- Я показал пальцем в сторону и сказал:
- Смотри туда, - затем прикончил его ударом по голове. Просто не
рискнул стрелять. Жаль беднягу, но он все равно бы умер от ожогов. Когда
наступила ночь, я вернулся на место казни и снова привязал тело над огнем
в надежде, что они не будут слишком пристально присматриваться к трупу. По
крайней мере, я на это очень рассчитываю.
Некоторое время мысли мои беспорядочно крутились в голове. Тут целая
история. И человек, чудом избежавший смерти и пытающийся замаскироваться
под воина враждебного отряда, и женщина, согласившаяся укрыть его, и
ужасная расправа над обоими. Мне с трудом удавалось сдержать дрожь страха
при мысли о беспощадности, дикости и зверстве этих людей. В Диксонвиле
было сорок мужчин, сверлила мозг все та же мысль. И вдруг холод ужаса
растаял в огне охватившей меня ярости: "Что мог сделать в этой стране
Беспокойная Луна, если бы даже завоевал ее? Если он и добьется владычества
на всей территории между озерами и океаном, в его руках вся эта земля
снова погрязнет в мраке варварства и дикости. В наших же руках..."
Джофри снова раскурил трубку и продолжал размышлять, чуть
наклонившись вперед на своем кресле. Наконец, он произнес:
- Вот что я предлагаю. Беспокойная Луна собирается напасть, и вовсе
не ожидает, что его могут атаковать. Завтра ночь полнолуния, и он ничего
не станет предпринимать, для него это несчастный период, и мы ОПРАВДАЕМ
это предсказание: нападем на его лагерь среди ночи. Будет достаточно
светло для стрельбы, а они все будут сонными и пьяными. Что вы на это
скажете?
Я посмотрел на его усталое, изможденное лицо с горящими голубыми
глазами.
- Вы полагаете, что это лучший выход?
- Лучший выход! Боже! Единственное, что еще остается, - это сидеть
как крысы в мышеловке в этом вашем молельном доме и ждать, пока двести
жаждущих крови молодцов с гиканьем и криками не примчатся сюда, чтобы
погубить нас всех. Ну, сами посудите молодой человек.
Он фыркнул, выбив свою непокорную трубку о решетку камина, откинул
прядь черных волос и, тщательно набив трубку заново, теперь уже не столь
поспешно проговорил:
- Конечно, девятнадцать человек - это ничтожно мало.
Пятьдесят-шестьдесят лет тому назад люди приезжали сюда в полной
готовности сражаться с индейцами. Тогда ни один здравомыслящий человек не
поселил бы мужчин в столь отдаленной местности. Теперь же гораздо больше
людей подвергается смертельной опасности, чем в те времена, когда угроза
таилась за каждым кустом. Опасность и здесь и там. Но на открытой
местности у нас будет больше места для маневра, мы объединимся, и даже при
незначительных силах преимущество будет на нашей стороне. В Диксонвиле мы
оказались в западне. Этого нельзя допустить снова. Ну что, соберем отцов
города и изложим им наш план?
- Может, дать им возможность сначала отобедать - они уже в любом
случае принялись за воскресную трапезу.
- Боже, ну конечно, - сказал он, выпрямившись и потянувшись за
башмаками. - Я и забыл об этом важном деле. Забыл, что не ел сам все это
время. У меня остался пирог, который девушка дала в дорогу.
За едой я с удивлением отметил про себя, что Джудит все время
норовила подсунуть Джофри самый худший кусок - будь то пригорелый
картофель или пережаренное мясо. За столом мы обсуждали план действий с
Майком и Энди. Энди воспринял все эти известия, как обычно, спокойно и
невозмутимо. Если мы пойдем в атаку, он присоединится к нам, если мы решим
остаться, то он тоже останется дома. Зачем тратить драгоценное время и
попусту болтать, когда на столе достаточно еды, чтобы удовлетворить его
ненасытный аппетит? Майк же сказал сухо:
- Я ведь говорил, что бывал и раньше в этих краях. И предупреждал,
что земля красивая и с виду богатая. Но тот парень, с которым я
путешествовал, сказал еще тогда: "Местность кишит индейцами, и еще лет
пятьдесят здесь будет очень опасно". Мне б послушать его, и не поддаваться
на ваши уговоры.
- У тебя будет предостаточно возможностей попрактиковаться в
искусстве вышивки по коже, - заметил я шутливо, что совершенно не
соответствовало моему настроению.

Мы собрали членов совета, и Джофри изложил им ситуацию так же
подробно, как и мне. Пикл и Крейн повергли меня в величайшее изумление,
сразу же заявив, что не намереваются ни на кого нападать первыми. Если им
нанесут удар, они будут защищаться, но ни за что не станут атаковать.
- Но это только дело времени, - горячо возмутился Джофри. - Они
разорили Диксонвиль и вскоре примутся за вас.
- Уж если говорить о длани, оскверненной первым ударом, обратимся к
примеру Каина и Авеля, - серьезно возразил Крейн. - Мы скорбим по
Диксонвилю, по вашим разоренным жилищам и погибшим друзьям и близким. Но
это не оправдывает агрессии.
Тут мне вспомнилось, как он смертельно побледнел при одном только
упоминании о страшной эпидемии в Форте Аутпосте, и все же присоединился к
нам, как только мы спустились в селение. Он не был трусом и малодушным
человеком. Просто руководствовался своими принципами, и сколь бы
неразумными они нам ни казались, их можно и нужно было уважать. Джофри дал
волю своим чувствам, полушепотом выпалив выражение, которое никогда еще не
смущало благородного слуха собравшихся, но тут же спохватился и, быстро
овладев собой, спросил:
- А ваши сыновья?
- Они уже совершеннолетние и могут сами за себя отвечать, - так же
невозмутимо и спокойно ответил Пикл.
- Слава Богу хоть за это.
Мистер Томас повысил свой заунывный голос:
- Ну, должен же кто-то в конце концов остаться с женщинами и детьми.
И мы с мистером Пиклом и мистером Крейном возьмем это на себя. Я тоже
человек миролюбивый и не сторонник войны.
Он был весь какого-то землистого цвета, и хотя я испытывал не меньший
испуг, чем он, это никак не смягчало моей неприязни к нему.
- Ладно, - резко бросил Джофри, - ждите, но без меня. Я не хочу
больше оказаться в ловушке. Теперь, когда они прохлаждаются, одурманенные
алкоголем, ничего не подозревая, мы можем сломить их, как соломинку, и
спать спокойно. Если вы предпочитаете еще недельку провести в тревожном
ожидании неизбежного - наслаждайтесь этой видимостью покоя.
Эли заговорил внезапно, впервые на моей памяти выражая точку зрения,
противоположную мнению мистера Томаса.
- Нигде не написано, - начал он своим мягким глубоким и одновременно
внушительным голосом, - что всевышний предписывает ожидание. Помните, как
направлял он в путь Гидеона? Его войско было малочисленным, но все равно
малодушных отправили домой, затем избавились от беспечных. И маленький, но
отважный отряд справился с врагами Мидиана. И рука его при этом не
дрогнула. Я на вашей стороне, Филипп и Майк. Ну, Ломакс, что вы молчите?
Вы с кем?
- Нужно ли спрашивать? - отвечал Ломакс с холодной улыбкой на устах.
- Хэрри Райт был моим другом, и я никому не прощу своей убитой собаки
Адам.
- Тогда пусть мужчины собираются и готовятся выступить, - скомандовал
Джофри. - Я пойду к Проходу.
Весь остаток этого прекрасного воскресного дня мы провели в суете и
беготне по селению и округе, то натыкаясь на Марка Пикла, бродившего по
холмам, нерешительно пытаясь кончиками пальцев дотронуться до руки Зиллы
Камбоди, то на Эдварда, более решительного в своих сердечных делах с Мэри.
Ральф прискакал с мельницы с Ханной и со всеми ее вещами.
Казалось, что женщины и дети будут в большей безопасности под общей
крышей, а не в разбросанных по долине уединенных домах. Но в этих хлопотах
мы постарались заглушить мысль о видимости этой защищенности. Как
песчинки, бросались мы в бурлящий поток. Если нам не удастся устоять, если
нам суждено быть унесенными в пучину, то эта жалкая ненадежная крепость
будет разнесена в щепки, и нет никакой надежды на помощь извне. Наши
ближайшие соседи - обитатели Форта Аутпост - слишком далеко и вряд ли
узнают о постигшей нас судьбе, хотя, вероятно, им придется рано или поздно
разделить ее.
Я отмахнулся от этих печальных раздумий, так как, кроме подготовки к
походу, должен был уладить кое-какие личные дела. Мне хотелось написать
Линде письмо на тот случай, если мы одержим победу и селение будет
спасено, а я погибну от стрелы индейца. Прощаясь с ней, я думал излить
свои чувства на бумаге, открыть ей, что любил ее всю жизнь. Но написав в
таком духе послание, я безжалостно разорвал его на клочки. Когда она
прочтет эти строки, меня не будет в живых, так в чем же смысл выдавать
свою тайну после смерти? Если я не погибну и Зион будет существовать, я
сам ей во всем признаюсь. Иначе пусть все это уйдет со мной в могилу. Вот
что я в конце концов написал:
"Дорогая Линда,
оставляю тебе мой дом и все свое имущество. Ты можешь поселиться в
нем. Пожалуйста, будь добра к Энди, и, если он согласится, пусть останется
в доме и помогает тебе по хозяйству, а у Майка есть ремесло, которое
обеспечит ему друзей и средства к существованию. Если Голубка моя
останется жива, я хочу чтобы она принадлежала тебе. И еще я хочу, чтобы
Джудит осталась в доме, если ей некуда будет идти. Когда она выйдет замуж,
дай ей корову и пару телят и мою лучшую кровать, чтобы девушка не ушла
бесприданницей.
Желаю тебе жить долго и счастливо."
Редко мне доводилось писать, и никогда не приходилось читать таких
сухих слов, но именно так и получается, когда запрещаешь себе писать то,
что хочешь. И зная, что лучше уже не получится, что можно только все
испортить, я подписался: "Твой искренний друг Филипп Оленшоу" и аккуратно
сложил листок.
Затем я пошел проведать Диксона, который, несмотря на свои протесты,
должен был оставаться в поселке. С его стороны было нелепо даже и
помышлять об участии в походе. Он еще не мог спускаться во двор, и рана на
груди полностью не затянулась. Диксон взял у меня листок, который я ему
вручил с подробными указаниями, кому и в каком случае отдать его, и
сказал:
- Но, разумеется, я рассчитываю, что верну его лично вам, когда вы
вернетесь живым и невредимым домой.
И я с жаром подтвердил:
- И я тоже.
Покончив с этим делом, я направился в свою комнату, где хранил пару
пистолетов, принадлежавших ранее Натаниэлю. Ружья Натаниэля я уже давно
подарил Майку и Энди. Теперь, достав пистолеты, я оглядел их, проверил и
зарядил, Затем снял с себя выходной костюм и натянул залатанные и
вылинявшие рабочие вещи. Приличная одежда была ценностью, и ее не так
легко было раздобыть. Если мне суждено выжить, то она мне еще пригодится.
И я повесил костюм в шкаф, плотно прикрыв дверцу.
Наступили сумерки, а мы должны были выступить на рассвете. Я оглядел
пустую комнату. Проем окна серым пятном выделялся на густом черном фоне
стены. Мое громоздкое ложе с шерстяным матрасом и суровыми белыми
простынями светилось белизной покрывала, гладко обтягивавшего нетронутую
поверхность подушки. Я внезапно испытал истинное наслаждение при мысли о
том, что могу лечь, прикоснуться щекой к прохладной ткани и отдаться в
"объятия Морфея". Мне не удалось прожить жизнь, полную приключений, но и у
меня были свои маленькие радости. И сон был одной из них. Странно было
даже подумать, что мне придется лишиться и ее. И все еще глядя на постель
- поскольку мысли эти промелькнули с быстротой молнии - я вспомнил ту
единственную ночь, когда опустился на это ложе не для того, чтобы заснуть.
Воспоминания эти я запрятал поглубже, в те тайники моего сознания, где
хранилось все, что мною было обречено на забвение: казнь Шеда, зловоние
пораженного эпидемией жилища... Думаю, мне было стыдно за ту ночь, я
презирал Джудит, потому что она не была Линдой, и все равно проявила
столько доброты, любви и терпения ко мне. И теперь это оказалось самым
живым впечатлением моей жизни, которого уже больше не суждено испытать...
Я спустился в кухню, где Джудит заваривала кофе и пекла блины с
медом. Джофри, Энди, Майк и Ральф стояли вокруг стола, ели, пили и
смеялись над какой-то пустяковой историей Джофри. И меня снова пронзило
старое чувство собственной неполноценности, причиной которого на сей раз
была вовсе не моя увечная нога. Все они: и седой Майк, и колченогий Энди,
и беспечно хохочущий Джофри были намного мужественнее меня, и далеко не
столь эгоистичны. Пока я хныкал и готовился навсегда проститься с жизнью,
они набивали себе желудки и разрабатывали легкие. А ведь каждому из них
предстояло рисковать жизнью! Надеясь, что бледность не выдаст мою скорбь
по самому себе, я подошел к столу и взял кофе и печенье, которое услужливо
протянула мне Джудит.
- Выйди-ка на минуту и подожди меня на крыльце, - сказал я тихо,
улучив момент, когда девушка подавала мне мед. Она открыла дверь на задний
двор, при этом Джофри отметил:
- Смотрите, светлеет. Пора отправляться в путь. Ваши лошади плетутся
со скоростью плуга.
Я поставил недопитую чашку на стол, направился к двери, выглянул
наружу и сделал шаг вслед за цыганкой.
- Послушай, - сказал я, держа в руках старые пистолеты. - Если...
если суждено произойти самому худшему... ты сможешь застрелиться. Второй
пистолет дашь миссис Мейкерс и скажешь ей то же самое.
Ее глаза, всегда казавшиеся такими блеклыми на фоне смуглого лица,
сверкнули как капли чистой воды в слабом свете зари.
- Ради вас я могу сама застрелить ее, если уж до того дойдет. Из-за
своих детишек она может все испортить. - Голос девушки звучал хрипло.
- Спасибо, - сказал я.
Наши пальцы соприкоснулись, когда я передавал ей оружие, и я ощутил
жар ее кожи на своей ледяной руке. Она взялась за дула тремя пальцами,
опустив рукоятки вниз.
- Осторожно, - предостерег я. - Они заряжены.
Девушка легким движением пальцев повернула оружие и, слегка подбросив
пистолеты вверх, ловко уложила на ладонь. Все это время она искоса
задумчиво смотрела на меня.
- Ну, прощай, - нарушил я неловкое молчание.
- Прощай, Филипп! - ответила она нежно и твердо. - Прощай, Филипп!
Правой рукой она резко обхватила мою шею, притянула к себе и страстно
прильнула к моим губам в долгом поцелуе.
- Да хранит тебя Господь, - попрощалась она.
Я только пробормотал в ответ:
- Тебя тоже, Джудит.
В этот момент вся компания высыпала из дому.
- Она что, приставала и к вам, чтобы вы взяли ее с нами? - спросил
Ральф, когда мы оседлали коней.
- Нет, а что? - поинтересовался я. - Ей-то зачем ехать с нами?
Она из меня все кишки вытрепала. Хуже нет женщин, чем вот такие. Все
умеют, и не хотят понимать, что есть вещи, которые не для них. - Он
задумался, а потом добавил:
- Интересно, почему она вас об этом не попросила.
- Понятия не имею. Я бы, наверное, позволил ей. Она хорошо стреляет?
- Прекрасно, - кратко ответил он. - Это ей еще может пригодиться
здесь.
"Ага, - подумалось мне, - значит, не один я сомневаюсь в нашей
победе, даже этот огромный пышущий здоровьем храбрец не верит в нее". И
хоть мысль сама по себе была довольно-таки тревожной, она утешила мое
самолюбие. Мне было бы неприятно сознавать себя единственным Фомой
неверующим в нашем храбром отряде.
И только один человек пребывал в абсолютной уверенности в победе. Это
был Джофри. Всю первую половину дня он вел себя, как юноша на
увеселительной прогулке. Даже его кобыла ступала не так, как наши, - она
гарцевала, забрасывала ноги и подпрыгивала.
- Давайте споем, - предложил Джофри. - Часов до двух мы еще можем
петь, потом нужно будет соблюдать осторожность.
В это утро действительно хотелось петь, несмотря на цель нашей
экспедиции, заставившей нас покинуть уютное убежище долины.
К моему удивлению, предложение спеть было поддержано Эли, который
наполнил свои могучие легкие воздухом и затянул:
Владыка наш, наш свет в ночи
От тьмы спаси и защити.
И путь нам, смертным, укажи.
Ты нас веди и сохрани,
Дай кров и дух наш укрепи.
И путь нам, смертным, укажи.
Чрез искушенья и грехи
Чрез слабость тела и души
Ты путь нам в вечность укажи.
Наш разум скромный просвети
И мудрым словом вразуми
И путь нам в вечность укажи.
Эту песню мы часто пели по дороге из Салема в Зион, и должен
признать, что она не зря стала нашей любимой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34