И сказав это, она исчезла. Муж же её очень испугался и поведал оное страшное видение многим кого встретил"
[1] - Русские народные картинки. Собрал и описал Д. Ровинский. Книга (((. Притчи и листы духовные. СПб., 1881. С. 45-46.
Примерно о том же времени, в котором сочинялась эта притча, но уже о происходившем за тысячу верст от России, предлагает свою версию французский писатель и историк Жюль Мишле:
"То было жестокое общество, - пишет он. - Власть провозглашала: "Женитесь". И она же воздвигала непреодолимые препятствия, вследствие крайней бедности населения и чрезмерной, не имеющих никаких разумных оснований суровости канонических ограничений.
Результат получался совершенно обратный тому, чего добивались проповедями о целомудрии и чистоте. Под прикрытием христианства существовал азиатский патриархат.
Женился только старший брат в семье. Младшие братья и сестры работали под его началом и для него. (Очень распространенное обыкновение в древней Франции). На изолированных фермах, в южных гористых местностях, не имея поблизости никакого соседства, никаких женщин, братья сожительствовали со своими сестрами, которые были их служанками и целиком принадлежали им. Нравы, аналогичные нравам Книги Бытия, напоминающие браки персов, согласно с обычаями, существующими и поныне в некоторых общинах Гималаев.
Особенно неблагоприятна была участь матери. Она не могла сама женить сына, не могла соединить его с родственницей, подыскать невесту, которая относилась бы к ней с уважением. Сын её (если это оказывалось возможным) женился на девушке из отдаленной, часто враждебной деревни, и её вторжение в семью было ужасно и для детей от первого брака, и для бедной матери, так как невестка частенько выгоняла всех их из дома. Этому могут не верить, а между тем сие доказано фактами. По меньшей мере с матерью обращались ужасно, гнали её прочь от очага, от стола.
Она должна была страшно бояться, как бы её сын не женился. Но участь её была немногим лучше, если он и не делал этого. Она была не в меньшей степени служанкой молодого хозяина, к которому переходили все права отца, вплоть до права бить её.
Тем более все это могло иметь место в те дикие времена. Особенно когда возвращающийся с праздника находился в пьяном состоянии и плохо сознавал, что делал. Одна и та же комната, общая постель (двух никогда не бывало). Мать не могла не бояться. Он только что видел женатых товарищей, и это ещё более раздражало его. В результате слезы, страшная слабость, небрежение всем. Несчастная мать, с сокрушенным сердцем переносившая обиды от своего единственного сына, бывшего для него Богом, живя в столь неестественном положении, доходила до отчаяния. Она старалась заснуть, не обращать ни на что внимания. Ни он, ни она не могли дать себе отчета, как это происходило в конце концов. А происходило так, как происходит ещё и теперь в бедных кварталах больших городов, когда какая-нибудь несчастная, принужденная силой, угрозами, может быть, и побоями, подчиняется под конец всему. С этого времени, побежденная и, несмотря на все угрызения совести, вполне покорная, женщина влачит существование рабы. Постыдная, безрадостная жизнь, полная тоски. С каждым годом разница в летах все заметнее и все больше разделяет их. Женщина в тридцать шесть лет может удержать у себя сына, которому двадцать. Но в пятьдесят, и тем более позже, что должно случиться? С какого-нибудь шабаша, на который соберутся и дальние деревни, он может привести молодую хозяйку, неизвестную ей, жестокую, бессердечную, безжалостную, и та заберет в руки её сына, её очаг, весь этот дом, созданный ею.
Если верить Ланкру и другим авторам, сатана оказывал большую услугу матери, удерживая возле неё сына, и таким образом обращал преступление в добродетель. Если так, то можно предположить, что женщина в этом деле вступилась за женщину, что ведьма действовала в интересах матери, помогая ей сохранить место у очага и избавиться от невестки, которая может отправить её просить милостыню.
Ланкр же уверяет, что "всякая настоящая ведьма рождена любовью между матерью и сыном". Подобное мнение существует и у персов относительно рождения мага, который должен будто бы непременно происходить от такого чудовищного союза. Потому-то и секреты магии являются достоянием одной семьи, возобновляющейся внутри себя.
И в своем нечестии они полагают, что подражают великой тайне земледелия, вечному обороту, проходимому растением, когда зерно родит другое.
Связи не столь чудовищные (между братьями и сестрами), имевшие место на Востоке и у греков, обычно были холодны и чрезвычайно малоплодородны. Весьма мудро они были оставлены, и к ним мог снова привести только дух возмущения, когда стесненным, не имеющими никаких разумных оснований строгостями людям оставалось только очертя голову броситься в противоположную крайность.
Так противоестественные законы порождают и противоестественные нравы.
Жестокие, проклятые времена! Времена, зачавшие отчаяние...
Мы заговорились, а между тем почти рассвело. Вот-вот наступит час, обращающий всех духов в бегство.
Ведьма чувствует, как вянут на её челе печальные цветы. Наступает конец её царствованию, может быть конец всей её жизни... Что если её застанет здесь день?
Во что превратить ей сатану? В пламя? В пепел? Ничего лучшего ему и не надо. Он, лукавый, прекрасно знает, что, для того чтобы жить, вновь возродиться, есть одно средство - умереть.
Может ли умереть он, обладающий могуществом вызывать мертвых, доставляющий всем плачущим единственную радость здесь на земле возвращение угасшей любви, драгоценных грез? Нет, конечно, он должен жить.
Может ли умереть он, могущественный дух, который, видя, что все творение проклято, природа повергнута во прах, что церковь, точно какого-нибудь нечистоплотного ребенка, отталкивает её от себя, подобрал её и вскормил своей грудью? . . Нет, конечно, этого не может случиться.
Может ли умереть он, единственный врачеватель средних веков, изобиловавших болезнями, он, спасающий людей ядами и говорящий им: "Да ну же, живи, неразумный!"
А так как он уверен, что будет жить, то он весельчак и умирает в свое удовольствие. Проделывая фокус над самим собой, он ловко сжигает свою прекрасную козлиную шкуру, а сам исчезает в огне и в пламене рассвета.
Ну а она, создавшая сатану, создавшая все - добро и зло, покровительствующая стольким вещам - любви, самопожертвованию, преступлению, что станется с ней? Вот она опять среди печальной пустыни.
И она вовсе не кажется страшилищем для всех. Сколько благословений посылается ей. Не один мужчина находил её прекрасной, не один променял бы свое место в раю на близость с ней... Но кругом её все же бездна... Ею слишком восхищаются и слишком боятся этой всемогущей Медеи с прекрасными, глубокими глазами, роскошным покрывалом черных волос, скрывающим её тело.
Одна навсегда! Навсегда без любви! Кто достался на её долю? Никого, кроме только что исчезнувшего духа.
"Ну, сатана, пойдем, мой милый, вместе... Мне тоже хочется поскорее туда вниз. Мне больше нравится ад. Прощай мир!"
Ты, которая первая создала и разыграла эту драму, недолго пережила её. Послушный сатана приготовил ей громадного черного коня, выбрасывающего пламя из глаз и из ноздрей. Одним взмахом вскочила она на него.
Все провожали её глазами. И напуганные, добродушные люди говорили: "Что с ней будет?"
Уносясь, ведьма, разразилась взрывом ужасного смеха и исчезла, как стрела. Очень хотелось бы знать, но никто не угадал, что стало с несчастной".
[1] - Ж. Мишле. Ведьма. М., 1997. Изд. "Республика".
ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ РАЗБИРАТЕЛЬСТВА
XVIII ВЕК
ПОКАЗАНИЯ СВИДЕТЕЛЕЙ И ЭКСПЕРТОВ
Показание № 51
Петра можно назвать народным явлением настолько, насколько он выражал в себе стремление народа обновиться; дать более простору жизни - но только до сих пор он и был народен... Выражаясь точней, одна идея Петра была народна. Но Петр как факт был в высшей степени антинароден... Во-первых, он изменил народному духу в деспотизме своих реформаторских приемов, сделав дело преобразования не делом всего народа, а делом своего только произвола. Деспотизм вовсе не в духе русского народа... Он слишком миролюбив и любит добиваться своих целей путем мира, постепенно. А у Петра пылали костры и воздвигались эшафоты для людей, не сочувствовавших его преобразованиям... То самое, что реформа главным образом обращена была на внешность, было уже изменою народному духу... Русский народ не любит гоняться за внешностью: он больше всего ценит дух, мысль, суть дела. А преобразование было таково, что простиралось на его одежду, бороду и т.д. Народ и отрекся от своих доброжелателей - реформаторов, не потому, конечно, что любил бороду, гонялся за одеждой, а потому, что такой преобразовательный прием был далеко не в его духе. И чем сильнее было на него посягательство сверху, тем сильнее от сплачивался, сжимался. Борода и одежда сделались чем-то вроде лозунга. Может быть, именно под влиянием подобных обстоятельств и сложилась в нашем мужике такая неподатливая, упорная, твердая натура...
Народ не мог видеть окончательной цели реформы, да вряд ли кто-нибудь понимал её даже из тех, кто пошел за Петром, даже из так называемых "Птенцов гнезда Петрова"; они пошли за преобразователем слепо и помогали власти для своих выгод. Если не все, то почти так. Где же было тогда народу угадать, куда ведут его? До него и теперь-то достигла только одна грязная струя цивилизации. Конечно, невозможно, чтобы хоть что-нибудь не прошло в народ живо и плодотворно, хоть бессознательно, хоть только в возможности. Но то , что было в реформе нерусского, фальшивого, ошибочного, то народ угадал разом, с первого взгляда, одним чутьем своим, и так как - повторяем - не мог видеть хорошей, здоровой стороны её, то весь, одним разом от неё отшатнулся. И как стойко и спокойно он умел сохранить себя, как умел умирать за то, что считал правдой!
Федор Достоевский (1821-1881)
писатель.
Показание № 52
Высасывая себе хитростью и властью сок и силу крестьян, дворяне не хотят в то же время колоть глаза своими награбленными богатствами, и оттого, по примеру крестьян, запирают все золото в ларцы, где оно и ржавеет, или же (как разумно делают теперь некоторые из них) посылают свое золото в банки, в Лондон, Венецию или Амстердам. Вследствие всего этого, так как деньги дворян и крестьян скрыты, то они и не могут быть в обращении и не приносят стране никакой пользы! И хотя царю не раз советовали отменить рабство, пробудить и ободрить большинство своих подданных дарованием им некоторой умеренной свободы и тем доставить выгоду и себе, но, ввиду дикой натуры русских, а также того, что без принуждения их ни к чему не поведешь, он имел достаточные причины отвергать до сих пор эти советы и предложения...
Поездки многих молодых русских бояр, предпринимаемые с полными кошелями, но без надлежащего указания руководства, ни к чему иному не служат, как к заимствованию из Германии и других стран всего дурного лишь с приправой добра из чего, по возвращении в Россию, образуется такое смешение с русскими пороками, которое влечет вполне к духовной и телесной испорченности и с трудом дает место в России действительной добродетели и истинному страху Божию.
Иные русские, в свои заграничные поездки, за вежливость свою и заимствованное доброе обращение, приобрели себе любовь и уважение некоторых немцев, которые, основываясь на таких примерах, вывели заключение, что русский, вообще, почтенный и добропорядочный человек и что, следовательно, царь мог сделать своих подданных истинными людьми. Но послать хоть одного такого немца в Россию, и пусть он отыщет сказанных путешествовавших молодцев, которых там не одна тысяча, и затем спросить его: узнает ли он всех их? Он наверное скажет в ответ, что большая часть их (не говорю все) очень похожи на древние поэтические превращения, что они не только отбросили заимствованную в чужих странах вежливость и лишь заученными движениями тела (души они не воспитывают) выражают какую-то невыносимого рода дворскую любезность, но и вполне продолжают вести свой прежний образ жизни.
При всем том полагаю, что отдельные, по природе добрые, русские люди, оставаясь в Германии, могут очень хорошо воспитать себя и усовершенствоваться, и неоднократные примеры доказывают, что можно русского юношу, вследствие присущих почти всему русскому народу хитрости и смышлености, при хорошем воспитании и руководстве вне отечества, довести до такого же совершенства, как и детей других христианских народов. Те знатные русские, которые до сих пор проживают в Германии или возвратились уже домой и сделались известными своими способностями, разумностью и благонравным поведением, подтверждают это и служат укором своим одноземцам...
Русские жены и дочери содержатся очень уединенно и выходят только в церковь и к самым близким родственникам. Я видел много женщин поразительной красоты, но они не совсем ещё отвыкли от своих старых манер, потому что в отсутствие двора за этим нет строгого наблюдения. Знатные одеваются по-немецки, но поверх надевают свои старые одежды и в остальном держатся ещё старых порядков, например, в приветствии они по-прежнему низко кланяются головой до самой земли. Те русские женщины, которые побывши с мужьями своими за границей, возвратились домой в Москву, бросают здесь заимствованные ими в чужих странах обычаи, не желая, чтобы старики смеялись над ними. В Петербурге же, напротив того, по строгому приказу обычаи эти удерживаются.
... Пять лет назад было предположение, чтобы самых молоденьких и красивых русских девиц, по примеру их братьев и за счет родителей их, посылать на хлеба к кому-нибудь в Кёнигсберг, Берлин, Дрезден и в другие города для обучения иноземным нравам и языкам, равно и работам, необходимым для девицы. Но родители возражали, что эти юные дети не устоят перед иноземной галантностью и часть их может подвергнуться опасности, и тем отклонили исполнение этого предположения.
Христиан Фридрих Вебер
Брауншвейгский резидент
в Петербурге с 1714 по 1719 г.
Показание № 53
Строительные работы в Петербурге проводились "с крайним поспешением". Работников подгоняли офицеры, определенные на стройки, за ними надзирали солдаты. Солдаты стояли на карауле у ворот, не выпускали мастеровых людей с работы. Сложная система мелкого надзора и понукания, система принуждения, без которой казенные предприятия не могли нормально функционировать, вызывала стихийный протест мастеровых, выливавшийся в отдельные эксцессы.
Существовала установленная законом шкала штрафов за прогулы. В Канцелярии от строений за прогул одного дня из заработка рабочего человека вычитали сумму, равную трехдневному заработку. За штрафами следовали телесные наказания... Посещения работными и мастеровыми церкви вводилось правительством в обязательном порядке, и администрация предприятия следила за тем, чтобы рабочие люди исправно посещали церковь. В церкви мастеровым внушали, что они должны работать прилежно, не гневаться, почитать всех вышестоящих...
Положение казенных мастеровых определялось в первую очередь тем, что они были фактически прикреплены к заводу, выполняли обязательную пожизненную работу и были полностью подчинены начальству как в рабочее, так и в послерабочее время...
Весьма характерным представляется стремление заводской администрации полностью регламентировать досуг мастеровых. Как записано в "Проекте о должностях", мастеровые люди не имели права отлучаться из слободы, где они жили, ни в праздничные дни, ни вечером в рабочие дни. Запрещалось не только самим уходить со двора, но и принимать у себя постояльцев, "держать посторонних людей в своих домах, ниже ночевать пускать". Запрещалось пускать в слободу бродячих торговцев. В пределах слободы разрешалось лишь в урочные часы идти в кабак или шинок, принимать гостей или играть в карты. В неурочное время мастеровые люди были обязаны находиться на своем дворе... Они не были вольны в использовании своего жалования, не имели права продать или заложить свою личную вещь, купленную на жалованье. Каждую купленную вещь полагалось объявлять комиссару, "дабы он знал, что у кого платья есть нового и обувей". Регламентировалось даже количество водки, которое разрешалось выпить в день получения жалования...
Помимо гнета фабрикантов, мастеровые частных мануфактур в полной мере испытывали на себе полицейский гнет, особенно сильный в столице. Московские мастеровые, переведенные в Петербург на позументную фабрику, очень скоро познакомились с "обхождением санкт-петербургским". Однажды они запели песни на улице, за что были тотчас арестованы и биты кошками. Из-за отсутствия поручителей они долго не могли освободиться из полиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
[1] - Русские народные картинки. Собрал и описал Д. Ровинский. Книга (((. Притчи и листы духовные. СПб., 1881. С. 45-46.
Примерно о том же времени, в котором сочинялась эта притча, но уже о происходившем за тысячу верст от России, предлагает свою версию французский писатель и историк Жюль Мишле:
"То было жестокое общество, - пишет он. - Власть провозглашала: "Женитесь". И она же воздвигала непреодолимые препятствия, вследствие крайней бедности населения и чрезмерной, не имеющих никаких разумных оснований суровости канонических ограничений.
Результат получался совершенно обратный тому, чего добивались проповедями о целомудрии и чистоте. Под прикрытием христианства существовал азиатский патриархат.
Женился только старший брат в семье. Младшие братья и сестры работали под его началом и для него. (Очень распространенное обыкновение в древней Франции). На изолированных фермах, в южных гористых местностях, не имея поблизости никакого соседства, никаких женщин, братья сожительствовали со своими сестрами, которые были их служанками и целиком принадлежали им. Нравы, аналогичные нравам Книги Бытия, напоминающие браки персов, согласно с обычаями, существующими и поныне в некоторых общинах Гималаев.
Особенно неблагоприятна была участь матери. Она не могла сама женить сына, не могла соединить его с родственницей, подыскать невесту, которая относилась бы к ней с уважением. Сын её (если это оказывалось возможным) женился на девушке из отдаленной, часто враждебной деревни, и её вторжение в семью было ужасно и для детей от первого брака, и для бедной матери, так как невестка частенько выгоняла всех их из дома. Этому могут не верить, а между тем сие доказано фактами. По меньшей мере с матерью обращались ужасно, гнали её прочь от очага, от стола.
Она должна была страшно бояться, как бы её сын не женился. Но участь её была немногим лучше, если он и не делал этого. Она была не в меньшей степени служанкой молодого хозяина, к которому переходили все права отца, вплоть до права бить её.
Тем более все это могло иметь место в те дикие времена. Особенно когда возвращающийся с праздника находился в пьяном состоянии и плохо сознавал, что делал. Одна и та же комната, общая постель (двух никогда не бывало). Мать не могла не бояться. Он только что видел женатых товарищей, и это ещё более раздражало его. В результате слезы, страшная слабость, небрежение всем. Несчастная мать, с сокрушенным сердцем переносившая обиды от своего единственного сына, бывшего для него Богом, живя в столь неестественном положении, доходила до отчаяния. Она старалась заснуть, не обращать ни на что внимания. Ни он, ни она не могли дать себе отчета, как это происходило в конце концов. А происходило так, как происходит ещё и теперь в бедных кварталах больших городов, когда какая-нибудь несчастная, принужденная силой, угрозами, может быть, и побоями, подчиняется под конец всему. С этого времени, побежденная и, несмотря на все угрызения совести, вполне покорная, женщина влачит существование рабы. Постыдная, безрадостная жизнь, полная тоски. С каждым годом разница в летах все заметнее и все больше разделяет их. Женщина в тридцать шесть лет может удержать у себя сына, которому двадцать. Но в пятьдесят, и тем более позже, что должно случиться? С какого-нибудь шабаша, на который соберутся и дальние деревни, он может привести молодую хозяйку, неизвестную ей, жестокую, бессердечную, безжалостную, и та заберет в руки её сына, её очаг, весь этот дом, созданный ею.
Если верить Ланкру и другим авторам, сатана оказывал большую услугу матери, удерживая возле неё сына, и таким образом обращал преступление в добродетель. Если так, то можно предположить, что женщина в этом деле вступилась за женщину, что ведьма действовала в интересах матери, помогая ей сохранить место у очага и избавиться от невестки, которая может отправить её просить милостыню.
Ланкр же уверяет, что "всякая настоящая ведьма рождена любовью между матерью и сыном". Подобное мнение существует и у персов относительно рождения мага, который должен будто бы непременно происходить от такого чудовищного союза. Потому-то и секреты магии являются достоянием одной семьи, возобновляющейся внутри себя.
И в своем нечестии они полагают, что подражают великой тайне земледелия, вечному обороту, проходимому растением, когда зерно родит другое.
Связи не столь чудовищные (между братьями и сестрами), имевшие место на Востоке и у греков, обычно были холодны и чрезвычайно малоплодородны. Весьма мудро они были оставлены, и к ним мог снова привести только дух возмущения, когда стесненным, не имеющими никаких разумных оснований строгостями людям оставалось только очертя голову броситься в противоположную крайность.
Так противоестественные законы порождают и противоестественные нравы.
Жестокие, проклятые времена! Времена, зачавшие отчаяние...
Мы заговорились, а между тем почти рассвело. Вот-вот наступит час, обращающий всех духов в бегство.
Ведьма чувствует, как вянут на её челе печальные цветы. Наступает конец её царствованию, может быть конец всей её жизни... Что если её застанет здесь день?
Во что превратить ей сатану? В пламя? В пепел? Ничего лучшего ему и не надо. Он, лукавый, прекрасно знает, что, для того чтобы жить, вновь возродиться, есть одно средство - умереть.
Может ли умереть он, обладающий могуществом вызывать мертвых, доставляющий всем плачущим единственную радость здесь на земле возвращение угасшей любви, драгоценных грез? Нет, конечно, он должен жить.
Может ли умереть он, могущественный дух, который, видя, что все творение проклято, природа повергнута во прах, что церковь, точно какого-нибудь нечистоплотного ребенка, отталкивает её от себя, подобрал её и вскормил своей грудью? . . Нет, конечно, этого не может случиться.
Может ли умереть он, единственный врачеватель средних веков, изобиловавших болезнями, он, спасающий людей ядами и говорящий им: "Да ну же, живи, неразумный!"
А так как он уверен, что будет жить, то он весельчак и умирает в свое удовольствие. Проделывая фокус над самим собой, он ловко сжигает свою прекрасную козлиную шкуру, а сам исчезает в огне и в пламене рассвета.
Ну а она, создавшая сатану, создавшая все - добро и зло, покровительствующая стольким вещам - любви, самопожертвованию, преступлению, что станется с ней? Вот она опять среди печальной пустыни.
И она вовсе не кажется страшилищем для всех. Сколько благословений посылается ей. Не один мужчина находил её прекрасной, не один променял бы свое место в раю на близость с ней... Но кругом её все же бездна... Ею слишком восхищаются и слишком боятся этой всемогущей Медеи с прекрасными, глубокими глазами, роскошным покрывалом черных волос, скрывающим её тело.
Одна навсегда! Навсегда без любви! Кто достался на её долю? Никого, кроме только что исчезнувшего духа.
"Ну, сатана, пойдем, мой милый, вместе... Мне тоже хочется поскорее туда вниз. Мне больше нравится ад. Прощай мир!"
Ты, которая первая создала и разыграла эту драму, недолго пережила её. Послушный сатана приготовил ей громадного черного коня, выбрасывающего пламя из глаз и из ноздрей. Одним взмахом вскочила она на него.
Все провожали её глазами. И напуганные, добродушные люди говорили: "Что с ней будет?"
Уносясь, ведьма, разразилась взрывом ужасного смеха и исчезла, как стрела. Очень хотелось бы знать, но никто не угадал, что стало с несчастной".
[1] - Ж. Мишле. Ведьма. М., 1997. Изд. "Республика".
ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ РАЗБИРАТЕЛЬСТВА
XVIII ВЕК
ПОКАЗАНИЯ СВИДЕТЕЛЕЙ И ЭКСПЕРТОВ
Показание № 51
Петра можно назвать народным явлением настолько, насколько он выражал в себе стремление народа обновиться; дать более простору жизни - но только до сих пор он и был народен... Выражаясь точней, одна идея Петра была народна. Но Петр как факт был в высшей степени антинароден... Во-первых, он изменил народному духу в деспотизме своих реформаторских приемов, сделав дело преобразования не делом всего народа, а делом своего только произвола. Деспотизм вовсе не в духе русского народа... Он слишком миролюбив и любит добиваться своих целей путем мира, постепенно. А у Петра пылали костры и воздвигались эшафоты для людей, не сочувствовавших его преобразованиям... То самое, что реформа главным образом обращена была на внешность, было уже изменою народному духу... Русский народ не любит гоняться за внешностью: он больше всего ценит дух, мысль, суть дела. А преобразование было таково, что простиралось на его одежду, бороду и т.д. Народ и отрекся от своих доброжелателей - реформаторов, не потому, конечно, что любил бороду, гонялся за одеждой, а потому, что такой преобразовательный прием был далеко не в его духе. И чем сильнее было на него посягательство сверху, тем сильнее от сплачивался, сжимался. Борода и одежда сделались чем-то вроде лозунга. Может быть, именно под влиянием подобных обстоятельств и сложилась в нашем мужике такая неподатливая, упорная, твердая натура...
Народ не мог видеть окончательной цели реформы, да вряд ли кто-нибудь понимал её даже из тех, кто пошел за Петром, даже из так называемых "Птенцов гнезда Петрова"; они пошли за преобразователем слепо и помогали власти для своих выгод. Если не все, то почти так. Где же было тогда народу угадать, куда ведут его? До него и теперь-то достигла только одна грязная струя цивилизации. Конечно, невозможно, чтобы хоть что-нибудь не прошло в народ живо и плодотворно, хоть бессознательно, хоть только в возможности. Но то , что было в реформе нерусского, фальшивого, ошибочного, то народ угадал разом, с первого взгляда, одним чутьем своим, и так как - повторяем - не мог видеть хорошей, здоровой стороны её, то весь, одним разом от неё отшатнулся. И как стойко и спокойно он умел сохранить себя, как умел умирать за то, что считал правдой!
Федор Достоевский (1821-1881)
писатель.
Показание № 52
Высасывая себе хитростью и властью сок и силу крестьян, дворяне не хотят в то же время колоть глаза своими награбленными богатствами, и оттого, по примеру крестьян, запирают все золото в ларцы, где оно и ржавеет, или же (как разумно делают теперь некоторые из них) посылают свое золото в банки, в Лондон, Венецию или Амстердам. Вследствие всего этого, так как деньги дворян и крестьян скрыты, то они и не могут быть в обращении и не приносят стране никакой пользы! И хотя царю не раз советовали отменить рабство, пробудить и ободрить большинство своих подданных дарованием им некоторой умеренной свободы и тем доставить выгоду и себе, но, ввиду дикой натуры русских, а также того, что без принуждения их ни к чему не поведешь, он имел достаточные причины отвергать до сих пор эти советы и предложения...
Поездки многих молодых русских бояр, предпринимаемые с полными кошелями, но без надлежащего указания руководства, ни к чему иному не служат, как к заимствованию из Германии и других стран всего дурного лишь с приправой добра из чего, по возвращении в Россию, образуется такое смешение с русскими пороками, которое влечет вполне к духовной и телесной испорченности и с трудом дает место в России действительной добродетели и истинному страху Божию.
Иные русские, в свои заграничные поездки, за вежливость свою и заимствованное доброе обращение, приобрели себе любовь и уважение некоторых немцев, которые, основываясь на таких примерах, вывели заключение, что русский, вообще, почтенный и добропорядочный человек и что, следовательно, царь мог сделать своих подданных истинными людьми. Но послать хоть одного такого немца в Россию, и пусть он отыщет сказанных путешествовавших молодцев, которых там не одна тысяча, и затем спросить его: узнает ли он всех их? Он наверное скажет в ответ, что большая часть их (не говорю все) очень похожи на древние поэтические превращения, что они не только отбросили заимствованную в чужих странах вежливость и лишь заученными движениями тела (души они не воспитывают) выражают какую-то невыносимого рода дворскую любезность, но и вполне продолжают вести свой прежний образ жизни.
При всем том полагаю, что отдельные, по природе добрые, русские люди, оставаясь в Германии, могут очень хорошо воспитать себя и усовершенствоваться, и неоднократные примеры доказывают, что можно русского юношу, вследствие присущих почти всему русскому народу хитрости и смышлености, при хорошем воспитании и руководстве вне отечества, довести до такого же совершенства, как и детей других христианских народов. Те знатные русские, которые до сих пор проживают в Германии или возвратились уже домой и сделались известными своими способностями, разумностью и благонравным поведением, подтверждают это и служат укором своим одноземцам...
Русские жены и дочери содержатся очень уединенно и выходят только в церковь и к самым близким родственникам. Я видел много женщин поразительной красоты, но они не совсем ещё отвыкли от своих старых манер, потому что в отсутствие двора за этим нет строгого наблюдения. Знатные одеваются по-немецки, но поверх надевают свои старые одежды и в остальном держатся ещё старых порядков, например, в приветствии они по-прежнему низко кланяются головой до самой земли. Те русские женщины, которые побывши с мужьями своими за границей, возвратились домой в Москву, бросают здесь заимствованные ими в чужих странах обычаи, не желая, чтобы старики смеялись над ними. В Петербурге же, напротив того, по строгому приказу обычаи эти удерживаются.
... Пять лет назад было предположение, чтобы самых молоденьких и красивых русских девиц, по примеру их братьев и за счет родителей их, посылать на хлеба к кому-нибудь в Кёнигсберг, Берлин, Дрезден и в другие города для обучения иноземным нравам и языкам, равно и работам, необходимым для девицы. Но родители возражали, что эти юные дети не устоят перед иноземной галантностью и часть их может подвергнуться опасности, и тем отклонили исполнение этого предположения.
Христиан Фридрих Вебер
Брауншвейгский резидент
в Петербурге с 1714 по 1719 г.
Показание № 53
Строительные работы в Петербурге проводились "с крайним поспешением". Работников подгоняли офицеры, определенные на стройки, за ними надзирали солдаты. Солдаты стояли на карауле у ворот, не выпускали мастеровых людей с работы. Сложная система мелкого надзора и понукания, система принуждения, без которой казенные предприятия не могли нормально функционировать, вызывала стихийный протест мастеровых, выливавшийся в отдельные эксцессы.
Существовала установленная законом шкала штрафов за прогулы. В Канцелярии от строений за прогул одного дня из заработка рабочего человека вычитали сумму, равную трехдневному заработку. За штрафами следовали телесные наказания... Посещения работными и мастеровыми церкви вводилось правительством в обязательном порядке, и администрация предприятия следила за тем, чтобы рабочие люди исправно посещали церковь. В церкви мастеровым внушали, что они должны работать прилежно, не гневаться, почитать всех вышестоящих...
Положение казенных мастеровых определялось в первую очередь тем, что они были фактически прикреплены к заводу, выполняли обязательную пожизненную работу и были полностью подчинены начальству как в рабочее, так и в послерабочее время...
Весьма характерным представляется стремление заводской администрации полностью регламентировать досуг мастеровых. Как записано в "Проекте о должностях", мастеровые люди не имели права отлучаться из слободы, где они жили, ни в праздничные дни, ни вечером в рабочие дни. Запрещалось не только самим уходить со двора, но и принимать у себя постояльцев, "держать посторонних людей в своих домах, ниже ночевать пускать". Запрещалось пускать в слободу бродячих торговцев. В пределах слободы разрешалось лишь в урочные часы идти в кабак или шинок, принимать гостей или играть в карты. В неурочное время мастеровые люди были обязаны находиться на своем дворе... Они не были вольны в использовании своего жалования, не имели права продать или заложить свою личную вещь, купленную на жалованье. Каждую купленную вещь полагалось объявлять комиссару, "дабы он знал, что у кого платья есть нового и обувей". Регламентировалось даже количество водки, которое разрешалось выпить в день получения жалования...
Помимо гнета фабрикантов, мастеровые частных мануфактур в полной мере испытывали на себе полицейский гнет, особенно сильный в столице. Московские мастеровые, переведенные в Петербург на позументную фабрику, очень скоро познакомились с "обхождением санкт-петербургским". Однажды они запели песни на улице, за что были тотчас арестованы и биты кошками. Из-за отсутствия поручителей они долго не могли освободиться из полиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41