Морализм, дидактичность и подчеркнутое следование неким благородным традициям всегда были свойственны этим полуцивилизованным народам. Порой Марк откровенно смеялся сам над собой, вспоминая день свадьбы и тот страх, которому он так легко поддался в компании трех тетушек Слиммернау. Не внушал ему теперь мистического ужаса и увиденный в бреду парусник, отчаянно пытающийся противостоять разыгравшемуся шторму. Видения из того далекого путешествия за край реального мира не то чтобы стерлись из памяти Марка, но стали более расплывчатыми и гораздо менее пугающими. В общем, он был готов начать свою внутреннюю жизнь с чистого листа – белого, как молоко, которое каждое утро Ада подавала ему прямо в постель. Единственное, что нарушало его покой, – это неизвестность относительно судьбы Антонио. Кроме того, ему было не по душе резко отрицательное отношение Ады как к самой дружбе с мексиканцем, так и к любым попыткам связаться с ним и выяснить, как у него дела.
Антонио всегда был хорошим другом – великодушным, щедрым, оригинально мыслящим, несколько теряющимся в тени великого отца, но при этом сохранившим способность быть самим собой и противостоять любым превратностям судьбы. Похоже, из них троих лишь он по-прежнему пытался разрабатывать ту жилу, которую они застолбили еще там, на Гаити. Причем делал он это упорно, но совершенно по-дилетантски, в отличие от Марка и Федерико, действовавших в соответствии со строгими научными методами исследований. Антонио, человек совершенно одинокий, но при этом очень контактный, всегда с удовольствием пускался в разные авантюры. Вот только на этот раз он, похоже, зашел слишком далеко. Поиски тайны носатого черепа могли закончиться для него плачевно. Пожалуй, в чем-то Ада была права: нужно было скорее забыть обо всей этой истории и вновь стать самим собой, поймать пульс своей прежней жизни. Лишь в одном Марк не был готов идти ни на какие уступки. «Забывать об Антонио я не собираюсь, и зря Ада пытается настроить меня против него, – думал Марк. – Она меня еще не знает». Полный оптимизма, он был уверен, что рано или поздно сумеет убедить в своей правоте женщину, на которой его угораздило жениться.
Вот в таком душевном состоянии он и переписывался с Федерико, который, в свою очередь, также перестал настаивать на скорейшем продолжении исследований относительно Пиноккио. Мало-помалу друзья пришли к выводу, что эта затея была с самого начала обречена на неудачу. Однако профессор Канали оставлял в силе свое предложение немедленно бросить все и поехать в Мексику, как только Антонио выйдет на связь или же каким-то образом даст знать, что ему нужна помощь.
Марк был очень доволен своим образом жизни – без лишних проблем и тягостных воспоминаний. Иногда ему даже удавалось убедить себя, что все сказки, рассказанные ему Адой насчет Джона Ди и Гая Фокса, были всего лишь ее женскими уловками, к которым она прибегала, чтобы отвлечь его от Пиноккио.
– Ты меня любишь? – спросила его Ада как-то вечером, стоя у камина и неторопливо расчесывая волосы.
– Почему ты спрашиваешь? Неужели до сих пор сомневаешься? – ответил Марк и взял ее за руку.
В камине трещали дрова, и Марк с Адой сидели на диване, крепко обнявшись и уткнувшись в плечи друг другу. Марк рассеянно глядел в топку камина, где над углями и дровами то и дело вспыхивали яркие искры. В этой тишине совершенно неожиданно – как внезапно пришедшая в голову мысль – раздался звонок в дверь. Ада вскочила с дивана первой и, надев домашние туфли, пошла открывать.
– Бандероль для мистера Харпера, – доложил молодой почтовый посыльный с растрепанными от ветра волосами. – Распишитесь, пожалуйста.
Ада не стала спрашивать у почтальона, откуда пришла посылка, и лишь поставила закорючку в протянутой ей квитанции. Марк выглянул в прихожую и заинтересованно смотрел, что происходит. Он, конечно, удивился, но не заподозрил ничего дурного. Ада протянула ему пакет, даже не посмотрев на адрес и имя отправителя.
– Интересно, что там? Вроде бы и весит немного.
Марк, которого не меньше интересовало содержимое пакета, не стал разглядывать упаковку, а просто вскрыл ее и бросил на пол. В бандероли, завернутая в мягкую ткань, лежала небольшая деревянная шкатулка. Марк и Ада вопросительно посмотрели друг на друга.
– Наверное, какой-нибудь заблудившийся на почте свадебный подарок, – улыбаясь, предположила Ада.
Марк аккуратно открыл шкатулку.
– Ну что, – немного нервно спросила Ада, – что там внутри?
Марк запустил руку в коробочку и, покопавшись в соломе, вытащил небольшую деревянную фигурку. Едва взглянув на нее, оба поняли: перед ними кукла-марионетка из сказки Коллоди. Да, да, ошибиться было невозможно: именно Пиноккио, и никто иной, смотрел на супружескую пару дерзкими и нахальными глазами.
Ада не на шутку встревожилась:
– Этого не может быть. Это какое-то наваждение!
Марк с любопытством разглядывал деревянную куклу.
– Посмотри, откуда это прислали, – сказала Ада, стараясь взять себя в руки.
Осмотрев всю упаковку, они не нашли ни имени, ни адреса отправителя. Почтовый штемпель и марки были мексиканские. Судя по дате, посылку отправили месяц назад.
– Это Антонио! – воскликнула всерьез разозлившаяся Ада. – Этот чертов мексиканец решил окончательно испортить нам жизнь, но я ему этого не позволю.
Марк, не слушая жену, продолжал разглядывать куклу. Деревянный мальчик был одет в белую остроконечную шапочку и красный с зеленым костюмчик; короткие, до колена, штанишки, белые носочки, на ногах черные башмаки, а в спину вмонтирован нехитрый пружинный механизм. При нажатии на маленький рычажок Пиноккио двигал руками и ногами, а также наклонял голову, словно здороваясь. В качестве глаз у него были нарисованы два белых кружочка с черными точками в центре. Длинный и тонкий нос заканчивался, как и шапочка, острым кончиком. Лицо дополняли нарисованные крупными мазками губы, застывшие в беспечной улыбке.
Ада молча смотрела на Марка, который рассеянно, не замечая ничего вокруг, играл с двигающейся куклой. Подходить к нему и пытаться о чем-нибудь заговорить было сейчас бесполезно. Ада собрала волю в кулак и решительным движением вырвала игрушку из рук мужа. Против ее ожидания, Марк не оказал никакого сопротивления и даже не возмутился. Сама не понимая, что делает, Ада подошла к камину и без единого слова швырнула деревянную куклу в огонь.
По гостиной мгновенно распространился запах влажного леса и свежих листьев. Ада почувствовала, что задыхается. Марк же, наоборот, вдохнул запах старого дерева, давно не видевшего солнечного света, полной грудью. В какой-то момент у них обоих возникло ощущение, что дождь идет не на улице, а прямо у них в комнате. Крохотные капли – размером с острие иголки – впивались в их кожу.
Ада хотела подойти к Марку, но какая-то сила удержала ее на месте. Ее ноги словно приросли к полу. Марка в доме уже не было, хотя физически он по-прежнему сидел на месте, а его глаза неотрывно смотрели в огонь, медленно, но неотвратимо пожиравший куклу. Сначала у Пиноккио сгорели ступни и руки. Костюмчик и носочки продержались чуть-чуть дольше. Вскоре от деревянного мальчика осталась лишь одна голова; его длинный нос походил на сгоревшую спичку. Шапочка-колпачок стала из белой темно-коричневой, словно вылепленной из керамики. Запахи леса, дерева и листьев врывались в гостиную из каминной топки волнами – как ароматы духов. Так продолжалось, пока кукла не превратилась в несколько едва тлеющих угольков.
Марк встал со стула и оглядел комнату невидящим взглядом. Он был словно одурманен ароматами, шедшими из камина. Открыв дверь, вышел на улицу с таким решительным видом, будто уже точно знал, куда именно собирается идти. Густой туман и серое, почти свинцового цвета небо стали для него отличным маскировочным фоном: буквально через несколько секунд силуэт Марка исчез из виду. Это произошло еще до того, как он вышел за калитку сада, окружавшего дом.
Ада по-прежнему стояла у камина неподвижно. По ее щекам текли слезы, а в душе все сильнее занимался пожар безотчетного страха. Она уже раскаивалась в том, что, поддавшись минутному порыву, столь поспешно сожгла эту проклятую куклу. Глядя в пасть топки, она видела лишь синенький огонек, пляшущий над маленькой кучкой углей. От этих углей в воздух поднимались небольшие, но плотные облачка белого дыма – как будто кто-то там, в глубине камина, курил любимую сигару.
Марк все шел и шел к слэптонскому пляжу. Море разыгралось, и волны прилива прилизывали и причесывали прибрежный песок. Влекомые волнами камни оглушали окружающее пространство, ударяясь друг о друга. Они словно аплодировали каким-то невидимым актерам, скрытым за белым занавесом пены прибоя. Мысленно Марк уже был там – в волнах, в той бескрайней пустоте, где его измученная, израненная душа разбивалась на бесконечное множество ощущений, оставляя после себя одну зияющую рану в сознании. Он не помнил ни кто он такой, ни как его зовут, ни где он находится, ни даже был ли он когда-нибудь в каком-нибудь другом месте. Ему казалось, что он всегда, с самого рождения, был только здесь и всегда смотрел на воду и небо, которые сливались друг с другом.
Он остановился и, глядя в море, вдруг почувствовал, как какая-то невидимая рука не по-доброму сжала его сердце. Цвет волн изменился: теперь они стали серыми, словно замшевыми, и перекатывались одна за другой тяжело, будто смешанные с текучей ртутью. На берег хлынул целый поток изуродованных расчлененных тел. Откуда они взялись, из каких глубин подняло их течение – Марк не знал и не хотел думать об этом. Черепа, черепа – круглые, маленькие, расколотые надвое, черепа, оскалившиеся сохранившимися в челюстях зубами, черепа с патлами грязных водорослей вместо волос – такие разные и такие одинаковые в отчаянном желании как можно скорее вернуться на землю. Та же непреодолимая сила, которая когда-то унесла их на морское дно, сейчас была готова выбросить их обратно на берег.
Вместе с появлением на линии прибоя груды костей над поверхностью послышались старые военные песни – ре самые, которые пели солдаты на десантных кораблях, чтобы не сойти с ума от навалившегося на них страха. Винтовки, каски и обрывки формы болтались между костями. Каждый кусок тела и каждая вещь стремились найти того единственного, кому они принадлежали при жизни. Лохмотья, в которые превратилась форма, как могли пытались прикрыть человеческие останки. Ничто не подходило друг к другу, ничто не совпадало по размеру. Какая-то каска накрыла, как огромная стальная чаша, маленький, почти детский череп юнги. Большая берцовая кость морского офицера не подходила к длинной кости голени в сухопутном камуфляже. Винтовка не держалась в беспалой ладони взорвавшегося в пороховом погребе артиллериста. Кисть руки, оставшаяся без запястья, из последних сил держала древко выцветшего до сплошного серого цвета знамени… Целая рота останков потонувших солдат изготовилась к отчаянному броску на захваченный условным противником берег. Каждый хотел вернуться обратно в свое время и убежать, дезертировать, скрыться с этой чудовищной земли куда угодно, но лучше всего – к родному дому.
Это морское сражение разворачивалось сейчас перед Марком, бесстрастно взиравшим на борьбу мертвых за право снова стать живыми. В какой-то момент он понял, что не может больше противостоять зову обреченных душ, и не задумываясь пошел прямо к воде – туда, где ревели и разбивались о берег волны прибоя. Марка так ждали и так хорошо приняли, что он даже не понял, когда именно совершил тот самый последний шаг, после которого возвращение стало невозможным. Его переход в другой мир произошел спокойно и незаметно даже для него самого. Человеческие черепа, которыми кишела вода вокруг него, заставили его навсегда забыть тот единственный череп, которым он так стремился обладать – еще тогда, при жизни.
Федерико не на шутку встревожился, не получив от Марка за три дня ни единого электронного письма. Некоторое время назад они договорились связываться ежедневно, в основном в утренние часы, когда Ады Маргарет не было дома. Странное молчание Марка, не ответившего ни на одно из посланий итальянца, привело профессора Канали в отчаяние: он настолько переволновался, что решил рискнуть и нарушить в одностороннем порядке те самые правила конспирации, которые они с Марком установили для общения друг с другом.
Взяв трубку, он набрал телефонный номер. На звонок никто не ответил, что, естественно, лишь усилило его беспокойство. Он звонил в Англию весь день, но после нескольких долгих гудков ему неизменно отвечал любезный голос автоответчика, предлагавший оставить сообщение. В конце концов Федерико поддался на эту провокацию и наговорил на автоответчик несколько фраз, адресованных обоим супругам. Он просил, нет, умолял их связаться с ним любым удобным для них способом. В конце сообщения он добавил, что просто не переживет еще сутки без известий о судьбе друга и его семьи. Сутки прошли. Ответа так и не было. Федерико понял, что больше ждать не может, и стал собираться в Англию. Он взял билет на первый же самолет, который летел из аэропорта Фьюмичино на Британские острова. Приземлившись в Лутоне, он сел в автобус и поехал на юг. За последние полтора дня он не сомкнул глаз и практически ничего не ел. Впрочем, в эти часы он не чувствовал ни усталости, ни голода. Его терзало сначала смутное, а затем все более отчетливое нехорошее предчувствие. Ему казалось, что если непоправимое несчастье еще и не произошло, то по крайней мере обратный отсчет уже начался.
Добравшись до того дома, который Марк описал ему в письмах, Федерико наткнулся на запертую на ключ дверь и закрытые ставнями окна. Дом казался нежилым. Перепугавшись еще больше, он пошел к центру городка, рассчитывая спросить у первого встречного, где можно найти молодую пару приезжих из Лондона. Городок был совсем маленький, и вряд ли в нем было больше одной гостиницы, да и ту скорее всего сдавали местным жителям как пансион. Здесь просто не могли не знать приехавшую из столицы семью, снявшую полтора месяца назад один из самых старых домов в городе.
День был серым и мрачным, как будто какие-то невидимые небесные рыбаки набросили на небо сеть и стянули его ближе к земле, не позволяя свету пробиться сквозь многослойную пелену тяжелых облаков. Со стороны берега доносился шум прибоя – море как будто хотело выбросить на прибрежный песок все свои секреты. Неожиданно Федерико услышал звуки органа. Он быстро сориентировался и вскоре увидел то здание, откуда доносилась музыка. Это была небольшая баптистская церковь, возвышавшаяся на пригорке прямо в центре городка. Церковь была окружена кладбищем со старинными памятниками и частично расколотыми надгробными плитами. Федерико решительно направился в ту сторону. Первой, кого он увидел, переступив порог, была Ада Маргарет Слиммернау, сидевшая на скамье в переднем ряду. Ее рыжие волосы разметались по воротнику черного пальто, наброшенного на плечи. Она сидела ссутулившись, даже сгорбившись, ничуть не пытаясь держаться на публике с достоинством и сохранять хорошую осанку. Священник читал заупокойную молитву, и вместе с Адой Маргарет его слушали еще несколько человек, сидевших на дальних от входа скамьях.
Федерико обратил внимание на трех пожилых женщин, таких же рыжих, как Ада, сидевших рядом с ней в первом ряду. Еще один человек показался ему знакомым: это был Пол, энтомолог, родственник Марка, который не раз принимал участие в их встречах и долгих разговорах.
Поминальная служба шла своим чередом. Федерико решил не отвлекать присутствующих и не нарушать их скорбную сосредоточенность. Он вышел из церкви и обошел городское кладбище по периметру. Симметрично расположенные могилы как нельзя лучше подходили к неуютному климату этих мест. Федерико не раз задавался вопросом, как люди могут жить в такой стране – холодной, сырой и неприветливой. За время всех своих поездок в Англию он ни разу не видел солнца на небе в течение больше чем четверти часа кряду. У него сложилось ощущение, что какой-то зловредный ветер собирал все тучи, впитывавшие в себя воду над Мировым океаном, и сгонял их в одну огромную стаю, заставляя проливаться бесконечными дождями именно здесь.
Вскоре он вернулся мыслями к своему другу. Среди присутствовавших на похоронах его не было. И все же Федерико сумел добиться своего и теперь был буквально в нескольких шагах от Марка. «Вот кончится служба, – подумал он, – тогда подойду и поговорю с Адой, а может быть, и с дядей Полом. Они, конечно, удивятся, как я здесь оказался, но это не главное. Для начала скажу, что меня сюда занесло по делам». Федерико с трудом сдерживал себя. Ему казалось невозможным ждать еще хотя бы минуту, не зная, где Марк и что с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53