А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

петухов, голубей, маленького поросенка, черного козла. Жертвенной кровью santero орошал камни, головы и конечности жертв складывал в особые глубокие глиняные сосуды, сапера. К концу пятого дня Джулия объявила, что место для приема ориша в голове Паза сформировалось.
Паз и сам ощутил это изменение, едва уловимое, но реальное, как утрата невинности. Или то чувство, которое испытываешь, впервые убив человека. Сейчас он, как ему кажется, может говорить и способен ходить, что он и делает. У него такое ощущение, будто его ноги почти не касаются пола. Пятидневный период тайного созревания закончен, настал el dia de la coronation – день венчания. Паз стал ийаво, невестой ориша.
Набросив ему на плечи богато расшитое бисером и висюльками из ракушек широкое ожерелье, collares de mazo, его отвели в главную комнату дома, превращенную в тронный зал: в одном из ее углов, задрапированном зеленым и коричневым шелком, красовался пилон – высокий, подобный трону стул, какие некогда использовались царями Ифа.
Усадив его на этот престол, они кучками сложили к его ногам манго и ямс. Воздух наполнился запахом этих плодов и перемешивался с запахом жарившегося для свадебного пиршества мяса жертвенных животных.
Среди них находилась его мать, и Паз понимал, что его прежние отношения с ней исчерпаны, что личина этакого саркастичного разгильдяя, под которой он прятался от нее всю свою сознательную жизнь, с него слетела, ибо полубогам не дано дурачить друг друга ложными обличьями.
Народу в помещение набивалось все больше, и там становилось жарко. Пазу дали стакан и велели выпить: оказалось, это не вода, а водка aguardiente, напиток Ошоси. Над его верхней губой выступил пот. Появились барабанщики, троица мужчин с очень черной кожей. Они поприветствовали santero и установили свои инструменты – могучий барабан ива, другой, поменьше, итотеле, и третий, маленький, оконкойо, – на устроенном в дальнем конце комнаты деревянном помосте.
Как это обычно бывает у африканцев, все началось словно между делом, само по себе. Вдруг, будто ни с того ни с сего, послышался пробирающий до мозга костей стук ива, который тут же подхватили другие барабаны и тыквы в руках santero, сплетаясь в древний, замысловатый узор музыкального языка santos. Иле затянули песнь, обращенную к Ешу-Елеггуа, Стражу Врат.
Аго, аго, аго, иле аго. Открой, открой, открой.
Паз сидел на своем стуле, подобном трону, думая о своей матери и о ком-то еще, кого когда-то давно назвали Джимми Пазом, о человеке, имевшем ребенка, женатом на враче. Он был довольно симпатичным парнем, хоть и хитрожопым. Он думал и гадал: могло ли то, былое вместилище, которое сейчас танцевало перед ним, снова принять в себя то, чем он стал теперь?
Песнопение звучало все громче, все более настоятельно. Люди ритмично раскачивались, старшие женщины, посвященные Ешу, танцевали перед Пазом. Песнь призывала Ошоси снизойти и взять свою новую невесту. Глаза Паза заливало потом, и он заморгал, чтобы прояснить зрение. Это помогло мало: фигуры людей, расплывающиеся и дрожащие, выглядели все более зловеще. А в сознании его тем временем звучал тихий, допытывающийся голос, и Паз вынужден был признать – да, он прошел-таки через этот весьма утомительный ритуал. Да, он осознает преимущества очищения и признает это как символ некой новой степени зрелости, символ некоего возвращения к своим афро-кубинским корням, и да, это его действительно изменило. В определенном отношении сделало лучше, и он даже представил себе, разумеется в терминах рационального знания, как разъясняет все это своей жене. Но в разгар этого воображаемого разговора (порожденного ужасом, который Паз еще не желал признать своим) Ошоси, Повелитель Зверей, прошел сквозь врата незримого мира и вошел Пазу в голову.
Теперь Паз понял, что существует истинная девственность, нетронутость, несравненно более глубокая, чем отсутствие сексуального опыта, с которым иные носятся как курица с яйцом. Что способность соприкоснуться с глубинной сущностью бытия заложена в человеке с рождения, однако почти каждый в нынешнем мире так и не пробуждает ее в себе до самой могилы. Представление о том, что мир таков, каким он представлен в наших ощущениях, что мы постоянно пребываем в собственных головах, что вера есть выбор, который мы делаем посредством нашего сознания, – все это исчезло в первые же секунды, едва ориша проник в его тело. Тут-то до него дошло, что используемое ритуальное понятие «новобрачная» вовсе не было просто фигурой речи. Божество овладело им, кажется, не насильственно, но неотвратимо, с тем чтобы он уже больше никогда не был прежним.
Паз и раньше видел людей, одержимых ориша, и всегда полагал, что, когда ориша проявляет себя, человек находится в беспамятстве, но оказалось, что это не совсем так. Он пребывал вне своего тела, бесплотный дух, ощущавший лишь мягкий, доброжелательный интерес к тому, что это тело делает. А оно там знай танцевало себе перед троном, под песнь барабанов. Танец продолжался долго, и Паз видел, как его тело выделывало такие коленца, на какие в норме было решительно неспособно.
Затем Паз снова оказался во плоти, и люди помогали ему стоять, потому что ноги его не держали и он насквозь пропотел. В паху и суставах чувствовалось тепло, и вообще ощущение было такое, будто он часами занимался любовью.
Они усадили его на его трон, после чего Джулия, madrinas и santero говорили с ним о его новой жизни, о связанных с ней эвос – ритуальных задачах и ограничениях. Так прошел el dia de la coronacion, день венчания. За ним настал el dia del medio, день середины, посвященный празднованию. Представители мира сантерии со всего Майами наносили ему визиты и приносили поздравления, простираясь ниц перед Ошоси в образе Паза.
Паз обнаружил, что быть божеством ему по нраву. Пришла его матушка. Между ними состоялась долгая беседа на данную тему, в ходе которой он оказался способен весело признать, что был не прав чуть ли не во всем, но и мать его смогла сделать то же в отношении совершенных ею, пока она его поднимала, ошибок. Над всем этим они вместе по-доброму посмеялись.
Следующий день был el dia del Ita, день ита. Италеро, очень старый мужчина с темно-коричневой кожей, в незапятнанном белом одеянии, войдя, разбросал по циновке раковины каури и, по тому, как они выпали, предсказал Пазу его дальнейшую жизнь с ее опасностями, неудачами и триумфами.
Что-то из услышанного Паза удивило, но остальное казалось приемлемой проекцией его нынешнего состояния. Он спросил италеро насчет ягуаров и дочерей, получив обычный, характерный для всех оракулов невразумительный ответ. Очевидно, для Паза процедура закончилась вне зависимости от его решения. Он будет зависеть от его ориша. Теперь, встретившись со своей сущностью, Паз думал, что это не так уж плохо.
19
В то время как Паз становился божеством, Мойе, проскользнув незамеченным мимо нанятой охраны, появился в спальне Ибанеса. Мойе приготовился к явлению Ягуара, но Ягуар все не прибывал.
В данном случае в этом не было необходимости. Ибанес проснулся от своего обычного ночного кошмара, увидел маленького индейца, понял, кто это, и мигом вспомнил, что случилось с его коллегами. Обмочившись от страха, бизнесмен пообещал распустить компанию «Консуэла» и никогда больше не покушаться на деревья в заповеднике Паксто.
Он говорил по-испански, и Мойе его понимал. Мойе порывался уйти, но этот человек все продолжал говорить. Мойе заметил за мертвыми людьми эту особенность: у них в обычае заполнять воздух словами, когда все, что необходимо, уже сказано. Ибанес говорил, что, хотя «Консуэла» не будет вырубать Паксто, это не значит, что этого не станут делать другие. Существует множество лесозаготовительных компаний, но дело не в них. Это Хуртадо приводит все в движение, у Хуртадо имеются связи с правительством Колумбии, Хуртадо подкупает и партизан, и военизированные формирования, которые с этими повстанцами воюют, Хуртадо хочет очистить Паксто от лесов и их обитателей, чтобы выращивать там коку и для других целей, о чем он и рассказывает сейчас Мойе.
– Ты должен убить Хуртадо! – кричит Ибанес, когда индеец уходит, после чего нажимает кнопку тревоги.
В последовавшей суматохе один из наемных охранников ранит другого; к счастью, рана не тяжелая.
Индейца никто не видел, и охранники между собой поговаривают, что старому пердуну все померещилось. А Ибанес уже связывается по телефону со своей дочерней компанией в Кайли.
В то время как Паз превращался в божество, Хуртадо находился в захудалом отеле в Северном Майами. Услышав, что Ибанес отошел от участия в проекте Паксто, он вызвал в свой номер El Silencio.
– Смотри, ты мне не верил, так вот тебе доказательство. Теперь ясно, что за всем случившимся стояла эта свинья Ибанес.
– Вы уверены? С первой партией груза у него все прошло хорошо. Товар был доставлен в Майами без проблем.
– Ага, это чтобы выманить меня из-под охраны. Он оказался хитрецом, хитрее, чем я думал. Старый кубинский ловкач… ладно, это хороший урок, Рамон: никогда не позволяй себе недооценивать своих врагов, а особенно если они твои друзья.
El Silencio смотрел, как его наниматель нервно расхаживает взад-вперед перед орущим на полную громкость телевизором. Маловероятно, чтобы кто-нибудь знал, что они находились именно в этой дерьмовой дыре, но Хуртадо имел обыкновение включать телевизор всегда, когда собирался сказать что-то вслух. Босс выглядел не лучшим образом.
«Слишком уж давно Хуртадо не приходилось ни от кого бегать, – подумал El Silencio. – И еще дольше не приходилось никого бояться».
Но известия об арестах и потере троих своих людей основательно его всполошили. Он спрашивал о том, куда запропастился Мартинес, будто у него здесь, как дома, имелись источники оперативной информации. Кто знает, куда мог задеваться cabron? Ясно, он исчез после того, как двое бойцов были убиты, а девчонка исчезла, и этого было достаточно, чтобы Хуртадо совсем вышел из себя – от Хуртадо люди просто так не уходили. Его аж передергивало от злости.
– А нам известно, где находится внучка Ибанеса?
– Да, кто-то позвонил и сказал, что она прячется в усадьбе с рыбным прудом, где жила другая девчонка.
– Отправляйся туда. Схвати ее. Отрежь ей сиську и отправь Ибанесу. А всех остальных, кого найдешь в этой долбаной хибаре, прикончи. Всех до единого.
El Silencio не шелохнулся. Хуртадо воззрился на него.
– В чем дело?
– Да в том, босс, что, возможно, это не самая удачная идея. Одно дело – дома, какие проблемы? Но мы не дома, и кое-что из происходящего здесь мне не нравится. Ну не нравится мне, когда я не понимаю, с чем буду иметь дело.
– С индейцами. За этим стоит Ибанес и кто-то, с кем он спутался, – Эквистос, или Пастранцы, или кто-то из Медельина. Они наняли шайку индейцев. Задача проста: мы схватим девчонку, и он выдаст нам этих долбаных индейцев. Это то, что должно быть сделано в первую очередь, а уж каким образом – твое дело.
– Не знаю, босс. Думаю, тут есть что-то еще…
– Рамон, ты опять «думаешь»! – резко бросил Хуртадо. – Кончай думать и делай, что тебе сказано.
El Silencio покинул комнату, не сказав больше ни слова. Проработав на Хуртадо почти двадцать лет, он был самодостаточен, как тостер, но не мог отделаться от чувства, будто впервые сталкивается с тем, что может оказаться ему не по зубам. Они ведь не дома, где не могло быть никаких проблем с полицией. Там у них имелись и собственные вооруженные формирования, и прикормленная полиция, ну а если на сцене появлялся кто-то, кого невозможно было купить, его можно было убить. Но здесь, в Америке, дело обстояло иначе. Кроме того, Хуртадо упрямо верил в то, что за этим делом стоит конкурирующая колумбийская банда, использовавшая Ибанеса как инструмент, а индейцев – в качестве бойцов. Е1 Silencio считал это маловероятным, ведь он, будучи сам на четверть индейцем, знал о них намного больше, чем Хуртадо.
От своей бабушки он слышал истории о том, что умеют выделывать эти индейцы с плато, и, пусть он не был слишком суеверным человеком, кровавая резня в гараже заставила его задуматься. El Silencio знал толк в ранах и увечьях и по их характеру видел, что двое вооруженных людей были разорваны не человеческими руками. Не отличался склонностью к суевериям и Руденио Мартинес, бывший (теперь уж точно «бывший») самый опасный и сведущий босс наемников Хуртадо, и уж если такое произошло с ним, значит, ему явно пришлось столкнуться не просто с кучкой индейцев.
El Silencio прошел по тускло освещенному коридору, где смешивались запахи хлорки из бассейна и жаркого из кофейни, и вошел в комнату. Там находились все имевшиеся у него в наличии силы, шесть человек. При его появлении они оторвали глаза от карт, телевизора или журналов. Он знал их не слишком хорошо, ибо они не являлись его постоянной командой, не говоря уж о том, что ему вообще было не по вкусу работать в команде. Он предпочитал действовать в одиночку, и вся эта история не больно-то ему нравилась.
Все они таращились на него. Кто-то приглушил звук телевизора, и это обратило на себя внимание El Silencio: то ли этот человек считал, что мог действовать независимо, то ли был встревожен немного больше остальных? А может быть, его просто не волновало, что там передают? Парня звали… Очоа, или что-то в этом роде: ветеран военизированных формирований, создававшихся латифундистами в противовес повстанцам-марксистам. Крепкого сложения, бритый наголо мужчина со шрамом под глазом. El Silencio помахал ему рукой. «Делегировать» – это было одно из любимых слов Хуртадо. Делегировать, и еще «нести ответственность». Проблем с этим у El Silencio не возникало никогда, и прежде всего он собирался узнать о нем побольше. С этой целью он пригласил Очоа к себе в комнату для собеседования.
В то время как Паз становился божеством, Джели Варгос пряталась в доме Руперта Зингера. Молодая женщина появилась поздно ночью, с одной лишь сменой одежды в рюкзаке за спиной, сбежав из дедовского дома в суматохе, последовавшей за арестом людей Хуртадо. Кукси принял ее доброжелательно, первым делом дал ей выпить и принялся ненавязчиво расспрашивать.
– А сам Хуртадо не был арестован?
– Нет, он и не бывал там, кроме одного случая. Мой дедушка был от него в ужасе. Но он всегда останавливался в каком-то отеле. При нем был один парень, который передавал его распоряжения… его боялись даже отпетые головорезы, но это не помешало копам взять и его. Ну а когда я услышала, что они оказались на воле, пустилась в бега. Чувствую себя последней трусихой. Как вы думаете, что они сделают с моим дедушкой?
– Я думаю, ничего, – ответил Кукси. – Он – их прикрытие и нужен им целым и невредимым, чтобы операция в Паксто продолжалась. Я полагаю, не они главная угроза для мистера Ибанеса. Но если он не прекратит вырубать дождевые леса, боюсь… с ним может случиться то же, что уже случилось с его партнерами.
Когда до Джели дошло, что он имеет в виду, она ударилась в истерику. Кукси обнял ее, рассеянно поглаживая по спине. В войне не по правилам, которую он умел вести, было время, когда следовало действовать активно, и время, когда надлежало затаиться и ждать. Сейчас было время ожидания.
Домой Паз вернулся в воскресенье вечером, спустя восемь дней после отъезда. Мать довезла его до дома.
– Все будет хорошо, – заверила она его, тормозя у поребрика. – С тобой мои молитвы и молитвы каждого в илу. Следуй тропой святых.
Они неловко обнялись, но только так и можно было обняться, сидя на переднем сиденье автомобиля, не говоря уж о том, что обниматься у них как-то не было принято. Паз проводил мать взглядом и остался с луком, стрелами и моделью тюрьмы в руках, на миг почувствовав себя мальчишкой, зашедшим к приятелю поиграть и ушедшим, захватив с собой игрушки. Эта мысль показалась ему такой забавной, что он рассмеялся вслух.
Из его дома, а точнее, из патио позади него тоже доносился смех, и Паз направился туда, чтобы присоединиться к веселью. Лола явно развлекалась. Паз вошел в патио, и все уставились на него, словно на привидение. Первой опомнилась Амелия.
С пронзительным криком «па-а-апа!» она бросилась к нему и вскарабкалась на него, как обезьянка. Пазу пришлось положить свои регалии на стул, чтобы прижать ее к себе сильно-сильно. Он сжимал дочку в объятиях, пока она не запротестовала. Тогда он опустил девочку на землю и обозрел компанию: тут были Лола, Боб Цвик, Моргенсен и немолодой лысеющий мужчина с привлекательно-уродливым лицом, в котором Паз узнал Кеммельмана, босса Лолы с ее работы в госпитале.
Снова завязался разговор: каждому хотелось узнать обо всем, что произошло. Паз, игнорируя это любопытство, склонился над Лолой и поцеловал ее.
– Как легко меня заменили, – шепнул он. – И еврейского доктора тоже.
– Я даже не удостоила бы ответом, – тоже прошептала она, но силы группы переменились.
Кеммельман, похоже, чувствовал себя неуютно и вскоре встал, заявив, что идет домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50