Идея составления ландкарт всей территории России, ранее выдвинутая Татищевым, никогда не покидала его до конца жизни.
Еще одна идея сопровождала Татищева всюду, где он начинал свою деятельность: заведение школ. Еще будучи в Германии и других «европских странах», он внимательно изучал состояние школьного дела. По замечанию автора изданной в ГДР монографии о Татищеве Конрада Грау, в школах, учреждаемых Татищевым, явственно проступает хорошее знание западноевропейской организации этого дела. Прибыв в Кунгур, он немедленно обращается в коллегию за разрешением набрать «человек 30» «из обретающихся в Сибирской губернии дворянских детей» и не отосланных в Петербург. «А ежели таковых недовольно будет, — добавлял Татищев, — то подьячих детей и обучать горным делам». «Дворянских детей», «не отосланных» в Петербург, найти в Сибирской губернии не смогли: они попрятались основательно. Но коллегия разрешила открыть школу для детей разночинцев, чтобы «обучать их цифири, геометрии и горным делам». Уже в 1721 году такая школа начала занятия.
Татищев обратил внимание и на то, что Урал весьма богат железными рудами. Однако он не видел возможности использовать это богатство через посредство казны. Поэтому он рекомендует коллегии отдавать железоделательные предприятия с рудниками «охочим людям». Подыскивать же «охочих людей» коллегия порекомендовала самому Татищеву.
Татищев всегда с большим уважением относился к частному предпринимательству, усматривая в нем мощный рычаг общего подъема экономической жизни страны и повышения общественного благосостояния. Но он представлял на Урале казну. Поэтому все, с его точки зрения, выгодное для казны он стремился сохранить за ней. Одним из главных железоделательных предприятий, где Татищеву и Блиеру предстояло навести порядок, был Уктусский завод, основанный в 1702 году по инициативе думного дьяка Андрея Андреевича Виниуса — сына известного родоначальника тульских мануфактур. Завод стоил казне свыше шести тысяч рублей. До 1720 года здесь было выковано около ста тысяч пудов железа и около четырех тысяч пудов меди, по 21 копейке за пуд железа и по 1 рублю 52 копейки за пуд меди. Но к 1720 году завод также пришел в упадок. Здесь свирепствовал Акинф Демидов, приказчики которого «казенных людей» с рудников сгоняли и «копать руду им запрещали». Как и всюду, крестьяне, не получая платы за свой труд, уклонялись от заводских работ. Аналогичная ситуация складывалась и на Алапаевском заводе, который коллегия забыла включить в сферу забот Татищева. Татищев по своей инициативе выделил семьсот рублей для оплаты «рабочих с воли», то есть тех же крестьян, за определенную плату.
И в Уктусе необходимо было разбираться в различных махинациях прежнего управления. Татищев с Блиером прибыли туда 29 декабря 1720 года. Первое, что бросилось в глаза Татищеву, — неудобное расположение завода. Рудники на Шиловской горе были в запущенном состоянии, но могли дать достаточное количество высококачественной руды. Однако речка Уктус, на которой располагался завод, была настолько маловодной, что из шести имевшихся на заводе молотов она приводила в движение лишь два, «и то с немалым простоем», как доносил Татищев в коллегию. Татищев предложил перенести завод на речку Исеть, притоком которой являлся Уктус. Подготавливая предложение, он провел своего рода технический совет, на который пригласил своих сотрудников и шведских военнопленных, сведущих в горном деле. Такого рода совещания он будет постоянно проводить и впредь.
В предложении коллегии подробно обосновывались преимущества перемещения завода. Многоводная Исеть будет в состоянии приводить в движение даже в сухое время двадцать молотов, а в остальное время до сорока молотов. Новое место было вдвое ближе к рудникам и богато лесом. По расчетам Татищева, завод мог бы давать ежегодно до двухсот тысяч пудов железа — немногим менее половины всего производимого в это время в России железа. Татищев испрашивал 25 тысяч рублей, «но не вдруг», то есть частями, обещая, что затраты окупятся за пять лет «или даже ближе». Себестоимость железа здесь не должна была превышать двадцать копеек, продавать же его можно было по сорок копеек за пуд.
Не дожидаясь решения коллегии, Татищев начал подготовительные работы, заготавливая лес и необходимые материалы для строительства. Но вопреки ожиданию коллегия его начинания не одобрила. Она находила, что «железных заводов везде довольно, и лучше заводить серебряные, серные и квасцовые да лес под Уктусом надобно беречь». Похоже, что в дело включались невидимые для Татищева силы. Пришлось останавливать начатое строительство и снова бомбардировать коллегию письмами. Наталкиваясь на противодействие в Петербурге, Татищев начинает все более настороженно относиться и к членам коллегии, подозревая многих из них в простом саботаже и нежелании содействовать действительному укреплению мощи России.
Получив отказ, Татищев предлагает коллегии хотя бы частичное решение: медная плавка остается на Уктусе, а железная переносится на новое место хотя бы в имеющемся размере. Он поясняет, что это необходимо сделать как раз для сохранения лесов. К тому же домны все равно развалились, и без значительных затрат возобновить производство железа невозможно. Даже строительство плотины на Исети, по расчетам Татищева, должно обойтись дешевле, чем восстановление плотины на Уктусе. С этим предложением коллегия согласилась. Но начало работ требовала отложить до приезда берг-советника Михаэлиса.
Проект Татищева был осуществлен полтора года спустя де Геннином, который построил здесь завод и крепость, названную им в честь Екатерины — супруги Петра — Екатеринбургом. Татищеву же в 1722 году пришлось под присягой отвечать, почему им не были построены новые заводы вместо расположенного на неудобном месте Уктусского. И он оправдывался «многократными» донесениями в коллегию, куда были направлены и соответствующие чертежи. Невидимая сила направляла против Татищева даже то, что как раз свидетельствовало в его пользу.
Михаэлис прибыл на Урал лишь в январе 1722 года, когда Татищев собирался отъезжать по разным делам в Москву и Петербург. Михаэлис попал в Россию незадолго до этого из Саксонии и был поначалу определен вице-президентом Берг-коллегии. С должностью он явно не справлялся, и решено было «сплавить» его на Урал. 18 марта 1721 года Татищева известили о предполагавшемся назначении, причем уверяли, что Михаэлиса направляют «в помощь ему». Но такого рода помощь Татищеву была не нужна. К тому же чин берг-советника автоматически делал Михаэлиса первым лицом на Урале. Татищев справедливо увидел в этом назначении интригу, выразившуюся в недоверии к нему. Он разъясняет коллегии, что вся его деятельность определяется интересами «государственного прибытка». «Ежели бы я хотел себе прибытка, — замечает он, — то непотребно более, чтобы только умолчать, за что видел и слышал себе довольные обещания; но, все оное презрев, желаю остаться лучше с честию в вашей милости, чем с богатством стропотным». Татищев предлагал, если ему не доверяют, прислать кого-то с большими полномочиями и «учинить Горное начальство, которому и дать власть». Его беспокоило, что коллегия не дает ответа на целый ряд донесений. Он еще не знал, что многие из этих донесений и не были получены в Петербурге: их перехватывали агенты Демидовых. Другие же его опасения были совсем недалеки от истины. Многих берг-советников раздражала независимость Татищева, его последовательное неприятие самой немецко-голландской терминологии, пронизывавшей в то время переписку всего бюрократического аппарата.
Коллегия поспешила заверить Татищева в своем расположении, уведомив, что «она им довольна и за службу его к чести и награждению всегда будет помнить». Но с решением вопроса о строительстве хотя бы малого завода ему пришлось ждать Михаэлиса. А тот на Урал явно не торопился. С марта до июля он добирался до Казани, а дальше не поехал за отсутствием денег. Даже коллегия удивилась, куда он смог столь скоро истратить довольно крупную выданную ему сумму денег. Наемник же вел себя в России как истинный наемник: тратил деньги на свои прихоти и огромный, абсолютно ненужный штат из своих земляков, ничуть не радея о «государственном прибытке». Позднее де Геннин доносил царю и кабинет-секретарю Макарову, что Михаэлис «без потребности много чинов написал, и по оному может больше в расходе на жалованье, нежели в приходе прибыли быть».
Для продолжения пути Михаэлис требовал триста рублей — в полтора раза больше годового жалованья Татищева. Тем не менее Татищев просит казанского губернатора выделить эти деньги: потери от того, что стоят некоторые неотложные дела, еще значительней. Губернатор же увидел в этом требовании Михаэлиса простое рвачество и наотрез отказался выделить запрошенную сумму. В конечном счете под гарантию Татищева деньги ссудил казанский торговый человек Федор Микляев, лично знавший Василия Никитича. Но все эти затраты оказались напрасными. И по приезде на Урал Михаэлис не спешил приступить к делу. Он занялся собственным устройством, приглашением и обеспечением лютеранского пастора, а по остальным вопросам «решения никакого не явил». Такая обстановка побуждала Татищева поторопиться с поездкой в Москву и Петербург.
Картина развала, нарисованная Татищевым в донесениях, распространялась на самые разные сферы хозяйства и жизни края. Весь 1721 год, можно сказать, прошел в борьбе с этим развалом, в борьбе, подчас бесплодной, так как во многом она зависела от самой системы. Петр искренне стремился к подъему экономики страны, но по иронии судьбы нередко способствовал усугублению неразберихи. Сказывались издержки того положения, когда место общего для всех государственного закона занимала милость или немилость самодержца. Сохранявшийся принцип феодальных пожеланий, в том числе и отдельным крупным предпринимателям, входил в противоречие с общей тенденцией к укреплению бюрократической централизации.
К приезду Татищева на Урале господствовали Демидовы. Им не стоило большого труда либо оттеснить, либо подкупить царскую администрацию. Создание Берг-коллегии было своеобразным выделением еще одной вотчины, которая защищала интересы казны и от частных заводовладельцев, и от казенной же, казалось бы, местной администрации. При этом даже Брюсу приходилось считаться с реальной расстановкой сил при дворе, дабы избегать конфликтов с «сильными мира сего». Что же касается остальных сотрудников коллегии, их заботы чаще всего не шли далее удовлетворения собственных корыстных интересов, как это можно было видеть на примере того же Михаэлиса.
Алапаевский завод коллегия в итоге передала в ведение Татищева и Блиера, и оба начальника отправились туда, чтобы на месте ознакомиться с положением. Вблизи картина оказалась еще более мрачной, чем на расстоянии: «Лари текут, молоты за недостатком воды, а домны без руды и угля стоят, строения перегнили... Крестьяне за дальнею ездою, паче же, что работа им в платежи не засчитана, не слушают». Татищев отмечает бестолковое распределение приписных крестьян к заводам: «Которые слободы сюда близки, те приписаны к Каменскому заводу, а к здешним приписаны слободы, лежащие за Каменским заводом отсюда более 130 верст, и оттого людям тягость. Управляющий заводом Лука Бурцов — пьяница и дурак, строений непотребных завел, а нужных не починал». Передав управление военнопленному шведу Биоркману, Татищев ожидал указа относительно его официального назначения.
Алапаевский завод был построен в начале столетия силами крестьян «без платы и без зачота». В 1711 году на нем были поселены 267 шведских военнопленных, некоторые с женами и детьми. Пленные получали определенное содержание, занимались мелкой торговлей, шинковали. Кое-кто из нижних чинов нанимался и на работы за 35 копеек в месяц (на летние месяцы; зимой шведы не работали за «скудостью»). Часть их уходила к Никите Демидову, где была особая, шведская, деревня. Татищев стремился привлечь шведов к работе на заводе, увеличив им жалованье. Он добился также специального указа о разрешении им жениться на русских, не переходя из протестантства в православную веру, надеясь таким образом вообще закрепить их в России.
Получив подробное уведомление о состоянии Алапаевского завода, Берг-коллегия снова пересмотрела свое решение и предложила Татищеву либо вернуть завод назад в губернию, либо отдать частному лицу «без приписных крестьян». На завод ранее претендовал Никита Демидов. Но его интересовали как раз приписные крестьяне. В губернию Татищев возвращать завод отказался, убежденный, что крестьяне «от непризрения весьма разорятся, и прибытка никакого не будет». Мысль о передаче завода в частные руки он поддержал, но оговорился, что без приписных крестьян «охочие люди» не найдутся.
Покупатель скоро явился. Это был крестьянин Строгановых Сидор Белопашцев, занимавшийся отправкой казенных металлов в Москву. Татищев объявил торги. Но конкурентов у Белопашцева не оказалось. Он обещал выплатить за десять лет стоимость всех заводских сооружений, давать положенную десятину металлических изделий казне, выплачивать подати с приписных крестьян и т. д. Татищев поддержал притязания нового владельца на приписных крестьян, но требовал, чтобы выплаты с крестьян проводились не по данным последней ревизии, а и с «новоприбылых крестьян».
Несовершенство государственной системы обложения было Татищеву хорошо известно. В центре владельцу крестьян необходимо было вносить подати и за беглых. Здесь ситуация была иной: реальное число крестьян было большим, чем значилось по ревизским сказкам. Белопашцев, очевидно, знал это не хуже Татищева. Поэтому этого татищевского условия он не принял. Он ссылался на реальную практику: у Демидова «ныне слобод и иные сборы разве вдесятеро умножились, и от того есть ему, кроме промыслу, прибыток великий: мне же без поравнения с ним сих пунктов обещать невозможно, ибо от того могу разориться».
Отстаивая перед коллегией мысль о целесообразности передачи приписных сел с заводом, Татищев заверял, что это будет выгодно и для губернии, и для крестьян. Губерния таким образом избавлялась от «труда и недоборов» (поскольку подати за крестьян выплачивал заводчик), «крестьяне же без тягости зарабатывать могут», то есть будут избавлены от необходимости работать «без платы и зачота». Но и то и другое коллегию мало интересовало, поскольку она непосредственных выгод от этого не получала. В данном же случае доношение Татищева вместе с «уговором» и вообще не дошло до коллегии. В итоге дело не было доведено до конца. Оно попросту пропало. Кто-то аккуратно проверял переписку Татищева и изымал важные дела. Как правило, дела, затрагивавшие интересы Демидовых.
Татищев находил необходимым образовать специальное горное начальство, в ведение которого должны были войти все уральские заводы. Уступая этим настояниям, коллегия осенью 1721 года учредила Сибирское вышнее горное начальство, представленное Татищевым и Блиером. Но если Татищев стремился создать такое учреждение ради, как бы теперь сказали, комплексного освоения края, то коллегия ставила более скромные задачи: выглядеть не хуже других коллегий и ведомств. Татищев предложил ввести особые должности шихтмейстеров, дабы контролировать деятельность заводчиков, не разрешая им произвольно изменять зарплату, увольнять (а также набирать) мастеров и рабочих, скрывать продукцию и т. п. Коллегия уклончиво отметила, что «оное учинено будет впредь, смотря по размножению руд и заводов». Брать на себя ответственность за положение на частных заводах она явно не хотела.
По тем же соображениям коллегия не разрешила взять «под свое правление» один из крупнейших казенных заводов — Каменский. Хотя завод, как сообщал Татищев, «от небрежения весьма развалился», мастера подсказывали, что «возможно оный малыми деньгами исправить и в состояние доброе привесть и потом добрый прибыток уповать». Коллегия не захотела принимать на себя лишних забот и оставила завод в ведении сибирской губернской администрации, а Татищеву посоветовала связаться по этому поводу с губернатором, то есть А. М. Черкасским. Во время одной из поездок в Тобольск в марте 1721 года Татищев попросил у Черкасского разрешения осмотреть завод. Тот не принадлежал к числу активных административных деятелей, но такого рода просьбу, естественно, удовлетворил. В свою очередь, и Татищев не стал вопреки обыкновению задерживаться на деталях, а ограничился общим советом: закрыть на заводе производство железа, «за скудостью лесов», и ограничиться выплавкой чугуна для производства пушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Еще одна идея сопровождала Татищева всюду, где он начинал свою деятельность: заведение школ. Еще будучи в Германии и других «европских странах», он внимательно изучал состояние школьного дела. По замечанию автора изданной в ГДР монографии о Татищеве Конрада Грау, в школах, учреждаемых Татищевым, явственно проступает хорошее знание западноевропейской организации этого дела. Прибыв в Кунгур, он немедленно обращается в коллегию за разрешением набрать «человек 30» «из обретающихся в Сибирской губернии дворянских детей» и не отосланных в Петербург. «А ежели таковых недовольно будет, — добавлял Татищев, — то подьячих детей и обучать горным делам». «Дворянских детей», «не отосланных» в Петербург, найти в Сибирской губернии не смогли: они попрятались основательно. Но коллегия разрешила открыть школу для детей разночинцев, чтобы «обучать их цифири, геометрии и горным делам». Уже в 1721 году такая школа начала занятия.
Татищев обратил внимание и на то, что Урал весьма богат железными рудами. Однако он не видел возможности использовать это богатство через посредство казны. Поэтому он рекомендует коллегии отдавать железоделательные предприятия с рудниками «охочим людям». Подыскивать же «охочих людей» коллегия порекомендовала самому Татищеву.
Татищев всегда с большим уважением относился к частному предпринимательству, усматривая в нем мощный рычаг общего подъема экономической жизни страны и повышения общественного благосостояния. Но он представлял на Урале казну. Поэтому все, с его точки зрения, выгодное для казны он стремился сохранить за ней. Одним из главных железоделательных предприятий, где Татищеву и Блиеру предстояло навести порядок, был Уктусский завод, основанный в 1702 году по инициативе думного дьяка Андрея Андреевича Виниуса — сына известного родоначальника тульских мануфактур. Завод стоил казне свыше шести тысяч рублей. До 1720 года здесь было выковано около ста тысяч пудов железа и около четырех тысяч пудов меди, по 21 копейке за пуд железа и по 1 рублю 52 копейки за пуд меди. Но к 1720 году завод также пришел в упадок. Здесь свирепствовал Акинф Демидов, приказчики которого «казенных людей» с рудников сгоняли и «копать руду им запрещали». Как и всюду, крестьяне, не получая платы за свой труд, уклонялись от заводских работ. Аналогичная ситуация складывалась и на Алапаевском заводе, который коллегия забыла включить в сферу забот Татищева. Татищев по своей инициативе выделил семьсот рублей для оплаты «рабочих с воли», то есть тех же крестьян, за определенную плату.
И в Уктусе необходимо было разбираться в различных махинациях прежнего управления. Татищев с Блиером прибыли туда 29 декабря 1720 года. Первое, что бросилось в глаза Татищеву, — неудобное расположение завода. Рудники на Шиловской горе были в запущенном состоянии, но могли дать достаточное количество высококачественной руды. Однако речка Уктус, на которой располагался завод, была настолько маловодной, что из шести имевшихся на заводе молотов она приводила в движение лишь два, «и то с немалым простоем», как доносил Татищев в коллегию. Татищев предложил перенести завод на речку Исеть, притоком которой являлся Уктус. Подготавливая предложение, он провел своего рода технический совет, на который пригласил своих сотрудников и шведских военнопленных, сведущих в горном деле. Такого рода совещания он будет постоянно проводить и впредь.
В предложении коллегии подробно обосновывались преимущества перемещения завода. Многоводная Исеть будет в состоянии приводить в движение даже в сухое время двадцать молотов, а в остальное время до сорока молотов. Новое место было вдвое ближе к рудникам и богато лесом. По расчетам Татищева, завод мог бы давать ежегодно до двухсот тысяч пудов железа — немногим менее половины всего производимого в это время в России железа. Татищев испрашивал 25 тысяч рублей, «но не вдруг», то есть частями, обещая, что затраты окупятся за пять лет «или даже ближе». Себестоимость железа здесь не должна была превышать двадцать копеек, продавать же его можно было по сорок копеек за пуд.
Не дожидаясь решения коллегии, Татищев начал подготовительные работы, заготавливая лес и необходимые материалы для строительства. Но вопреки ожиданию коллегия его начинания не одобрила. Она находила, что «железных заводов везде довольно, и лучше заводить серебряные, серные и квасцовые да лес под Уктусом надобно беречь». Похоже, что в дело включались невидимые для Татищева силы. Пришлось останавливать начатое строительство и снова бомбардировать коллегию письмами. Наталкиваясь на противодействие в Петербурге, Татищев начинает все более настороженно относиться и к членам коллегии, подозревая многих из них в простом саботаже и нежелании содействовать действительному укреплению мощи России.
Получив отказ, Татищев предлагает коллегии хотя бы частичное решение: медная плавка остается на Уктусе, а железная переносится на новое место хотя бы в имеющемся размере. Он поясняет, что это необходимо сделать как раз для сохранения лесов. К тому же домны все равно развалились, и без значительных затрат возобновить производство железа невозможно. Даже строительство плотины на Исети, по расчетам Татищева, должно обойтись дешевле, чем восстановление плотины на Уктусе. С этим предложением коллегия согласилась. Но начало работ требовала отложить до приезда берг-советника Михаэлиса.
Проект Татищева был осуществлен полтора года спустя де Геннином, который построил здесь завод и крепость, названную им в честь Екатерины — супруги Петра — Екатеринбургом. Татищеву же в 1722 году пришлось под присягой отвечать, почему им не были построены новые заводы вместо расположенного на неудобном месте Уктусского. И он оправдывался «многократными» донесениями в коллегию, куда были направлены и соответствующие чертежи. Невидимая сила направляла против Татищева даже то, что как раз свидетельствовало в его пользу.
Михаэлис прибыл на Урал лишь в январе 1722 года, когда Татищев собирался отъезжать по разным делам в Москву и Петербург. Михаэлис попал в Россию незадолго до этого из Саксонии и был поначалу определен вице-президентом Берг-коллегии. С должностью он явно не справлялся, и решено было «сплавить» его на Урал. 18 марта 1721 года Татищева известили о предполагавшемся назначении, причем уверяли, что Михаэлиса направляют «в помощь ему». Но такого рода помощь Татищеву была не нужна. К тому же чин берг-советника автоматически делал Михаэлиса первым лицом на Урале. Татищев справедливо увидел в этом назначении интригу, выразившуюся в недоверии к нему. Он разъясняет коллегии, что вся его деятельность определяется интересами «государственного прибытка». «Ежели бы я хотел себе прибытка, — замечает он, — то непотребно более, чтобы только умолчать, за что видел и слышал себе довольные обещания; но, все оное презрев, желаю остаться лучше с честию в вашей милости, чем с богатством стропотным». Татищев предлагал, если ему не доверяют, прислать кого-то с большими полномочиями и «учинить Горное начальство, которому и дать власть». Его беспокоило, что коллегия не дает ответа на целый ряд донесений. Он еще не знал, что многие из этих донесений и не были получены в Петербурге: их перехватывали агенты Демидовых. Другие же его опасения были совсем недалеки от истины. Многих берг-советников раздражала независимость Татищева, его последовательное неприятие самой немецко-голландской терминологии, пронизывавшей в то время переписку всего бюрократического аппарата.
Коллегия поспешила заверить Татищева в своем расположении, уведомив, что «она им довольна и за службу его к чести и награждению всегда будет помнить». Но с решением вопроса о строительстве хотя бы малого завода ему пришлось ждать Михаэлиса. А тот на Урал явно не торопился. С марта до июля он добирался до Казани, а дальше не поехал за отсутствием денег. Даже коллегия удивилась, куда он смог столь скоро истратить довольно крупную выданную ему сумму денег. Наемник же вел себя в России как истинный наемник: тратил деньги на свои прихоти и огромный, абсолютно ненужный штат из своих земляков, ничуть не радея о «государственном прибытке». Позднее де Геннин доносил царю и кабинет-секретарю Макарову, что Михаэлис «без потребности много чинов написал, и по оному может больше в расходе на жалованье, нежели в приходе прибыли быть».
Для продолжения пути Михаэлис требовал триста рублей — в полтора раза больше годового жалованья Татищева. Тем не менее Татищев просит казанского губернатора выделить эти деньги: потери от того, что стоят некоторые неотложные дела, еще значительней. Губернатор же увидел в этом требовании Михаэлиса простое рвачество и наотрез отказался выделить запрошенную сумму. В конечном счете под гарантию Татищева деньги ссудил казанский торговый человек Федор Микляев, лично знавший Василия Никитича. Но все эти затраты оказались напрасными. И по приезде на Урал Михаэлис не спешил приступить к делу. Он занялся собственным устройством, приглашением и обеспечением лютеранского пастора, а по остальным вопросам «решения никакого не явил». Такая обстановка побуждала Татищева поторопиться с поездкой в Москву и Петербург.
Картина развала, нарисованная Татищевым в донесениях, распространялась на самые разные сферы хозяйства и жизни края. Весь 1721 год, можно сказать, прошел в борьбе с этим развалом, в борьбе, подчас бесплодной, так как во многом она зависела от самой системы. Петр искренне стремился к подъему экономики страны, но по иронии судьбы нередко способствовал усугублению неразберихи. Сказывались издержки того положения, когда место общего для всех государственного закона занимала милость или немилость самодержца. Сохранявшийся принцип феодальных пожеланий, в том числе и отдельным крупным предпринимателям, входил в противоречие с общей тенденцией к укреплению бюрократической централизации.
К приезду Татищева на Урале господствовали Демидовы. Им не стоило большого труда либо оттеснить, либо подкупить царскую администрацию. Создание Берг-коллегии было своеобразным выделением еще одной вотчины, которая защищала интересы казны и от частных заводовладельцев, и от казенной же, казалось бы, местной администрации. При этом даже Брюсу приходилось считаться с реальной расстановкой сил при дворе, дабы избегать конфликтов с «сильными мира сего». Что же касается остальных сотрудников коллегии, их заботы чаще всего не шли далее удовлетворения собственных корыстных интересов, как это можно было видеть на примере того же Михаэлиса.
Алапаевский завод коллегия в итоге передала в ведение Татищева и Блиера, и оба начальника отправились туда, чтобы на месте ознакомиться с положением. Вблизи картина оказалась еще более мрачной, чем на расстоянии: «Лари текут, молоты за недостатком воды, а домны без руды и угля стоят, строения перегнили... Крестьяне за дальнею ездою, паче же, что работа им в платежи не засчитана, не слушают». Татищев отмечает бестолковое распределение приписных крестьян к заводам: «Которые слободы сюда близки, те приписаны к Каменскому заводу, а к здешним приписаны слободы, лежащие за Каменским заводом отсюда более 130 верст, и оттого людям тягость. Управляющий заводом Лука Бурцов — пьяница и дурак, строений непотребных завел, а нужных не починал». Передав управление военнопленному шведу Биоркману, Татищев ожидал указа относительно его официального назначения.
Алапаевский завод был построен в начале столетия силами крестьян «без платы и без зачота». В 1711 году на нем были поселены 267 шведских военнопленных, некоторые с женами и детьми. Пленные получали определенное содержание, занимались мелкой торговлей, шинковали. Кое-кто из нижних чинов нанимался и на работы за 35 копеек в месяц (на летние месяцы; зимой шведы не работали за «скудостью»). Часть их уходила к Никите Демидову, где была особая, шведская, деревня. Татищев стремился привлечь шведов к работе на заводе, увеличив им жалованье. Он добился также специального указа о разрешении им жениться на русских, не переходя из протестантства в православную веру, надеясь таким образом вообще закрепить их в России.
Получив подробное уведомление о состоянии Алапаевского завода, Берг-коллегия снова пересмотрела свое решение и предложила Татищеву либо вернуть завод назад в губернию, либо отдать частному лицу «без приписных крестьян». На завод ранее претендовал Никита Демидов. Но его интересовали как раз приписные крестьяне. В губернию Татищев возвращать завод отказался, убежденный, что крестьяне «от непризрения весьма разорятся, и прибытка никакого не будет». Мысль о передаче завода в частные руки он поддержал, но оговорился, что без приписных крестьян «охочие люди» не найдутся.
Покупатель скоро явился. Это был крестьянин Строгановых Сидор Белопашцев, занимавшийся отправкой казенных металлов в Москву. Татищев объявил торги. Но конкурентов у Белопашцева не оказалось. Он обещал выплатить за десять лет стоимость всех заводских сооружений, давать положенную десятину металлических изделий казне, выплачивать подати с приписных крестьян и т. д. Татищев поддержал притязания нового владельца на приписных крестьян, но требовал, чтобы выплаты с крестьян проводились не по данным последней ревизии, а и с «новоприбылых крестьян».
Несовершенство государственной системы обложения было Татищеву хорошо известно. В центре владельцу крестьян необходимо было вносить подати и за беглых. Здесь ситуация была иной: реальное число крестьян было большим, чем значилось по ревизским сказкам. Белопашцев, очевидно, знал это не хуже Татищева. Поэтому этого татищевского условия он не принял. Он ссылался на реальную практику: у Демидова «ныне слобод и иные сборы разве вдесятеро умножились, и от того есть ему, кроме промыслу, прибыток великий: мне же без поравнения с ним сих пунктов обещать невозможно, ибо от того могу разориться».
Отстаивая перед коллегией мысль о целесообразности передачи приписных сел с заводом, Татищев заверял, что это будет выгодно и для губернии, и для крестьян. Губерния таким образом избавлялась от «труда и недоборов» (поскольку подати за крестьян выплачивал заводчик), «крестьяне же без тягости зарабатывать могут», то есть будут избавлены от необходимости работать «без платы и зачота». Но и то и другое коллегию мало интересовало, поскольку она непосредственных выгод от этого не получала. В данном же случае доношение Татищева вместе с «уговором» и вообще не дошло до коллегии. В итоге дело не было доведено до конца. Оно попросту пропало. Кто-то аккуратно проверял переписку Татищева и изымал важные дела. Как правило, дела, затрагивавшие интересы Демидовых.
Татищев находил необходимым образовать специальное горное начальство, в ведение которого должны были войти все уральские заводы. Уступая этим настояниям, коллегия осенью 1721 года учредила Сибирское вышнее горное начальство, представленное Татищевым и Блиером. Но если Татищев стремился создать такое учреждение ради, как бы теперь сказали, комплексного освоения края, то коллегия ставила более скромные задачи: выглядеть не хуже других коллегий и ведомств. Татищев предложил ввести особые должности шихтмейстеров, дабы контролировать деятельность заводчиков, не разрешая им произвольно изменять зарплату, увольнять (а также набирать) мастеров и рабочих, скрывать продукцию и т. п. Коллегия уклончиво отметила, что «оное учинено будет впредь, смотря по размножению руд и заводов». Брать на себя ответственность за положение на частных заводах она явно не хотела.
По тем же соображениям коллегия не разрешила взять «под свое правление» один из крупнейших казенных заводов — Каменский. Хотя завод, как сообщал Татищев, «от небрежения весьма развалился», мастера подсказывали, что «возможно оный малыми деньгами исправить и в состояние доброе привесть и потом добрый прибыток уповать». Коллегия не захотела принимать на себя лишних забот и оставила завод в ведении сибирской губернской администрации, а Татищеву посоветовала связаться по этому поводу с губернатором, то есть А. М. Черкасским. Во время одной из поездок в Тобольск в марте 1721 года Татищев попросил у Черкасского разрешения осмотреть завод. Тот не принадлежал к числу активных административных деятелей, но такого рода просьбу, естественно, удовлетворил. В свою очередь, и Татищев не стал вопреки обыкновению задерживаться на деталях, а ограничился общим советом: закрыть на заводе производство железа, «за скудостью лесов», и ограничиться выплавкой чугуна для производства пушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48