А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

— Тоже гибрид: волосы по-якутски ёжиком, а глаза синие… Ничего себе богатырь?
На цыпочках они вышли.
— Богатырь… И в такое хорошее время родился. Будет счастливым!
— Должен быть, — подтвердил Кардашевский со всей серьёзностью; и вдруг без всякого перехода: — Там у вас сегодня собрание десятиклассников должно было состояться… насчёт нашего колхоза. Сорвалось?
Сергей понял: председателю все известно, — не за этим ли Кардашевский и зазвал его к себе?
— Не состоялось. Сочли, что несвоевременно.
— Кто же это так «счёл»?
— Ваш покорный слуга.
— Вот те раз… Быть этого не может! — Кардашевский старательно изобразил на лице удивление. Экую комедию затеял!
Аласов засмеялся. Теперь удивился Кардашевский: чего же тут весёлого? Он даже начальственно постучал мундштуком по пепельнице — будто на колхозном собрании.
— Вопрос этот, Сергей Эргисович, очень серьёзный. Поставлено на карту будущее колхоза: молодёжь рвётся в город.
— Не тому я смеюсь, что считаю вопрос пустяковым. Прошу извинить меня, — Аласов посерьёзнел. Почувствовал: от того, как сложится этот разговор, будут зависеть дальнейшие взаимоотношения с председателем. И больше — как вообще пойдут у него дела в Арылахе.
Он помолчал, размышляя, как бы толковее изложить всё, что было передумано, выношено в спорах с самим собой. Однако председатель понял молчание Аласова по-своему: гость уклоняется от разговора. Видимо, и он много ждал, тоже хотел разумной беседы, а не просто стычки и спора.
Мягко тронув гостя за колено, председатель сказал доверительно:
— Вы поймите моё положение, Сергей Эргисович… Не думайте, что я вторгаюсь в школьные дела, хочу залезть грубым копытом в тонкое дело воспитания… Если я заговорил об этом, так от великой беды и нужды. Вы попробуйте вот взглянуть на эту проблему отсюда, с нашей колокольни… Говорят: сами виноваты, создавайте молодёжи условия, чтобы она без всяких понуканий шла к вам. Может, со временем и создадим, но… создадим лишь с помощью молодёжи. Не со стариками же и старухами!.. Заколдованный круг какой-то… Вот вы выступаете против того, чтобы десятиклассники взяли обязательство остаться в колхозе. Может быть, для иного это и диковато звучит — «обязательство остаться в колхозе». Но, повторяю, не от хорошей жизни это. Или они останутся — и колхоз расцветёт. Или разъедутся, уйдут — тут наш Арылах хоть закрывай…
На лице Кардашевского тяжёлая забота, можно было представить, как огорчил его срыв собрания в десятом классе.
— Вы, Егор Егорович, напрасно так со мной, ей-богу… Будто я с Луны свалился… А я и сам сельский человек, в Арылах вернулся с мыслью сделать всё возможное, чтобы людям в моей родной деревне лучше жилось… Учитель детей воспитывает прежде всего в любви к отчизне, к труду отцов… Вы вот Майей Унаровой сегодня восхищались. Разве то, что она делает, не есть самое активное воспитание этой любви! Но нынешний десятый класс — это особая статья. Класс озлобленный, переживший кризис. К любым «мероприятиям» у них органическая сопротивляемость. «Не будем чистить коровники» — как девиз. Как довели ребят до такого? Не стану утомлять вас анализом причин, много их. Есть и среди учителей свои дураки. Иные лентяев стращают: «Не желаешь учиться — пойдёшь в колхоз за коровами убирать!» Правда, за последнее время в классе немного стронулось…
— Ну так почему же!.. — Кардашевский даже подался к Аласову.
— Почему же вы в таком случае возражали против собрания? — докончил его мысль Аласов. — Скажите мне прямо, Егор Егорович, разве вам такие работники нужны, которые подпишут обязательства сгоряча, а завтра остынут и ахнут: вот как нас поймали — «на волне энтузиазма», как говорит тот ваш долдон, что с телефона сорвался, с ножом к горлу — подай ему обязательства! Такие «вербованные» едва ли колхозу нужны, цена им известна. Разве в прошлые годы в школе не проходили такие собрания — «в порядке массового охвата»? Много они дали вашему колхозу?..
— Мужчины, хватит разговоров, несу пирог! — Оксана, выразительно подбоченясь, встала на пороге.
Выглядела она живописно — щирая украинка, прекрасная в своей молодости. Олицетворение всего, что видится мужчине за словами: домашний очаг, семья. Можно было представить себе, какое это счастье для Кардашевского — его Оксана. Пусть любые неприятности, но всегда знаешь, что вечером эти руки обнимут тебя, и эти губы… Аласов отвёл взгляд — не прочла бы она его грешные мысли,
— Сергей Эргисович, вернитесь к действительности. Позвольте вам как гостю… Вот кусочек… Вы всегда такой задумчивый, Сергей Эргисович, или это мой Егор вас расстроил?
Улыбка у неё милая, глаза синие-синие…
Кардашевский разлил по рюмкам вино:
— Ладно, Сергей Эргисович, давайте за наше общее дело… Оксана, выпей и ты с нами — очень уж тост ответственный.
XIV. Имя такое: Надежда
— Гоша, да ты молодец!
Парень поднял голову, не веря: его похвалили!
Надежда Алгысовна ещё раз просмотрела решение и тут же, на парте, подчеркнула страницу красным карандашом, вывела жирную пятёрку.
— Молодец!
Не подавая виду, что замечает ликование вокруг пятёрки Кудаисова, учительница отвернулась к тёмному окну. Как немного человеку нужно в молодости!
— Всё, ребята, на этом кончим. Следующие дополнительные занятия в понедельник.
Потом она долго сидела в пустой учительской. Где-то в дальнем классе шло заседание праздничной комиссии во главе с Аласовым — близятся ноябрьские торжества.
Да, перед этим Гошей она виновата — пусть пятёрка зачтётся во искупление вины. Она обошлась тогда с ним грубо, а у парня несчастная, говорят, семья. Не избежать Тимиру объяснений в роно, пришлось бы ему изворачиваться, выгораживать жену, но, слава богу, обошлось: ребята, извинившись, приняли вину на себя.
Тима говорит, что заслуга тут Аласова, подобное чудо с дерзким классом мог совершить только настоящий педагог. А ей так хотелось сказать мужу: ещё бы, разве он может быть другим, мой Сэргэйчик! Она-то знает: это ради неё Сергей заставил смутьянов прийти в учительскую! Её спасая!
Гулко хлопнула дверь, Надежда вздрогнула, подобралась. По коридору кто-то прошёл. Не он. Подождём ещё…
Что и говорить, первая встреча с Сергеем была как ушат ледяной воды на голову — такое убийственное для женской гордости невнимание! Удивительно ли, что с постели она поднималась больной, измученной ночными мыслями. Развинтилась, растерялась…
Успокоишь себя с трудом, но стоит утром встретить Аласова, или эту заносчивую Майю, или Стёпу Хастаеву, вслух мечтающую окрутить холостяка, достаточно малейшего толчка, чтобы опять всё поднялось… Да неужели же не осталось в нём и капельки прошлого чувства? Как те якутские её сородичи на севере, что в полярной ночи с тоской ловят на чёрном горизонте малейший отблеск света, так и она исподволь следила за Аласовым: неужели ничего?
Однажды перед стареньким трюмо в учительской она поправляла причёску и вдруг увидела в зеркале обращённые к ней глаза. Прочла в них без слов: какая Надежда всё ещё красивая! Какие у неё губы, брови, грудь. Эти губы он когда-то целовал… Да-да, именно это было в его взгляде! У неё даже голова закружилась на мгновение, она смежила веки, а когда открыла — в зеркале уже никого не было. Но с неё было достаточно и такой малости, теперь она твёрдо знала: нет, он ничего не забыл. Он помнит мои губы, он помнит всё…
Чем больше она наблюдала за ним, тем больше узнавала прежнего Сэргэйчика: вот этот жест, этот смех… Одной ей это принадлежало — никому больше! Пусть жизнь на время развела их, и тем не менее они оба помнят.
После открытия у зеркала появилось чувство, словно между ними произошло что-то необыкновенное, словно состоялся решающий разговор, которого она (что обманывать себя!) ждала с первого дня. Один только взгляд — больше ей ничего не надо. И снова вернулось душевное равновесие, захотелось быть лучше в его глазах, умнее, добрее.
Он заставил десятиклассников извиниться перед ней, и это был словно сигнал от него: он думает о своей Надежде, дорожит её добрым именем!
На днях Аласов подошёл к ней:
— Нельзя ли для моих десятиклассников организовать дополнительные занятия по математике?
— Ну конечно же! — не дав себе подумать, воскликнула она. — Конечно, Сергей… Эргисович!
— Спасибо, Надежда Алгысовна.
И коснулся её руки.
Он ушёл (зазвенел звонок), а она ещё стояла у окна, всё не убирала руку с подоконника, всё не хотела, чтобы ушло тепло его прикосновения.
А дальше пошла сказка о рыбаке и рыбке. Уж не хочет быть она столбовой дворянкой… Одного взгляда, одного прикосновения руки ей уже мало! Представилось: доведись им встретиться наедине, не на переменке, а где-то спокойно и укромно — какие бы слова она от него услыхала! Недаром родители выбрали ей это имя — Надежда…
Однако благоприятного момента не выпадало. И тогда она сказала себе: лисица, которая долго ждёт бурундука с дерева, на всю жизнь остаётся остромордой… Не ждать, а самой надо ковать своё счастье! В праздничную комиссию из преподавателей входит только Аласов. После заседания он зайдёт в учительскую.
Топот ног по коридору. У самой двери остановились. Голос Сергея — о чём-то ещё там они не договорили… Боже, как они долго! Ага, ребята прощаются.
— Надежда Алгысовна, что так поздно?
— Да вот, дополнительные занятия… Как это в армии говорят: ваше приказание исполнено…
— «Выполнено».
— Так точно. Кстати, могу поздравить, Сергей Эргисович: ваш Кудаисов сегодня честно заработал первую в жизни пятёрку по математике.
— Пятёрка! Надежда Алгысовна, я рад. И за вас рад, и за парня.
Такая радость на лице! Смешно думать, что от мальчишеской пятёрки. «Я за вас рад». Боже мой, но почему же я молчу? Надо задержать его разговором, он ведь уже снял с вешалки шляпу.
— Сергей Эргисович… — Пальцы её нервно щёлкали замком портфеля. — Сергей Эргисович, а мне, знаете, вспомнилось… Вон видите дерево?
— Лиственница.
— Ничего она вам не напоминает? Ну да, вы, конечно, уже сто раз успели позабыть… А вот некоторые помнят и до сих пор. Тринадцатилетняя девчонка, страшно глупая, хочет обратить на себя внимание кое-кого. И ничего лучше не придумывает, как взобраться на дерево, на виду всей школы. Туда забралась, а назад никак, ужас в глазёнках… И тогда самый ловкий лезет на лиственницу и возвращает эту дурёху на землю…
— Ну как же, помню! Девочка так обхватила его шею, что едва не задушила спасителя. А когда спустились, она ему в благодарность, ещё и в волосы вцепилась… Хорошо помню.
— А я и на час не забывала. Вечер после кино… Одна варежка на двоих… Так давно, так давно! Вот и лиственница с тех пор почернела.
— Но ведь зима, Надежда Алгысовна. А по весне, надо думать, опять зазеленеет. Если хотите знать, Надя…
Что она слышит! «Надя»…
— Сергей!
Но тут дверь в учительскую распахнулась. На пороге стоял Фёдор Баглаевич, как ключник, увешанный ключами.
— А-а! Тут ещё живые души, оказывается… Что, Серёжа, отзаседались? А вы, Надежда Алгысовна, всё со своими неучами возитесь?
— Дополнительные занятия, — едва выдавила из себя Надежда Алгысовна, глядя в одутловатое лицо директора.
— Так-так, молодцы, молодцы… Сейчас только оденусь, и вместе пойдём. Что-то я в темноте видеть стал худо.
— Надюшка, дорогая! Последнее время ты совсем как наша якутская весна, — изволил пошутить за ужином Тимир Иванович. — С утра метёт, в обед травка зеленеет. Ни с того ни с сего вернулась радостной, будто по лотерее выиграла.
— А я и вправду выиграла!
— «Волгу»?
— Чуточку счастья выиграла.
— Я предпочёл бы «Волгу»!
Она проверила тетради и продолжала сидеть просто так, рисовала на листке цветочки и лица.
А муж всё не спит. Дожидается…
Делать нечего, она собрала портфель, проведала детей, стала медленно раздеваться. Может, всё-таки он уснул?
Осторожно отвернула одеяло, прилегла с краю, стараясь не дышать. Как бы не так! Через минуту рука его медленно, словно сама собой, поползла по шёлку. Надежда подумала с тоской: вот, началось. Сейчас он поцелует меня в шею, потом повернёт к себе. Как по нотам разыгрывается — все двадцать лет.
— Спи… Тима.
— Да ведь не поздно.
— Устала я.
— Вот-вот — два дополнительных на одной неделе! Совсем себя не жалеешь. И меня не жалеешь…
— Давай спать.
— Может, я обидел тебя? Ну ладно, спи. Спи, пташечка моя. Просыпайся утром весёлой.
«Тут он поцелует меня в плечо», — подумала Надежда. И точно — он приложил к её плечу губы, откинулся навзничь и через минуту уже похрапывал. Счастливый человек!
Она осталась одна. Одна со своими счастливыми и грешными мыслями, со своей памятью, хранившей каждое его словцо, каждый жест. Расцветет, сказал. Придёт весна, и снова расцветёт то, что кажется погибшим навек. «Если хотите знать, Надя…»
Богопротивный этот Кубаров, сам чёрт его подгадал именно в такой момент! «Если хотите знать, Надя…» Что знать, Серёжа? Да, я хочу знать, я очень хочу! Что тебе не дали досказать?
Другим не понять: почему мужчина-красавец в холостяках? Почему он вернулся в Арылах? Сергей из особой породы — верных, вечных. Если даже Майка столько лет бережёт в душе своего Сеню, давно погибшего, то почему бы и Сергею все годы не беречь их любовь? Ведь она-то не погибшая, она живая, горячая! И вот они снова рядом, стоит только протянуть руку.
Да, она вышла замуж, не дождалась его. Но все годы она жила только им одним. Придёт весна, и зазеленеет…
Постой-погоди, словно сказал ей другой, трезвый голос. Погоди, мечтательница! Ты о детях своих подумала? А учительская твоя репутация? А эти честные твои, незапятнанные годы, целая жизнь, прожитая с мужем? Можно ли лежать рядом с ним и нежить в мыслях другого!
Она опасливо отодвинулась. Только что он униженно просил её о ласке, а она оттолкнула его…
Надежда крепко обняла мужа.
— Ы-ы… — замычал тот сквозь сон. И повернулся спиной к жене.
XV. Галилей, Архимед и Лэгэнтэй Нохсоров
На большой перемене учащиеся столпились у доски объявлений.
«Внимание! Внимание!
Сегодня после шестого урока в физическом кабинете встреча.
Старейший колхозник Л.М. Бахсытов будет беседовать с теми, кто его захочет послушать.
Приходите, не пожалеете!»
— Что за Л.М.Бахсытов?
— Сказано — «старейший колхозник»…
— Ребята, да это же Лука-пастух с фермы!
— Ха-ха, вот номер. Оказывается, и Лука теперь проводит встречи…
— Мы с ним раз двадцать за день встречаемся!
— Расскажет нам старик, как коровам хвосты крутить…
— Ой, смеху!
На другой день, припадая на левую ногу, Лука Максимович браво шагал по школьному коридору. Был он маленьким, сивеньким старичком в меховом жилете, со спины совершенный подросток. И только жидкая, прядями свисавшая бородка на дублёном лице выдавала его возраст.
Он вздрогнул, когда, загрохотав крышками парт, поднялся в приветствии класс. Но растерянности не выказал, степенно, в пояс поклонился в одну, в другую сторону. И взял быка за рога.
— Ты чего это мне так хлопаешь? — выставив бородёнку, спросил у парня на первой парте.
— Приветствую вас, Лука Максимович, — это был Юрча Монастырёв. — Рад встрече. Вас, Лука Максимович, приветствую. Старейший вы колхозник, Лука Максимович.
— А-а, за старость, значит. За чёртову эту бороду!
Он ухватил свою бородёнку в кулак, дёрнул вниз, словно силясь вырвать. Аудитория отозвалась смехом. Встреча с самого начала приобретала опасно развлекательный характер.
— За старость хлопать? Стареть и дурак может…
Гость достал из кармана кисет и трубку, но, спохватившись, сунул назад в карман.
— Курите, курите, Лука Максимович, — разрешил ему Аласов.
— Это ещё почему? — обернулся старик. — Порядок никому нарушать не позволено! — И ещё раз, с особым тщанием, примял кисет в кармане. — Так что же вы молчите, друзья любезные? Если встретились, разговаривать полагается. Корова корову встретит, и та что-нибудь промычит…
Класс засмеялся.
Неискушённый в подобных делах пастух явно начинал не с того. Заложив руки за спину и повернувшись спиной к слушателям, он с интересом рассматривал портреты на стене.
— Это кто? — спросил он, ткнув пальцем.
— Архимед.
— Кто такой?
— Математик. Великий древнегреческий…
— Так-так, — пощёлкал старик языком. — А тот, в белом ошейнике?
— Галилео Галилей… Великий итальянский…
Пастух согласился и с великим итальянским:
— Молодцы, молодцы! Такие грамотные. Не то что я. Раньше кто четыре года в класс ходил — тот в деревне всё равно что этот Кулилей с ошейником…
— Галилей!! — поправили его.
— Как же, великий итальянский. Я запомнил. И греческого Кулилея. А Лэгэнтэя Нохсорова кто-нибудь знает? — вдруг крикнул он тоненьким голоском.
Ребята приумолкли.
— Лэгэнтэй Уйбанабыс Нохсоров был первым председателем колхоза в Арылахе. И вы должны его знать. Раньше, чем Кулилея! — рассердился старик, обращаясь почему-то к Саргылане, — видимо, принял её за ученицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37