Никто не будет ни на что жаловаться. Я сам составил это завещание. Я знаю, о чем в нем говорится. Единственной наследницей господина Борисова является его дочь. Я здесь по ее поручению.
– Тем не менее мне надо проверить это у нашего юриста. С него было достаточно.
– Сделайте это. Скажите Кэти Холден, что Пол Катлер сейчас в вашем банке и ему морочит голову некто, кто, очевидно, не знает закон. Скажите ей, что, если я буду вынужден обратиться в суд и получить ордер, позволяющий мне сделать то, что я должен сделать в любом случае, банк компенсирует мне двести двадцать долларов в час, которые я назначу за свои хлопоты.
Менеджер, казалось, принял во внимание его слова.
– Вы знаете нашего генерального советника?
– Я раньше работал на нее.
Менеджер обдумал затруднительное положение и наконец сказал:
– Возьмите все. Но распишитесь здесь.
ГЛАВА XVIII
«Семен,
как болит мое сердце каждый день из-за того, что случилось с Янси Катлером. Какой прекрасный человек, его жена такая хорошая женщина. И все остальные люди в том самолете тоже были хорошие. Хорошие люди не должны умирать так ужасно и так внезапно. Мой зять сильно горюет, и мне больно сознавать, что я, возможно, несу за это ответственность.
Янси звонил мне вечером накануне катастрофы. Ему удалось определить местонахождение старика, которого ты упоминал, чей брат работал в поместье Лоринга. Ты был прав. Я не должен был просить Янси снова выспрашивать, пока он был в Италии. Я был не прав, вовлекая других. Это наше бремя. Но почему мы выжили? Разве они не знают, где мы? Что мы знаем? Может быть, мы для них больше не угроза? Только те, кто задает вопросы и подбирается слишком близко, привлекают их внимание. Равнодушие, вероятно, гораздо лучше, чем любопытство. Так много лет прошло… Янтарная комната кажется теперь больше воспоминанием, чем чудом света. Неужели кому-то еще действительно есть до этого дело? Береги себя, Семен. До связи.
Петр».
«Семен,
сегодня приходили из КГБ. Жирный чеченец, смердящий как помойка. Он сказал, что нашел мое имя среди записей Комиссии. Я думал, что этот след был слишком старый и остывший, чтобы привести ко мне. Но я ошибался. Будь осторожен. Он спрашивал, жив ли ты еще. Я сказал ему как обычно. Я думаю, что мы единственные, кто еще остался из наших. Все наши друзья умерли. Так печально. Возможно, ты прав. На всякий случай – больше никаких писем. Особенно сейчас, раз они знают, где я. Моя дочь скоро родит. Это мой второй внук, теперь этот раз девочка, как мне сказали. Современная наука! Мне нравились старые способы, когда надо было гадать. Но маленькая девочка – это хорошо. Мой внук приносит мне столько радости. Я надеюсь, твои внуки в порядке. Береги себя, мой старый друг.
Петр».
«Дорогой Петр,
прилагающаяся подборка из газеты Бонна. Ельцин прибыл в Германию, объявив, что он знает, где находится Янтарная комната. Газеты и журналы гудели от этого заявления. Это известие дошло до тебя через океан? Он утверждает, что ученые отыскали эту информацию в советских записях. Чрезвычайная комиссия по преступлениям против России, как нас называет Ельцин. Ха! Все, что этот дурак сделал, – это вытянул полмиллиарда марок помощи из Бонна, затем извинился, сказав, что записи касались не Янтарной комнаты, а других сокровищ, украденных из Ленинграда. Очередная русская чушь. Все эти сволочи одинаковы. Все нынешние разговоры о восстановлении российского наследия – больше пропаганда. Они только продают наше наследие. Газеты каждый день полны рассказов о продающихся картинах, скульптурах и драгоценностях. Продают нашу историю. Мы должны хранить панели в безопасности. Больше никаких писем, по крайней мере на время. Спасибо за фотографию твоей дочери. Она для тебя большая радость. Будь здоров, мой друг.
Семен».
«Семен,
надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии. Прошло много времени с наших последних писем. Я думал, что спустя три года, возможно, уже будет безопасно. Больше не было никаких посещений, и я прочел несколько отчетов, касающихся панелей. С тех пор как мы переписывались в последний раз, моя дочь и ее муж развелись. Они любят друг друга, но просто не могут жить вместе. Мои внуки в порядке. Надеюсь, и твои тоже. Мы уже оба стары. Было бы здорово отважиться и проверить, там ли действительно панели. Но никто из нас не может пуститься в это путешествие. Кроме того, это все еще может быть опасным. Кто-то слышал, как Янси Катлер задавал вопросы о Лоринге. Мое сердце подсказывает мне, что бомба предназначалась не министру Италии. Я все еще горюю о Катлерах. Так много людей погибло, разыскивая Янтарную комнату. Возможно, ей лучше оставаться утраченной. Но все это не имеет значения. Никто из нас не может защищать ее дальше. Будь здоров, старый друг.
Петр».
«Рейчел,
моя драгоценная дочь. Мой единственный ребенок. Твой отец теперь покоится в Мире вместе с твоей матерью. Мы, конечно, вместе, ибо Господь милосердный не откажет двум любившим друг друга людям в вечном счастье. Я написал это письмо, чтобы сказать то, что я, возможно, должен был сказать, пока был жив. Ты всегда знала о моем прошлом, чем я занимался для Советов до эмиграции. Я крал предметы искусства. Самое настоящее воровство, но санкционированное и поддерживаемое Сталиным. В то время из-за моей ненависти к нацистам я находил этому рациональное объяснение, но я ошибался. Мы украли много и у многих, и все под прикрытием возмещения. Но больше всего мы искали Янтарную комнату. Наше наследие, украденное захватчиками. Письма, приложенные к этой записке, расскажут немного о наших поисках. Мой старый друг Семен и я искали очень тщательно. Нашли ли мы ее? Возможно. Никто из нас не ездил и на самом деле не проверял. Слишком многие следили за нами в те дни, и когда мы сузили круг поисков, оба мы осознали, что Советы были гораздо хуже Германии. Поэтому мы оставили все как есть. Семен и я поклялись никогда не открывать то, что мы знали, или то, что мы думали, что знаем. Только когда Янси вызвался осторожно навести справки, чтобы проверить информацию, которую я считал заслуживающей доверия, я возобновил расследование. Он задавал вопросы во время своей последней поездки в Италию. Был ли взрыв самолета вызван его расспросами или чем-то другим, мы никогда не узнаем. Все, что я знаю, – это то, что поиски Янтарной комнаты очень опасны. Возможно, эта опасность исходит от того, кого мы с Семеном подозреваем. Возможно, нет. Я уже много лет не получал известий от моего товарища. Мое последнее письмо к нему осталось без ответа. Возможно, он теперь тоже со мной. Моя драгоценная Майя. Мой друг Семен. Хорошая компания для вечности. Надеюсь, пройдет много лет, прежде чем ты присоединишься к нам, моя дорогая. Пусть у тебя будет хорошая жизнь. Будь счастлива. Заботься о Марле и Бренте.
Я так люблю их. Я очень горжусь вами. Веди себя хорошо. Может быть, ты дашь Полу еще один шанс. Но никогда, ни за что не связывайся с Янтарной комнатой. Помни историю Фаэтона и слезы Гелиад. Остерегайся его амбиций и их горя. Может, панели однажды будут найдены. Я надеюсь, что нет. Политикам нельзя доверять такое сокровище. Его надо оставить в его могиле. Скажи Полу, что мне очень жаль. Я люблю тебя».
ГЛАВА XIX
Атланта, Джорджия
Вторник, 13 мая, 18.34
Сердце Пола учащенно забилось, когда Рейчел подняла взгляд от последнего письма отца, слезы катились из ее печальных зеленых глаз. Он чувствовал ее боль. Трудно было сказать, где заканчивалась его боль и начиналась ее.
– Он писал так изящно, – сказала она.
Он согласился.
– Он хорошо выучил английский, непрерывно читал. Он знал больше о причастных оборотах и сложносочиненных предложениях, чем я. Я думаю, его ломаная речь была для него просто средством сохранить свое наследие. Бедный папа.
Каштановые волосы Рейчел были завязаны в хвост. На ее лице не было макияжа, и она была одета только в белый махровый халат поверх фланелевой ночной рубашки. Все соболезнующие наконец покинули дом. Дети были в своих комнатах, все ещё расстроенные после наполненного переживаниями дня.
– Ты читал все эти письма? – спросила Рейчел.
Пол кивнул.
– После банка я вернулся в дом твоего отца и забрал все остальное.
Они сидели в столовой Рейчел. В их старой столовой. Две папки со статьями о Янтарной комнате, карта Германии, газета «Ю-эс-эй тудей», завещание, все письма и письмо Рейчел были разбросаны веером по столу. Он рассказал ей, что он нашел и где. Он также рассказал о статье из «Ю-эс-эй тудей», которую ее отец специально попросил у него в пятницу и о его расспросах о Вейленде Маккое.
– Папа смотрел что-то по Си-эн-эн об этом, когда я оставила у него детей. Я помню это имя. – Рейчел вяло пошевелилась в кресле. – Что эта папка делала в морозильнике? Это не похоже на него. Что происходит, Пол?
– Я не знаю. Но Петр, очевидно, интересовался Янтарной комнатой. – Он указал на последнее письмо Борисова: – Что он имел в виду, говоря о Фаэтоне и слезах Гелиад?
– Еще одна история, которую мама рассказывала мне, когда я была маленькая. Фаэтон, смертный сын Гелиоса, бога Солнца. Я была очарована ею. Папа любил мифологию. Он сказал, что думать о сказках было для него одним из средств, которые помогли ему выжить в Маутхаузене. – Она пролистала подборки и фотокопии, внимательно разглядев несколько из них. – Он думал, что был ответствен за то, что случилось с твоими родителями и остальными людьми на том самолете. Я не понимаю.
Катлер тоже не понимал. Последние два часа он не мог думать ни о чем другом.
– Разве твои родители были в Италии по делам, не связанным с музеем? – спросила Рейчел.
– Весь совет поехал. Целью поездки было гарантировать займы для работ из итальянских музеев.
– Папа, казалось, думал, что была какая-то связь с поисками Янтарной комнаты.
Он тоже вспомнил что-то, что еще написал Борисов. «Я не должен был просить его опять наводить справки, когда он был в Италии».
Что он имел в виду под этим «опять»?
– Ты не хочешь узнать, что случилось? – спросила внезапно Рейчел, ее голос звучал громче, чем раньше.
Ему не нравился этот тон несколько лет назад, и сейчас он ему тоже не понравился.
– Я этого не говорил. Просто прошло уже девять лет, и сейчас узнать что-либо почти невозможно. Господи, Рейчел, они даже не нашли тел.
– Пол, твоих родителей, возможно, убили, и ты не хочешь ничего предпринять в связи с этим?
Порывистая и упрямая. Как сказал Петр? «Унаследовала обе черты от своей матери». Правильно.
– И этого я не говорил. Просто практически ничего нельзя сделать.
– Мы можем найти Семена Макарова.
– Что ты имеешь в виду?
– Макаров. Он, может быть, еще жив. – Она взглянула на конверты, на обратный адрес. – Кельхайм, наверное, не так уж трудно найти.
– Это в Южной Германии, Бавария. Я нашел его на карте.
– Ты искал?
– Не так сложно было заметить – Петр обвел его в кружок на карте.
Рейчел развернула карту и увидела сама.
– Папа сказал, что они знали что-то о Янтарной комнате, но не проверяли. Может быть, Макаров сможет сказать нам, что это было?
Пол не верил своим ушам:
– Ты читала, что написал твой отец? Он велел тебе оставить Янтарную комнату в покое. Искать Макарова – это то, что он просил тебя не делать.
– Макаров может знать больше о том, что случилось с твоими родителями.
– Я юрист, Рейчел, а не следователь Интерпола.
– Хорошо. Давай отнесем это в полицию. Они могут сами взглянуть на это.
– Это гораздо более практично, чем твое первое предложение. Но это очень старый след.
Выражение ее лица стало жестким.
– Я очень надеюсь, что Марла и Брент не унаследовали твое благодушие. Я бы хотела думать, что они непременно выяснили бы, что случилось, если бы самолет, на котором летели мы с тобой, взорвался в небе.
Она прекрасно знала его слабые места. Это была одна из вещей, из-за которых он больше всего на нее обижался.
– Ты читала эти статьи? – спросил он. – Люди погибли в поисках Янтарной комнаты. Возможно, и мои родители. Возможно, нет. Одно я знаю наверняка. Твой отец не хотел, чтобы ты участвовала в этом. Да и тебе там не место. То, что ты знаешь об искусстве, поместится в наперстке.
– Вместе с твоей энергией.
Катлер твердо посмотрел в ее жесткие глаза, но прикусил язык и постарался быть терпимым. Она похоронила отца этим утром. И все же одно слово эхом звучало у него в голове.
«Сука».
Пол глубоко вздохнул, прежде чем спокойно сказать:
– Твое второе предложение более практично. Почему бы нам не предоставить полиции заняться этим?
Он помолчал.
– Я понимаю, как ты расстроена. Но, Рейчел, смерть Петра была несчастным случаем.
– Беда заключается в том, Пол, если не всегда заключалась, что ты занес моего отца в список случайностей вместе со своими родителями. – Она бросила на него один из тех взглядов, какими раньше пронзала его много раз. – Ты все еще цепляешься за свое благоразумие?
ГЛАВА XX
Атланта, Джорджия
Среда, 14 мая, 10.25
Рейчел заставила себя выбраться из постели и одеть детей. Затем она завезла их в школу и нехотя поехала в суд. Она не была там с прошлой пятницы, взяв выходные в понедельник и вторник.
Все утро ее секретарь старалась облегчить ей жизнь, решая проблемы, перенаправляя звонки, перенося встречи с адвокатами и другими судьями. На эту неделю были назначены слушания с гражданскими заседателями, но все они были поспешно перенесены. Час назад она позвонила в полицейское отделение Атланты и попросила прислать к ней кого-нибудь из отдела убийств. Все, казалось, полагали, что поскольку она была раньше прокурором, то и будучи судьей она будет на стороне полиции. Но ее принципы, если их можно было обозначить, были больше направлены на защиту. Либерал – таково было определение, которое любили использовать братство полицейских и пресса. Предатель – так, ей говорили, шепотом называли ее детективы из отдела наркотиков. Но ей было все равно. Конституция существовала, чтобы защищать людей. Полиция должна была работать в ее рамках. Ее работа заключалась в том, чтобы удостовериться, что они не искали легких путей. Сколько раз ее отец говорил: «Когда правительство преступает закон, следом идет тирания».
А если кто-то и знал это наверняка, то это был ее отец.
– Судья Катлер, – сказала ее секретарь через интерком. В большинстве случаев они называли друг друга просто Рейчел и Сэми; только если кто-то приходил, секретарь называла ее судьей. – Здесь лейтенант Барлоу из полиции Атланты. Вы вызывали.
Она быстро промокнула глаза салфеткой, мысленно увидев отца, лежащего на полу фойе. Рейчел встала и разгладила руками свою хлопковую юбку и блузку.
Дверь отворилась, и вошел худой человек с волнистыми черными волосами. Он прикрыл за собой дверь и представился Майком Барлоу, из отдела убийств.
Она сразу же взяла себя в руки и предложила ему сесть.
– Спасибо, что вы приехали, лейтенант.
– Не за что. Наш отдел всегда готов предоставить свою помощь суду.
Но ей было не по себе. Его тон был раздражающе сердечным, почти что сладким.
– После того как вы позвонили, я достал отчет о смерти вашего отца. Я сожалею о вашей потере. Это похоже на один из несчастных случаев, которые часто происходят.
– Мой отец был совершенно самостоятельным. Все еще водил машину. У него не было серьезных проблем со здоровьем, и он без проблем поднимался по той лестнице в течение многих лет.
– Ваше мнение?
Ей все меньше нравился его тон.
– Это вы мне скажите.
– Судья, я понял, что вы имеете в виду. Но нет никаких причин, чтобы предположить нечестную игру.
– Он выжил в нацистском концентрационном лагере, лейтенант. Я думаю, он мог подняться по лестнице.
Барлоу, казалось, это не убедило.
– В отчете говорится, что ничего не пропало. Его бумажник был в комоде. Телевизоры, стерео, видеомагнитофон – все было на месте. Обе двери были не заперты. Никаких признаков взлома. Почему вы думаете о вторжении?
– Мой отец всегда оставлял двери незапертыми.
– Это не очень умно, но, похоже, с этим не связана его смерть. Послушайте, я согласен, что отсутствие признаков ограбления еще не значит, что убийство неумышленное, но ничего не говорит о том, что кто-либо был там, когда он умер.
Ей было любопытно.
– Ваши люди обыскали дом?
– Мне сказали, что они проверили. Не очень тщательно. Не было необходимости. Мне интересно, какой, по вашему мнению, был мотив для убийства? У вашего отца были враги?
Рейчел не ответила. Вместо этого она спросила:
– Что сказал врач, делавший вскрытие?
– Перелом шеи. Вызван падением. Никаких признаков других травм, кроме синяков на руках и ногах вследствие падения. Еще раз, судья, что заставляет вас думать, что смерть вашего отца не была случайной?
Рейчел подумала, говорить ли ему о папке в морозильнике, Семене Макарове, Янтарной комнате и родителях Пола. Но этот надменный осел даже не хотел приезжать сюда, и она бы выглядела как помешанная на заговорах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Тем не менее мне надо проверить это у нашего юриста. С него было достаточно.
– Сделайте это. Скажите Кэти Холден, что Пол Катлер сейчас в вашем банке и ему морочит голову некто, кто, очевидно, не знает закон. Скажите ей, что, если я буду вынужден обратиться в суд и получить ордер, позволяющий мне сделать то, что я должен сделать в любом случае, банк компенсирует мне двести двадцать долларов в час, которые я назначу за свои хлопоты.
Менеджер, казалось, принял во внимание его слова.
– Вы знаете нашего генерального советника?
– Я раньше работал на нее.
Менеджер обдумал затруднительное положение и наконец сказал:
– Возьмите все. Но распишитесь здесь.
ГЛАВА XVIII
«Семен,
как болит мое сердце каждый день из-за того, что случилось с Янси Катлером. Какой прекрасный человек, его жена такая хорошая женщина. И все остальные люди в том самолете тоже были хорошие. Хорошие люди не должны умирать так ужасно и так внезапно. Мой зять сильно горюет, и мне больно сознавать, что я, возможно, несу за это ответственность.
Янси звонил мне вечером накануне катастрофы. Ему удалось определить местонахождение старика, которого ты упоминал, чей брат работал в поместье Лоринга. Ты был прав. Я не должен был просить Янси снова выспрашивать, пока он был в Италии. Я был не прав, вовлекая других. Это наше бремя. Но почему мы выжили? Разве они не знают, где мы? Что мы знаем? Может быть, мы для них больше не угроза? Только те, кто задает вопросы и подбирается слишком близко, привлекают их внимание. Равнодушие, вероятно, гораздо лучше, чем любопытство. Так много лет прошло… Янтарная комната кажется теперь больше воспоминанием, чем чудом света. Неужели кому-то еще действительно есть до этого дело? Береги себя, Семен. До связи.
Петр».
«Семен,
сегодня приходили из КГБ. Жирный чеченец, смердящий как помойка. Он сказал, что нашел мое имя среди записей Комиссии. Я думал, что этот след был слишком старый и остывший, чтобы привести ко мне. Но я ошибался. Будь осторожен. Он спрашивал, жив ли ты еще. Я сказал ему как обычно. Я думаю, что мы единственные, кто еще остался из наших. Все наши друзья умерли. Так печально. Возможно, ты прав. На всякий случай – больше никаких писем. Особенно сейчас, раз они знают, где я. Моя дочь скоро родит. Это мой второй внук, теперь этот раз девочка, как мне сказали. Современная наука! Мне нравились старые способы, когда надо было гадать. Но маленькая девочка – это хорошо. Мой внук приносит мне столько радости. Я надеюсь, твои внуки в порядке. Береги себя, мой старый друг.
Петр».
«Дорогой Петр,
прилагающаяся подборка из газеты Бонна. Ельцин прибыл в Германию, объявив, что он знает, где находится Янтарная комната. Газеты и журналы гудели от этого заявления. Это известие дошло до тебя через океан? Он утверждает, что ученые отыскали эту информацию в советских записях. Чрезвычайная комиссия по преступлениям против России, как нас называет Ельцин. Ха! Все, что этот дурак сделал, – это вытянул полмиллиарда марок помощи из Бонна, затем извинился, сказав, что записи касались не Янтарной комнаты, а других сокровищ, украденных из Ленинграда. Очередная русская чушь. Все эти сволочи одинаковы. Все нынешние разговоры о восстановлении российского наследия – больше пропаганда. Они только продают наше наследие. Газеты каждый день полны рассказов о продающихся картинах, скульптурах и драгоценностях. Продают нашу историю. Мы должны хранить панели в безопасности. Больше никаких писем, по крайней мере на время. Спасибо за фотографию твоей дочери. Она для тебя большая радость. Будь здоров, мой друг.
Семен».
«Семен,
надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии. Прошло много времени с наших последних писем. Я думал, что спустя три года, возможно, уже будет безопасно. Больше не было никаких посещений, и я прочел несколько отчетов, касающихся панелей. С тех пор как мы переписывались в последний раз, моя дочь и ее муж развелись. Они любят друг друга, но просто не могут жить вместе. Мои внуки в порядке. Надеюсь, и твои тоже. Мы уже оба стары. Было бы здорово отважиться и проверить, там ли действительно панели. Но никто из нас не может пуститься в это путешествие. Кроме того, это все еще может быть опасным. Кто-то слышал, как Янси Катлер задавал вопросы о Лоринге. Мое сердце подсказывает мне, что бомба предназначалась не министру Италии. Я все еще горюю о Катлерах. Так много людей погибло, разыскивая Янтарную комнату. Возможно, ей лучше оставаться утраченной. Но все это не имеет значения. Никто из нас не может защищать ее дальше. Будь здоров, старый друг.
Петр».
«Рейчел,
моя драгоценная дочь. Мой единственный ребенок. Твой отец теперь покоится в Мире вместе с твоей матерью. Мы, конечно, вместе, ибо Господь милосердный не откажет двум любившим друг друга людям в вечном счастье. Я написал это письмо, чтобы сказать то, что я, возможно, должен был сказать, пока был жив. Ты всегда знала о моем прошлом, чем я занимался для Советов до эмиграции. Я крал предметы искусства. Самое настоящее воровство, но санкционированное и поддерживаемое Сталиным. В то время из-за моей ненависти к нацистам я находил этому рациональное объяснение, но я ошибался. Мы украли много и у многих, и все под прикрытием возмещения. Но больше всего мы искали Янтарную комнату. Наше наследие, украденное захватчиками. Письма, приложенные к этой записке, расскажут немного о наших поисках. Мой старый друг Семен и я искали очень тщательно. Нашли ли мы ее? Возможно. Никто из нас не ездил и на самом деле не проверял. Слишком многие следили за нами в те дни, и когда мы сузили круг поисков, оба мы осознали, что Советы были гораздо хуже Германии. Поэтому мы оставили все как есть. Семен и я поклялись никогда не открывать то, что мы знали, или то, что мы думали, что знаем. Только когда Янси вызвался осторожно навести справки, чтобы проверить информацию, которую я считал заслуживающей доверия, я возобновил расследование. Он задавал вопросы во время своей последней поездки в Италию. Был ли взрыв самолета вызван его расспросами или чем-то другим, мы никогда не узнаем. Все, что я знаю, – это то, что поиски Янтарной комнаты очень опасны. Возможно, эта опасность исходит от того, кого мы с Семеном подозреваем. Возможно, нет. Я уже много лет не получал известий от моего товарища. Мое последнее письмо к нему осталось без ответа. Возможно, он теперь тоже со мной. Моя драгоценная Майя. Мой друг Семен. Хорошая компания для вечности. Надеюсь, пройдет много лет, прежде чем ты присоединишься к нам, моя дорогая. Пусть у тебя будет хорошая жизнь. Будь счастлива. Заботься о Марле и Бренте.
Я так люблю их. Я очень горжусь вами. Веди себя хорошо. Может быть, ты дашь Полу еще один шанс. Но никогда, ни за что не связывайся с Янтарной комнатой. Помни историю Фаэтона и слезы Гелиад. Остерегайся его амбиций и их горя. Может, панели однажды будут найдены. Я надеюсь, что нет. Политикам нельзя доверять такое сокровище. Его надо оставить в его могиле. Скажи Полу, что мне очень жаль. Я люблю тебя».
ГЛАВА XIX
Атланта, Джорджия
Вторник, 13 мая, 18.34
Сердце Пола учащенно забилось, когда Рейчел подняла взгляд от последнего письма отца, слезы катились из ее печальных зеленых глаз. Он чувствовал ее боль. Трудно было сказать, где заканчивалась его боль и начиналась ее.
– Он писал так изящно, – сказала она.
Он согласился.
– Он хорошо выучил английский, непрерывно читал. Он знал больше о причастных оборотах и сложносочиненных предложениях, чем я. Я думаю, его ломаная речь была для него просто средством сохранить свое наследие. Бедный папа.
Каштановые волосы Рейчел были завязаны в хвост. На ее лице не было макияжа, и она была одета только в белый махровый халат поверх фланелевой ночной рубашки. Все соболезнующие наконец покинули дом. Дети были в своих комнатах, все ещё расстроенные после наполненного переживаниями дня.
– Ты читал все эти письма? – спросила Рейчел.
Пол кивнул.
– После банка я вернулся в дом твоего отца и забрал все остальное.
Они сидели в столовой Рейчел. В их старой столовой. Две папки со статьями о Янтарной комнате, карта Германии, газета «Ю-эс-эй тудей», завещание, все письма и письмо Рейчел были разбросаны веером по столу. Он рассказал ей, что он нашел и где. Он также рассказал о статье из «Ю-эс-эй тудей», которую ее отец специально попросил у него в пятницу и о его расспросах о Вейленде Маккое.
– Папа смотрел что-то по Си-эн-эн об этом, когда я оставила у него детей. Я помню это имя. – Рейчел вяло пошевелилась в кресле. – Что эта папка делала в морозильнике? Это не похоже на него. Что происходит, Пол?
– Я не знаю. Но Петр, очевидно, интересовался Янтарной комнатой. – Он указал на последнее письмо Борисова: – Что он имел в виду, говоря о Фаэтоне и слезах Гелиад?
– Еще одна история, которую мама рассказывала мне, когда я была маленькая. Фаэтон, смертный сын Гелиоса, бога Солнца. Я была очарована ею. Папа любил мифологию. Он сказал, что думать о сказках было для него одним из средств, которые помогли ему выжить в Маутхаузене. – Она пролистала подборки и фотокопии, внимательно разглядев несколько из них. – Он думал, что был ответствен за то, что случилось с твоими родителями и остальными людьми на том самолете. Я не понимаю.
Катлер тоже не понимал. Последние два часа он не мог думать ни о чем другом.
– Разве твои родители были в Италии по делам, не связанным с музеем? – спросила Рейчел.
– Весь совет поехал. Целью поездки было гарантировать займы для работ из итальянских музеев.
– Папа, казалось, думал, что была какая-то связь с поисками Янтарной комнаты.
Он тоже вспомнил что-то, что еще написал Борисов. «Я не должен был просить его опять наводить справки, когда он был в Италии».
Что он имел в виду под этим «опять»?
– Ты не хочешь узнать, что случилось? – спросила внезапно Рейчел, ее голос звучал громче, чем раньше.
Ему не нравился этот тон несколько лет назад, и сейчас он ему тоже не понравился.
– Я этого не говорил. Просто прошло уже девять лет, и сейчас узнать что-либо почти невозможно. Господи, Рейчел, они даже не нашли тел.
– Пол, твоих родителей, возможно, убили, и ты не хочешь ничего предпринять в связи с этим?
Порывистая и упрямая. Как сказал Петр? «Унаследовала обе черты от своей матери». Правильно.
– И этого я не говорил. Просто практически ничего нельзя сделать.
– Мы можем найти Семена Макарова.
– Что ты имеешь в виду?
– Макаров. Он, может быть, еще жив. – Она взглянула на конверты, на обратный адрес. – Кельхайм, наверное, не так уж трудно найти.
– Это в Южной Германии, Бавария. Я нашел его на карте.
– Ты искал?
– Не так сложно было заметить – Петр обвел его в кружок на карте.
Рейчел развернула карту и увидела сама.
– Папа сказал, что они знали что-то о Янтарной комнате, но не проверяли. Может быть, Макаров сможет сказать нам, что это было?
Пол не верил своим ушам:
– Ты читала, что написал твой отец? Он велел тебе оставить Янтарную комнату в покое. Искать Макарова – это то, что он просил тебя не делать.
– Макаров может знать больше о том, что случилось с твоими родителями.
– Я юрист, Рейчел, а не следователь Интерпола.
– Хорошо. Давай отнесем это в полицию. Они могут сами взглянуть на это.
– Это гораздо более практично, чем твое первое предложение. Но это очень старый след.
Выражение ее лица стало жестким.
– Я очень надеюсь, что Марла и Брент не унаследовали твое благодушие. Я бы хотела думать, что они непременно выяснили бы, что случилось, если бы самолет, на котором летели мы с тобой, взорвался в небе.
Она прекрасно знала его слабые места. Это была одна из вещей, из-за которых он больше всего на нее обижался.
– Ты читала эти статьи? – спросил он. – Люди погибли в поисках Янтарной комнаты. Возможно, и мои родители. Возможно, нет. Одно я знаю наверняка. Твой отец не хотел, чтобы ты участвовала в этом. Да и тебе там не место. То, что ты знаешь об искусстве, поместится в наперстке.
– Вместе с твоей энергией.
Катлер твердо посмотрел в ее жесткие глаза, но прикусил язык и постарался быть терпимым. Она похоронила отца этим утром. И все же одно слово эхом звучало у него в голове.
«Сука».
Пол глубоко вздохнул, прежде чем спокойно сказать:
– Твое второе предложение более практично. Почему бы нам не предоставить полиции заняться этим?
Он помолчал.
– Я понимаю, как ты расстроена. Но, Рейчел, смерть Петра была несчастным случаем.
– Беда заключается в том, Пол, если не всегда заключалась, что ты занес моего отца в список случайностей вместе со своими родителями. – Она бросила на него один из тех взглядов, какими раньше пронзала его много раз. – Ты все еще цепляешься за свое благоразумие?
ГЛАВА XX
Атланта, Джорджия
Среда, 14 мая, 10.25
Рейчел заставила себя выбраться из постели и одеть детей. Затем она завезла их в школу и нехотя поехала в суд. Она не была там с прошлой пятницы, взяв выходные в понедельник и вторник.
Все утро ее секретарь старалась облегчить ей жизнь, решая проблемы, перенаправляя звонки, перенося встречи с адвокатами и другими судьями. На эту неделю были назначены слушания с гражданскими заседателями, но все они были поспешно перенесены. Час назад она позвонила в полицейское отделение Атланты и попросила прислать к ней кого-нибудь из отдела убийств. Все, казалось, полагали, что поскольку она была раньше прокурором, то и будучи судьей она будет на стороне полиции. Но ее принципы, если их можно было обозначить, были больше направлены на защиту. Либерал – таково было определение, которое любили использовать братство полицейских и пресса. Предатель – так, ей говорили, шепотом называли ее детективы из отдела наркотиков. Но ей было все равно. Конституция существовала, чтобы защищать людей. Полиция должна была работать в ее рамках. Ее работа заключалась в том, чтобы удостовериться, что они не искали легких путей. Сколько раз ее отец говорил: «Когда правительство преступает закон, следом идет тирания».
А если кто-то и знал это наверняка, то это был ее отец.
– Судья Катлер, – сказала ее секретарь через интерком. В большинстве случаев они называли друг друга просто Рейчел и Сэми; только если кто-то приходил, секретарь называла ее судьей. – Здесь лейтенант Барлоу из полиции Атланты. Вы вызывали.
Она быстро промокнула глаза салфеткой, мысленно увидев отца, лежащего на полу фойе. Рейчел встала и разгладила руками свою хлопковую юбку и блузку.
Дверь отворилась, и вошел худой человек с волнистыми черными волосами. Он прикрыл за собой дверь и представился Майком Барлоу, из отдела убийств.
Она сразу же взяла себя в руки и предложила ему сесть.
– Спасибо, что вы приехали, лейтенант.
– Не за что. Наш отдел всегда готов предоставить свою помощь суду.
Но ей было не по себе. Его тон был раздражающе сердечным, почти что сладким.
– После того как вы позвонили, я достал отчет о смерти вашего отца. Я сожалею о вашей потере. Это похоже на один из несчастных случаев, которые часто происходят.
– Мой отец был совершенно самостоятельным. Все еще водил машину. У него не было серьезных проблем со здоровьем, и он без проблем поднимался по той лестнице в течение многих лет.
– Ваше мнение?
Ей все меньше нравился его тон.
– Это вы мне скажите.
– Судья, я понял, что вы имеете в виду. Но нет никаких причин, чтобы предположить нечестную игру.
– Он выжил в нацистском концентрационном лагере, лейтенант. Я думаю, он мог подняться по лестнице.
Барлоу, казалось, это не убедило.
– В отчете говорится, что ничего не пропало. Его бумажник был в комоде. Телевизоры, стерео, видеомагнитофон – все было на месте. Обе двери были не заперты. Никаких признаков взлома. Почему вы думаете о вторжении?
– Мой отец всегда оставлял двери незапертыми.
– Это не очень умно, но, похоже, с этим не связана его смерть. Послушайте, я согласен, что отсутствие признаков ограбления еще не значит, что убийство неумышленное, но ничего не говорит о том, что кто-либо был там, когда он умер.
Ей было любопытно.
– Ваши люди обыскали дом?
– Мне сказали, что они проверили. Не очень тщательно. Не было необходимости. Мне интересно, какой, по вашему мнению, был мотив для убийства? У вашего отца были враги?
Рейчел не ответила. Вместо этого она спросила:
– Что сказал врач, делавший вскрытие?
– Перелом шеи. Вызван падением. Никаких признаков других травм, кроме синяков на руках и ногах вследствие падения. Еще раз, судья, что заставляет вас думать, что смерть вашего отца не была случайной?
Рейчел подумала, говорить ли ему о папке в морозильнике, Семене Макарове, Янтарной комнате и родителях Пола. Но этот надменный осел даже не хотел приезжать сюда, и она бы выглядела как помешанная на заговорах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41