Когда я познакомилась с Луэллой Александровной, она сначала помалкивала о своем прошлом, а потом мы сблизились, понравились и поверили друг другу, и она много рассказывала мне об этих знаменитых, любимых ею людях. Бывая в Ленинграде, я часто или останавливалась «в приюте «У Люли» (так я назвала гостеприимный дом Варшавских), или обязательно навещала ее (Илья Иосифович умер раньше Луэллы Александровны). Веселая, замечательная это была пара - Илья Иосифович и Люля Александровна!
А вообще-то, эти две самые прекрасные, преданные друг другу пары съезжались иногда в Комарове, в Доме творчества писателей, где им было хорошо общаться. Часто с нами по заливу (зимой) гулял и Сергей Александрович Снегов: еще один замечательный человек, галантный кавалер, великий знаток поэзии - в этом они с Вадимом Сергеевичем могли состязаться часами. К моему горчайшему сожалению; фантастику Снегова я не понимала и не принимала: мне очень близок был ответ одного из читателей на нашу анкету: «Главное в фантастике - ее правдивость, основанная на изучении жизни… Меньше надуманных, безжизненных ситуаций…» А Сергей Александрович в своих произведениях был неутомим именно в изобретении самых необыкновенных форм жизни и «нежизненных ситуаций». На мой вкус - тут был перебор. Он со мной не спорил и оставался предельно деликатным и нежным кавалером, услаждавшим слух дамы прекрасными стихами. А уж насколько его судьба была полна тяжких испытаний!.. Я ничего не могу добавить к тому, что он написал в своей книге: там и конструкторские бюро, и ГУЛАГ, и «шарашка», и жизнь впроголодь. Но до чего же жизнерадостным человеком он всегда был! Эти «старики» (они были старше по годам, но оставались молодыми, прекрасными), прошедшие страшные испытания сталинщиной - к ним надо отнести и Ю.Давыдова, валившего лес под Воркутой, и Быстролетова, нашего разведчика, чуть не погибшего на дальневосточных золотых приисках, - всегда поражали меня жизнелюбием, стойкостью и верой… в счастливое коммунистическое будущее страны.
И все они были из Ленинграда - кроме Сергея Александровича, одессита и странника. Вообще, надо сказать, Ленинград по своему значению для советской фантастики примерно то же, чем была в свое время Одесса для советской литературы. Этот город дал нам лучших писателей-фантастов, он стал - во многом благодаря деятельности Бориса Стругацкого, а ранее Дмитревского и Брандиса, которые своими выступлениями в периодике, предисловиями в книгах и просто неравнодушным отношением к фантастике многое сделали и для ее становления, и для спасения ряда книг - центром создания фантастики. Не говоря о Стругацких и о писателях, чьи имена уже упомянуты здесь, в Ленинграде работали Г.Гор, А.Шалимов, начинали и продолжают творить О.Ларионова, Ф.Суркис, А.Балабуха, потом появились А.Столяров, С.Логинов, В.Рыбаков… да всех и не упомнишь. И творчество этих людей по духу своему питерское, особенное: то ли писательская школа виной тому, то ли белые ночи, но поэтический флер, чуть-чуть мистики присутствуют в их творчестве и отличают их от произведений московских, или киевских, или сибирских авторов - так мне кажется.
***
Надеюсь, мне удалось хотя бы отчасти передать, как жилось и работалось в эру шестидесятых в редакции фантастики в «Молодой гвардии». Мы были тогда молоды, полны надежд, сил и идей. Нам было хорошо. Но уже в начале 70-х повеяло холодом. Не могу вспомнить, когда именно и из-за чего я это почувствовала. Пожалуй, события в Чехословакии 1968 года. В январе этого года я с делегацией от Госкомитета по печати СССР была в Праге на переговорах по поводу издания советской - в Чехословакии и чешской и словацкой литературы - в СССР. Я чувствовала напряжение, сопротивление чешской стороны всем предложениям Москвы. Мне причины таких отношений были не очень понятны, да я и не особенно над этим задумывалась. У меня шла в это время своя жизнь: я была впервые за границей, и меня поражала свобода в поведении чехов. Нас поселили на даче за городом, и как-то утром, выглянув в окно, я увидела, как «важный» человек, писатель, носится с собакой среди деревьев, хохочет, играет с нею - меня почему-то поразила эта сцена, они с собакой будто символизировали раскованность и свободу, такую редкую у нас. Она чувствовалась во всем: в одежде, в манере разговаривать, в отношении с прислугой - шофера приглашали со всеми за стол во время поездок по стране. И нигде никакого хамства! Словом, я влюбилась в чехов, в их страну. И вдруг - август 1968-го, танки, наши оплеванные солдаты на улицах Праги. У нас в редакции - или в редакции иностранной литературы, где мы тоже пили чай - только и разговоров было, что об этих событиях. Мы ужасно переживали, возмущались, не могли понять, зачем, кому это нужно.
Тогда-то и покончили с «оттепелью», с проблесками демократии в Москве. А может, и раньше, когда выпроводили на пенсию Никиту Хрущева… Мне запомнилась еще одна, показавшаяся знаменательной картинка. Весной 1965 года, впервые после отставки Хрущева и перехода власти к Брежневу и его свите, вернулись из космоса после долгого и сложного полета космонавты А.Леонов и В.Беляев. Как всегда, из аэропорта шла прямая трансляция. В памяти еще оставались встречи космонавтов Ю.Гагарина, Г.Титова, А.Николаева. Первым к ним всегда кидался с объятиями, чуть ли не со слезами Никита Сергеевич. А тут идут по красной дорожке космонавты, и никто не спешит к ним навстречу, видны только с затылка три шляпы стоящих на трибуне руководителей партии и правительства. Такой бесчеловечной, чиновничьей показалась мне эта встреча по контрасту с прежними. Для себя я назвала наступившие годы временем «подсебятины и серятины».
В начале семидесятых мы еще публиковали хорошие книги. Но пропало то горение души, та радость от каждой новой находки, которые согревали нас в прошлые годы. Кое-что уже делали «для начальства»: тогда я придумала издавать научно-фантастическую и научно-популярную литературу о планетах Солнечной системы авторов всех времен и народов. Так появился «Лунариум». Эта книга меня не совсем удовлетворяла: она казалась мне скучноватой, небрежно построенной, словом, неполноценной. Был уже 1973 год.
Я строила грандиозные планы: создать Библиотеку фантастики сорока веков, с шумерами, египтянами и «Библией», с Гоголем, Достоевским и Булгаковым… Не знаю, насколько вообще осуществима подобная задумка в любые времена и в любых обстоятельствах, но тогда обстоятельства стали невыносимыми.
***
Как тяжело расставаться с редакцией! Как не хочется окунаться в этот кошмар! И есть у моей памяти свойство забывать гадости. Я вспомню немногие и только самые вопиющие.
Собственно, то, что происходило в издательстве в 70-х годах, было всего лишь малым сколком того, что делалось в государстве. Хрущев не был идеальным руководителем, но он был личностью, и при всех своих недостатках, при всех глупостях, которые он сотворил со страной, он искренно хотел для нее лучшей участи. Сменили же его просто чиновники. Серые, ничтожные интриганы, они расставили на важных постах таких же равнодушных, бездарных, послушных слуг.
Не осталась в стороне и «Молодая гвардия». Тон задавал ЦК ВЛКСМ с Тяжельниковым во главе. Директором издательства назначили Валерия Николаевича Ганичева, а мог им стать и В.О.Осипов, и любой другой чиновник. Главное - он должен был выполнить задачу по искоренению прежнего молодогвардейского духа из издательства, в котором, несмотря на опалу, давали работу Борису Жутовскому, ныне известному художнику, а в те годы - изгою. Наш Сергей Георгиевич подкармливал тоже опального после романа «Не хлебом единым» Михаила Дудинцева, давал ему на рецензирование и редактуру рукописи.
И началась новая кадровая политика.
Первым попал под удар замечательный заведующий редакции ЖЗЛ Ю.Н.Коротков. Он, по сути, воссоздал эту редакцию в 1958 году, был бесконечно предан ей, собирал и талантливых авторов, и интересных, замалчивавшихся ранее героев книг. Придумал альманах «Прометей» (очерки о замечательных людях). Но человек он был независимый, острый на язык, вспыльчивый (однажды, отстаивая у Осипова какую-то свою идею, он в пылу спора назвал того «г… на лопате» и в гневе вышел, хлопнув дверью). Короткова принудили уйти. Его тут же взяли на должность заведующего редакцией народного образования в издательство «Советская энциклопедия».
После ухода Короткова принялись за Наталью Замошкину. Интриговали исподтишка, но атмосфера вокруг Натальи сгущалась, она это чувствовала, и вдруг главный редактор журнала «Советская литература» (на иностранных языках) предлагает ей перейти к нему. Он зашел к ней в редакцию и сказал: «Я только что от вашего директора и понял, что меня не убьют, если я уведу вас отсюда». Сразу же после его ухода появилась Инна Федоровна и, бегая глазками и шмыгая носом, забормотала: «Тебе Дангулов что-то предлагает, а мы тут все думали, куда бы тебя пристроить. Ведь вашу редакцию мы расформируем». Вскоре ушла из редакции в «Новый мир» редактор Лариса Беспалова, а за ней и Светлана Васильева - в редакцию журнала «Иностранная литература». Так и кончилась редакция иностранной литературы в «Молодой гвардии».
Наступила очередь нашей редакции - я еще удивляюсь, как долго нас терпели! В начале 1973 года Ганичев предложил С.Г.Жемайтису уйти на пенсию. Сергей Георгиевич воевать не стал, хотя совсем не собирался расставаться с работой. Увы, скоро у него случился инфаркт, он еще немного продержался и спустя несколько лет скончался.
На место Жемайтиса заведующим редакцией назначили Юрия Михайловича Медведева (я уже говорила о его прежних диссидентских замашках), человека, нам давно знакомого, в том числе и по совместной работе. Мы тогда подумали: слава Богу, не из ЦК. На первых порах удивила поспешность Юрия Михайловича, с которой он сменил на двери табличку с фамилией Жемайтиса на свою. И еще - активные хлопоты о замене мебели в кабинете: мы привыкли к невзыскательности Сергея Георгиевича, к его большому, старому, но вполне приличному столу с аквариумом. Теперь в кабинете постелили ковер, поставили полированный стол, кресла и, Бог знает, что еще. Мы посмеялись за чаем - и все.
Некоторое время все шло спокойно. Принес как-то рукопись В.Немцов, я с трудом осилила ее и сказала Медведеву, что надо вернуть опус автору. Он возразил: нужно, мол, внешнему рецензенту отдать, тогда и решим. Вскоре он пригласил меня к себе в кабинет и с гордым видом протянул готовую рецензию. Она была разгромной, полностью совпадала с моим мнением. Одно меня насторожило - подпись. Василевский был фигурой одиозной - в издательстве его много лет негласно бойкотировали, учитывая «славное» прошлое: он во время войны в Испании оговаривал наших людей и чуть ли не был одним из виновников расстрела М.Кольцова. Я очень кратко сказала Медведеву: рецензия нормальная, а вот автор неподходящий, мы с ним не сотрудничаем. На том все вроде бы и кончилось, рукопись благополучно вернули и забыли.
В это время, то есть в том же 1973-м году, я подготовила к сдаче в набор сборник «Фантастика, 1973» и положила его на подпись Медведеву. Через некоторое время он зовет меня и заявляет, что сборник слабый, надо выбросить из него несколько произведений, в частности, «Останкинских домовых» В.Орлова. А мне эта повесть-фэнтези казалась лучшим произведением сборника (потом она превратилась в знаменитый роман «Альтист Данилов»). Я попыталась отстоять и повесть, и другие рассказы. Юрий Михайлович вдруг встал в позу, созвал всех редакторов и заново представился нам. «Я здесь представляю ЦК ВЛКСМ, самого Тяжельникова. Мои слова - слова самого Тяжельникова. И кто посмеет ослушаться, даю слово офицера (?): накажу, вплоть до увольнения».
Далее творились какие-то мелкие пакости, о которых у меня осталось смутное ощущение чего-то грязного, непотребного. Потом было обсуждение плана издания и плана редактирования на 1974 год. Мы его готовили заранее, задолго до утверждения: приходили интересные рукописи, предложения - из них мы постепенно компоновали планы. Опять-таки все было осуждено на выброс. Ходила к Ганичеву, пыталась что-то доказать - этот человек никогда прямо не смотрел в глаза и никогда прямо не соглашался и не отказывал. Так, в 1972 году Стругацкие предложили новую повесть «Пикник на обочине». Редакция вставила ее в план издания, заключила с ними договор и отправила на подпись Ганичеву. Долгое молчание. Я уже работаю над рукописью с авторами. Договор возвращает Осипов с вопросом: есть ли она в плане? Есть. В ответ записка Авраменко: договор будет подписан после прочтения произведения В.Н.Ганичевым. Лежит у Ганичева. Подходит 73-й год. Редакция (еще Жемайтис) заключает новый договор со Стругацкими, переправляет его Ганичеву. Лежит. 19 июля договор возвращается в редакцию с резолюцией В.Осипова: «Договор будет подписан только после прочтения рукописи В.Ганичевым». Следом - резолюция Авраменко: «Будет сдана (в набор?) в июле, если ничего не случится».
Что-то «случилось». Мне удалось опубликовать лишь отрывок из «Пикника на обочине» в 25-м томе БСФ. О дальнейшей судьбе повести хорошо рассказал Борис Стругацкий в своих «Комментариях…». До 1980 года рукопись находилась в редакции Медведева, в 1980-м вышел, по словам Бориса, «изуродованный» «Пикник…», и упивающийся своим «успехом» Медведев говорил всем: «Вот Жемайтис и Клюева не смогли издать «Пикник…», а я издал!»
В 1974 году приспело время подписать в печать сверку романа К.Саймака «Город». Медведев отказывается подписывать ее: вещь невероятная в издательском деле - чтобы заведующий редакцией не подписал сверку! Запрещать уже готовую к печати книгу всегда было прерогативой главного редактора или цензуры. Обвинение Юрий Михайлович выдвинул самое простое - антисоветчина! На счастье, к этому времени Осипова направили директором Издательства художественной литературы. Он и там расстарался: так приструнил коллектив, что пол-издательства разбежалось. Ганичева на этот момент не оказалось на месте. Новый главный редактор Владимир Михайлович Синельников (я его тогда первый раз увидела) выслушал меня (в присутствии Медведева) и подписал сверку.
Следующий томик - рассказы и повести Р.Брэдбери. Я его подготовила, но сдать в печать не успела - ушла из издательства. Тут уж новый редактор фантастики, некто Зиберов вкупе с Юрием Михайловичем так подредактировали сборник, что по его выходе переводчики Нора Галь, Лев Жданов, Сенин и некоторые другие, каждый от себя, написали письма в ЦК ВЛКСМ, в которых возмущались внесенной без их ведома редакторской правкой. А редактором значилась Б.Клюева. Так что мне пришлось сначала объясниться с переводчиками, потом написать письмо-протест в ЦК ВЛКСМ с требованием убрать мою фамилию из выходных данных. Никакого ответа не последовало.
Перед моим уходом мы с моими коллегами настояли, чтобы редакцию выслушали на заседании главной редакции, и это наконец произошло. Нас вызвали к Синельникову (на совещании присутствовал и секретарь парторганизации В.Таборко) и дали возможность всем высказаться. Выступила Соня Митрохина - у нее накопились свои претензии к Медведеву. Затем Светлана Михайлова рассказала о положении в редакции, об отношениях с заведующим. Я к тому времени уже решила уходить из издательства и, изложив все обстоятельства, завершила свое выступление словами: «Я увольняюсь, так как работать с начальником, способным на такие подлости, я не могу». Юрий Михайлович вдруг подскочил с криком: «Но я же не пошел в райком партии, не доложил о вашем разговоре по поводу Василевского!» Тут, в свою очередь, чуть не подскочил Владимир Михайлович Синельников. «Только этого не хватало!» - возмущенно воскликнул он.
После совещания главный редактор, отпустив всех, кроме меня, для приличия предложил мне остаться в издательстве, но я уже решилась. В декабре 1974 года меня взяли экспертом по художественной литературе в только что образованное (в связи с вступлением СССР в Конвенцию по международным авторским правам) Всесоюзное общество по авторским правам (ВААП). Нужно было начинать работу с нуля: коммерцией в Союзе до того времени еще никто не занимался, и, наверное, меньше всех я.
Вслед за мной ушла и Софья Александровна в издательство «Московский рабочий». Светлана Николаевна Михайлова перешла в редакцию научно-популярной литературы, а позднее я перетащила ее в ВААП: я уже собиралась на пенсию и хотела подготовить себе замену. Лучше Светланы ничего нельзя было придумать: она и фантастику знала, и английским языком владела, и, главное, была глубоко порядочным человеком.
***
ВААП (теперь РАО) располагалось в обычном школьном здании, а наш отдел художественной литературы, драматургии и искусства размещался в классе, где за столами сидело больше десяти человек.
1 2 3 4 5
А вообще-то, эти две самые прекрасные, преданные друг другу пары съезжались иногда в Комарове, в Доме творчества писателей, где им было хорошо общаться. Часто с нами по заливу (зимой) гулял и Сергей Александрович Снегов: еще один замечательный человек, галантный кавалер, великий знаток поэзии - в этом они с Вадимом Сергеевичем могли состязаться часами. К моему горчайшему сожалению; фантастику Снегова я не понимала и не принимала: мне очень близок был ответ одного из читателей на нашу анкету: «Главное в фантастике - ее правдивость, основанная на изучении жизни… Меньше надуманных, безжизненных ситуаций…» А Сергей Александрович в своих произведениях был неутомим именно в изобретении самых необыкновенных форм жизни и «нежизненных ситуаций». На мой вкус - тут был перебор. Он со мной не спорил и оставался предельно деликатным и нежным кавалером, услаждавшим слух дамы прекрасными стихами. А уж насколько его судьба была полна тяжких испытаний!.. Я ничего не могу добавить к тому, что он написал в своей книге: там и конструкторские бюро, и ГУЛАГ, и «шарашка», и жизнь впроголодь. Но до чего же жизнерадостным человеком он всегда был! Эти «старики» (они были старше по годам, но оставались молодыми, прекрасными), прошедшие страшные испытания сталинщиной - к ним надо отнести и Ю.Давыдова, валившего лес под Воркутой, и Быстролетова, нашего разведчика, чуть не погибшего на дальневосточных золотых приисках, - всегда поражали меня жизнелюбием, стойкостью и верой… в счастливое коммунистическое будущее страны.
И все они были из Ленинграда - кроме Сергея Александровича, одессита и странника. Вообще, надо сказать, Ленинград по своему значению для советской фантастики примерно то же, чем была в свое время Одесса для советской литературы. Этот город дал нам лучших писателей-фантастов, он стал - во многом благодаря деятельности Бориса Стругацкого, а ранее Дмитревского и Брандиса, которые своими выступлениями в периодике, предисловиями в книгах и просто неравнодушным отношением к фантастике многое сделали и для ее становления, и для спасения ряда книг - центром создания фантастики. Не говоря о Стругацких и о писателях, чьи имена уже упомянуты здесь, в Ленинграде работали Г.Гор, А.Шалимов, начинали и продолжают творить О.Ларионова, Ф.Суркис, А.Балабуха, потом появились А.Столяров, С.Логинов, В.Рыбаков… да всех и не упомнишь. И творчество этих людей по духу своему питерское, особенное: то ли писательская школа виной тому, то ли белые ночи, но поэтический флер, чуть-чуть мистики присутствуют в их творчестве и отличают их от произведений московских, или киевских, или сибирских авторов - так мне кажется.
***
Надеюсь, мне удалось хотя бы отчасти передать, как жилось и работалось в эру шестидесятых в редакции фантастики в «Молодой гвардии». Мы были тогда молоды, полны надежд, сил и идей. Нам было хорошо. Но уже в начале 70-х повеяло холодом. Не могу вспомнить, когда именно и из-за чего я это почувствовала. Пожалуй, события в Чехословакии 1968 года. В январе этого года я с делегацией от Госкомитета по печати СССР была в Праге на переговорах по поводу издания советской - в Чехословакии и чешской и словацкой литературы - в СССР. Я чувствовала напряжение, сопротивление чешской стороны всем предложениям Москвы. Мне причины таких отношений были не очень понятны, да я и не особенно над этим задумывалась. У меня шла в это время своя жизнь: я была впервые за границей, и меня поражала свобода в поведении чехов. Нас поселили на даче за городом, и как-то утром, выглянув в окно, я увидела, как «важный» человек, писатель, носится с собакой среди деревьев, хохочет, играет с нею - меня почему-то поразила эта сцена, они с собакой будто символизировали раскованность и свободу, такую редкую у нас. Она чувствовалась во всем: в одежде, в манере разговаривать, в отношении с прислугой - шофера приглашали со всеми за стол во время поездок по стране. И нигде никакого хамства! Словом, я влюбилась в чехов, в их страну. И вдруг - август 1968-го, танки, наши оплеванные солдаты на улицах Праги. У нас в редакции - или в редакции иностранной литературы, где мы тоже пили чай - только и разговоров было, что об этих событиях. Мы ужасно переживали, возмущались, не могли понять, зачем, кому это нужно.
Тогда-то и покончили с «оттепелью», с проблесками демократии в Москве. А может, и раньше, когда выпроводили на пенсию Никиту Хрущева… Мне запомнилась еще одна, показавшаяся знаменательной картинка. Весной 1965 года, впервые после отставки Хрущева и перехода власти к Брежневу и его свите, вернулись из космоса после долгого и сложного полета космонавты А.Леонов и В.Беляев. Как всегда, из аэропорта шла прямая трансляция. В памяти еще оставались встречи космонавтов Ю.Гагарина, Г.Титова, А.Николаева. Первым к ним всегда кидался с объятиями, чуть ли не со слезами Никита Сергеевич. А тут идут по красной дорожке космонавты, и никто не спешит к ним навстречу, видны только с затылка три шляпы стоящих на трибуне руководителей партии и правительства. Такой бесчеловечной, чиновничьей показалась мне эта встреча по контрасту с прежними. Для себя я назвала наступившие годы временем «подсебятины и серятины».
В начале семидесятых мы еще публиковали хорошие книги. Но пропало то горение души, та радость от каждой новой находки, которые согревали нас в прошлые годы. Кое-что уже делали «для начальства»: тогда я придумала издавать научно-фантастическую и научно-популярную литературу о планетах Солнечной системы авторов всех времен и народов. Так появился «Лунариум». Эта книга меня не совсем удовлетворяла: она казалась мне скучноватой, небрежно построенной, словом, неполноценной. Был уже 1973 год.
Я строила грандиозные планы: создать Библиотеку фантастики сорока веков, с шумерами, египтянами и «Библией», с Гоголем, Достоевским и Булгаковым… Не знаю, насколько вообще осуществима подобная задумка в любые времена и в любых обстоятельствах, но тогда обстоятельства стали невыносимыми.
***
Как тяжело расставаться с редакцией! Как не хочется окунаться в этот кошмар! И есть у моей памяти свойство забывать гадости. Я вспомню немногие и только самые вопиющие.
Собственно, то, что происходило в издательстве в 70-х годах, было всего лишь малым сколком того, что делалось в государстве. Хрущев не был идеальным руководителем, но он был личностью, и при всех своих недостатках, при всех глупостях, которые он сотворил со страной, он искренно хотел для нее лучшей участи. Сменили же его просто чиновники. Серые, ничтожные интриганы, они расставили на важных постах таких же равнодушных, бездарных, послушных слуг.
Не осталась в стороне и «Молодая гвардия». Тон задавал ЦК ВЛКСМ с Тяжельниковым во главе. Директором издательства назначили Валерия Николаевича Ганичева, а мог им стать и В.О.Осипов, и любой другой чиновник. Главное - он должен был выполнить задачу по искоренению прежнего молодогвардейского духа из издательства, в котором, несмотря на опалу, давали работу Борису Жутовскому, ныне известному художнику, а в те годы - изгою. Наш Сергей Георгиевич подкармливал тоже опального после романа «Не хлебом единым» Михаила Дудинцева, давал ему на рецензирование и редактуру рукописи.
И началась новая кадровая политика.
Первым попал под удар замечательный заведующий редакции ЖЗЛ Ю.Н.Коротков. Он, по сути, воссоздал эту редакцию в 1958 году, был бесконечно предан ей, собирал и талантливых авторов, и интересных, замалчивавшихся ранее героев книг. Придумал альманах «Прометей» (очерки о замечательных людях). Но человек он был независимый, острый на язык, вспыльчивый (однажды, отстаивая у Осипова какую-то свою идею, он в пылу спора назвал того «г… на лопате» и в гневе вышел, хлопнув дверью). Короткова принудили уйти. Его тут же взяли на должность заведующего редакцией народного образования в издательство «Советская энциклопедия».
После ухода Короткова принялись за Наталью Замошкину. Интриговали исподтишка, но атмосфера вокруг Натальи сгущалась, она это чувствовала, и вдруг главный редактор журнала «Советская литература» (на иностранных языках) предлагает ей перейти к нему. Он зашел к ней в редакцию и сказал: «Я только что от вашего директора и понял, что меня не убьют, если я уведу вас отсюда». Сразу же после его ухода появилась Инна Федоровна и, бегая глазками и шмыгая носом, забормотала: «Тебе Дангулов что-то предлагает, а мы тут все думали, куда бы тебя пристроить. Ведь вашу редакцию мы расформируем». Вскоре ушла из редакции в «Новый мир» редактор Лариса Беспалова, а за ней и Светлана Васильева - в редакцию журнала «Иностранная литература». Так и кончилась редакция иностранной литературы в «Молодой гвардии».
Наступила очередь нашей редакции - я еще удивляюсь, как долго нас терпели! В начале 1973 года Ганичев предложил С.Г.Жемайтису уйти на пенсию. Сергей Георгиевич воевать не стал, хотя совсем не собирался расставаться с работой. Увы, скоро у него случился инфаркт, он еще немного продержался и спустя несколько лет скончался.
На место Жемайтиса заведующим редакцией назначили Юрия Михайловича Медведева (я уже говорила о его прежних диссидентских замашках), человека, нам давно знакомого, в том числе и по совместной работе. Мы тогда подумали: слава Богу, не из ЦК. На первых порах удивила поспешность Юрия Михайловича, с которой он сменил на двери табличку с фамилией Жемайтиса на свою. И еще - активные хлопоты о замене мебели в кабинете: мы привыкли к невзыскательности Сергея Георгиевича, к его большому, старому, но вполне приличному столу с аквариумом. Теперь в кабинете постелили ковер, поставили полированный стол, кресла и, Бог знает, что еще. Мы посмеялись за чаем - и все.
Некоторое время все шло спокойно. Принес как-то рукопись В.Немцов, я с трудом осилила ее и сказала Медведеву, что надо вернуть опус автору. Он возразил: нужно, мол, внешнему рецензенту отдать, тогда и решим. Вскоре он пригласил меня к себе в кабинет и с гордым видом протянул готовую рецензию. Она была разгромной, полностью совпадала с моим мнением. Одно меня насторожило - подпись. Василевский был фигурой одиозной - в издательстве его много лет негласно бойкотировали, учитывая «славное» прошлое: он во время войны в Испании оговаривал наших людей и чуть ли не был одним из виновников расстрела М.Кольцова. Я очень кратко сказала Медведеву: рецензия нормальная, а вот автор неподходящий, мы с ним не сотрудничаем. На том все вроде бы и кончилось, рукопись благополучно вернули и забыли.
В это время, то есть в том же 1973-м году, я подготовила к сдаче в набор сборник «Фантастика, 1973» и положила его на подпись Медведеву. Через некоторое время он зовет меня и заявляет, что сборник слабый, надо выбросить из него несколько произведений, в частности, «Останкинских домовых» В.Орлова. А мне эта повесть-фэнтези казалась лучшим произведением сборника (потом она превратилась в знаменитый роман «Альтист Данилов»). Я попыталась отстоять и повесть, и другие рассказы. Юрий Михайлович вдруг встал в позу, созвал всех редакторов и заново представился нам. «Я здесь представляю ЦК ВЛКСМ, самого Тяжельникова. Мои слова - слова самого Тяжельникова. И кто посмеет ослушаться, даю слово офицера (?): накажу, вплоть до увольнения».
Далее творились какие-то мелкие пакости, о которых у меня осталось смутное ощущение чего-то грязного, непотребного. Потом было обсуждение плана издания и плана редактирования на 1974 год. Мы его готовили заранее, задолго до утверждения: приходили интересные рукописи, предложения - из них мы постепенно компоновали планы. Опять-таки все было осуждено на выброс. Ходила к Ганичеву, пыталась что-то доказать - этот человек никогда прямо не смотрел в глаза и никогда прямо не соглашался и не отказывал. Так, в 1972 году Стругацкие предложили новую повесть «Пикник на обочине». Редакция вставила ее в план издания, заключила с ними договор и отправила на подпись Ганичеву. Долгое молчание. Я уже работаю над рукописью с авторами. Договор возвращает Осипов с вопросом: есть ли она в плане? Есть. В ответ записка Авраменко: договор будет подписан после прочтения произведения В.Н.Ганичевым. Лежит у Ганичева. Подходит 73-й год. Редакция (еще Жемайтис) заключает новый договор со Стругацкими, переправляет его Ганичеву. Лежит. 19 июля договор возвращается в редакцию с резолюцией В.Осипова: «Договор будет подписан только после прочтения рукописи В.Ганичевым». Следом - резолюция Авраменко: «Будет сдана (в набор?) в июле, если ничего не случится».
Что-то «случилось». Мне удалось опубликовать лишь отрывок из «Пикника на обочине» в 25-м томе БСФ. О дальнейшей судьбе повести хорошо рассказал Борис Стругацкий в своих «Комментариях…». До 1980 года рукопись находилась в редакции Медведева, в 1980-м вышел, по словам Бориса, «изуродованный» «Пикник…», и упивающийся своим «успехом» Медведев говорил всем: «Вот Жемайтис и Клюева не смогли издать «Пикник…», а я издал!»
В 1974 году приспело время подписать в печать сверку романа К.Саймака «Город». Медведев отказывается подписывать ее: вещь невероятная в издательском деле - чтобы заведующий редакцией не подписал сверку! Запрещать уже готовую к печати книгу всегда было прерогативой главного редактора или цензуры. Обвинение Юрий Михайлович выдвинул самое простое - антисоветчина! На счастье, к этому времени Осипова направили директором Издательства художественной литературы. Он и там расстарался: так приструнил коллектив, что пол-издательства разбежалось. Ганичева на этот момент не оказалось на месте. Новый главный редактор Владимир Михайлович Синельников (я его тогда первый раз увидела) выслушал меня (в присутствии Медведева) и подписал сверку.
Следующий томик - рассказы и повести Р.Брэдбери. Я его подготовила, но сдать в печать не успела - ушла из издательства. Тут уж новый редактор фантастики, некто Зиберов вкупе с Юрием Михайловичем так подредактировали сборник, что по его выходе переводчики Нора Галь, Лев Жданов, Сенин и некоторые другие, каждый от себя, написали письма в ЦК ВЛКСМ, в которых возмущались внесенной без их ведома редакторской правкой. А редактором значилась Б.Клюева. Так что мне пришлось сначала объясниться с переводчиками, потом написать письмо-протест в ЦК ВЛКСМ с требованием убрать мою фамилию из выходных данных. Никакого ответа не последовало.
Перед моим уходом мы с моими коллегами настояли, чтобы редакцию выслушали на заседании главной редакции, и это наконец произошло. Нас вызвали к Синельникову (на совещании присутствовал и секретарь парторганизации В.Таборко) и дали возможность всем высказаться. Выступила Соня Митрохина - у нее накопились свои претензии к Медведеву. Затем Светлана Михайлова рассказала о положении в редакции, об отношениях с заведующим. Я к тому времени уже решила уходить из издательства и, изложив все обстоятельства, завершила свое выступление словами: «Я увольняюсь, так как работать с начальником, способным на такие подлости, я не могу». Юрий Михайлович вдруг подскочил с криком: «Но я же не пошел в райком партии, не доложил о вашем разговоре по поводу Василевского!» Тут, в свою очередь, чуть не подскочил Владимир Михайлович Синельников. «Только этого не хватало!» - возмущенно воскликнул он.
После совещания главный редактор, отпустив всех, кроме меня, для приличия предложил мне остаться в издательстве, но я уже решилась. В декабре 1974 года меня взяли экспертом по художественной литературе в только что образованное (в связи с вступлением СССР в Конвенцию по международным авторским правам) Всесоюзное общество по авторским правам (ВААП). Нужно было начинать работу с нуля: коммерцией в Союзе до того времени еще никто не занимался, и, наверное, меньше всех я.
Вслед за мной ушла и Софья Александровна в издательство «Московский рабочий». Светлана Николаевна Михайлова перешла в редакцию научно-популярной литературы, а позднее я перетащила ее в ВААП: я уже собиралась на пенсию и хотела подготовить себе замену. Лучше Светланы ничего нельзя было придумать: она и фантастику знала, и английским языком владела, и, главное, была глубоко порядочным человеком.
***
ВААП (теперь РАО) располагалось в обычном школьном здании, а наш отдел художественной литературы, драматургии и искусства размещался в классе, где за столами сидело больше десяти человек.
1 2 3 4 5