Какому приказу подчинились, кого послушались?
- Ужей не бойся, - убеждал Ананий. - От ихнего укуса никто не помирает. А вот цапнет гадюка - тогда скорей беги к бабке Егорихе. Она против змеиного яда заговор знает.
Но все равно, едва дети замечали на кочке ужа, выползшего погреться на солнышке, они хватали палки и лупили беднягу до смерти.
С ящерицей обходились великодушней, ей отрубали лишь хвост. Хвост долго шевелился, словно живой. Ананий уверял, что он будет шевелиться до заката солнца. А вот почему хвост у ящерицы такой живучий, не мог объяснить никто, даже такой знаток, как Ананий. Правда, его авторитет от этого не страдал. Слушая Анания, дети забывали и про коров. Порой самые шкодливые выходили из болота на край ржаного поля и проворно уплетали зелень.
Крепко бранили пастухов за такую провинность. И вообще, доставалось им чуть не каждый день. Идут коровы с опавшими боками - виноваты пастухи, что плохо пасли. Рано пригонишь на обед - беда, ленишься пасти. А часов у пастухов нет. Усталые, они глядят на солнце, высоко ли оно поднялось, и, встав к нему спиной, стопами измеряют свою тень. Раз, два, три, четыре, пять. Ура! Полдень! Пора стадо домой гнать!
Ну, бывает иногда, что кто-то покривит душой и вместо пяти стоп насчитает четыре. Однако взрослые не прощают этих уловок. Они не хотят понимать, что коров никакой силой не удержишь, когда начнут носиться по болоту, спасаясь от овода. Черт бы его побрал, не дает житья бедной скотине. Прилепится на хребте у коровы, вопьется, как клещ. Корова бегает, машет хвостом, трется о кусты, о ветки и никак не может сбросить кровопийцу.
Летом коровы полиняли и отрастили новую шерсть. Одна Василинкина Рыжуха все никак не могла набрать силы. Доить ее хозяйка ходит с кружкой. Подоит и не знает, как поделить эту каплю молока. Надобно Ленке в бутылочку налить и суп нужно забелить, а пастушке ничего не остается. Будто виноватая, Вера говорит Василинке:
- Зачерпни в кадке березового сока.
Василинка набирает в кружку кислый, как уксус, березовый сок. Отщипнет сине-зеленого лука, возьмет у хозяйки кусочек лепешки, подкрепится и падает, как сноп, на пол.
На такую еду она никому не жалуется, понимает, что молодые хозяева ничего от нее не скрывают, самим нечего есть.
КАК ГРОМ СРЕДИ ЯСНОГО НЕБА
Солнечным праздничным днем, когда вся улица зеленела молодыми березками, а каждый дом полнился ароматом душистого аира, Василинка пригнала стадо с поля. Она так давно не была дома, не видела маму и Тоню с Митькой. Торопливо сбросила лапти, надела сухую посконную юбку, завязала ловко на голове лоскут от старой хозяйской рубашки и босиком побежала к хате Анеты, на другой конец длинной, в одну улицу, деревни.
Подумалось: "А что, если б встал папа и встретил ее в таком наряде? Узнал бы свою дочь? Наверное, не узнал бы, прошел мимо".
Василинка не сразу заметила, что навстречу шли двое - женщина и мужчина. Она присмотрелась и, узнав маму, бросилась вприпрыжку вперед. Подбежала, обняла за шею и расцеловала. А та тихо произнесла:
- Это моя младшенькая дочка, Василинка.
- Здравствуй, Василинка! - сказал мужчина. - А я Василий. Василий Павлович...
Мужчина взял руку Василинки в свою и крепко пожал. Василинка глянула на него, и что-то кольнуло в сердце, она задрожала.
- Ты беги, доченька, домой, - велела мама. - А я скоро вернусь, схожу только на десятину, посмотрю, как там пшеница наша...
Василинке совсем расхотелось идти домой. Она свернула в переулок, в конце которого начиналось кладбище, взбежала на пригорок и замерла у почерневшего креста. За зиму песчаный холмик осел. А сосенка, росшая возле самой могилы, тянулась вверх, подставляя солнцу молодые побеги-свечки.
- Папа, папочка, слышишь ли ты меня? - шептала Василинка.
Вокруг стояла безмолвная тишина.
- Ты слышишь, папа, я буду к тебе приходить, - шептала девочка, - и цветы приносить.
Василинка оглянулась - вокруг не видно было цветов. Она быстро сбежала с пригорка, отломала на березке ветку, сделала в песке ямку и воткнула ветку в могилку у самого креста. А сама прильнула к сосенке и долго еще стояла в глубокой задумчивости.
А тем временем новость облетела всю деревню. Выгоняя после обеда стадо, Василинка слышала оживленные пересуды.
- К Анисье, сказывают, Василий в сваты приходил! - трещала охочая до новостей Халимониха. Хоть и жили Халимоны на отшибе, жили богато, за высоким забором, но старуха не пропускала случая почесать языком. Уж очень она любила перед людьми похвалиться своим богатством и умом.
- Только вернулся из армии, не осмотрелся толком - и сразу же к ней. Все фронты прошел, а не видел краше Анисьи, будто нету у нас своих девок и молодиц пригожих! На чужих детей пойти не побоялся! Надо же, как приворожила человека эта нищенка - чудеса, да и только!
Весь вечер Василинка ходила молчаливая, словно в оцепенении.
Назавтра вечером прибежала Тоня.
- Мама просила, чтобы ты пришла, - запыхавшись, произнесла она.
- Иди, иди, моя девочка, - с тихой жалостью сказала хозяйка. - Я без тебя управлюсь.
Мама встретила Василинку на пороге и ласково взяла за руку.
- Ты почему, доченька, вчера убежала от нас? Давай сядем, поговорим.
Василинка робко присела, будто чужая, не прижалась, как прежде, к матери. Словно между ними выросла стена.
- Знаешь, Василинка, - запинаясь, сказала мама, - у вас скоро будет второй отец...
- Не надо, не надо! - закричала вдруг Василинка. - Наш папа был добрым, ласковым, а он... - девочка вздрагивала всем телом.
- Ну, тише, тише, не плачь, - мама прижала к груди дочку. - Подумай, как мы жить будем? У нас же нет своего дома. Нельзя нам всю жизнь - у бабушки Анеты. А Василий - хороший человек, - мама слегка смутилась, хозяин... Он обещал построить нам на десятине хату.
Девочка плакала, а мама целовала ее, гладила белокурые волосы. Нет! Василинка не могла согласиться с тем, что вместо папы придет в их семью чужой незнакомый дядя.
После того она долго не навещала своих. Несколько раз прибегала за ней Тоня, но Василинка упорно стояла на своем.
Хотя и работы было - невпроворот. То она в полдень бежала с детьми в лес за ягодами, то ходила драть лозу на лапти. На веревочке, привязанной к пуговице, болтался самодельный ножик с толстым, неоструганным черенком и узеньким, как шило, лезвием.
- Какая же ты пастушка без своего ножика, - сказала ей однажды бабушка Анета.
Бабушкин подарок и вправду был очень кстати. Василинка наклоняла ветку, обрезала сучки, разрезала прут пополам и сдирала влажную ленту коры. Пастушки говорили, что надо спешить, потому что лоза перестанет драться, пройдет ее пора. И Василинка торопилась, радовалась, что не будет больше ходить босиком, хватит обувки на всю зиму. Под навесом висели на гвозде сплетенные ею лапти и завитушки подготовленной лозы.
Выпадали минуты, когда нестерпимо хотелось побежать домой, повидать своих. Но как она зайдет в дом - там был он, чужой. Не в силах девочке было видеть его, слышать его голос.
Тайком Василинка наблюдала за тем, что делается на десятине. Туда привезли бревна от старого дома. Потом вырос один венец, второй, спустя некоторое время появились проемы дверей и окон. Ее новый отец сидел на срубе и стучал топором с такой силой, что гул стоял вокруг. Вскоре поднялись стропила, к ним прикрепили слеги. Василинка не подходила близко, но видела, как мама подавала кули соломы, а отчим ровными рядочками расстилал ее по слегам, прижимая решетником, связывая скрученными березовыми прутьями...
Дом рос под пристальными взорами сельчан. Мимо него ходили всей деревней по воду к Медведеву колодцу. Одни радовались, что скоро семейство переберется в свою хату. Другие завидовали, говорили, что зря Василий надрывается, совсем из сил выбился, бедняга.
Однажды праздничным днем тетя Агафья навестила золовку в Березовой Роще. Приехала на гнедом коне, привязала вожжи к забору и зашла в дом. Матери с Василием дома не было. Огорченная тетя велела Тоне собрать детей. Та прибежала за Василинкой, нашла на выгоне Митьку: там часто собирались деревенские мальчишки - раздолье, делай что хочешь, никто не ругает. Тетя нежно погладила младшеньких по головкам, развязала узелки ситцевого платочка и вручила каждому по сваренному яйцу и по кусочку блина.
Бабушка Анета понимала тетю Агафью, догадывалась, что Агафью так и подмывает узнать про Василия, каков он человек и не обидит ли сироток. Василинка делала вид, что ее этот разговор вовсе не касается, и глядела в окно на пустую в полдень деревенскую улицу. А сама очень внимательно прислушивалась...
- Василий объявился в деревне после гражданской, - рассказывала бабушка. - Никого из родни у него тут не осталось, а полоски земли кто хотел, тот и засевал. Земля совсем истощилась, ведь никому и в голову не приходило ее унавозить. Нынче что ни посей, урожая не будет.
Еще до японской войны, когда умерла мать, Василий батрачил на чужих людей, а потом ему посчастливилось работать несколько лет с известным на всю округу плотником Иваном. Пока не забрали в солдаты, перенял у него все секреты мастерства.
А после гражданской потянуло в родные места. Ведь и птицы возвращаются на старые гнездовья. Вот тут Анисья и приглянулась ему.
- А как же он, бабушка, к детям Анисьиным относится? - не выдержала тетя Агафья.
Василинка не захотела слушать бабушкиного ответа.
- Прощайте, тетя Агафья! - сказала она, отвернувшись от окна. Хозяйка, должно быть, заждалась.
После бабушкиного рассказа Василинка немного изменила свое мнение об отчиме, но все равно он оставался ей чужим. Пусть бы лучше его вовсе не было.
Глубокой осенью, когда опустели поля, холодным дождливым днем Василинка пасла овец. Дождь сеял и сеял, как из мелкого сита. Грубый посконный мешок, одетый на голову, давно намок. Но и гнать стадо домой тоже нельзя было. Не стоять же ему голодным.
Подогнав овец поближе к усадьбе родных, Василинка заметила, что из черной, закопченной трубы, вставленной в окно, идет дым. И ей так захотелось зайти погреться! Ее тянуло к матери, Тоне и Митьке. И Василинка после долгих колебаний отворила дверь.
Посреди хаты, в которой еще не было пола, на нескольких кирпичинах стояла пузатая железная печка, от которой несло жаром. Опустив голову, Василинка подперла острым плечом косяк. Первой к ней бросилась мать, схватила за посиневшие руки и принялась на них дышать. Отчим стащил у нее с головы мокрый мешок и мягко, дружелюбно произнес:
- Раздевайся, девочка, садись поближе к печке, - а сам кругляком открыл дверцы "буржуйки" и подбросил сухих щепок. Печка загудела еще веселее. - А ты, мать, угости дочку яичницей.
Нескольких ласковых слов хватило, чтобы поколебать Василинкин зарок никогда с отчимом не встречаться. Мама торопливо поставила на печку сковороду, разбила два яйца. По дому разнесся не сказать чтобы приятный запах, но это была яичница, которую Василинка давным-давно не ела...
- После службы у Семена будешь жить с нами? - не то спросила, не то велела мать.
- Буду, - шепнула Василинка.
КОРОТКАЯ ПЕРЕДЫШКА
Уже с осени в доме не было хлеба. Всей семьей хлебали еду одной рукой, в другой нечего было держать. Мать усердно вертела ручку швейной машинки, но прокормить семью не могла. Все обносились так, что не было из чего даже штанишки Митьке сшить.
- Что ж, - задумчиво сказала мама, - надобно садиться за прялку, вспомнить, как некогда в молодости пряла и ставила кросны.
Отчим нанялся построить дом вдове Агате. Ей, как и многим сельчанам, государство дало лес на строительство. Нанялся, но когда будет та плата!
Мама осторожно сказала:
- Нужно будет, доченька, еще послужить годок. У Халимона.
Василинка молча кивнула головой. Как и чем, кроме службы у чужих людей, она может помочь своим родным? У Халимона - так у Халимона.
Но очень скоро она поняла, что не все равно, у кого служить. Договорились с Халимоном на полный год - от рождества до рождества. Плата шесть пудов ржи за год. Что девочка будет делать? А что прикажут.
- Боюсь я Халимоновой хаты, - призналась Василинка бабушке Анете. Усадьба его на отшибе, такие тяжелые дубовые ворота, и калитка всегда на запоре, а забор в два человеческих роста...
Маме она ничего не говорила. Понимала, что той очень тяжело. Не от хорошей жизни отправляет она свою Василинку из дому. Разве не жалеет, не любит ее?
- А ты не бойся, - уговаривала бабушка Анета. - Там хоть голодной не будешь.
Скоро наступит рождество. Тоня вздыхала и тайком плакала. Митька держался мужественно, как и подобает мальчишке. Кроме того, он нашел себе занятие. На маленькой дощечке Митька прикрепил петли из конского волоса, насыпал зернышек и выставил силок за окно. Вот не спеша подходит красногрудый снегирь, клюнет разок-другой, оглянется, осторожно ступит на дощечку, подберет зерна, что поближе, сделает еще шаг вперед - и вдруг попадет лапкой в крепкую петлю. Митька двумя руками хватает снегиря и весь сияет от радости. Ловит он снегирей не ради забавы. Пусть птичка самые холода перезимует в доме. А как потеплеет, он их всех (а собралось уже около десяти снегирей) выпустит на волю.
Мама не запрещает Митьке ловить птиц. Надо ж малышу чем-нибудь заняться. В школу не ходит, потому что далеко она, версты за четыре, по глубокому снегу не пройдешь. Да и одеть и обуть нечего. Книжек не только в их доме, но и по всей деревне не сыщешь.
Василинка глядит на снегирей и жалеет их. И в тепле, и накормленные, и водичку свежую пьют, но отчего-то невеселые, хмурые, крылья опустили, ярко-красные грудки словно выцвели.
А что чувствует человек, когда попадает в неволю? Ананий рассказывал ей как-то про свою службу у чужих людей: казалось, что все время в клетке. Отец его жалеет, отдает служить только на год, а потом посылает старшего сына Петра. Ананий целый год живет дома как гость.
Жаль, что ныне очередь Анания идти в люди. Вместо него будет пасти Петр. Кто знает, станет ли он дружить с ней?
Отчим строит Агате дом. Василинка заметила, что мама не очень обрадовалась, когда Василий взялся за такую работу, потому что Агата живет в большой нужде, платить ей нечем. Но спорить не стала: Василий никогда не зарился на большие деньги, жалел людей.
- Золотые руки у человека, - говорили о нем в деревне.
Василинка в душе соглашалась с этими словами. Она однажды видела, как отчим подошел к груде бревен, стукнул обухом по сосновому комлю - гул пошел окрест.
- Слышишь, мать? - И еще сильнее ударил по бревну. Отголоски полетели еще дальше. - Пока от моего топора гудят бревна - вырастут новые хаты. Есть еще сила...
Вот и сейчас договорился с Агатой, что за постройку дома она отдаст телушку. Глядишь, через год будет у них корова. Без коровы какое житье? Ни капли молока в доме. А скоро семья прибавится, ребенок в доме появится, что тогда делать?
ЗА ВЫСОКИМ ЗАБОРОМ
Жить за высоким забором доведется весь год. Целый год! Сегодня за ней приедет Лаврен, молодой хозяин из Халимоновой хаты. Только бы не заплакать, не показать, что боишься, не разволновать маму...
По рыхлому белому снегу след в след за высоким мужчиной в добротном овчинном кожухе ступает Василинка. Ее старенькую свитку распахивает, рвет сердитый ветер.
Звякает настылая железная скоба. Хозяин отворяет тяжелые дубовые ворота, за ним спешит Василинка.
Грохочет калитка...
В доме тускло горит коптилка. За столом - вся Халимонова семья. Василинка готова сквозь землю провалиться: острые, как шило, глаза старого Халимона пронзают навылет.
- И привел ты, Лаврен, работницу, не на что глянуть, - заметил старый Халимон.
- Снимай лапсердак, садись с нами обедать, - велел Лаврен, скривив в ухмылке губы.
Василинка послушно села.
- Что волочишь ноги как неживая, - упрекнула старая Халимониха.
- Бери ложку и хлебай суп, - пододвинув поближе миску, добавил молодой хозяин. - А мы посмотрим на тебя. Кто хорошо ест, тот и работать хорошо будет, - и Лаврен громко, раскатисто захохотал.
Несколько пар глаз уставились на Василинку. Рука девочки с трудом держала ложку. Комок застрял в горле, она не могла проглотить варево. Лучше сквозь землю провалиться, чем хлебать суп! Только один человек за столом, низко склонив голову, сидел молча: это был парень лет семнадцати в посконной рубахе и в лаптях. "Должно быть, тоже батрак", - мелькнуло в голове Василинки.
Хлебнув горячей еды, она обожгла язык и губы.
- Ветер есть под носом, почему не подула! - с насмешкой произнес Халимон и стукнул ложкой по краю глиняной миски. Это означало, что обед кончился.
Один за другим все поднялись. Василинка вскочила, быстро побросала ложки в опустевшую миску, выбежала в сени, зачерпнула ковшом воды из ведра, чтобы помыть посуду. Она вспомнила мамино наставление: "Не жди, пока тебе приказывать станут, сама ищи себе дело".
- Уж не холодной ли водой ты собираешься посуду мыть? - остановил ее старый хозяин.
- Но у нас дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13