Будущее казалось радужным. Коровий Дворец был громоподобен и зловонен. Они вынесли обед на столики для пикника, подальше от собак.
Аллегра обрадовалась, что наконец-то есть кому рассказать о поэтических чтениях. Она процитировала самые удачные строчки. Сильвия так хохотала, что выплюнула сэндвич на колени. Потом Аллегре стало стыдно.
— Жаль, что Коринн меня не пускает, — сказала она. — Боится насмешек. Как будто я стану смеяться над ней.
— Однажды я бросила мальчика из-за того, что он написал мне идиотские стихи, — ответила Джослин. — «Твои глаза-близняшки». Разве у большинства людей глаза — не близняшки? Не считая отдельных несчастных? Казалось бы, это не страшно: зато какие красивые чувства, сколько вложено усилий. Но когда он в следующий раз тебя целует, думаешь только об одном: «Твои глаза-близняшки».
— Я уверена, что Коринн замечательный писатель, — сказала Сильвия. — Правда?
И Аллегра ответила: да! Правда! Замечательный! Вообще-то Коринн еще не показала Аллегре ни строчки. Но читала она действительно хорошие книги.
— Вот какая штука, — сказала Аллегра, а по опыту Джослин, за этими словами редко следует что-то приятное, — если бы пришлось выбирать между литературой и мной, я знаю, что она выбрала бы литературу. Должна ли я обижаться? Я не должна обижаться. Я ведь и сама не люблю себя связывать.
— Штука штукой, — ответила Сильвия, — но ей не приходится выбирать. Так что кто его знает?
Вернувшись домой, Аллегра, к своему удивлению, столкнулась с Линн, которая как раз выходила из квартиры. Они остановились на пороге, чтобы обменяться любезностями. Аллегра несколько кварталов поднималась в гору — лучшего места для парковки не нашлось, проще было бы бросить машину в Дэли-Сити. Но, даже разгоряченная, злая и запыхавшаяся, повторила, как наслаждалась стихами Линн. Она не кривила душой. Она действительно наслаждалась.
— Я принесла вам печенье в благодарность, — ответила Линн. — Так приятно было застать Коринн за работой. У нее настоящий талант.
Аллегру это задело: Линн видела работу Коринн. Даже та женщина, которая красными чернилами писала про аборт, видела работу Коринн.
— Удивительные истории, — сказала Линн, ударив на третий слог «удивительных», словно в гонг. — Ее рассказ об умственно отсталом мальчике, «Мячик Билли». Как Том Хэнкс в «Изгое», только поистине душещипательно.
— Коринн написала рассказ об умственно отсталом мальчике? — спросила Аллегра. И даже не изменила имя? Коринн такого не сделала бы. Наши секреты. Поверь мне,
Линн прикрыла рот рукой, улыбаясь сквозь пальцы.
— О! Критика — это совершенно секретно. Я зря проболталась. Я думала, что тебе-то она показывала. Обещай, что не расскажешь. Не выдавай меня, пожалуйста.
Она не унималась, и Аллегра пообещала, лишь бы прекратить это безвкусное девчачье кокетство.
Входя в кабинет, она заметила, как Коринн, все еще сидевшая за компьютером, свернула окно; текст исчез с экрана, прежде чем Аллегра подошла к столу.
— Выбралась из творческого тупика? — спросила она. Кликнуть мышкой — и текст появится снова.
— Да, — ответила Коринн. — Муза ко мне вернулась.
В ту ночь Коринн попросила рассказать ей историю, хотя они не занимались любовью. Аллегра рассматривала ее, облокотившись на подушку. Глаза Коринн были закрыты, из волос выглядывало ухо. Запрокинутый подбородок, белоснежный изгиб шеи. Сквозь майку видны соски. Соблазнительная невинность. Аллегра сказала:
5. В старших классах одна моя знакомая девчонка залетела. Поначалу мне она понравилась, и, когда она залетела, мне стало ее жалко — слышала бы ты, что про нее говорили пацаны. Но тогда она уже перестала мне нравиться. У этой истории есть еще середина, только я слишком устала, чтобы рассказывать.
Аллегра напилась. И, похоже, не одна. Она видела раскрасневшиеся щеки и стеклянные глаза Пруди. «Пти Сира» исчезло, как по волшебству, и Джослин послала ее на кухню за бутылкой «Графини Мальбек» и Сильвией: та еще не вернулась после звонка. Аллегра встала и поняла, что пьяна.
Сильвия сидела в темной кухне, уже положив трубку.
— Ну что, дочка, — сказала она обычным голосом. Такое притворство было ни к чему, тем более перед Аллегрой.
— И как ты так спокойно это переносишь? — спросила она. — Можно подумать, тебе все равно. — Аллегра знала, что не управляет собой. Она слышала пьяный, неуправляемый голос из собственного рта.
— Не все равно.
— Незачем это скрывать. Никто не станет думать о тебе хуже, если ты разобьешь бокал, заорешь, ляжешь спать или выставишь их за дверь.
— Можно я останусь собой, дорогая? — ответила Сильвия. — Знаешь, где мы были, когда Дэниел попросил развод? Он повел меня ужинать в ресторан. В «Бибу». Я всегда хотела сходить в «Бибу», но нам никогда не удавалось. И мне только что пришло в голову: он заказал столик заранее, а потом неделями делал вид, что все нормально. Так заботливо бросить жену.
— Но не мог же он спланировать этот вечер! Он наверняка не знал, что и когда скажет. Не все же так тщательно планируют каждый шаг, как ты.
— Наверное, ты права. Я думаю, разлюбить не более разумно, чем влюбиться. Слава богу, дождь идет. В этом году дождей почти не было.
Сильвия смутно отражалась в кухонном окне. Аллегра подумала, что видит ее лицо с обеих сторон. Мать была красивой женщиной и долго держалась, но потом, несколько лет назад, резко постарела. Теперь ясно, как старение пойдет дальше, куда придется следующий удар.
Аллегра неуверенно опустилась на пол и положила голову на колени матери. Она чувствовала, как та распутывает ей волосы.
— Что мы с тобой об этом знаем? — спросила Аллегра. — Мы не из тех, кто способен разлюбить, правда?
Убедившись, что Коринн уснула, Аллегра встала и пошла в кабинет. Опрокинула на пол корзину для бумаг. Там было немного, и то разорвано на крошечные, безнадежные кусочки, причем Коринн на таких листах не печатала. На одном обрывке Аллегра прочла тисненое слово «Зиззива». Она упорно сортировала их по цвету, пока не получилось три горки. На ней была одна ночная футболка до колена, так что она вытащила из бельевого шкафа одеяло, закуталась в него и улеглась на пол, складывая бумажки.
«К сожалению, мы вынуждены вернуть присланный Вами рассказ, — наконец прочитала она. — У «Мячика Билли» много сильных сторон, и хотя он не вполне нас устроил, будем рады увидеть Ваши новые работы. Удачи в творчестве. Редакция».
Через пятнадцать минут: «Возвращаем Ваш рассказ «Прощай, Прага», поскольку заинтересованы только в лесбийском материале. Настоятельно рекомендуем Вам ознакомиться с нашим журналом. Бланк подписки прилагается. С благодарностью, редакция».
Через десять минут: отказ-форма — «не отвечает нашим целям в настоящее время», но внизу кто-то приписал шариковой ручкой: «Кто из нас не мучил муравьев?»
Аллегра смешала обрывки и выбросила в корзину. Ее как будто вскрыли и вычерпали. Выходит, Коринн старалась изолировать Аллегру от своих друзей-писателей не потому, что боялась ее острого языка. Как нехорошо со стороны Коринн — переложить вину на нее.
Конечно, эта мелкая непорядочность — пустяк по сравнению с предательством. Начался дождь, но Аллегра этого не знала, пока не вышла на улицу. Да и тогда почти не заметила, хотя была в одной футболке. Она прошла три квартала до своей машины и отправилась к родителям; ехала она два часа, дольше, чем обычно, потому что забыла взять деньги на проезд по мосту (и даже водительские права), пришлось остановиться на обочине, вылезти из машины и упрашивать. Ее пропустили, настолько убедительны безудержные слезы в практически голом виде.
Домой она добралась в четвертом часу утра, промокнув до нитки. Отец принес Аллегре кружку горячего молока; мать сразу уложила ее в постель. Три дня она вставала только в туалет. Коринн звонила несколько раз, но Аллегра отказывалась с ней говорить.
Как Коринн смеет записывать секреты Аллегры и отправлять в журналы для публикации?
Как Коринн смеет записывать их так плохо, что их никто не берет?
Если любовь не сложилась, Джейн Остен не виновата. Нельзя даже сказать, что она не предупреждала. Для ее героинь все заканчивалось удачно, но в каждой книге есть персонажи, не нашедшие счастья: в «Чувстве и чувствительности» — брэндоновская Элайза; в «Гордости и предубеждении» — Шарлотта Лукас, Лидия Беннет; в «Мэнсфилд-Парке» — Мария Бертрам. На этих женщин надо обращать внимание, но никто не обращает.
Аллегра изо всех сил старалась держать мнение Коринн при себе, но то и дело говорила ее словами. Коринн не собиралась хвалить такого автора, как Остен: столько писать о любви, когда на свете полно других вещей.
— У Остен все на поверхности, — заметила Аллегра. — Она не из тех писателей, кто использует образы. Образ вносит в текст несказанное. У Остен все сказано.
Пруди решительно замотала головой; волосы разметались по щекам.
— У Остен в половине слов есть ирония. Ирония выражает две вещи сразу.
Пруди еще не до конца сформулировала свою мысль. Она раскрыла ладони, словно книгу, и захлопнула. Аллегру этот жест озадачил, но она видела, что Пруди хочет поделиться каким-то глубоким убеждением.
— То, что говорится, плюс противоположное, которое говорится одновременно, — выкрикнула Пруди. С тщательно построенной манерностью пьяного. Ее манерность всегда казалась слегка искусственной, так что разница была едва заметна. Язык слегка заплетается, брызги слюны.
— Да, конечно. — Разумеется, Бернадетта не лучше Аллегры представляла, о чем твердит Пруди. Просто предпочла согласиться: это вежливее, чем возражать, даже если понятия не имеешь, о чем речь. — И по-моему, именно юмор заставляет нас читать ее книги двести лет спустя. По крайней мере, мне он наиболее близок. Думаю, в этом я не одинока. Если одинока, скажите.
— Людям нравится читать про любовь, — ответил Григг. — По крайней мере, женщинам. То есть — мне тоже. Я не говорю, что мне нет.
Сильвия вернулась в комнату и разворошила огонь. Искры, кружась, полетели в дымоход. Она доложила полено, прибив оставшиеся язычки пламени.
— Брэндон и Марианна, — сказала она. — Правда, в конце кажется, будто Марианну продали? И мать, и Элинор так на нее давили. Похоже, что она влюбилась в Брэндона, но лишь после того, как за него вышла. Он оказался таким положительным, что мать и Элинор решили его вознаградить.
— Вот именно, — ответила Пруди. — У Джейн так и задумано, чтобы мы заметили эту неувязку. Книга заканчивается свадьбой и тем, чего Остен о ней не говорит.
Сильвия села рядом с Аллегрой, вынудив Григга отодвинуться.
— Просто грустно получается. Марианна может быть эгоцентричной, да, но кому хочется, чтобы она остепенилась, успокоилась? Никому. Невозможно представить ее иной, чем она есть.
— Так ты хочешь, чтобы она была с Уиллоби? — спросила Аллегра.
— А ты нет? — ответила Сильвия. Она наклонилась к Пруди. — Пусть сегодня Джослин отвезет тебя домой. О машине не беспокойся. Утром Дэниел ее пригонит.
Все замолчали. Сильвия прикрыла рот рукой.
— Давай я, — сказала Аллегра. — Я пригоню твою машину.
Встав с кровати, всего через три дня после того, как выбежала из своей квартиры в одной футболке, Аллегра поехала в Вакавилльскую парашютную школу. Сначала ее отказались принять. Она явилась не по записи; правила ей известны. А если она вернулась из-за сломанной руки, претензии не к ним; Аллегра должна помнить, что подписала определенные условия. Поезжайте домой и хорошенько подумайте, сказали ей. Запишетесь и вернетесь, когда все взвесите.
Аллегра не отступала. Она много смеялась, чтобы скрыть свое истинное настроение. Заигрывала. Позволяла заигрывать мужчинам. Экстренный случай, сказала она и в конце концов уговорила Марко, своего бывшего инструктора, который, похоже, так и не понял ее ориентации (Аллегра говорила, и не раз, но сегодня он сбился с толку), на тандем. Тандем ей был не нужен; она хотела соло, но соло не получалось.
Аллегра надела дурацкий оранжевый костюм, и они поднялись в небо. Марко пристегнулся сзади, к ее плечам и бедрам. «Готова?» — спросил он и вытолкнул ее прежде, чем она успела ответить. В самолете, там, куда ставят руку перед прыжком, была наклейка — смайлик. Снизу было приписано маркером: «Расслабься».
Они неслись в воздухе. Ветер был резкий. Марко близко. Но она получила, что хотела. Синее небо вверху, бурые холмы внизу. Позади тянулись бесконечные университетские поля с ненатуральными томатами, кроличьими сычами, молочными коровами. Где-то на востоке обедали родители. Родители, которые любят ее. Марко дернул кольцо, Аллегра услышала, как раскрывается парашют, почувствовала рывок. Родители, которые любят ее, и ее братьев, и племянниц, и друг друга, и будут любить всегда.

Уважаемая мисс Остен!
К сожалению, мы вынуждены сообщить вам, что ваша работа не соответствует нашим потребностям в данный момент.

В 1797 году отец Джейн Остен отправил «Первые впечатления» лондонскому издателю Томасу Кэделлу. «Прекрасно сознавая всю важность того, чтобы первое Издание подобной работы вышло под почтенным именем, я обращаюсь к Вам», — писал он. Он спрашивал, сколько будет стоить публикация «на риск Автора» и на какой аванс рассчитывать, если рукопись понравится. Если нужно, он был готов заплатить сам.
Посылка сразу же вернулась, с надписью «Возвращено обратной почтой».
Книга вышла через шестнадцать лет. Название изменили на «Гордость и предубеждение».
В 1803 году лондонский издатель Ричард Кросби купил у Джейн Остен роман (позже озаглавленный «Нортенгерское аббатство») за десять фунтов. Он анонсировал его в брошюре, но так и не издал. Прошло шесть лет. Остен написала Кросби и предложила ему копию рукописи, если старая утеряна, при условии, что Кросби опубликует ее достаточно быстро. Иначе она обратится к другому издателю.
В ответном письме Кросби отрицал свои обязательства опубликовать книгу. Он писал, что вернет рукопись только в обмен на свои десять фунтов. «Нортенгерское аббатство» увидело свет лишь через пять месяцев после смерти Остен.

Нет в этой библиотеке и книг Джейн Остен. Уже их отсутствие сделало бы весьма приличной библиотеку, в которой нет ни единой книги.
Марк Твен

Я не понимаю, почему люди так высоко ценят романы мисс Остен, которые мне представляются вульгарными по тону, пустыми с точки зрения художественной изобретательности, закостенелыми в презренных условностях английского общества, лишенными таланта, остроумия и знания мира. Никогда еще жизнь не выглядела такой ограниченной и мелкой... В каждом персонаже важно только одно: достаточно ли у него (нее) денег для брака?.. Самоубийство достойнее.
Ральф Уолдо Эмерсон

Май. Глава третья, в которой мы читаем «Мэнсфилд-Парк» вместе с Пруди

Уверенность, что в их t?te-?-t?te ей не грозит ни единое недоброе слово, оказывались невыразимо приятны душе, которая лишь изредка бывала свободна от тревог и смущения.
«Мэнсфилд-Парк»

Пруди и Джослин познакомились два года назад на воскресном дневном показе «Мэнсфилд-Парка». Джослин сидела за Пруди; соседка слева от Пруди нашептывала подруге о забавах на какой-то местной конюшне. Кто-то спит с одним кузнецом. Кузнец — истинный ковбой, ботинки, джинсы и, казалось бы, простодушное обаяние, но раз он укрощает лошадей, женщину уломать нетрудно. Страдают, естественно, лошади. Раджа совсем ничего не ест.
— Он, похоже, считает хозяйкой ее, — сказала соседка, — лишь потому, что иногда я его уступаю на пару часов.
Наверняка это было про лошадь. Пруди промолчала. Она посасывала лакричную конфету, кипела от злости и думала пересесть, но как-нибудь поделикатнее; Пруди, спросите любого, тактична до крайности. Когда аппетит Раджи начинал совсем некстати завоевывать ее внимание, Джослин наклонилась вперед.
— Ступайте сплетничать в фойе, — сказала Джослин. Было ясно, что с ней шутки плохи.
Вот кто разобрался бы с ковбоями. Вот кто накормил бы впечатлительных лошадей.
— Извините, — возмущенно ответила женщина. — Можно подумать, ваш фильм важнее моей жизни.
Однако умолкла; Пруди не волновало, что женщина оскорблена, ведь оскорбленное молчание такое же тихое, как польщенное. Это молчание продлилось весь фильм, а остальное не важно. Сплетницы ушли на титрах, но преданная джейнитка из почтения дождалась финального аккорда, белого экрана. Поворачиваясь к Джослин, благодарная Пруди даже не глядя знала, что она еще здесь.
Пробираясь между рядами, они разговорились. Оказалось, Джослин, как и Пруди, не одобряет вольное обращение с оригиналом. Самое замечательное в книгах — незыблемость написанного. Меняешься ты, меняется восприятие, но текст остается неизменным. Хорошая книга в первый раз удивляет, во второй — уже меньше.
Как известно, в фильмах это не ценится. Всех персонажей исказили: противную миссис Норрис, тетку Фанни, смягчили из-за нехватки времени;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25