А Назар тем временем чуть не умер со страху, потому что "бревно", мокнувшее в воде, оказалось... живым крокодилом, который так выразительно распахнул зубастую пасть, что пришлось поскорее уносить ноги. Держась за сердце, Назар вернулся к скале и увидел пустую тарелку. В зрительном зале хохотали, а Назар обиженно погрозил пальцем. Но вид фляжки и свежего хлебца привёл его снова в хорошее настроение. Он уселся на скалу, взял хлебец в левую руку, а правой попытался отвинтить крышку фляжки. Крышка не поддавалась... И не заметил храбрый Назар, как из-за бамбукового занавеса тихонько вышла антилопа Нуга, подкралась сзади, вытащила хлебец из его руки и весёлым галопом унеслась за кулисы. Ну вот, фляжка открыта. А где же хлебец? И почему все смеются? Ах, теперь Назару ясно: около этой скалы нельзя поесть спокойно. Крепко сжимая фляжку, он направился к зелёному холму над озерком, хлебнул вина, облокотился на холм и... так и хлопнулся на золотые опилки арены. Потому что холм, большой неподвижный холм, взял да и переполз чуть-чуть подальше. Нет, этого Назар стерпеть не мог: он разбежался, прыгнул на холм, как на коня, вцепился в его зелёную пушистую вершину и... поехал вокруг арены: холм поднялся на короткие толстые ноги, стряхнул с головы зелёное бархатное покрывало и оказался огромным бегемотом, на котором храбрый Назар сидел задом наперёд. Он сидел и крутил пальцем у виска: дескать, не может такого быть, просто я сошёл с ума. Вот они проехали круг - аплодисменты гремели так, как будто это была не репетиция, а самое настоящее представление; вот Назар слетел со своего "коня"... Бегемот - это был Манук повернулся, повернулся и Назар и обмер: прямо перед ним зияла разверстая пасть Манука с огромными, толстыми, как большущие свёклы, зубами. От ужаса Назар сначала остолбенел, а потом выхватил из-за пояса старинный заржавленный пистолет и прицелился прямо в пасть бегемоту. За такое хулиганство Манук ухватил его за полу кафтана. И тут-то случайно выстрелил пистолет - наверное, в прожектор, потому что весь цирк погрузился во мрак. Но только на одну секунду. Вспыхнули с новой силой огни, и в их ярком переливающемся свете на арене вместо храброго Назара оказался Петрос Петросян. У его ног лежали мешковатый кафтан, синие шаровары, феска и даже толстый красный нос с чёрными усами, а Петрос Георгиевич, затянутый в чёрный, осыпанный блёстками костюм, весело раскланивался перед отчаянно аплодирующей публикой. И так же раскланивался на все стороны его четвероногий партнёр.
- Дядя Коля, куда вы? - зашептала Тина. - Сейчас будет ещё интереснее: видите, вон выходит Шаман, они будут делать пирамиду и "ковёр"...
- Надо туда, Тина, - встревоженно ответил дядя Коля, показывая вниз, на форганг, где стоял в напряжённой позе Василь. - Смотри, Манук стал совсем красный - значит, злится. Как бы не было беды...
И он, прыгая через две ступеньки, помчался вниз. За ним заспешила перепуганная Тина.
РАССКАЗЫВАЕТ ПЕТРОС ПЕТРОСЯН
В детстве я увлекался лепкой и бегал в кружок при районном Доме пионеров. У нас был там замечательный руководитель - Наум Осипович. Он учил нас так:
- Разомни глину. Как следует разомни. А потом убери всё лишнее - и фигурка готова.
Я вспомнил этот совет, когда приступил к дрессировке Манука. Ничего не скажешь - это была "неразмятая глина". И в ней было много лишнего... Например, злость - он был невероятно злой. Корм ему спускали на верёвках - через верх клетки. Убирали клетку струями воды. Он никого к себе не впускал - налетал, как танк.
Я начал дрессировку... с библиотеки. Про бегемотов написано очень мало: где живут, что едят, сколько весят - вот и всё. А вот о том, как их дрессировать, - ни слова. И всё-таки я кое-что выудил: у Брема, у Гагенбека - про их характер, привычки. Оказывается, бегемоты очень опасны: львы и тигры на них никогда не нападают...
Потом я стал его к себе приучать. Садился под клеткой и начинал разговаривать. И так - целый день. Потом запретил спускать еду сверху, стал просовывать капусту, морковку, свёклу между рельсинами, из которых сделана клетка. Он сначала не брал, уходил в воду, ел без меня, ночью... Потом привык. Тогда я к клетке лестницу приставил снаружи. Забирался на перекладины и там разговаривал. Кормил всегда в одно и то же время - в восемь утра, потом в час дня и в шесть часов вечера. А уходил часов в двенадцать. Он в воде, а я - на лестнице. И так день за днём. И вот однажды прихожу я к Мануку - как всегда, в половине восьмого утра - и вижу: он стоит у решётки и внимательно так смотрит - явно ждёт. Увидел меня, но в воду не пошёл. И смотрит вроде дружелюбно. У них ведь глаза очень выразительные. Я ему сказал:
"Здравствуй, Манули" (я обязательно с ним здороваюсь), - и взял из приготовленного заранее корыта с едой самую большую морковку. И вдруг он медленно так приоткрыл рот. Я мгновенно насадил морковку на палочку - и ему протягиваю. Взял! "Браво, - говорю, - ай, браво, мальчик! Возьми ещё!" А самому прямо плясать хочется.
С этого дня он стал на имя своё откликаться. Я его Мануком назвал - по-армянски это значит "малыш": ему всего полтора годика было. Но раньше он никак на это имя не реагировал, а теперь позову - не идёт, но уши стрелкой ставит и глазом косит: понимает, значит, что к нему обращаются. И тогда я лестницу взял да и спустил к нему в клетку. Вторую лестницу. Одна снаружи стоит, другая - внутри, вроде стремянки, перекинутой через верх клетки. Стал я отрабатывать первый "номер" - спуск в клетку. Надо мной все смеялись, что не я Манука, а он меня дрессирует: спущусь на ступеньку, он двинется в мою сторону - я наверх. В общем, спуск занял четыре дня. Как у меня сердце билось, когда я в первый раз на пол клетки стал! А он глянул на меня - и в воду. От греха подальше!
На репетиционный период нас отправили в большой южный город, в отличный цирк. Там Николай Константинович - дядя Коля режиссёром-инспектором работал: он не одному номеру дал путёвку в жизнь. Работать в его цирке - наслаждение: корм для животных всегда есть и всегда самого лучшего качества, манеж для репетиций готов точно в отведенное время. И Василь - это его "подарок": он у них в цирке в подсобном цехе работал.
Дядя Коля помог мне и аттракцион до конца продумать. Сначала я решил, что буду работать с одним бегемотом. Сделаю так называемый салонный номер дрессуры: бегемот будет у меня обедать за столом, покрытым скатертью, ложиться спать в настоящую кровать, только огромных размеров, смотреть "телевизор" (разумеется, с бегемотьей программой), развалившись в кресле, и так далее. Ну, в общем, будет копировать человеческую жизнь. А дядя Коля отговорил. Ты, говорит, настоящую дрессуру покажи, а не чепуху какую-то. Конечно, говорит, если ты на него, допустим, пижаму наденешь, так публика будет хохотать и хлопать, но это - дешёвый успех!
А Манук мой к тому времени уже на имя, как собака, шёл, и я его понемногу на манеж выводил. Ему там нравилось. Получалась прогулка перед едой: нам дядя Коля утреннее время отвёл - с пяти до семи часов, пока в цирке никого нет. Всё-таки бегемот, нельзя людьми рисковать...
Оказалось, что у бегемота тонкий слух. И прекрасная память. Например, команду "стой!" Манук с первого раза запомнил. Он шёл вдоль барьера - медленно, важно, я стал перед ним - не вплотную, конечно, а на расстоянии, - руку поднял и сказал: "Стой!" Он видит - путь закрыт, ну и стал. Я эту команду четыре раза повторял - у четырёх проходов. А потом стал в середине манежа и оттуда - как только Манук поравнялся с форгангом - подал команду: "Стой!" Стал! Запомнил, умница! Я и раньше ещё понял, что с Мануком мне повезло - способный. Но чтобы с одного раза такую трудную команду запомнить - этого я не ожидал!
Тогда, в первые месяцы репетиций, я ещё одно понял: бегемот не собачка, его невозможно едой приманивать или, как в цирке говорят, поощрять. Собаке, медведю, даже слону конфетка или кусочек сахара - уже лакомство, поощрение. А бегемоту целый качан капусты подавай! Некрасиво. И ни к чему! Голодным на манеж его выводить опасно: если разозлится, взбунтуется, его ни струёй воды, ни выстрелом из пистолета не укротишь, это не лев, не тигр, не пантера! А сытый он на приманку не пойдёт. Но я заметил - он очень оказался чувствительным к ласке. Странно, правда? Такой огромный, толстокожий, а так ласку понимает. И обиду - тоже! Знаете, есть такие дети: никаким подарком не возьмёшь, никаким наказанием не напугаешь. А поговоришь спокойно, ласково, объяснишь, что требуется и почему, - выполнит. И самое страшное для такого ребёнка - если на него обижаются, его стыдят. Так я и стал с Мануком работать.
Вообще, каждое животное требует особого подхода. Зебра, например, очень злая, упрямая, она без острастки работать не будет. С шимпанзе - других обезьян у меня не было - нужна строгость, очень большая требовательность, баловать нельзя ни в коем случае. Собак можно баловать: эти точно знают, где игра, а где работа. Но лакомство, поощрение им нужны обязательно. А вот Манук - он что угодно сделает из уважения, за доброе слово. Только торопиться нельзя - тугодум. Вот, например, история с зелёным покрывалом... Но это я забегаю вперёд...
Значит, решили мы от "человека-бегемота" отказаться. А пока я научил Манука ходить по барьеру и останавливаться у проходов - сначала по команде, а потом и без неё, и медленно открывать рот. По правде говоря, это до сих пор мой самый любимый трюк, потому что для бегемота неширокий барьер всё равно, что для человека - канат.
И ещё Манук научился по команде ложиться. Пришёл как-то к нам на репетицию дядя Коля, посмотрел на лежащего на опилках Манука и засмеялся: "Вылитая скала! В темноте спутать можно!" Сказал, ничего такого не думая. А из этих слов аттракцион вырос - вот ведь как бывает.
В самом деле, запросто можно принять бегемота за холм. На манеже. Например, облокотился человек о холм, а холм... отполз. Или ещё лучше - уселся на холм, а тот поднялся и пошёл... Вот будет хохоту!
Но дрессировщик на манеже - фигура героическая, а не комическая. Смеются над клоунами. А что, если соединить клоунаду с дрессурой? Сделать как бы представление из двух частей: сначала клоунада, потом - обычная дрессировка... Надо что-то искать.
Так вот постепенно и пришёл в наш аттракцион храбрый Назар - герой весёлых армянских сказок. А с ним пришли розовые фламинго, полосатая зебра, антилопа, попугаи, шимпанзе... И второй бегемот - Шаман. Тогда и случилась история с зелёным покрывалом - куском бархата, которым я накрываю Манука ещё в антракте, чтобы было похоже на поросший мхом и травой холмик.
Манук к тому времени многое уже умел. Ложиться, становиться в пирамиду, ходить по качающейся доске, хватать храброго Назара за кафтан, возить его на себе верхом. А зелёное бархатное покрывало было ещё не готово - что-то помешало. И вот прибывает оно к нам в цирк. Пушистое. Яркое. Прямо прелесть, какое покрывало! И на репетиции я накрыл им Манука. Вернее, попытался накрыть. Потому что стоило мне взять это покрывало в руки - Манук вскакивал и прекращал всякую работу: морщил нос, заводил назад уши, наливался кровью и начинал бурчать. И топтаться на месте - это боевая готовность номер один. Дескать, эй, берегись, я злой сейчас! Между прочим, я в нём эту откровенность особенно ценю: никогда ничего исподтишка не сделает, всё в открытую...
В общем, такой простой трюк Манук выполнить не захотел. А у меня уже весь сценарий продуман, весь реквизит заказан - и озеро есть, и скала, и костюм храброго Назара сшит, и фламинго уже научились вовремя рыбок с тарелки склёвывать... Что же делать? Отказаться от всего этого?
И тогда я стал Манука уговаривать. Как маленького. Уложу его, накрою ему голову носовым платком - самым обыкновенным. А сам рядом сажусь и уговариваю: "Ну, потерпи, Манули, умница, ну, что же тут такого"... Платочек - не бархатное покрывало. Лежит мой Манук, хмурится, а я его ласкаю, по затылку похлопываю, горло чешу... На второй день я платок полотенцем заменил. Детским - маленьким. И опять уговоры и ласки. На третий день я расхрабрился - махровое полотенце принёс. Но Мануку очень уж понравилось лежать, и чтобы я его ласкал - он и махровое полотенце стерпел. Больше недели ушло, пока он разрешил себя покрывалом накрыть - и то при одном условии: я сначала должен его как следует приласкать. И так по сей день: не приласкаю, не поговорю с ним уважительно - не будет лежать под покрывалом!
Ненавидит этот трюк, только ради нашей дружбы его выполняет.
И вообще он - нервный. Ему можно настроение чепухой испортить.
Был такой случай. Я тарелочку из-под рыбок не туда кинул.
Полагается её кинуть подальше, за скалу, а я не добросил, она перед скалой упала. Я про это совсем забыл. Разыграл всю историю с Назаром, приступили к "дуэту" - Манук и Шаман.
Всё идёт хорошо, пора становиться в позу "мы - трое": я в центре, а бегемоты кладут свои головы мне на плечи.
Шаман уже подошёл, уже голову положил, а Манук застыл - и ни с места. И начал бурчать. Вижу краем глаза - он куда-то вниз уставился. А там, оказывается, тарелочка алюминиевая блестит.
Я её скорее ногой подгрёб и стал на неё. И Манук сразу же подошёл ко мне и голову на плечо положил. Аккуратист!
КАТАСТРОФА
Аттракцион шёл как по маслу, и поэтому никто не обратил особого внимания на дядю Колю и Тину, сбежавших вниз, к самому форгангу, туда, где стоял побелевший от напряжения Василь.
- Бесится, - сказал он дяде Коле, не поворачивая головы. Слышите, бурчит. - И так же, не поворачиваясь, не отрывая глаз от арены, сказал куда-то в глубину форганга: - Володька, слышь? Привяжи Пальчика и Нугу к стойкам и подойди сюда: Манук прямо не в себе...
Василь не зря волновался - он знал: Манук ненавидит Шамана. Ненавидит с той самой минуты, когда этот некрупный тёмно-серый бегемот с чёрной полосой вдоль спины впервые переступил "порог" арены. Потому что Шаман - лентяй и халтурщик. Так говорит Петрос Георгиевич, и так оно и есть. А Манук - прирождённый артист. Для него выступление удовольствие, что-то вроде спортивных игр после неподвижного лежания в воде. Манук точно знает время своего выхода, заранее вылазит из бассейна и ждёт у решётки. А Шаман до последней минуты отлёживается в бассейне, вылазит медленно, неохотно, и "физиономия" у него в это время самая мрачная. И так во всём: Манук если уж разевает пасть, то до отказа. А Шаман чуть приоткроет - и тут же захлопывает с таким видом, будто раскрыть рот - это ужас какая тяжёлая работа. А когда оба бегемота делают пирамиду - становятся передними ногами на боковые уступы "скалы", сделанной из досок и папье-маше, то Манук задирает голову и замирает в этой позе до тех пор, пока Петрос Георгиевич не скажет: "Ай, браво!" А Шаман ноги ставит на самый краешек уступа и тут же соскальзывает на опилки. Поэтому Петрос Георгиевич не вспрыгивает на вершину "скалы", как было задумано, а стоит внизу между бегемотами, широко раскинув руки и касаясь пальцами горла непослушного артиста - так Шаман задерживается на уступе хотя бы на несколько секунд. Но хуже всего, когда бегемоты делают "ковёр" - ложатся на арене рядком, на бочок, а сверху на них укладывается Петросян. Ноги его на Шамане, а грудь - на Мануке, правой рукой он обнимает Манука за шею, а левой приветствует зрителей. Красивый трюк, эффектный. Но Шаман, который спешит удрать в свою клетку и нырнуть в прохладную воду, старается лечь поближе к форгангу, а Манук - аккуратист и ложится на точно отведённое ему место. Между бегемотами образуется внушительная щель, так что Петросяну приходится либо "висеть" на носках и локтях, либо поднимать Манука, как более послушного, и укладывать снова впритирочку к Шаману. Манук этого страшно не любит: он честно выполнил своё задание, с какой же стати снова вставать и ложиться. Думаете, это так приятно с фигурой в две тонны весом и похожей к тому же на аэростат?.. Вот почему, когда после "ковра" Шаман рысью устремляется в форганг, Манук сердится и всегда пытается напасть на халтурщика сзади, так что обязательно надо быть в эти минуты настороже. И это - в обычные дни. А сейчас...
- Петрос Георгиевич, - негромко сказал Василь, - не подгоняйте сегодня Манука к Шаману, чтоб он сгорел...
Петросян кивнул. Он всё ещё стоял в центре манежа, а бегемоты, кончив обход по барьеру, направились к Петросу Георгиевичу. Новый взрыв аплодисментов - это Манук и Шаман положили на плечи дрессировщика свои "головки". Теперь пирамида! Разумеется, Шаман, как всегда, быстрее чем нужно соскользнул вниз, и Манук, заметив это, стал от злости совсем багровым.
Остался только "ковёр". Потом Шаман уйдёт в клетку, а Манук спрячется в форганге за бамбуковой занавеской до тех пор, пока не станцуют вальс Пальчик и Нуга, пока не выступят с целой программой Тату и Зита, - тётя Мару-ся в комнатке у самого манежа уже надевает на них яркие платьица. А потом Манук, как и положено самому талантливому артисту труппы, выйдет на соло:
1 2 3 4