Протрубим год, подпишем контракт, подъемные получим и еще три года поработаем, так что в Москве будем, как короли, и купим все, что нам положено.
Ехать тебе будет тяжеловато. Лучше не поездом до Тюмени, а самолетом. В Тюмени пересадка, и самолет летит уже к нам. А может быть, я так подгадаю, что повезу отсюда в Тюмень металлолом по зимнику, и тогда тебя, Нина, встречу, и мы поедем в Нижневартовск на моей «татре». Сэкономим. Это немного больше тысячи километров, но ничего страшного, в машине тепло и я купил транзистор. Я вызову тебя на телефонные переговоры после Нового года, и мы обсудим, как да что. Приезжай. В Москве тебе делать совсем нечего. Сопьешься ты с Натальей, ей уж в жизни на все плевать, а тебе идти этой дорогой негоже. Что у тебя там раньше с кем из дружков было, так на то мне наплевать, потому что я человек современный и сам монахом не был. Бросай там все к чертям собачим, да и нет там у тебя ничего, а здесь мы начнем настоящую жизнь, и все у нас будет хорошо. Одному здесь жить плохо, потому что уходит много денег, потому что жизнь получается без организации, жрешь-пьешь, что под руку попадется, а работа тяжелая, хочешь заработать, так на время не смотришь и крутишь баранку иногда по десять-двенадцать часов в день. Даже до комнаты иногда не возвращаюсь, а сплю на буровой в вагончике, они здесь такие круглые, как цистерны. А потом можно подумать и устроиться бурильщиком, там у них сейчас вахтовый метод, да пока об этом думать не надо. Здесь бывают из тундры всякие чукчи и можно купить оленину, а рыбы так и вообще навалом. Кино тоже есть. Плохо с пивом, привозят редко. Я так думаю, Нина, что нам здесь нужно заложить прочную материальную базу нашей жизни, чтобы было с чего как следует начинать. Вернемся в Москву и сразу все купим, и ты забудешь про свою жизнь на кухне.
Всем в доме и во дворе от меня привет. Слупи с Анатолия сорок рублей, он мне должен, и я тебе доверяю. Наталье тоже привет, она человек душевный, я ее тоже вспоминаю.
Василий Селиванов.
ЛЮБИ МЕНЯ, КАК Я ТЕБЯ, И БУДЕМ ВЕРНАЯ СЕМЬЯ!»
Нинка дочитала письмо и от растерянности даже не знала, что сказать.
А Наталья уже выпила из горлышка бутылку пива, глаза у нее прояснились, и она засмеялась, громко и со злобой.
– Ну не гад, а? Я же не против была, чтоб он к тебе клеился! Так сказать надо было, чтоб живого человека не обманывал, чтоб за спиной всякие шашни не крутил!
– Я ничего не крутила...
– Да верю я, что ты ничего не крутила! Но я-то хороша, старая дура, сижу рядом с молодой девкой, вставленными зубами щелкаю и думаю, что счастье в руки валится! Ох и дуры же мы, бабы, бываем! Ох и дуры! Так нас и надо уму-разуму поучать! Хоть бы в зеркало на себя сначала посмотрела, прежде чем всякие планы строить! Давай выпьем уж как следует по такому разу?! Только теперь тебе до магазина бежать.
Нинке пить с утра не хотелось. Да и над письмом надо было подумать. Но она боялась, что Наталья разозлится вконец, раскричится да под горячую руку еще и выгонит ее.
Нинка пошла в магазин, и пока стояла в длиннющей очереди, все думала: ехать или не ехать в этот неизвестно где расположенный Нижневартовск? Из Васиного письма получалось, что самой по себе Нинке делать там вроде бы и нечего. Комнату сторожить, пока он делает свои «ходки», и обеспечивать ему обеды и постирушки. Еще всякие прочие ночные дела. Про то, чтоб Вася настраивался сразу расписаться с ней в загсе, Нинка уловила так, что это откладывается на будущее, после того, как будет создана база и они вернутся в Москву.
К тому моменту, когда подошла Нинкина очередь, она окончательно запуталась и решила, что время для раздумий у нее еще есть и можно еще с кем-то и посоветоваться. И тут же поняла, что советоваться нынче не с кем. Наталья в этом деле советчик плохой, а про тетку Прасковью и говорить нечего, та уже выходила из своей норы не чаще, чем раз в неделю, и то, что она жива еще, определяли только по голосу телевизора.
Однако Наталья, успокоившись, без совета молодую подругу не оставила.
– Гад он, Васька! Но парень хороший. Добытчик.
– Так гад или хороший? – засмеялась Нинка.
– Для меня – гад. А у тебя другая позиция.
– Гад – он везде гад.
– А не скажи! Я одного старика знала. Матушка еще жива была, мы на Разгуляе жили. Так семья у старика была, всем пример! Жену холил-нежил, детей в люди вывел, сам в отрепье ходил, а вся семья как с картинки. Вечно внуков на коляске возил, добренький, ласковый, мягкий, как котенок. Ну а помер, так прознали, что он до войны в лагерях этих сталинских палачом был. Людей убивал за деньги. С каждой головы отдельная плата. Чем больше убьет, тем больше получит. Ясно стало, на что он свою семью обувал-одевал.
– Так и что? Сволочь твой старик.
– Для тебя, меня да расстрелянных. А для семьи своей?
– Для них что Дед Мороз, – согласилась Нинка.
– Про то и толкую. Так и наш Вася. Меня нагрел, а с тобой будет, может, что твой принц из сказки.
– Так ты бы поехала на моем месте?
Наталья Нинку не пригласила, выпила сама рюмку, почмокала губами и без улыбки сказала:
– На своем бы месте поехала. На твоем – нет.
– Что так?
– До денег он жадный, однако.
– Так он же, это, базу закладывает!
– Такие после первой базы начинают вторую базу строить, и так у них всю жизнь.
– Ты думаешь? – заколебалась Нинка.
– А то? Он ведь и здесь неплохо зашибал, так мало показалось, за длинным рублем на Север мотанул. Скупердяй!
– Да ты ж сама за ним босой собиралась бежать! – засмеялась Нинка.
– Я бы с ним справилась, а ты не сможешь.
– Почему не смогу?
– Молодая потому что. Нет у тебя еще своей личности.
– А у тебя есть, да? – обиделась Нинка.
– У меня есть. Потому он меня и испугался.
– Так что мне делать-то, Наталья? – совсем отчаялась Нинка. – Ехать иль не ехать?
– С одной стороны, ты и подождать можешь. Все ж ему за тридцать, а у тебя время еще есть, хоть наш бабий век и короток. С другой стороны, когда мужик постарше, так семья крепче получается. Но, правда, он про семью как-то робко заикается. Я так полагаю, что он тебя к себе вроде как сберкассой приглашает.
– Как это сберкассой?
– А чтоб ты ему деньги копила да экономила, неужто тебе это не понятно?
– Поеду! – сказала Нинка.
– Ну и дура.
– Не поеду, коль так!
– Тоже дура.
– Так что делать-то? Не дам больше бутылку, пока не скажешь!
– А вот давай мы с тобой по-человечески Новый год встретим, будние дни начнутся, и тогда все решим.
Дело ведь у тебя не праздничное, а вовсе будничное. Так что и решим его попросту.
Правильно, поняла Нинка, какой ни на есть поворот, что совершается в жизни, но никакого праздника в нем нет. И про это ведь тоже говорила Дама с камелиями! Праздник, Любовь и Радость – вот что Маргарита Готье считала превыше всего в жизни, что у нее не получилось, так ведь она смертельно больная была, а она, Нинка-то, здоровая! Вот с кем надо посоветоваться! С Маргаритой Готье.
К вечеру Нинка в первый раз увидела Наталью по-настоящему пьяной. Ни со стула подняться, ни шагу сделать не могла. Помрачнела да прямо на столе и уснула.
Нинка решила не отводить ее в комнату, потому что за полночь все одно проснется и начнет страдать.
Она достал из чемоданчика заветную книжку и решила загадать по ней три раза. Что Маргарита Готье скажет, так тому и быть.
Первый раз, когда она на удачу раскрыла книгу и ткнула в нее пальцем, выпала такая фраза:
«В то время у нее не было любовника. Нетрудно было стать им. Нужно было только показать достаточно золота, чтобы обратить на себя внимание».
Все правильно, чуть не задохнулась Нинка. Вася зовет ее в любовницы и показывает золото, чтоб она соблазнилась.
Следующая фраза, в которую попал се палец, была уже напрямую о Васе, Наталье и Нинке. Судьба указывала путь.
«– А когда вы переезжаете? – спросила Прюданс.
– Очень скоро.
– Вы возьмете с собой экипаж и лошадей?
– Я возьму с собой все. На вас останется надзор за моей квартирой на время моего отсутствия».
Все ясно. Наталья будет оберегать квартиру, а Нинка уезжает со своим экипажем и лошадьми, то есть с чемоданом и сберкнижкой.
Третий заход должен был быть решающим и объяснить туманности и недоговоренности двух первых. Так оно и оказалось.
«Не удивляйтесь этому радостному мучению, Арман. Ваша любовь ко мне открыла мое сердце благородному восторгу!»
Все решилось. Надо любить Васю. Прекратить все радостные мучения и благородно восторгаться. Забрать все и ехать в Нижневартовск.
Приняв это решение, Нинка вдруг вспомнила, что прямого приглашения от Васи она еще не получила, что в письме не сказано, когда именно и куда приезжать, так что торопиться не следовало. Можно было дать телеграмму, но Вася написал конкретно, что будет вызывать ее на телефонные переговоры.
Но никакими сомнениями за свою будущую судьбу Нинка больше в эти праздничные дни не терзалась. Решение было принято, на душе радостно и светло, и каждый грядущий день будет приносить только хорошее.
Наталья это настроение Нинки почувствовала и поняла, что решила Нинка. А потому больше никаких разговоров о письме Васи, о самом Васе она не заводила. Словно не было этого письма, а тот улетел на Луну давным-давно и не вернулся.
Новый год принялись встречать дня за три до 31-го числа, затем плавно перешли на встречу старого Нового года, и на кухне Нинки перебывало полдома и еще какие-то бессчетные Натальины друзья.
Несколько раз разные гости приноравливались прикорнуть на Нинкином диванчике да скоротать на нем ночку до утра в обнимку с хозяйкой. Но она гнала их без пощады, а самый настойчивый проспал на полу, возле батареи отопления, и был изгнан утром с наказом более здесь никогда не появляться.
Десятого числа пришел вызов на телефонный переговор с городом Нижневартовском, и около полуночи Нинка побежала на Центральный телеграф, как и было указано.
Народу там было располным-полно, и Нинке сказали, чтоб она ждала и слушала вызова.
Во втором часу ночи хриплая девушка по радио пригласила Нинку в кабину номер восемь, Нинка вбежала в будку и схватила трубку.
– Здравствуй, Ниночка! С Новый годом! – Слышно было так, словно говорили из соседней кабины.
– Здравствуй, Вася, и тебя с праздником!
– Ты мое письмо получила?
– Получила, получила!
– Как ты, согласная?!
– Да, Вася!
– Когда сможешь выехать?
– Да когда хочешь! Хоть завтра! – захохотала Нинка.
– Хорошо. Я тебе пришлю телеграфом денег, и ты возьми билет на самолет до Тюмени. Возьми точно на четырнадцатое число, на утро! Я тебя там на своей машине встречу, и мы доедем до дому своим ходом! Поняла?!
– Вася, я самолетов боюсь! Не летала я никогда!
– Полетишь! Надо жить современно!
– Подожди, когда вылетать?!
– Четырнадцатого утром! У нас время вперед вашего идет, и ты утром будешь здесь! А я тебя встречу!
– А если билетов не будет?
– Бери на следующий рейс, я буду ждать, пока не прилетишь!
– Хорошо. Ну, как ты там?
– Да не жалуюсь, здесь, Ниночка, жизнь совсем другая и люди совсем другие, тебе понравится!
– Вася, я у Натальи полушубок куплю, он на баранине, теплый и короткий!
– Не покупай! Здесь дубленки импортные есть, а короткий так это только для форсу хорошо, холодно у нас! Ничего не покупай, если деньги есть, то возьми все да бельишко и прилетай.
– А как же с самолетом быть, Вася? Боюсь я его ужас как!
– Бутылку с собой возьми! Как скажут ремнями пристегиваться, так пристегнись и дерябни глоток, и при посадке тоже!
– Стыдно в самолете пить!
– Ничего, так многие спасаются!
– А если самолет упадет?
– Не упадет!
– Ну а если?!
– Тогда мне, Нина, совсем жизни не останется. Совсем.
Конечно, решила Нинка, Арман ответил бы своей Маргарите Готье как-нибудь и покрасивее, но и Вася сказал хорошо: совсем у него жизни не останется.
О чем потом был разговор, Нинка так уже и не запомнила. О всякой разности.
Через десять минут она вышла из телеграфа и пошла домой пешком. Далековато было идти, но она дороги и не заметила. Что там два часа ходу, когда через неделю она на самолете полетит черт-те куда. Полетят все вместе: она, Вася, Арман и Маргарита Готье. Нет, Вася будет их ждать.
Утром Наталья ревниво спросила, какой получился разговор. Нинка неизвестно почему соврала, что еще ничего не решено.
Но вечером на ее имя пришел телеграфный перевод и Наталья все поняла.
– Значит, убываешь?
– Да, – ответила Нинка.
– Ну что ж. Буду тебя ждать.
– Так я, Наталья, сюда не вернусь.
– Ох, не зарекайся, молодуха! Может, ты еще на эту кухню будешь рваться как в рай Господний!
– Не думаю, – ответила Нинка, но постаралась ответить помягче, чтобы подругу не обижать.
– Ладно. Чтоб там ни было, а я твое место никому не перепоручу. Буду ждать, пока сама жива.
– Пусть так. Я напишу, как дела пойдут.
– Как сама рулить будешь, так и пойдут.
Тетка Прасковья, прослышав новость про перемены в Нинкиной жизни, пробурчала что-то в том смысле, что чем родственников вокруг меньше, тем жизнь лучше.
Билет на самолет дался с трудом, даже, можно сказать, с боем. Пришлось в паре с беременной женщиной идти по разным начальникам, но билет она достала на тот рейс, что обговорили: четырнадцатое число, утро.
Сберкнижку свою Нинка закрыла. И при этом возникла еще одна проблема: сообщать ли прорабу Николаеву про свой отъезд из Москвы, да и как там будут обстоять дела с деньгами за каждый квартал?
Нинка от этого вопроса отмахнулась. Пусть прораб сам решает что к чему. Он умный, что-нибудь придумает, а адрес новый у Натальи будет, так что сыскать Нинку будет несложно.
Наталья попыталась продать Нинке свой ставший ненужным полушубок на бараньем меху и уродливые сапоги, но она сказала, что Вася уже купил ей дубленку и полушубок на баранине не нужен.
В утро отлета Наталья сказала мрачновато, да так, что напугала Нинку:
– Ты вот там еще о чем подумай. Как прилетишь и любовь у вас начнется, ты к врачу сходи.
– Это еще зачем? – подивилась Нинка. – Я здоровая.
– Здоровая-то здоровая, а сколько у тебя кавалеров было, я тоже не считала, однако же ты не беременела, хотя и должна была. А Вася, может так случиться, ребенка захочет. Так что сходи там к врачу да спроси, все ли у тебя на нижних этажах в порядке.
– В порядке! Я же с этими кавалерами предохранялась!
– Все равно сходи, – настойчиво сказала Наталья. – О таких вещах про себя всегда все знать надо.
– Схожу, – ответила Нинка и тут же про разговор забыла.
Тринадцатого вечером простились с Натальей тихо и скромно. Когда подошла Нинкина очередь сказать в ответ прощальное слово, то она взяла рюмку, подумала, чуть не заплакала и проговорила:
– Чтоб там ни было, Наталья, а теперь я понимаю, что без тебя бы я в Москве сгинула. Подохла бы где-нибудь в канаве, или меня бомжи на вокзале зарезали. Не знаю, может быть, ты на меня какое зло в сердце держишь, особенно за то, что я так уезжаю, но ведь так уж получилось. А я тебя люблю, можно сказать, больше матери родной, потому как никого у меня ближе тебя не было и не осталось. Так что живи здоровенькой и живи вечно.
– Полно тебе, – печально улыбнулась Наталья. – Ты ведь тоже меня зубы вставить себе заставила. Да и вообще – больше года пролетело как ветром сдуло...
В два ночи за Нинкой приехало такси, она расцеловалась с Натальей, пнула ногой в двери Прасковьи и вышла во двор с одним чемоданчиком, в котором, кроме бельишка, если и было что ценное, то только книжка про Даму с камелиями.
По трапу в самолет Нинка поднялась, не чуя собственных ног. Чемоданчик не сдавала, несла в руках. Стюардессы в красивых фуражечках подгоняли всех озлобленными криками, словно самолет сразу и полетит.
Но когда залезли в салон и расселись, то простояли без движения минут сорок.
Нинка сидела так, что видела, как одна из стюардесс закрыла двери и завертела их какими-то жуткими запорами, словно крышку гроба. И с этого момента Нинка вдруг перестала бояться. Совершенно! Теперь уже ничего не поделаешь, крышка закрыта, никуда не вылезешь, на ходу не спрыгнешь, и все в руках Божьих: как повезет, так и повезет, и значения никакого не имеет, будешь ли ты трястись от страха, или, как соседи через ряд, – попивать водку и раскидывать на плоском чемоданчике карты.
И взлет и полет Нинка пережила с каким-то тупым и безнадежным равнодушием. Может, настолько со своей жизнью простилась, что счастливого приземления и не ждала.
Но те же обозленные жизнью стюардессы пробежали вдоль кресел, приказали снова пристегнуться ремнями, потому что самолет пошел на посадку.
Мужички, игравшие в карты, устали и как раз изловчились было поспать, отчего посадкой были недовольны. Один даже спросил, прилетают ли они на место, в Тюмень, или делают промежуточную посадку. Оказалось – не надейся, уже Тюмень.
На выходе Нинка замешкалась, потому что послушалась стюардесс и не вставала без приказа. Остальные пассажиры оказались пошустрей, и она вышла последней.
Страшенный мороз охватил Нинку сразу, едва она спустилась с трапа, охватил ее со всех сторон ледяными объятиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44