Эта кутерьма мешала Чейзу сосредоточиться.
У дальней стены солдаты быстро сооружали перегородки, натягивали материю защитного цвета на железные прутья, точно такие, какими отгородили тело утопленника на дороге. Теперь его уже увезли на рыбозавод. Чейз решил, что за ширмами, скорее всего, разместятся комнаты начальства. В углу закончили приколачивать фанеру, там сооружали командный пункт. Двое солдат вкатили в помещение черную доску на колесиках, наверное, позаимствовали в местной школе. На исцарапанной поверхности белели каракули: 2 + 2 = 4; 2 + 3 = 5.
Сержант рассматривал цифры, когда свет мигнул и погас. У окна столовой тускло загорелась надпись «запасной выход». Все замерли, но вскоре загудел дизельный генератор. Лампы загорелись ярче прежнего, суета возобновилась.
– Быстро починили, – сказал Чейз, щурясь.
– Похоже, у них автономные генераторы. С таким сложным оборудованием, – Томпсон кивнул на школьную доску, – без генераторов никуда.
– У них наверняка и пара компьютеров найдется. Хотя, конечно, всяко бывает. – Сержант раскрыл блокнот и начал читать фамилии тех, кто заболел и кто уже умер. Ему не давала покоя одна деталь: все пациенты перед тем, как начать задыхаться, становились агрессивными.
– С чего бы этим беднягам злобиться?
– Такую картину мог бы дать рак мозга. Он часто меняет характер больного. Вот только при вскрытии никаких новообразований мы не нашли. Еще агрессия бывает при отеке мозга и химическом дисбалансе.
– И утопленники, – задумчиво произнес Чейз, – все прибывают и прибывают.
– Вы правы, дело, очевидно, в воде, – сказал Томпсон. – Я все думаю о той акуле-альбиносе. – Доктора передернуло, он громко чихнул. – Как-то у них тут не жарко.
– Да вроде ничего.
– Наверное, я простуду поймал.
Сержант сразу вспомнил жену. «Простуду поймал». Странное выражение. Тереза тоже так говорит. Известие о телах и эпидемии уже достигло ее ушей. Сегодня вечером, когда Чейз вернулся домой после дежурства, он даже не стал переодеваться, зная, что его скоро вызовут снова. От волнения сержант не находил себе места. Когда он вошел в комнату, Тереза лежала на диване перед телевизором и смотрела новости. В халате. У Чейза защемило сердце.
– Что показывают? – спросил он. Тереза подняла голову и посмотрела на него пустыми бессмысленными глазами.
– Тела, – ответила она. – Теперь они добрались сюда, Брайан.
Томпсон отвлек сержанта от грустных мыслей:
– Вы, помнится, про красного ерша что-то говорили.
– У него тоже изо рта голова выкатилась. У акулы – человечья, а у ерша – кукольная.
Чейз попытался сосредоточиться. Перед глазами мелькали фамилии из списка. Шум чертовски действовал на нервы. Сержант отхлебнул кофе из кружки и поморщился:
– Помойка. Да еще и остыла…
Томпсон заглянул в список. Чейз подвинул блокнот, чтобы доктору было удобнее читать:
– Тут и мужчины, и женщины.
– Так.
– Молодые и старые.
– Так.
– Все из одного района, все местные.
Томпсон задумчиво кивал, но смотрел при этом совсем в другую сторону.
Проследив за его взглядом, Чейз увидел разложенную на столе еду. Городские дамы принесли в штаб бутерброды, печенье и холодные закуски. Сержант удивился, что все это вот так запросто выставили на всеобщее обозрение. Неразумно, учитывая опасность эпидемии. А если жители городка случайно эти продукты заразили?
– Есть хотите? – спросил Чейз.
– Умираю с голоду.
– А чего бутербродов не возьмете?
– Нет уж, спасибо. Одному богу известно, сколько им лет. – Томпсон показал на живот. – У меня там и так уже революция.
– Я тут подумал… – Чейз взглянул на школьную доску. Возле нее командор беседовал с ужасно взволнованным молодым солдатиком. Френч был весь какой-то неприметный: среднего роста, среднего телосложения, и лицо такое, что нипочем не запомнишь. Он повернулся к Чейзу и Томпсону, солдатик тоже немедленно посмотрел в их сторону.
– Так что вы подумали? – спросил Томпсон.
– Если эта хворь заразная, – сказал сержант, переводя взгляд на доктора, – разве бы они стали выкладывать еду, которую местные принесли? – Он оглянулся на командора через плечо. Френч уже стоял лицом к доске и изучал школьные записи, оставшиеся от урока математики. Солдатик, глядевший на доктора и сержанта, двинулся в их сторону.
– Источник у заразы должен быть один. Это такое место, где народ собирается, – задумчиво произнес сержант.
– То есть там, где все были одновременно?
– Ну да. Скажем, церковь.
Чейз ткнул пальцем в первую фамилию и прочитал ее.
– Этот ходит в англиканскую, – вспомнил Томпсон, – а следующий – католик.
«Тела», – подумал Чейз. Он вспомнил слова Терезы: «Теперь они добрались сюда». Сержант заметил, что молодой солдатик стоит позади него, сложив руки за спиной.
– Я просто полюбопытствовать, – сказал молодой человек. – Матрос первой статьи Несбитт, сэр.
– Присядьте, – предложил Томпсон и подцепил ботинком железную ножку стула.
– Я лучше постою, сэр. – Несбитт облизал губы и нервно огляделся по сторонам. – Благодарю вас, сэр.
– Для спины вредно, – сообщил доктор, – мышцы устанут.
Несбитт молча уставился на имена в блокноте.
Чейз, который тоже сосредоточенно изучал список, повернулся к Томпсону:
– Так, стало быть, не в церкви. Как насчет работы? – Сержант вытащил из нагрудного кармана ручку. – Донна Дровер?
– Безработная.
Чейз поставил отметку «безр.» против фамилии Донны.
– Масс Дровер?
– Безработный.
– Ллойд Фаулер?
– Безработный.
Они продолжали называть фамилии. В списке оказались одни безработные.
– Нет здесь такого места, где бы все бывали, – заметил Томпсон.
– Зато все как один без работы.
– А чем они раньше занимались? – встрял Несбитт.
– Они… Давайте-ка посмотрим, – заинтересованно сказал Томпсон. – Донна рыбачила. Ее сын тоже. Мистер Фаулер был рыбаком. Дэрри – рыбак… Рыбак… Рыбак… Рыбак…
– Все рыбаки, – сказал Несбитт и облизнул губы. Он быстро потер лоб, словно сгонял муху.
– Да, но не все они мужского пола, насколько я понимаю.
– Ну и что? Все равно ведь рыбачили, – предположил Чейз. – Раз они рыбаки, значит, в море заразились.
В этот момент Несбитт повернулся и быстро подошел к Френчу, который размашистыми движениями стирал с доски остатки школьных примеров. Командор выслушал матроса, на лице его ничего не отразилось. Он взял с полочки мел, подбросил его на ладони, а потом начал выводить большими буквами: РЫБАКИ. Под этой надписью он сделал другую, буквами поменьше: ЛОВЦЫ ЧЕЛОВЕКОВ. Френч подчеркнул эти слова, слегка дернув плечом.
«Выпендривается, – подумал Чейз. – Тоже мне, пират голливудский».
– Ловцы человеков, – тихонько повторил Томпсон.
Сержант повернулся к нему:
– Что это хоть значит?
Томпсон пожал плечами.
– Сперва Томми Квилти рамки для картин продавал, – терпеливо объясняла мисс Лэрейси. Она сидела на деревянном стуле, вплотную придвинутом к постели Ким. – А еще картины про святых апостолов. У него малость не все дома. – Она постучала по виску морщинистым пальцем и посмотрела на свечу – подсвечник поставили прямо на столике у кровати. – В городе болтали, что малец в детстве головенкой ушибся. – Старушка повернулась к Джозефу. Тот с трудом помещался в плетеном кресле рядом с дверью. Джозеф смотрел на мисс Лэрейси, и лицо его сияло улыбкой. Он кивнул, приподнял брови, потом подмигнул и стал вытирать ладони о брюки с таким старанием, что задрались штанины. Джозеф никак не мог справиться со своим лицом. Он то улыбался, то кривился, то широко открывал рот и растягивал губы, словно они затекли. Мисс Лэрейси снова повернулась к Ким и сказала вполголоса:
– Слышь, голуба, муж у тебя чудноватый какой-то, а?
Ким взглянула на Джозефа, и старушке вмиг стало ясно, как сильно эта женщина переживает за мужа. Мисс Лэрейси продолжала повествование:
– Феи нашего Томми из колыбельки украли. Подержали у себя, подержали, да и обратно вернули. Только уж такого косоморденького, ну прям страх божий. Еще говорили, что матушку его, когда на сносях была, чем-то ужаснуло. Оттого наш Томми с большущим пятном родился во всю щеку. А как бедняжка умерла, так мы с ней парня от пятна-то избавили.
– Избавили? – Ким осторожно повернулась на бок, чтобы видеть лицо мисс Лэрейси. Сразу же заболела переносица, и Ким на секунду застыла.
– Я его подвела к кровати, на которой покойница лежала, да и приложила ручку ее мертвую к пятну. Такое только мертвым касанием выводится. Покойничек в могилке тлеет, а пятно бледнеет. Как покойничек совсем пропадет, тут и пятно пройдет. – Старушка поджала губы и уставилась на Ким широко открытыми глазами. – Вот те крест, так все и вышло.
Ким заерзала, устраиваясь поудобнее, и прикрыла глаза.
Мисс Лэрейси подалась вперед и продолжила таинственным шепотом:
– Томми чудеса всякие видит, как я да моя сестричка, царствие ей небесное. Помнишь, дочка, ту белую акулу? Я ж ее давным-давно в море видала. Плавает там в темнотище кромешной, светится вся. Теперь-то ее все видят. Да и про то, как рыба летать учится, толковать стали. Сколько мы, те, кому Бог дал, страстей навидались! А нынче, ишь ты, все дивятся, что за твари такие в море завелись. Да это не твари завелись, а глаза у людей на судьбу открылись.
– А кто такой Томми Квилти? – срывающимся голосом спросил Джозеф.
– Да тот, который шарфик твоей жены нашел, – не оборачиваясь, ответила старушка. – Говорит, ветром принесло. Томми Квилти тоже акулу ночью видал. Он-то мне и шепнул, что без меня тут никак.
– А кто еще видел акулу? – Джозеф нервно кусал губы. – Вы все видели?
Мисс Лэрейси повернулась к Джозефу и смерила его суровым взглядом, потом снова посмотрела на Ким. Помолчала, вспоминая что-то.
– Видал один.
– Он жив?
– Жив. – Морщинистая старушкина рука расслабленно висела на спинке стула. – Я тебе вот что скажу. Знавала я одного шкипера, родом из Голлоу-Вешкинга. Как-то он захворал. До того ослаб, что хоть «караул» кричи. Прямо места себе не находил, никак не мог поспать по-человечески. Ну, а про меня слух шел, будто я с такими делами справляюсь, вот шкипер этот ко мне и заглянул. Сразу на меня его хворью-то и повеяло… – Мисс Лэрейси выудила из рукава носовой платок, раскатисто высморкалась, сложила платок пополам, высморкалась еще раз, внимательно изучила результат и удовлетворенно хмыкнула. Голова ее поникла, и старушка задремала.
– Чем повеяло? – спросил Джозеф.
– А? – встрепенулась мисс Лэрейси.
– Ну, вы сказали, повеяло.
– Чем?
– От шкипера.
– Ах, от шкипера! – Она собралась с силами и продолжила: – Шпангоутами он пах. Я прямо сразу костяк корабельный увидела и как обшивку набивают. Ну, я шкипера и спрашиваю: «Ты корабль, что ли, строишь?» «Да, – отвечает, – почти закончил уже». Я ему и говорю: «Это ты гроб себе строишь». Шкипер весь белый сделался, встал и ушел. Больше он в тот корабль гвоздя не вбил и продавать тоже побоялся. Бросил на суше гнить. Так и пропало все, только эти самые шпангоуты остались. А потом возьми да и сколоти себе из обрезков гроб. Каждую ночь в него укладывался, прежде чем на перину лечь. И что ты думаешь, три гроба сносил, пока дуба не дал от старости, старый хрыч.
– То есть корабль бы утонул? – уточнила Ким. Мисс Лэрейси повернулась к ней, мягко улыбнулась и кивнула:
– Ясное дело, голубонька. Пошел бы ко дну, что твой топор.
Ким улыбнулась в ответ.
Джозеф весело рассмеялся.
Ким и мисс Лэрейси дружно уставились на него.
– Не понял, – сказал он.
– Ты, – обвиняющим голосом произнесла старушка, – что ты строишь?
– Не знаю что… Отношения?
– Корабля ты, может, и не строишь, а вот гроб себе точно наладил.
– Заснула, – неожиданно донесся из коридора низкий голос. Джозеф подскочил, Ким и мисс Лэрейси тоже вздрогнули. Огромная фигура Дата Блеквуда заслонила дверной проем. Старик держал свечу, видно было, что рука у него крепкая, обветренная, вся в глубоких рубцах и шрамах.
– Сморило ее. Малыши россказни любят.
Джозеф снизу вверх посмотрел на дядю.
Мисс Лэрейси впервые заметила, какое у Дага волевое лицо. Морщины, оставленные непогодой, при свете огарка стали еще заметнее. Аура Джозефа сжалась. Остро он чувствует дядино превосходство!
– Как голова? – спросил Даг у Ким и шагнул через порог. По стенам побежали огромные колеблющиеся тени. В комнате сразу стало тесно.
– Уже лучше, спасибо. – Ким приподнялась на подушке и попыталась улыбнуться. – В голове звон, но это ничего. Зато уже не так болит.
– Принеси-ка деточке чайку покрепче, – велела Дагу мисс Лэрейси.
– Спасибо, не надо, – сказала Ким.
– Как насчет перекусить? – Джозеф по-прежнему говорил высоким нервным голосом. – Тебе надо поесть.
– У меня желудок болит, – холодно ответила Ким, давая понять, что заслужить прощение мужу будет непросто.
Мисс Лэрейси наклонилась к ней и погладила по животу.
– Разве ж дело в желудке, ягодка. Тебе бы из мозгов городской хлам повытряхнуть. Тогда и здоровье на лад пойдет, и напасти кончатся. Сколько дорог на свете есть, все твои будут.
Над домом Клаудии густо синело чистое вечернее небо. Звезды плыли по своим небесным путям. Уимерли погрузился во тьму, хотя Порт-де-Гибль на другой стороне бухты сиял яркими огнями. Клаудия только что вернулась с балкона мастерской. Она ходила смотреть на вертолеты. От клуба все время отъезжали машины. Дальше к западу вдоль дороги через каждые тридцать метров мигали красным и синим полицейские автомобили. На Мерсеровой Пустоши бурлила жизнь.
Клаудия равнодушно смотрела на суету в городе. Ей показалось, что на берегу залаяла собака. Вертолеты что-то тащили из воды. Похоже, случилось несчастье, возможно, даже кораблекрушение. Тогда понятно, почему собралось столько народу. Выходит, в фургонах приехали телевизионщики. У Клаудии не было ни телевизора, ни радиоприемника, так что при всем желании она не могла узнать, что происходит.
От двух домов в разных концах Уимерли отъехали кареты скорой помощи. Что-то произошло, беда какая-то. Отсюда они казались маленькими красными точечками. Выли сирены, машины мчались по нижней в направлении потроширского шоссе. Клаудии все происходящее представлялось естественным продолжением ее собственных страданий. Так ей и надо, и пусть будет еще хуже, пусть будет невыносимо. С того самого момента, как пропали Джессика и Редж, Клаудия надеялась, что мир вокруг нее погибнет, и чужая трагедия принесет хоть какое-то облегчение.
Клаудия оглядела мастерскую. Электричество отключили довольно давно, в окошках пяти игрушечных домиков горели свечи. Она подошла к столу, села и взяла в руки глиняный сарайчик. На серовато-белой крыше играли оранжевые отблески пламени. Клаудия открыла несколько баночек с цветной глазурью и начала иссиня-черным цветом прорисовывать грани обшивочных досок. Ей вспомнились руки матери. Девочкой Клаудия любила смотреть, как мама вышивает гарусом по шелку. Отец тоже часто вытачивал что-нибудь из сосны или каштана, а потом полировал фигурку маслом. Клаудия помнила запах масляной тряпки, помнила въевшуюся черную краску у отца под ногтями.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала Джессика из темноты.
– О чем? – подумала, а может, пробормотала Клаудия. В последнее время это уже не имело значения.
– Ты жалеешь, что не утонула, как мы, например.
Клаудия продолжала наносить на глину маленькие аккуратные штришки. Она окунула кисточку в банку с краской и отжала лишнее о стеклянный край. При свечах движения художницы казались особенно грациозными, пламя колебалось в такт биению ее сердца.
– Ты так стараешься, – сказала Джессика. Клаудия поболтала кисточкой в стакане, черенок застучал о края, вода помутнела и взволновалась. Клаудия взяла горчично-желтый тон и стала аккуратно наносить его на карниз и наличники.
– Ты так стараешься найти мою любовь в своих фигурках.
Рука Клаудии замерла.
– Ты чувствуешь, правда, мама? Ты когда делаешь что-нибудь своими руками, я возвращаюсь к тебе.
Клаудия продолжила раскрашивать игрушечный сарай, мазки получались неровными.
– Я пойду поиграю с Тари.
Клаудия покачала головой и отложила кисть.
Голос Джессики стал громче и капризнее, пламя заколебалось.
– А я хочу поиграть.
– Не надо, – прошептала Клаудия, – пожалуйста, не надо.
– У нее все равно родители перегрызлись и про дочку забыли.
Клаудия прислушалась. Тишина. Сколько она длится? Может, этого разговора и не было? Голос маленькой девочки рассеял сомнения.
– Я заберу ее, – сказала Джессика, – заберу себе.
Рядом с кроватью Тари на маленькой полочке стоял игрушечный сарайчик, подарок соседки, внутри тускло горела свеча. Тари лежала лицом к стене. В доме и на причале столько всего произошло. Столько волнений! Заснуть никак не удавалось. Бедная мама, скорее бы она поправилась. Тари хотела забраться в постель к Ким, но папа не дал. Он сказал, маме надо отдохнуть и набраться сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
У дальней стены солдаты быстро сооружали перегородки, натягивали материю защитного цвета на железные прутья, точно такие, какими отгородили тело утопленника на дороге. Теперь его уже увезли на рыбозавод. Чейз решил, что за ширмами, скорее всего, разместятся комнаты начальства. В углу закончили приколачивать фанеру, там сооружали командный пункт. Двое солдат вкатили в помещение черную доску на колесиках, наверное, позаимствовали в местной школе. На исцарапанной поверхности белели каракули: 2 + 2 = 4; 2 + 3 = 5.
Сержант рассматривал цифры, когда свет мигнул и погас. У окна столовой тускло загорелась надпись «запасной выход». Все замерли, но вскоре загудел дизельный генератор. Лампы загорелись ярче прежнего, суета возобновилась.
– Быстро починили, – сказал Чейз, щурясь.
– Похоже, у них автономные генераторы. С таким сложным оборудованием, – Томпсон кивнул на школьную доску, – без генераторов никуда.
– У них наверняка и пара компьютеров найдется. Хотя, конечно, всяко бывает. – Сержант раскрыл блокнот и начал читать фамилии тех, кто заболел и кто уже умер. Ему не давала покоя одна деталь: все пациенты перед тем, как начать задыхаться, становились агрессивными.
– С чего бы этим беднягам злобиться?
– Такую картину мог бы дать рак мозга. Он часто меняет характер больного. Вот только при вскрытии никаких новообразований мы не нашли. Еще агрессия бывает при отеке мозга и химическом дисбалансе.
– И утопленники, – задумчиво произнес Чейз, – все прибывают и прибывают.
– Вы правы, дело, очевидно, в воде, – сказал Томпсон. – Я все думаю о той акуле-альбиносе. – Доктора передернуло, он громко чихнул. – Как-то у них тут не жарко.
– Да вроде ничего.
– Наверное, я простуду поймал.
Сержант сразу вспомнил жену. «Простуду поймал». Странное выражение. Тереза тоже так говорит. Известие о телах и эпидемии уже достигло ее ушей. Сегодня вечером, когда Чейз вернулся домой после дежурства, он даже не стал переодеваться, зная, что его скоро вызовут снова. От волнения сержант не находил себе места. Когда он вошел в комнату, Тереза лежала на диване перед телевизором и смотрела новости. В халате. У Чейза защемило сердце.
– Что показывают? – спросил он. Тереза подняла голову и посмотрела на него пустыми бессмысленными глазами.
– Тела, – ответила она. – Теперь они добрались сюда, Брайан.
Томпсон отвлек сержанта от грустных мыслей:
– Вы, помнится, про красного ерша что-то говорили.
– У него тоже изо рта голова выкатилась. У акулы – человечья, а у ерша – кукольная.
Чейз попытался сосредоточиться. Перед глазами мелькали фамилии из списка. Шум чертовски действовал на нервы. Сержант отхлебнул кофе из кружки и поморщился:
– Помойка. Да еще и остыла…
Томпсон заглянул в список. Чейз подвинул блокнот, чтобы доктору было удобнее читать:
– Тут и мужчины, и женщины.
– Так.
– Молодые и старые.
– Так.
– Все из одного района, все местные.
Томпсон задумчиво кивал, но смотрел при этом совсем в другую сторону.
Проследив за его взглядом, Чейз увидел разложенную на столе еду. Городские дамы принесли в штаб бутерброды, печенье и холодные закуски. Сержант удивился, что все это вот так запросто выставили на всеобщее обозрение. Неразумно, учитывая опасность эпидемии. А если жители городка случайно эти продукты заразили?
– Есть хотите? – спросил Чейз.
– Умираю с голоду.
– А чего бутербродов не возьмете?
– Нет уж, спасибо. Одному богу известно, сколько им лет. – Томпсон показал на живот. – У меня там и так уже революция.
– Я тут подумал… – Чейз взглянул на школьную доску. Возле нее командор беседовал с ужасно взволнованным молодым солдатиком. Френч был весь какой-то неприметный: среднего роста, среднего телосложения, и лицо такое, что нипочем не запомнишь. Он повернулся к Чейзу и Томпсону, солдатик тоже немедленно посмотрел в их сторону.
– Так что вы подумали? – спросил Томпсон.
– Если эта хворь заразная, – сказал сержант, переводя взгляд на доктора, – разве бы они стали выкладывать еду, которую местные принесли? – Он оглянулся на командора через плечо. Френч уже стоял лицом к доске и изучал школьные записи, оставшиеся от урока математики. Солдатик, глядевший на доктора и сержанта, двинулся в их сторону.
– Источник у заразы должен быть один. Это такое место, где народ собирается, – задумчиво произнес сержант.
– То есть там, где все были одновременно?
– Ну да. Скажем, церковь.
Чейз ткнул пальцем в первую фамилию и прочитал ее.
– Этот ходит в англиканскую, – вспомнил Томпсон, – а следующий – католик.
«Тела», – подумал Чейз. Он вспомнил слова Терезы: «Теперь они добрались сюда». Сержант заметил, что молодой солдатик стоит позади него, сложив руки за спиной.
– Я просто полюбопытствовать, – сказал молодой человек. – Матрос первой статьи Несбитт, сэр.
– Присядьте, – предложил Томпсон и подцепил ботинком железную ножку стула.
– Я лучше постою, сэр. – Несбитт облизал губы и нервно огляделся по сторонам. – Благодарю вас, сэр.
– Для спины вредно, – сообщил доктор, – мышцы устанут.
Несбитт молча уставился на имена в блокноте.
Чейз, который тоже сосредоточенно изучал список, повернулся к Томпсону:
– Так, стало быть, не в церкви. Как насчет работы? – Сержант вытащил из нагрудного кармана ручку. – Донна Дровер?
– Безработная.
Чейз поставил отметку «безр.» против фамилии Донны.
– Масс Дровер?
– Безработный.
– Ллойд Фаулер?
– Безработный.
Они продолжали называть фамилии. В списке оказались одни безработные.
– Нет здесь такого места, где бы все бывали, – заметил Томпсон.
– Зато все как один без работы.
– А чем они раньше занимались? – встрял Несбитт.
– Они… Давайте-ка посмотрим, – заинтересованно сказал Томпсон. – Донна рыбачила. Ее сын тоже. Мистер Фаулер был рыбаком. Дэрри – рыбак… Рыбак… Рыбак… Рыбак…
– Все рыбаки, – сказал Несбитт и облизнул губы. Он быстро потер лоб, словно сгонял муху.
– Да, но не все они мужского пола, насколько я понимаю.
– Ну и что? Все равно ведь рыбачили, – предположил Чейз. – Раз они рыбаки, значит, в море заразились.
В этот момент Несбитт повернулся и быстро подошел к Френчу, который размашистыми движениями стирал с доски остатки школьных примеров. Командор выслушал матроса, на лице его ничего не отразилось. Он взял с полочки мел, подбросил его на ладони, а потом начал выводить большими буквами: РЫБАКИ. Под этой надписью он сделал другую, буквами поменьше: ЛОВЦЫ ЧЕЛОВЕКОВ. Френч подчеркнул эти слова, слегка дернув плечом.
«Выпендривается, – подумал Чейз. – Тоже мне, пират голливудский».
– Ловцы человеков, – тихонько повторил Томпсон.
Сержант повернулся к нему:
– Что это хоть значит?
Томпсон пожал плечами.
– Сперва Томми Квилти рамки для картин продавал, – терпеливо объясняла мисс Лэрейси. Она сидела на деревянном стуле, вплотную придвинутом к постели Ким. – А еще картины про святых апостолов. У него малость не все дома. – Она постучала по виску морщинистым пальцем и посмотрела на свечу – подсвечник поставили прямо на столике у кровати. – В городе болтали, что малец в детстве головенкой ушибся. – Старушка повернулась к Джозефу. Тот с трудом помещался в плетеном кресле рядом с дверью. Джозеф смотрел на мисс Лэрейси, и лицо его сияло улыбкой. Он кивнул, приподнял брови, потом подмигнул и стал вытирать ладони о брюки с таким старанием, что задрались штанины. Джозеф никак не мог справиться со своим лицом. Он то улыбался, то кривился, то широко открывал рот и растягивал губы, словно они затекли. Мисс Лэрейси снова повернулась к Ким и сказала вполголоса:
– Слышь, голуба, муж у тебя чудноватый какой-то, а?
Ким взглянула на Джозефа, и старушке вмиг стало ясно, как сильно эта женщина переживает за мужа. Мисс Лэрейси продолжала повествование:
– Феи нашего Томми из колыбельки украли. Подержали у себя, подержали, да и обратно вернули. Только уж такого косоморденького, ну прям страх божий. Еще говорили, что матушку его, когда на сносях была, чем-то ужаснуло. Оттого наш Томми с большущим пятном родился во всю щеку. А как бедняжка умерла, так мы с ней парня от пятна-то избавили.
– Избавили? – Ким осторожно повернулась на бок, чтобы видеть лицо мисс Лэрейси. Сразу же заболела переносица, и Ким на секунду застыла.
– Я его подвела к кровати, на которой покойница лежала, да и приложила ручку ее мертвую к пятну. Такое только мертвым касанием выводится. Покойничек в могилке тлеет, а пятно бледнеет. Как покойничек совсем пропадет, тут и пятно пройдет. – Старушка поджала губы и уставилась на Ким широко открытыми глазами. – Вот те крест, так все и вышло.
Ким заерзала, устраиваясь поудобнее, и прикрыла глаза.
Мисс Лэрейси подалась вперед и продолжила таинственным шепотом:
– Томми чудеса всякие видит, как я да моя сестричка, царствие ей небесное. Помнишь, дочка, ту белую акулу? Я ж ее давным-давно в море видала. Плавает там в темнотище кромешной, светится вся. Теперь-то ее все видят. Да и про то, как рыба летать учится, толковать стали. Сколько мы, те, кому Бог дал, страстей навидались! А нынче, ишь ты, все дивятся, что за твари такие в море завелись. Да это не твари завелись, а глаза у людей на судьбу открылись.
– А кто такой Томми Квилти? – срывающимся голосом спросил Джозеф.
– Да тот, который шарфик твоей жены нашел, – не оборачиваясь, ответила старушка. – Говорит, ветром принесло. Томми Квилти тоже акулу ночью видал. Он-то мне и шепнул, что без меня тут никак.
– А кто еще видел акулу? – Джозеф нервно кусал губы. – Вы все видели?
Мисс Лэрейси повернулась к Джозефу и смерила его суровым взглядом, потом снова посмотрела на Ким. Помолчала, вспоминая что-то.
– Видал один.
– Он жив?
– Жив. – Морщинистая старушкина рука расслабленно висела на спинке стула. – Я тебе вот что скажу. Знавала я одного шкипера, родом из Голлоу-Вешкинга. Как-то он захворал. До того ослаб, что хоть «караул» кричи. Прямо места себе не находил, никак не мог поспать по-человечески. Ну, а про меня слух шел, будто я с такими делами справляюсь, вот шкипер этот ко мне и заглянул. Сразу на меня его хворью-то и повеяло… – Мисс Лэрейси выудила из рукава носовой платок, раскатисто высморкалась, сложила платок пополам, высморкалась еще раз, внимательно изучила результат и удовлетворенно хмыкнула. Голова ее поникла, и старушка задремала.
– Чем повеяло? – спросил Джозеф.
– А? – встрепенулась мисс Лэрейси.
– Ну, вы сказали, повеяло.
– Чем?
– От шкипера.
– Ах, от шкипера! – Она собралась с силами и продолжила: – Шпангоутами он пах. Я прямо сразу костяк корабельный увидела и как обшивку набивают. Ну, я шкипера и спрашиваю: «Ты корабль, что ли, строишь?» «Да, – отвечает, – почти закончил уже». Я ему и говорю: «Это ты гроб себе строишь». Шкипер весь белый сделался, встал и ушел. Больше он в тот корабль гвоздя не вбил и продавать тоже побоялся. Бросил на суше гнить. Так и пропало все, только эти самые шпангоуты остались. А потом возьми да и сколоти себе из обрезков гроб. Каждую ночь в него укладывался, прежде чем на перину лечь. И что ты думаешь, три гроба сносил, пока дуба не дал от старости, старый хрыч.
– То есть корабль бы утонул? – уточнила Ким. Мисс Лэрейси повернулась к ней, мягко улыбнулась и кивнула:
– Ясное дело, голубонька. Пошел бы ко дну, что твой топор.
Ким улыбнулась в ответ.
Джозеф весело рассмеялся.
Ким и мисс Лэрейси дружно уставились на него.
– Не понял, – сказал он.
– Ты, – обвиняющим голосом произнесла старушка, – что ты строишь?
– Не знаю что… Отношения?
– Корабля ты, может, и не строишь, а вот гроб себе точно наладил.
– Заснула, – неожиданно донесся из коридора низкий голос. Джозеф подскочил, Ким и мисс Лэрейси тоже вздрогнули. Огромная фигура Дата Блеквуда заслонила дверной проем. Старик держал свечу, видно было, что рука у него крепкая, обветренная, вся в глубоких рубцах и шрамах.
– Сморило ее. Малыши россказни любят.
Джозеф снизу вверх посмотрел на дядю.
Мисс Лэрейси впервые заметила, какое у Дага волевое лицо. Морщины, оставленные непогодой, при свете огарка стали еще заметнее. Аура Джозефа сжалась. Остро он чувствует дядино превосходство!
– Как голова? – спросил Даг у Ким и шагнул через порог. По стенам побежали огромные колеблющиеся тени. В комнате сразу стало тесно.
– Уже лучше, спасибо. – Ким приподнялась на подушке и попыталась улыбнуться. – В голове звон, но это ничего. Зато уже не так болит.
– Принеси-ка деточке чайку покрепче, – велела Дагу мисс Лэрейси.
– Спасибо, не надо, – сказала Ким.
– Как насчет перекусить? – Джозеф по-прежнему говорил высоким нервным голосом. – Тебе надо поесть.
– У меня желудок болит, – холодно ответила Ким, давая понять, что заслужить прощение мужу будет непросто.
Мисс Лэрейси наклонилась к ней и погладила по животу.
– Разве ж дело в желудке, ягодка. Тебе бы из мозгов городской хлам повытряхнуть. Тогда и здоровье на лад пойдет, и напасти кончатся. Сколько дорог на свете есть, все твои будут.
Над домом Клаудии густо синело чистое вечернее небо. Звезды плыли по своим небесным путям. Уимерли погрузился во тьму, хотя Порт-де-Гибль на другой стороне бухты сиял яркими огнями. Клаудия только что вернулась с балкона мастерской. Она ходила смотреть на вертолеты. От клуба все время отъезжали машины. Дальше к западу вдоль дороги через каждые тридцать метров мигали красным и синим полицейские автомобили. На Мерсеровой Пустоши бурлила жизнь.
Клаудия равнодушно смотрела на суету в городе. Ей показалось, что на берегу залаяла собака. Вертолеты что-то тащили из воды. Похоже, случилось несчастье, возможно, даже кораблекрушение. Тогда понятно, почему собралось столько народу. Выходит, в фургонах приехали телевизионщики. У Клаудии не было ни телевизора, ни радиоприемника, так что при всем желании она не могла узнать, что происходит.
От двух домов в разных концах Уимерли отъехали кареты скорой помощи. Что-то произошло, беда какая-то. Отсюда они казались маленькими красными точечками. Выли сирены, машины мчались по нижней в направлении потроширского шоссе. Клаудии все происходящее представлялось естественным продолжением ее собственных страданий. Так ей и надо, и пусть будет еще хуже, пусть будет невыносимо. С того самого момента, как пропали Джессика и Редж, Клаудия надеялась, что мир вокруг нее погибнет, и чужая трагедия принесет хоть какое-то облегчение.
Клаудия оглядела мастерскую. Электричество отключили довольно давно, в окошках пяти игрушечных домиков горели свечи. Она подошла к столу, села и взяла в руки глиняный сарайчик. На серовато-белой крыше играли оранжевые отблески пламени. Клаудия открыла несколько баночек с цветной глазурью и начала иссиня-черным цветом прорисовывать грани обшивочных досок. Ей вспомнились руки матери. Девочкой Клаудия любила смотреть, как мама вышивает гарусом по шелку. Отец тоже часто вытачивал что-нибудь из сосны или каштана, а потом полировал фигурку маслом. Клаудия помнила запах масляной тряпки, помнила въевшуюся черную краску у отца под ногтями.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала Джессика из темноты.
– О чем? – подумала, а может, пробормотала Клаудия. В последнее время это уже не имело значения.
– Ты жалеешь, что не утонула, как мы, например.
Клаудия продолжала наносить на глину маленькие аккуратные штришки. Она окунула кисточку в банку с краской и отжала лишнее о стеклянный край. При свечах движения художницы казались особенно грациозными, пламя колебалось в такт биению ее сердца.
– Ты так стараешься, – сказала Джессика. Клаудия поболтала кисточкой в стакане, черенок застучал о края, вода помутнела и взволновалась. Клаудия взяла горчично-желтый тон и стала аккуратно наносить его на карниз и наличники.
– Ты так стараешься найти мою любовь в своих фигурках.
Рука Клаудии замерла.
– Ты чувствуешь, правда, мама? Ты когда делаешь что-нибудь своими руками, я возвращаюсь к тебе.
Клаудия продолжила раскрашивать игрушечный сарай, мазки получались неровными.
– Я пойду поиграю с Тари.
Клаудия покачала головой и отложила кисть.
Голос Джессики стал громче и капризнее, пламя заколебалось.
– А я хочу поиграть.
– Не надо, – прошептала Клаудия, – пожалуйста, не надо.
– У нее все равно родители перегрызлись и про дочку забыли.
Клаудия прислушалась. Тишина. Сколько она длится? Может, этого разговора и не было? Голос маленькой девочки рассеял сомнения.
– Я заберу ее, – сказала Джессика, – заберу себе.
Рядом с кроватью Тари на маленькой полочке стоял игрушечный сарайчик, подарок соседки, внутри тускло горела свеча. Тари лежала лицом к стене. В доме и на причале столько всего произошло. Столько волнений! Заснуть никак не удавалось. Бедная мама, скорее бы она поправилась. Тари хотела забраться в постель к Ким, но папа не дал. Он сказал, маме надо отдохнуть и набраться сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50