могиле, а в досягаемости тех, кто еще не перешагнул грань царства смерти, было для него своего рода патриотическим долгом, тем поступком, которым он мог сделать свой вклад в дело возвращения Аусонии великой мечты о подлинной свободе.
Профессора Канали сжигала жажда действия, причем действия единоличного и героического. Ближе к ночи он вышел из гостиницы, воспользовавшись тем, что его друг безмятежно уснул. Самому ему было совершенно не до сна. Гуляя по ночному городу, он вышел на набережную. Освещенные окна почти нависали над водой на противоположном, плотно застроенном берегу. Свет отражался в гладкой и словно неподвижной воде. Тени, казалось, соскальзывали с величественных куполов, и красота города скрывалась за черным бархатным занавесом. Все это было театром, той сценой, на которой ему, совершенно неопытному и, быть может, бесталанному актеру, предстояло сыграть самую важную в своей жизни роль. Федерико был здесь человеком новым и прекрасно понимал это. С тех пор как он сделал шаг за пределы профессиональной рутины и погрузился в изучение истории марионетки, его прошлое превратилось в практически несуществующие воспоминания. С другой стороны, новые чувства и впечатления вели его туда, где раньше ему бывать не доводилось, в такие места, о существовании которых он даже не подозревал. Здесь, в этом театре, Марк все еще был жив, о чем шептала струящаяся внизу вода. Точно так же дождь в Слэптоне подтвердил мелькнувшее у него в душе подозрение, что Ада Маргарет – не кто иная, как древняя Цирцея южных морей. На оборотной стороне крышки шкатулки, купленной им у старухи Лурдель, был выгравирован портрет изящной, аристократического вида молодой женщины, почему-то повернувшейся к художнику в профиль, отчего ее изображение стало похоже на монету, у которой нет оборотной стороны.
Коломбина освободила его от атавистического стыда; даже ради одного этого стоило познакомиться с ней. Женщина, которая общается с мертвыми и знает самые труднодоступные уголки кладбищ, где нет еще ни одной могилы. Джон Ди открыл окно западному ангелу и впустил в свой мир страдания католиков и кровь Гая Фокса, тайком, как пират, пробиравшегося к основанию стены вброд по пыльному морю пороха.
Ему срочно требовалось какое-то оправдание всему происходящему, что-то достойное внимания и уважения, иначе безумие могло оказаться сильнее его и он вполне мог свести счеты с жизнью, бросившись в воду самой милой его сердцу реки в Италии. Карло Лоренцини создал сказку, повествующую о старой педагогической традиции. Воспитание – это создание новой страны, рождение родины, подготовка детей к борьбе. Из этих детей должны были вырасти просвещенные юноши, такие как Мадзини, Бенедетто Муссолино или же его потомок Бенито, итальянский дуче, человек, говоривший на пяти языках. Он вдохновил своих учителей на то, чтобы они сформулировали для него окончательный, не подлежащий пересмотру не то приговор, не то диагноз: «Молодой человек, несовместимый с системой школьного образования». Именно ему, будущему дуче, как никому другому, потребовалась педагогическая система Карло Лоренцини. С ее помощью он стал великим актером, новым главным героем народного театра – «Комедии». Наполеоновская попытка нарушить внутреннюю субординацию ордена привела его на суд Великого фашистского совета, по приказу которого он и был казнен.
Музыка, доносившаяся из маленького кафе, открытого даже в такой поздний час, отвлекла профессора Канали от его мыслей. Кафе называлось «Гамберо Россо» – это была таверна Пиноккио. Осознав это, он ощутил, что у него вспотели ладони, а самого его начало трясти мелкой дрожью. Страх, который стал его верным спутником в последние дни, вновь обрушился на Федерико, как лавина. Да, он боялся, боялся всего, включая возможное предательство со стороны лучшего друга. Боялся сделать лишний шаг, чтобы не злить тех, кто за ним наблюдает, но при этом продолжал добиваться обладания той вещью, которая как раз и лишила его свободы действий. В этом новом, полном страха мире все происходило как в театре – даже умершие и похороненные герои вставали из могил и возвращались на сцену. В общем, у Федерико были веские причины, чтобы чувствовать себя слабым, беззащитным и постоянно испытывать чувство страха. И все же – зачем сдаваться раньше времени? Череп существует, причем эта костная ткань вовсе не мертва, а готова одарить мир новой формой жизни. «Может быть, я и Антонио сужу слишком строго, – убеждал себя Федерико. – Если бы он хотел владеть черепом единолично, он бы не стал делиться правом на эту тайну с друзьями. В конце концов, это он его купил, заплатил хорошие деньги, а все, что было потом, произошло лишь потому, что он решил разделить с друзьями возможности, которые открывала перед ними эта странная находка».
Смерть Марка смешала все карты и ускорила течение времени в спектакле. Антонио открыл в Мексике второй фронт поисков разгадки черепа, но в пылу борьбы не заметил, как драгоценную находку у него похитили, причем сделали это, судя по всему, самые близкие его семье люди. Федерико укорял себя за то, что не оценил по достоинству поступок мексиканца: тот ведь забросил все дела и попытки найти череп ради того, чтобы приехать сюда и увидеться с ним, чтобы предупредить его о грозящей опасности, чтобы, в конце концов, просто быть рядом с ним, облегчить горе, охватившее Федерико после самоубийства Марка. Об этом Федерико думал за бокалом темного, почти черного вина в кафе «Гамберо». Если новая для него театральная реальность развивается по сюжету сказки о деревянном мальчике, то здесь, в таверне Пиноккио, вот-вот должны появиться отрицательные персонажи – лиса и кот. Они, судя по всему, постараются убедить его в неоспоримых преимуществах какого-нибудь неведомого ему спасительного средства. Вдруг он вспомнил, что вышел из гостиницы уже за полночь. Антонио вполне мог проснуться и постучаться к нему в соседнюю комнату. «Не обнаружив меня посреди ночи, – подумал Федерико, – он наверняка сначала страшно испугается, а затем отправится на поиски. Это я как-то упустил из виду», – признался он самому себе, прикидывая, не пора ли возвращаться в гостиницу, чтобы по крайней мере предупредить Антонио.
Дверь в «Гамберо Россо» была деревянной, со множеством окошечек, интерьер выдержан в модернистском стиле, с большим количеством кованого железа в элементах обстановки и в декоре. Привлекли внимание Федерико и изящные керамические светильники. Столы здесь были круглые, столешницы из красного мрамора с белыми прожилками – очень похожего на тот, которым был вымощен пол во дворце Бонапарта. Размышления Федерико были прерваны появлением в кафе двух человек, в которых он без труда узнал старого Винченцо и его дочь, очаровательную Коломбину. Оба они явно нервничали. Федерико спрятался за одной из колонн, деливших зал таверны на несколько секторов. Ситуация складывалась совершенно непредсказуемо. Двое заговорщиков проследовали к барной стойке, где с ними приветливо, как старый знакомый, поздоровался молодой человек с набриолиненными, зачесанными назад волосами. Музыка в кафе звучала просто великолепная – «Гольдбергские вариации» Баха исполнял на оригинальных инструментах замечательный музыкант Тревор Пиннок. Англичанин при дворе итальянских фараонов. Винченцо заговорил с другим мужчиной, примерно одного с ним возраста. Федерико присмотрелся и понял, что это не кто иной, как тот самый библиотекарь-архивист из Национальной библиотеки, который, собственно говоря, и направил его к Винченцо. Человек, спасший рукописи Данте от потопа, считавшийся в своем кругу непререкаемым авторитетом во всех гуманитарных дисциплинах. Коломбина поискала глазами свободный столик и чуть не выбрала тот, что находился от Федерико буквально в шаге. Если бы не неверный свет, пробивавшийся сквозь разноцветные стекла модернистских фонарей, она, без сомнения, разглядела бы прижавшегося к колонне Федерико. Но везение не отвернулось от него окончательно: Андреа де Лукка увидела свободные стулья в дальнем от него углу. Профессор Канали вздохнул с облегчением.
Чуть позже к кружку присоединился еще один человек, которого Федерико не узнал. Он был седой и довольно высокий. Судя по манере держаться и по тонким рукам, он принадлежал к аристократии. Незнакомец подключился к разговору легко и непринужденно, как если бы общение было прервано всего пять минут назад.
Когда-то Пиноккио мечтал стать хорошим актером, теперь же все актеры мечтали стать Пиноккио или хотя бы получить роль в его сказке. В этом и заключалась единственная правда, на которую можно было опереться, чтобы не потеряться в будущем. В 1911 году итальянский граф Джулио Чезаре Антаморо впервые в истории кино создал экранизацию истории ожившей марионетки. Фильм был, естественно, немой, но его метраж был по меркам той эпохи просто огромным. Сам Антаморо вручную раскрасил пленку, а на главную роль был приглашен знаменитый в те годы актер варьете, выступавший под псевдонимом Полидор. Федерико сумел раздобыть сведения о недавней реставрации фильма. Судя по обрывочным сведениям, фильм был заново обработан в проявочной лаборатории, а затем восстановлен с помощью цифровых технологий. Чье-то щедрое пожертвование позволило не только восстановить основной вариант фильма, но и добавить ранее вырезанные фрагменты и считавшиеся утраченными кадры. Меценат, передавший деньги на этот проект, пожелал остаться неизвестным, но ему не удалось скрыть свою национальную принадлежность. В прессу просочилась информация, что некий мексиканец через Интернет заключил контракт со студией и лабораторией, которые разыскивали по всему миру любые фрагменты ленты и сведения, прямо или косвенно касающиеся первой известной экранизации сказки Коллоди. Узнав, откуда поступили деньги, Федерико сразу же подумал, что это дело рук Антонио. Но, рассудив здраво, он был вынужден признать, что это неверная мысль. В конце концов, сам Антонио рассказал ему, что в доме актера оставались и его бывшая жена, и Хоакин, в распоряжении которых было и достаточно средств, и возможность переводить их куда бы то ни было, пользуясь старыми электронными счетами, принадлежавшими скончавшемуся актеру. Судя по всему, клубок интриг и заговоров перекинулся уже на другую сторону Атлантики.
Мать Антонио в свое время была достаточно известной актрисой, отказавшейся от артистической карьеры ради брака с мексиканской звездой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53