Хорошо?
Кивок.
— Мне придется тебя раздеть…
Замерла… Кивнула. Вот и ладушки.
Я включил в ванной свет и осмотрелся — ничего, сойдет, сейчас не до высот эстетики. Сполоснул ванну, пустил горячую воду. Вернулся на кухню, где, привалившись к холодильнику, сидела Марина.
Я перенес ее в ванну. Осторожно стащил с девушки перемазанные грязью джинсы и футболку, затем трусики — лифчик юная леди не носила принципиально, но сейчас мне было не до эротических фантазий. От кучки одежды на полу почему-то несло помойкой.
Марина сама забралась в ванну. Я присел на эмалированный бортик и стал аккуратно смывать с нее грязь, слезы и размазанную косметику…
Потом закутал девушку в огромное махровое полотенце, уложил ее на диван, сверху накинул плед с тиграми. Вскоре поспел чай…
Марина вроде бы окончательно успокоилась. Я сел рядом на краешек дивана, обхватил ее ладонь своими руками.
— Котенок, теперь, если можешь, расскажи, что с тобой случилось?
* * *
Пару недель назад на улицах появились афиши, извещавшие, что в городе пройдут «эксклюзивные четырехдневные гастроли» легендарных рок-звезд с Британских островов «Боди Джи». Радовать слушателей они собирались в двух престижных ночных клубах на Невском проспекте: «Лаки чен» и «Голден боллс».
И «Счастливого китайца» и «Золотые шары» — именно так переводились на русский названия этих заведений — «держали» колоритные и небезызвестные в самых различных кругах братья — Станислав и Виктор Карпенко. Клубы были не из дешевых Я, к примеру, ни в том, ни в другом ни разу не был. Хотя, говорят, там было на что посмотреть: концерты звезд, раскрученные ди-джеи в качестве ведущих дискотек, полуобнаженные официантки, стриптиз, «марки» ЛСД, коксовые «дорожки» и золотая молодежь с малопонятными источниками дохода…
Билеты на «Боди Джи» стоили дорого — самые дешевые шли по полсотни долларов, самые дорогие — для VIP-ов тянули под тысячу «зеленых». Удивительно, но билеты смели за несколько дней. Ажиотаж подогревало и то, что выступлений должно было быть всего лишь четыре — по два в каждом из заведений.
Перед началом первого выступления заезжих звезд в «Лаки чене» собрали десятка два журналистов из «музыкальной» тусовки. Осветить, так сказать, предстоящие звездные выступления в нужном ключе. В этих двух десятках оказалась и Марина.
Несмотря на почти что ангельскую внешность, Марина была неплохим журналистом и — главное — хорошо разбиралась в мире рок-музыки. У нее возникли сомнения в том, что в клубах братьев Карпенко будут выступать настоящие «Боди Джи» (музыканты этой группы вообще гастролировали очень редко, а если и давали концерты, то не в ночных клубах). Поговорив с парой продюсерских фирм, занимавшихся организацией гастролей иностранных исполнителей, и сделав звонок в Великобританию, Марина пришла к выводу, что в Петербург приехали не сами «Боди Джи», а их двойники.
Марина поделилась своим открытием с несколькими коллегами. В итоге на следующий после пресс-конференции день братья Карпенко с удивлением обнаружили в ворохе восторженных публикаций о предстоящих гастролях несколько заметок, в которых с той или иной степенью уверенности говорилось, что выступления «Боди Джи» в петербургских ночных клубах — не более чем мошенничество и афера.
Таких «гнусных поклепов» на братьев Карпенко оказалось четыре (включая и Маринину статью в «Телескоке»). Братья сочли себя оскорбленными, к тому же часть поклонников «Боди Джи» уже требовали вернуть обратно деньги за билеты (были и такие, кто пытался «забить» братьям «стрелку», чтобы разобраться «по понятиям» и получить «ответку за базар»).
В общем, вышел скандал. Гастроли пришлось отменить. А тщательно лелеемый братьями образ коммерсантов новой формации дал трещину.
На следующие сутки после выхода статей Карпенко решили разобраться с журналистами. С Мариной особо не церемонились. На подходе к редакции «Телескока» путь ей преградили два мордоворота, посадили в вишневую «девятку». Правда, эта операция не обошлась без сюрпризов: одному из амбалов Марина ногтями расцарапала ухо, второму отодрала лацкан его пиджака «от Версаче» (видимо, «Версаче» был поддельным). Мордовороты тоже не церемонились: один из них заехал журналистке в ухо.
Машина доставила Марину во двор «Лаки чена», и через несколько минут она предстала перед хозяевами клуба.
Как я уже говорил, в последние несколько лет оба Карпенко: и старший Виктор, и младший Станислав — тщательно работали над своим образом «интеллигентных петербургских коммерсантов новой волны, не чуждых политике, здоровому либерализму, исконной петербургской культуре». Они действительно старались, чтобы память об их делах в период «первоначального накопления капитала» стерлась как можно скорее. И во многом это им удавалось.
Наверное, со стороны это выглядело потешно: благоухающие изысканным парфюмом господа в стильных, дорогих костюмах орали и брызгали слюной, как подзаборные «синяки», промышляющие сбором пустых бутылок. Но Марине было не до смеха. «Сучка» и «соска вшивая» были самыми ласковыми эпитетами, которыми ее наградили. Претензии Карпенко сводились к тому, что из-за «пустозвонства» Марины и ее «недотраханных дружков» братья попали на крупные бабки («Тебе, соска вшивая, такие деньги и не снились…»).
— Мы вас, щелкоперов, на счетчик поставим! Вы нам по гроб жизни за свои писульку башли отстегивать будете!
Руганью дело не ограничилось. Младший Карпенко схватил Марину за шею и долго тряс. Затем отпустил несколько оплеух (браслет его часов и оставил царапину на Марининой щеке).
— Квартира у тебя есть? Не будет у тебя квартиры, — кричали Марине. — На помойку отправишься к бомжам… — Эта идея неожиданно вдохновила братьев, — Сейчас и видок тебе сделаем, для помойки в самый раз!
Пока охранники братьев держали Марину, Станислав вооружившись ножницами, защелкал ими по кудрям журналистки.
Наконец он посчитал работу законченной, и охранники получили от своих хозяев указание отправить «говнючку» на помойку.
Выполнили амбалы приказание буквально. Марину выволокли на задний двор «Лаки чена», откинули крышку помоечного бака и сунули девушку внутрь. Да сверху еще и крышкой закрыли…
К концу рассказа Маришку совсем сморило. Она отключилась.
* * *
Интересно, подумал я, только Марина попала под горячую руку Карпенко или еще кто-нибудь из наших коллег «понюхал помойки»? Впрочем, всем этим у меня будет время заняться утром. Сейчас меня ждали более насущные дела: стирка измазанных брюк и футболки Марины…
Утром Марина выглядела неважно. Но все равно очаровательно.
— Я всю ночь думал, — сказал я, — на твоем месте я бы пошел в РУБОП и написал на обоих Карпенко заявление.
— Нет. Я боюсь!
Тогда я попытался выяснить, с кем еще из ее коллег братья могли провести воспитательные мероприятия, но она наотрез отказалась говорить со мной на эту тему.
Еще чуть-чуть, и истерики было бы не избежать. Я не стал настаивать. В конце концов, и сам могу все выяснить.
Маринина одежда уже высохла.
— Одевайся, я отвезу тебя домой… Все будет хорошо, — попытался успокоить ее я.
Мы расстались возле дверей ее квартиры на Петроградской. Я пообещал позвонить ей вечером.
— Посиди некоторое время дома, на работе не появляйся, — попросил Марину я напоследок. — Ты же можешь заболеть на пару дней?
* * *
Теперь предстояло заняться кое-какими изысканиями. Я отправился в контору. Была суббота. Но многие коллеги появлялись в агентстве и по выходным: кто поработать, а кто и отдохнуть. Восьмеренко, например, обычно общался с кем-то по казенному интернету. А Спозаранник опять кого-то допрашивал с пристрастием в своем кабинете с решетками на окне — из-за двери слышались приглушенные мужские рыдания.
Мне повезло. Агеева оказалась в агентстве/Ее, как всегда, загрузил срочным заказом Обнорский.
— Марина Борисовна, вы не дадите мне посмотреть, что у нас есть на обоих Карпенко? Очень надо. Все, что есть, включая свежий скандал с «Боди Джи».
Агеева посопротивлялась для вида, но затем смирилась и выдала мне толстую папку распечаток и газетных вырезок. Раскурив трубку, я зашелестел бумагами.
Минут через двадцать передо мной лежал список тех журналистов, кого могли пригласить для вправления мозгов к братьям Карпенко. Он был невелик. Кроме Марины Ясинской в нем оказались Алик За-борин из «МК в Питере», Витя Кожевников из питерской «Комсомолки» и Толик Мартов из «Смены». На выходных я имел шанс разыскать только Забори-на, домашних координат других у меня не было.
Потом я стал изучать досье на братьев Карпенко. Оно было толстым.
Разница в возрасте у братьев была десять лет. Карпенко владели сетью кафе, ресторанов, ночных клубов, казино и дискотек. Им принадлежало несколько журналов и газет (в основном бульварных). Кроме того, Карпенко были акционерами нескольких крупных компаний, занимающихся фармацевтикой, нефтебизнесом и грузовыми перевозками. Оба брата в разное время становились депутатами городского парламента, а старший даже просидел один срок в Госдуме, но последние выборы проиграл.
Ходили слухи и о нелегальном бизнесе братьев. Известно было, что оба они входили в ближний крут одного из крупнейших городских авторитетов Михаила Ломакина (он же — Лом). Против братьев дважды возбуждались уголовные дела: за мошенничество и хищение. Они даже провели некоторое время за решеткой, но затем дело благополучно развалилось. Правда, в РУБОПе интерес к Карпенко не потеряли и только и ждали, когда они на чем-нибудь проколются. Но даже РУБОПу подступиться к влиятельным братьям было трудно.
Видимо, чувствуя свою безнаказанность, рассуждал я, Карпенко и обнаглели — история с Мариной тому подтверждение.
Изучив бумаги, я понял, что «гарнира», как любит говорить шеф, у меня уже более чем достаточно, а вот «мяса» в этой истории следовало добавить (рассказ Маришки требовалось дополнить еще чьими-нибудь показаниями).
Записная книжка у меня в жутком беспорядке. Я раза три перелистал ее от корки до корки, прежде чем отыскал домашний телефон Алика Заборина. Позвонил. На том конце ответили после девятого гудка — мужской голос.
— Привет, Алик, Соболин беспокоит. Не забыл еще такого?
Мы обменялись еще парой ничего не значащих фраз, прежде чем я решил взять быка за рога и предложил Заборину пересечься со мной где-нибудь в центре.
— Да нет, ты знаешь, я тут последние дни все больше дома сижу (Опа! Вот оно!..), — ответил Заборин. — А что за интерес у тебя ко мне?
— Хочу побеседовать о последствиях одной твоей публикации. Про гастроли «Боди Джи»…
— Уже знаешь? — голос моего собеседника поскучнел. — Черт с тобой, приезжай. Только пива купи. И рыбки захвати…
Он продиктовал адрес. Ехать предстояло на юго-запад.
Через час тридцать пять минут я звонил в дверь квартиры Заборина на третьем этаже девятиэтажного дома на Маршала Жукова. Когда он открыл мне дверь, я присвистнул. Видок у него был еще тот. На месте левого глаза фиолетовая с отливом опухоль.
— Ну, чего вылупился? Битого журналиста не видал? Не стой столбом, Соболин, входи. Любуйся последствиями столкновения неподкупной журналистики с кровавой мафией.
Заборин посторонился, пропуская меня в квартиру.
— На лицо смотреть неприятно, но болит меньше. Хуже всего — ребра, дышать тяжело… — Заборин отобрал у меня бутылки с пивом. — Да не сиди пнем, сгоняй на кухню, там возле мойки бокалы какие-то есть.
Стаканы оказались не первой свежести, но я их сполоснул под краном…
— Ну, Алик, — перешел я к делу, когда две бутылки пива практически опустели, — я так понимаю, у тебя есть к братьям Карпенко небольшой счет. Думаю, мы в состоянии его предъявить к оплате.
— Вы там у Обнорского своего всей конторой крышей поехали?
— У меня к братьям есть свой счет, — сказал я и рассказал ему все (или почти все) про историю с Мариной Ясинской.
Заборин вздохнул, поморщился от слишком глубокого вздоха и тоже рассказал мне все, что посчитал нужным.
Заборина не отлавливали по дороге в редакцию. Ему просто позвонили по телефону. Позвонил знакомый — «коллега по журналистскому цеху» — и пригласил попить пивка в «Лаки чен».
Но бедному Алику даже пива попить не дали. Едва он вошел в клуб, как к нему подошли два амбала и попросили пройти к руководству клуба. Заборин не сопротивлялся — все равно бесполезно.
Оказавшись перед Карпенками, Заборин на свою беду начал хорохориться. Тогда братья приказали своим мордоворотам оттащить его куда-нибудь, где никто не услышит, и поработать над ним. Охранники приказание исполнили, увели Заборина в небольшой спортзал, скрывавшийся, как выяснилось, в глубинах «Лаки чена», и минут сорок отрабатывали на нем приемы восточных единоборств, используя Алика в качестве говорящей макивары.
До дома он еле добрался — мало того что все тело болело, так еще и в машину никто сажать не хотел. К тому же бумажник его остался в клубе.
— Ты представь, Соболин, там же не только деньги были, там моя кредитная карточка была — нам из Москвы на нее зарплату перечисляют.
Я не представил. У меня у самого никогда никаких кредитных карточек не было.
— Что делать собираешься? — поинтересовался я.
Заборин пожал плечами:
— Прижать бы как-нибудь негодяев… Да только что с ними сделаешь?..
— Можно в РУБОП пойти, ими там давно занимаются.
— Думаешь, поможет? С их-то связями и депутатской неприкосновенностью?
— Старший-то мимо неприкосновенности пролетел на последних выборах, как веник над Парижем…
— Ты всерьез дурак или прикидываешься? — Алик замахал на меня руками.
Пришла моя очередь пожимать плечами.
Я поинтересовался, как отыскать двух оставшихся журналистов, нехорошо написавших о Карпенко.
Заборин не знал — посоветовал звонить в понедельник в редакции.
* * *
Субботний день катился к вечеру. Я нашел ближайшую телефонную будку и позвонил Марине.
— Я соскучился… Не говори ничего, скоро приеду.
Желтые розы я купил у входа на «Ленинский проспект» — у «Петроградской» вышло бы раза в полтора дороже. А неподалеку от ее дома заскочил в кондитерскую и купил несколько пирожных. Выглядела Ясинская уже получше, но все равно неважно. Я понял, что эту ночь мы вряд ли проведем вместе. Кофе мы тем не менее выпили и пирожные съели.
— Не бойся, котенок, — я чмокнул ее в лоб, уходя, — мы их еще прищучим. Я позвоню тебе завтра.
Делать до наступления ночи было совершенно нечего. Пешком я прошел по Каменноостровскому проспекту. Оставил позади Австрийскую площадь (мне она всегда напоминала площадь Звезды из «Трех толстяков»). В бывшей столовой, где когда-то я пил маленький двойной за двадцать шесть копеек в перерывах между съемками «Афганского излома», теперь находился китайский ресторан. На пляже перед Петропавловкой уселся прямо на песок, выбрав местечко почище. Пришло настроение раскурить трубку. Достал ее из кармана жилетки и стал набивать табаком.
До двадцати пяти лет я не курил и нос воротил от табака. А потом Света Завгородняя подарила мне на день рождения трубку и пачку табака. Этакий отдарок — за год до этого я привез нашей супермодели по ее собственному заказу из Стокгольма длинный мундштук для папирос. Подарили — надо пользоваться. После первой в жизни выкуренной трубки минут на десять я поплыл. А потом ничего, привык, даже стал находить удовольствие в процессе курения.
Я и забыл, когда последний раз сидел вот так, просто глазея на окружающее, позволяя мыслям течь, как заблагорассудится, перескакивая с предмета на предмет. Когда буду богатым — куплю себе островок в шхерах рядом со Стокгольмом, буду сидеть, курить трубку, глядеть на волны и проплывающие мимо пароходы…
* * *
Спал я крепко и допоздна. Высыпался с запасом на всю следующую неделю. Хотя ни разу мне этого запаса даже до среды не хватало. В воскресенье я тоже не поехал к Анюте и Антошке на дачу — скинул жене сообщение на пейджер, что замучили до головной боли неотложные дела.
Насчет головной боли это я, конечно, приврал. Но дел у меня и вправду было немало. Для того чтобы выяснить координаты Кожевникова, пришлось опять отправиться на работу и залезть в одну хитрую компьютерную базу. Я — не хакер, но некоторые кнопки на компьютере нажимать умею. Из всех данных Виктора Кожевникова, журналиста «Комсомолки», я знал лишь имя, фамилию и примерный возраст: двадцать семь — тридцать лет — не густо, но под эти характеристики подошли только двое из всех обнаруженных мной Кожевниковых. Я выписал их адреса и домашние телефоны и засел за телефон. По первому никто не отвечал. Я стал пытать удачу второй раз. И она мне улыбнулась. Трубку на том конце подняла женщина.
— Добрый день, простите, ради Бога, могу ли я поговорить с журналистом «Комсомолки» Виктором Кожевниковым?
1 2 3 4 5 6
Кивок.
— Мне придется тебя раздеть…
Замерла… Кивнула. Вот и ладушки.
Я включил в ванной свет и осмотрелся — ничего, сойдет, сейчас не до высот эстетики. Сполоснул ванну, пустил горячую воду. Вернулся на кухню, где, привалившись к холодильнику, сидела Марина.
Я перенес ее в ванну. Осторожно стащил с девушки перемазанные грязью джинсы и футболку, затем трусики — лифчик юная леди не носила принципиально, но сейчас мне было не до эротических фантазий. От кучки одежды на полу почему-то несло помойкой.
Марина сама забралась в ванну. Я присел на эмалированный бортик и стал аккуратно смывать с нее грязь, слезы и размазанную косметику…
Потом закутал девушку в огромное махровое полотенце, уложил ее на диван, сверху накинул плед с тиграми. Вскоре поспел чай…
Марина вроде бы окончательно успокоилась. Я сел рядом на краешек дивана, обхватил ее ладонь своими руками.
— Котенок, теперь, если можешь, расскажи, что с тобой случилось?
* * *
Пару недель назад на улицах появились афиши, извещавшие, что в городе пройдут «эксклюзивные четырехдневные гастроли» легендарных рок-звезд с Британских островов «Боди Джи». Радовать слушателей они собирались в двух престижных ночных клубах на Невском проспекте: «Лаки чен» и «Голден боллс».
И «Счастливого китайца» и «Золотые шары» — именно так переводились на русский названия этих заведений — «держали» колоритные и небезызвестные в самых различных кругах братья — Станислав и Виктор Карпенко. Клубы были не из дешевых Я, к примеру, ни в том, ни в другом ни разу не был. Хотя, говорят, там было на что посмотреть: концерты звезд, раскрученные ди-джеи в качестве ведущих дискотек, полуобнаженные официантки, стриптиз, «марки» ЛСД, коксовые «дорожки» и золотая молодежь с малопонятными источниками дохода…
Билеты на «Боди Джи» стоили дорого — самые дешевые шли по полсотни долларов, самые дорогие — для VIP-ов тянули под тысячу «зеленых». Удивительно, но билеты смели за несколько дней. Ажиотаж подогревало и то, что выступлений должно было быть всего лишь четыре — по два в каждом из заведений.
Перед началом первого выступления заезжих звезд в «Лаки чене» собрали десятка два журналистов из «музыкальной» тусовки. Осветить, так сказать, предстоящие звездные выступления в нужном ключе. В этих двух десятках оказалась и Марина.
Несмотря на почти что ангельскую внешность, Марина была неплохим журналистом и — главное — хорошо разбиралась в мире рок-музыки. У нее возникли сомнения в том, что в клубах братьев Карпенко будут выступать настоящие «Боди Джи» (музыканты этой группы вообще гастролировали очень редко, а если и давали концерты, то не в ночных клубах). Поговорив с парой продюсерских фирм, занимавшихся организацией гастролей иностранных исполнителей, и сделав звонок в Великобританию, Марина пришла к выводу, что в Петербург приехали не сами «Боди Джи», а их двойники.
Марина поделилась своим открытием с несколькими коллегами. В итоге на следующий после пресс-конференции день братья Карпенко с удивлением обнаружили в ворохе восторженных публикаций о предстоящих гастролях несколько заметок, в которых с той или иной степенью уверенности говорилось, что выступления «Боди Джи» в петербургских ночных клубах — не более чем мошенничество и афера.
Таких «гнусных поклепов» на братьев Карпенко оказалось четыре (включая и Маринину статью в «Телескоке»). Братья сочли себя оскорбленными, к тому же часть поклонников «Боди Джи» уже требовали вернуть обратно деньги за билеты (были и такие, кто пытался «забить» братьям «стрелку», чтобы разобраться «по понятиям» и получить «ответку за базар»).
В общем, вышел скандал. Гастроли пришлось отменить. А тщательно лелеемый братьями образ коммерсантов новой формации дал трещину.
На следующие сутки после выхода статей Карпенко решили разобраться с журналистами. С Мариной особо не церемонились. На подходе к редакции «Телескока» путь ей преградили два мордоворота, посадили в вишневую «девятку». Правда, эта операция не обошлась без сюрпризов: одному из амбалов Марина ногтями расцарапала ухо, второму отодрала лацкан его пиджака «от Версаче» (видимо, «Версаче» был поддельным). Мордовороты тоже не церемонились: один из них заехал журналистке в ухо.
Машина доставила Марину во двор «Лаки чена», и через несколько минут она предстала перед хозяевами клуба.
Как я уже говорил, в последние несколько лет оба Карпенко: и старший Виктор, и младший Станислав — тщательно работали над своим образом «интеллигентных петербургских коммерсантов новой волны, не чуждых политике, здоровому либерализму, исконной петербургской культуре». Они действительно старались, чтобы память об их делах в период «первоначального накопления капитала» стерлась как можно скорее. И во многом это им удавалось.
Наверное, со стороны это выглядело потешно: благоухающие изысканным парфюмом господа в стильных, дорогих костюмах орали и брызгали слюной, как подзаборные «синяки», промышляющие сбором пустых бутылок. Но Марине было не до смеха. «Сучка» и «соска вшивая» были самыми ласковыми эпитетами, которыми ее наградили. Претензии Карпенко сводились к тому, что из-за «пустозвонства» Марины и ее «недотраханных дружков» братья попали на крупные бабки («Тебе, соска вшивая, такие деньги и не снились…»).
— Мы вас, щелкоперов, на счетчик поставим! Вы нам по гроб жизни за свои писульку башли отстегивать будете!
Руганью дело не ограничилось. Младший Карпенко схватил Марину за шею и долго тряс. Затем отпустил несколько оплеух (браслет его часов и оставил царапину на Марининой щеке).
— Квартира у тебя есть? Не будет у тебя квартиры, — кричали Марине. — На помойку отправишься к бомжам… — Эта идея неожиданно вдохновила братьев, — Сейчас и видок тебе сделаем, для помойки в самый раз!
Пока охранники братьев держали Марину, Станислав вооружившись ножницами, защелкал ими по кудрям журналистки.
Наконец он посчитал работу законченной, и охранники получили от своих хозяев указание отправить «говнючку» на помойку.
Выполнили амбалы приказание буквально. Марину выволокли на задний двор «Лаки чена», откинули крышку помоечного бака и сунули девушку внутрь. Да сверху еще и крышкой закрыли…
К концу рассказа Маришку совсем сморило. Она отключилась.
* * *
Интересно, подумал я, только Марина попала под горячую руку Карпенко или еще кто-нибудь из наших коллег «понюхал помойки»? Впрочем, всем этим у меня будет время заняться утром. Сейчас меня ждали более насущные дела: стирка измазанных брюк и футболки Марины…
Утром Марина выглядела неважно. Но все равно очаровательно.
— Я всю ночь думал, — сказал я, — на твоем месте я бы пошел в РУБОП и написал на обоих Карпенко заявление.
— Нет. Я боюсь!
Тогда я попытался выяснить, с кем еще из ее коллег братья могли провести воспитательные мероприятия, но она наотрез отказалась говорить со мной на эту тему.
Еще чуть-чуть, и истерики было бы не избежать. Я не стал настаивать. В конце концов, и сам могу все выяснить.
Маринина одежда уже высохла.
— Одевайся, я отвезу тебя домой… Все будет хорошо, — попытался успокоить ее я.
Мы расстались возле дверей ее квартиры на Петроградской. Я пообещал позвонить ей вечером.
— Посиди некоторое время дома, на работе не появляйся, — попросил Марину я напоследок. — Ты же можешь заболеть на пару дней?
* * *
Теперь предстояло заняться кое-какими изысканиями. Я отправился в контору. Была суббота. Но многие коллеги появлялись в агентстве и по выходным: кто поработать, а кто и отдохнуть. Восьмеренко, например, обычно общался с кем-то по казенному интернету. А Спозаранник опять кого-то допрашивал с пристрастием в своем кабинете с решетками на окне — из-за двери слышались приглушенные мужские рыдания.
Мне повезло. Агеева оказалась в агентстве/Ее, как всегда, загрузил срочным заказом Обнорский.
— Марина Борисовна, вы не дадите мне посмотреть, что у нас есть на обоих Карпенко? Очень надо. Все, что есть, включая свежий скандал с «Боди Джи».
Агеева посопротивлялась для вида, но затем смирилась и выдала мне толстую папку распечаток и газетных вырезок. Раскурив трубку, я зашелестел бумагами.
Минут через двадцать передо мной лежал список тех журналистов, кого могли пригласить для вправления мозгов к братьям Карпенко. Он был невелик. Кроме Марины Ясинской в нем оказались Алик За-борин из «МК в Питере», Витя Кожевников из питерской «Комсомолки» и Толик Мартов из «Смены». На выходных я имел шанс разыскать только Забори-на, домашних координат других у меня не было.
Потом я стал изучать досье на братьев Карпенко. Оно было толстым.
Разница в возрасте у братьев была десять лет. Карпенко владели сетью кафе, ресторанов, ночных клубов, казино и дискотек. Им принадлежало несколько журналов и газет (в основном бульварных). Кроме того, Карпенко были акционерами нескольких крупных компаний, занимающихся фармацевтикой, нефтебизнесом и грузовыми перевозками. Оба брата в разное время становились депутатами городского парламента, а старший даже просидел один срок в Госдуме, но последние выборы проиграл.
Ходили слухи и о нелегальном бизнесе братьев. Известно было, что оба они входили в ближний крут одного из крупнейших городских авторитетов Михаила Ломакина (он же — Лом). Против братьев дважды возбуждались уголовные дела: за мошенничество и хищение. Они даже провели некоторое время за решеткой, но затем дело благополучно развалилось. Правда, в РУБОПе интерес к Карпенко не потеряли и только и ждали, когда они на чем-нибудь проколются. Но даже РУБОПу подступиться к влиятельным братьям было трудно.
Видимо, чувствуя свою безнаказанность, рассуждал я, Карпенко и обнаглели — история с Мариной тому подтверждение.
Изучив бумаги, я понял, что «гарнира», как любит говорить шеф, у меня уже более чем достаточно, а вот «мяса» в этой истории следовало добавить (рассказ Маришки требовалось дополнить еще чьими-нибудь показаниями).
Записная книжка у меня в жутком беспорядке. Я раза три перелистал ее от корки до корки, прежде чем отыскал домашний телефон Алика Заборина. Позвонил. На том конце ответили после девятого гудка — мужской голос.
— Привет, Алик, Соболин беспокоит. Не забыл еще такого?
Мы обменялись еще парой ничего не значащих фраз, прежде чем я решил взять быка за рога и предложил Заборину пересечься со мной где-нибудь в центре.
— Да нет, ты знаешь, я тут последние дни все больше дома сижу (Опа! Вот оно!..), — ответил Заборин. — А что за интерес у тебя ко мне?
— Хочу побеседовать о последствиях одной твоей публикации. Про гастроли «Боди Джи»…
— Уже знаешь? — голос моего собеседника поскучнел. — Черт с тобой, приезжай. Только пива купи. И рыбки захвати…
Он продиктовал адрес. Ехать предстояло на юго-запад.
Через час тридцать пять минут я звонил в дверь квартиры Заборина на третьем этаже девятиэтажного дома на Маршала Жукова. Когда он открыл мне дверь, я присвистнул. Видок у него был еще тот. На месте левого глаза фиолетовая с отливом опухоль.
— Ну, чего вылупился? Битого журналиста не видал? Не стой столбом, Соболин, входи. Любуйся последствиями столкновения неподкупной журналистики с кровавой мафией.
Заборин посторонился, пропуская меня в квартиру.
— На лицо смотреть неприятно, но болит меньше. Хуже всего — ребра, дышать тяжело… — Заборин отобрал у меня бутылки с пивом. — Да не сиди пнем, сгоняй на кухню, там возле мойки бокалы какие-то есть.
Стаканы оказались не первой свежести, но я их сполоснул под краном…
— Ну, Алик, — перешел я к делу, когда две бутылки пива практически опустели, — я так понимаю, у тебя есть к братьям Карпенко небольшой счет. Думаю, мы в состоянии его предъявить к оплате.
— Вы там у Обнорского своего всей конторой крышей поехали?
— У меня к братьям есть свой счет, — сказал я и рассказал ему все (или почти все) про историю с Мариной Ясинской.
Заборин вздохнул, поморщился от слишком глубокого вздоха и тоже рассказал мне все, что посчитал нужным.
Заборина не отлавливали по дороге в редакцию. Ему просто позвонили по телефону. Позвонил знакомый — «коллега по журналистскому цеху» — и пригласил попить пивка в «Лаки чен».
Но бедному Алику даже пива попить не дали. Едва он вошел в клуб, как к нему подошли два амбала и попросили пройти к руководству клуба. Заборин не сопротивлялся — все равно бесполезно.
Оказавшись перед Карпенками, Заборин на свою беду начал хорохориться. Тогда братья приказали своим мордоворотам оттащить его куда-нибудь, где никто не услышит, и поработать над ним. Охранники приказание исполнили, увели Заборина в небольшой спортзал, скрывавшийся, как выяснилось, в глубинах «Лаки чена», и минут сорок отрабатывали на нем приемы восточных единоборств, используя Алика в качестве говорящей макивары.
До дома он еле добрался — мало того что все тело болело, так еще и в машину никто сажать не хотел. К тому же бумажник его остался в клубе.
— Ты представь, Соболин, там же не только деньги были, там моя кредитная карточка была — нам из Москвы на нее зарплату перечисляют.
Я не представил. У меня у самого никогда никаких кредитных карточек не было.
— Что делать собираешься? — поинтересовался я.
Заборин пожал плечами:
— Прижать бы как-нибудь негодяев… Да только что с ними сделаешь?..
— Можно в РУБОП пойти, ими там давно занимаются.
— Думаешь, поможет? С их-то связями и депутатской неприкосновенностью?
— Старший-то мимо неприкосновенности пролетел на последних выборах, как веник над Парижем…
— Ты всерьез дурак или прикидываешься? — Алик замахал на меня руками.
Пришла моя очередь пожимать плечами.
Я поинтересовался, как отыскать двух оставшихся журналистов, нехорошо написавших о Карпенко.
Заборин не знал — посоветовал звонить в понедельник в редакции.
* * *
Субботний день катился к вечеру. Я нашел ближайшую телефонную будку и позвонил Марине.
— Я соскучился… Не говори ничего, скоро приеду.
Желтые розы я купил у входа на «Ленинский проспект» — у «Петроградской» вышло бы раза в полтора дороже. А неподалеку от ее дома заскочил в кондитерскую и купил несколько пирожных. Выглядела Ясинская уже получше, но все равно неважно. Я понял, что эту ночь мы вряд ли проведем вместе. Кофе мы тем не менее выпили и пирожные съели.
— Не бойся, котенок, — я чмокнул ее в лоб, уходя, — мы их еще прищучим. Я позвоню тебе завтра.
Делать до наступления ночи было совершенно нечего. Пешком я прошел по Каменноостровскому проспекту. Оставил позади Австрийскую площадь (мне она всегда напоминала площадь Звезды из «Трех толстяков»). В бывшей столовой, где когда-то я пил маленький двойной за двадцать шесть копеек в перерывах между съемками «Афганского излома», теперь находился китайский ресторан. На пляже перед Петропавловкой уселся прямо на песок, выбрав местечко почище. Пришло настроение раскурить трубку. Достал ее из кармана жилетки и стал набивать табаком.
До двадцати пяти лет я не курил и нос воротил от табака. А потом Света Завгородняя подарила мне на день рождения трубку и пачку табака. Этакий отдарок — за год до этого я привез нашей супермодели по ее собственному заказу из Стокгольма длинный мундштук для папирос. Подарили — надо пользоваться. После первой в жизни выкуренной трубки минут на десять я поплыл. А потом ничего, привык, даже стал находить удовольствие в процессе курения.
Я и забыл, когда последний раз сидел вот так, просто глазея на окружающее, позволяя мыслям течь, как заблагорассудится, перескакивая с предмета на предмет. Когда буду богатым — куплю себе островок в шхерах рядом со Стокгольмом, буду сидеть, курить трубку, глядеть на волны и проплывающие мимо пароходы…
* * *
Спал я крепко и допоздна. Высыпался с запасом на всю следующую неделю. Хотя ни разу мне этого запаса даже до среды не хватало. В воскресенье я тоже не поехал к Анюте и Антошке на дачу — скинул жене сообщение на пейджер, что замучили до головной боли неотложные дела.
Насчет головной боли это я, конечно, приврал. Но дел у меня и вправду было немало. Для того чтобы выяснить координаты Кожевникова, пришлось опять отправиться на работу и залезть в одну хитрую компьютерную базу. Я — не хакер, но некоторые кнопки на компьютере нажимать умею. Из всех данных Виктора Кожевникова, журналиста «Комсомолки», я знал лишь имя, фамилию и примерный возраст: двадцать семь — тридцать лет — не густо, но под эти характеристики подошли только двое из всех обнаруженных мной Кожевниковых. Я выписал их адреса и домашние телефоны и засел за телефон. По первому никто не отвечал. Я стал пытать удачу второй раз. И она мне улыбнулась. Трубку на том конце подняла женщина.
— Добрый день, простите, ради Бога, могу ли я поговорить с журналистом «Комсомолки» Виктором Кожевниковым?
1 2 3 4 5 6