– Какое у нас вино в этом году! – кричал Этторе, как будто командовал целой армией. – Вино, амичи! – Он пощелкал языком, завращал глазами и зачмокал: – Красное, как бычья кровь! Мама Джулия (это была жена Лапарези, толстая женщина, каждый год жизни которой оставил глубокий след на ее лице) уже печет огромную пиццу! Какая радость! Какая радость!
Вечером к Лапарези пришел священник дон Эмилио. Боб и Чокки уже выставили себя на обозрение всей деревне и одарили деньгами детей. Взрослые были слишком горды, чтобы брать их, не заработав, они не были попрошайками.
– И это тоже нужно учитывать, – сказал Чокки Бобу. – Солнце развило в их мозгу больше всего один центр – гордость. Чтобы жить, эти люди могли бы красть, убивать, жечь, но только не просить милостыню. Даже за десять тысяч лир ни одна из этих девчонок не ляжет к тебе в постель. Если она это сделает, то бесплатно, из любви, всем сердцем. И это таит в себе большую опасность. Здесь не знают флирта – только честь и гордость. Так что будь осторожен, Боб, зашей себе ширинку суровыми нитками!
Дон Эмилио съел кусок гигантской пиццы, выпил, как воды, густого темно-красного вина и сообщил, что Божий дом в Меццане не благословение Господа, а оскорбление христианства.
– Тысячу марок необходимо, чтобы отремонтировать его во славу Господа, – сказал он. Когда вопль Этторио оповестил всю деревню, дон Эмилио быстро перевел лиры в марки и подсчитал, какие крохи со стола богатых нужны его церкви. Тысячи марок ему бы хватило. Сто восемьдесят тысяч лир – немыслимая сумма для Меццаны! И всего лишь пылинка в кармане богача.
– Выложим эти деньги, – заметил Чокки небрежно Бобу. – Дадим ему тысячу марок, и когда мы будем вывозить свой товар, он спрячется за алтарем, закроет глаза и зажмет руками уши. Если нужно для дела, я построю ему новую колокольню… – Чокки доброжелательно улыбнулся дону Эмилио, не понимавшему по-немецки, сунул руку в нагрудный карман и отсчитал десять купюр по сто марок на грубо обструганный стол Этторе. – Мы даже всевышнего подкупим, – сказал он при этом.
– Самая грандиозная идея, с какой я когда-либо имел дело. – Боб Баррайс скривил свое красивое лицо. Его взгляд скользнул по жадно загоревшимся глазам бургомистра Лапарези, по дону Эмилио, который сначала немного пожеманился, а потом точно рассчитанным движением крупье сгреб банкноты; по маме Джулии, которая облизала жирные губы, наступила под столом Этторе на ногу, напомнив ему тем самым, что и Лапарези принимают немецкие марки.
Этторе вздохнул, полез рукой под стол, почесал свою ногу и уставился на остатки своей пиццы.
– Урожай был плохой, – простонал он. – Что за лето, амичи, что за лето! Стоило высунуть зад из дверей, моментально получалась жареная ветчина! У кур были опалены все перья. Козы давали кипящее молоко. Дурное лето. Зимой голодали и жрали сено, как скотина…
– Положение может измениться, – сказал Чокки многозначительно. – Но вино хорошее, Этторе…
В десять вечера дон Эмилио ушел, чтобы звонить в колокола. Это были два жалких пронзительных колокольчика, но не звук возносит хвалу Господу, а убеждения того, кто тянет за веревку. Этторе придвинулся поближе к Чокки и Бобу, после того как мама Джулия оставила мужчин одних и где-то возле дома гремела посудой.
– Ты сделал намек, Соччи, – начал зондировать почву Этторе. – Нищета Меццаны съедает мое сердце. Я могу показать тебе детей, которые еще ни разу не видели куска мяса, не ели поленты, не знают рыбы…
– Меня интересуют не дети, Этторе, а старые, больные, немощные… короче те, которые вскоре могут умереть. – Чокки положил триста марок на стол. Этторе громко икнул – он понимал, что деньги для него, но не мог сообразить, что он за них должен сделать. Перед домом послышались голоса – посланники семей Меццаны справлялись у мамы Джулии, как чувствуют себя гости из Германии. Сыты ли они и, главное, в хорошем ли настроении? В деревне сразу заметили, что дон Эмилио сегодня звонил в колокола дольше обычного.
– Больные? – переспросил Этторио и вытер влажные от вина губы тыльной стороной ладони. – Ага, больные! Но почему, Соччи?
– Есть в деревне кто-нибудь при смерти?
– Нет. – Этторе недоуменно посмотрел на Чокки, а потом на Боба. – Почему?
– Нам нужны мертвые, Этторе.
– Мертвые?
– Мы платим пятьдесят тысяч лир за труп, – сказал Боб.
– Амичи, вы опьянели. – Этторе широко ухмыльнулся. – Хорошее вино, да? Виноград растет на скалах…
– Это не шутка, Этторе. – Чокки положил руку на три стомарковые купюры. Бургомистр Лапарези сразу смекнул, что дело принимает серьезный оборот. Он сделал большой глоток вина, скосив глаза через край глиняного кувшина. – Ты ведь знаешь, что в университетах обучают врачей?
– Я же не идиот.
– Они изучают болезни, знакомятся с человеческим телом изнутри и снаружи, и для этого им нужны трупы, которые можно разрезать, чтобы во всех тонкостях понять анатомию, строение тела. Студенты должны знать каждую кость, каждый мускул, каждый нерв, каждую жилу, железу, артерию или вену, каждый орган, его строение и его функции, его болезни и возможности излечения. Для всего этого нужны трупы, чтобы по ним точно изучить, как продлить жизнь человека. То есть это хорошее, благородное дело – продавать университетам трупы.
Этторе Лапарези неотрывно смотрел в свою кружку с вином и размышлял. Впервые в жизни он столкнулся с делом, о котором не имел ни малейшего понятия. Конечно, врачи должны знать человека и изнутри, иначе откуда они узнают, какие болезни могут в нем поселиться. А потом операции. Нужно ведь знать, куда режешь. Этторе всегда восхищался хирургами, когда о них писали в газетах и журналах. Они пришивали отрезанные руки, долбили головы, пересаживали сердца… с ума можно сойти. А Марии Капуччилини из соседней деревни Овиндоли отрезали в Палермо даже грудь, и с тех пор она здорова, как двадцатилетняя.
Этторе посмотрел на Боба, как будто ожидал от него объяснения. И Боб сказал:
– Подумайте только, синьор Лапарези: кто-то умирает, его кладут в гроб, закапывают в землю, и там он гниет. Кому от этого польза? Никому! Только хлопоты. Нужно ухаживать за могилой, сажать на ней цветы, поддерживать в чистоте. А какую бы пользу он мог принести человечеству, если его продать нам! Он может обогатить знания многих молодых врачей, он поможет побороть болезни… и родственники получат еще за него пятьдесят тысяч лир…
– Это крайне важно! – Этторе сложил руки на кувшине. На его небритом морщинистом лице появилось выражение искренней скорби. – Но у нас нет покойников в Меццане.
– Ни одного тяжелобольного?
– Есть один. Старый Джуббиа. Ему девяносто лет, уже было три удара, и вот уже четыре года он не может умереть. Каждый раз, когда он замечает, что близится конец, он выпивает кружку вина и живет дальше. Семья Джуббиа уже просто в отчаянии…
– А в соседних деревнях? Я плачу тебе за посредничество двадцать тысяч лир. Этторе Лапарези замолчал. Даже человек из Меццаны должен сначала свыкнуться с мыслью, что ему придется торговать мертвецами. Не так просто перестроиться. Вместо дынь – трупы. Этторе не мог побороть сомнения морального характера.
«Это нужно для медицины, – тупо размышлял он. – Для всех нас. Тут он прав. В земле от них никакого проку, а в университетах на них можно учиться. И почему мафия до сих пор не занялась этой торговлей?»
– Оставим это до утра, – дипломатично сказал Этторе. – Я должен сначала подумать, насколько это богоугодное дело…
Боб Баррайс и Чокки прожили два дня в Меццане, на третий вернулся Лапарези из своей новой поездки по округе и доложил с сияющим лицом:
– Нашел покойника! В Примолано. Молодой парень, двадцать лет. Несчастный случай, амичи… Его семья уже в девятом колене воюет с соседями Фролини. На очереди был Альберто Дуччи. Но он решил всех перехитрить, нашел себе работу в Германии и пробыл там два года. А теперь вот вернулся навестить свою маму и сразу нарвался на дробовик старого Фролини. Как можно быть таким глупым, таким глупым… – Этторе заломил руки и начал рассказывать всю историю вражды семей Фролини и Дуччи. Началось это еще в 1809 году – тогда кто-то из Дуччи обрюхатил дочку Фролини и не женился на ней. В день рождения ребенка молодого Дуччи нашли с проломленным черепом. С тех пор семьи убивали друг друга, но не всегда успевали: женщины рожали больше детей, чем можно было убить. С каждым покойником плодовитость возрастала. Все было бы проще, если бы Фролини или Дуччи переехали в другое место… Но это было невозможно. Их честь была из того же материала, что и скалы вокруг.
Через час Боб и Чокки на своем универсале поехали в Примолано. Этторе сидел сзади на специальном ящике и курил одну сигарету за другой. Окурки он тушил о крышку ящика. Он нервничал. Семья Дуччи была готова продать мертвеца, о котором еще никто официально не знал, что он мертв. В отделение карабинеров в Рокка-дель-Аквила вообще не было заявлено… Какое дело полиции до вражды между семьями Фролини и Дуччи? Ведь никто не мог ничего изменить.
В Примолано вся семья Дуччи ожидала немецких покупателей их дорогого Альберто.
Как огромные вороны, сидели одетые в черное женщины вокруг простой раскладушки, на которой лежал покойник. Его гордое красивое лицо было еще отмечено печатью той пленительной страстности, которая может быть присуща только сицилийцам. Глава семьи Марио Дуччи, седой старик с загрубевшим лицом, вышел навстречу Бобу и Чокки с застывшей миной. Женщины тихо плакали. Этторе остался снаружи у машины, он не хотел иметь ничего общего с вендеттой Фролини и Дуччи.
– В ближайшие дни вы получите одного из Фролини, – невозмутимо произнес старый Дуччи. – Из Америки и Канады, Германии и Швейцарии все возвращаются на родину. Вы принимаете всех мертвецов?
Боб Баррайс не отрываясь смотрел на распростертое тело юноши.
– Всех! – ответил он, прежде чем Чокки что-то успел сказать.
– Это хорошо. – Марио Дуччи протянул руку. – То, что здесь происходит, никого не касается. Если вы заберете мертвых, это самый незаметный способ спрятать их.
– И как долго это будет продолжаться? – спросил Чокки.
– Пока у Фролини не иссякнут силы. У них еще четверо мужчин, и ни одна женщина не беременна. А у нас еще шесть мужчин, и четыре женщины ждут ребенка. Дуччи победят!
Чокки заплатил за покойника пятьдесят тысяч лир, потом четверо Дуччи внесли в дом ящик. Все, что происходило потом, Боб Баррайс воспринимал как фильм ужасов.
Застреленный был раздет и обмыт. Этим занялись женщины, и они исполняли свою работу как ритуал. Боб увидел, что грудь юноши была превращена в крошево зарядом дроби – стрелявший нажал на курок на расстоянии не больше двух метров. Со всей мощью, почти не рассеиваясь, сотни дробинок вошли в тело.
Мертвого Дуччи положили обнаженным в ящик, обложили охлаждающими пакетами – так, как готовят к отправке большую рыбу, – закрыли сверху крышку и завинтили ее. Все это происходило молча, без слов, лишь на фоне плача двух женщин – матери и сестры покойного. Потом четверо мужчин отнесли ящик в машину, задвинули его и, не бросив ни одного взгляда на Боба и Чокки, ушли обратно в дом. Только старый Марио Дуччи стоял еще в двери и смотрел вслед своему младшему сыну увлажненными глазами. В руках он держал деньги, они торчали у него между сжатых пальцев.
– Благослови тебя Господь, сынок, – произнес он хрипло, когда Боб снова сел за руль и завел двигатель. – На эти деньги мы купим оружие и боеприпасы и истребим всех Фролини! Я обещаю тебе, клянусь слезами Богородицы…
Он стоял в дверях, пока машина не скрылась за поворотом дороги в горах. Лишь когда он вошел в дом, женщины начали громко плакать, а мужчины проклинать Фролини.
Транспортировка на материк не составила проблемы. По виду ящика никто не мог догадаться о его содержимом. Боб написал на нем с обеих сторон большими белыми буквами: «Кемпинг Интернэшнл». Каждому было ясно, что внутри ящика лежит палатка или другое снаряжение для веселого отпуска.
Подготовка Чокки оказалась безупречной.
Через два дня они приехали в университетский городок и позвонили из телефонной будки, как было условлено, служащему анатомического театра. Человек, таскавший в подвале части трупов, как мясник колбасы, поставил в известность научного ассистента профессора.
– Сегодня, в двадцать два часа, – сказал служащий, – я встречу вас перед институтом. Вы должны въехать сзади во двор, но это я вам потом покажу…
Пока дело протекало без осложнений. Единственную неприятность доставляли замороженные пакеты, которые, несмотря на внутреннюю обшивку из пористого материала, таяли быстрее, чем могли предположить Боб и Чокки. Поэтому им во время ночевки в Палермо пришлось вновь развинчивать ящик, вынимать пакеты и снова замораживать их в морозильнике отеля.
Эту задачу взял на себя Боб Баррайс… Чокки стоял на часах в гараже, в то время как Боб занимался мертвецом. Со времени появления трупа Боб не испытывал больше того спортивного азарта, который ощущал во всем деле Чокки, желание сделать что-то необычное, зловещее бегство из однообразия богатых забав, он даже сфотографировал перевозку погибшего Дуччи во всех подробностях. В Примолано, несмотря на бдительное око семейства Дуччи, ему это удалось с помощью мини-камеры, спрятанной на поясе. Для Боба этот «спорт» стал чем-то большим. Присутствие смерти возбудило в нем то же чувственное желание, которое он испытал, когда на его глазах горел Лутц Адамс и летел в бездну горного ущелья на своем мотоцикле крестьянин Гастон Брилье. С тем же вожделением он любил, требуя от девушек, чтобы они корчились и изображали муки. Он заставлял их притворяться, что они вот-вот рассыплются под его руками, ему было необходимо слышать их стоны и еле сдерживаемые крики, он наслаждался раскрытыми от ужаса глазами. Тогда его заливало горячей волной, которая увлекала за собой, и он становился вулканом страсти, способным высекать искры из другого тела.
Ровно в десять вечера они припарковались перед медицинским отделением университета и стали ждать служащего анатомического театра. Когда появился господин в превосходно сшитом костюме, Чокки дал короткий гудок.
– Вот он, – сказал Чокки. Боб искренне удивился:
– Этот джентльмен?
– А почему работник анатомического театра должен выглядеть как чудище? Джанни Порца – человек, который все свои деньги вкладывает в одежду и косметику. – Чокки засмеялся и кивнул Порца. – Тоже интересный психологический момент. Раз уж ему приходится по восемь часов в день иметь дело с разрезанными трупами, голыми мертвецами и плавать в облаке формалина и дезинфекционных средств, то в своей личной жизни он спасается дорогими костюмами и пряными духами. Таким образом он соблюдает равновесие.
Передача трупа произошла быстро и по-деловому.
Товар – деньги. Сто тысяч лир.
Джанни Порца удостоверился во дворе, что в ящике действительно находится мертвец, отсчитал деньги и с помощью Боба задвинул ящик на плоскую тележку на четырех колесах. Потом он вместе с ней исчез за большой железной дверью с надписью «Вход запрещен», и вскоре донесся приглушенный шум спускающегося лифта. Царство мертвых всегда под землей – и тех, кто погребен, и тех, кто в подвале анатомического театра.
Джанни Порца вновь появился через десять минут и задвинул пустой ящик в кузов универсала.
– В следующий раз не надо застреленных, – сказал он. – Грудная клетка, диафрагма и легкие непригодны для учебных целей. В следующий раз, пожалуйста, привозите мертвеца в хорошем состоянии…
Он с достоинством протянул руку Бобу и Чокки, откатил тележку к стене дворовой постройки клиники и удалился, ни разу не обернувшись. Элегантный мужчина с черными вьющимися волосами, благоухающий пряным ароматом.
– Ну вот, дело сделано, – сказал Чокки, когда они выходили из машины перед отелем, в котором заказали комнату. – Что будем делать вечером?
– Мне срочно нужна женщина. – Голос Боба глухо завибрировал. Его большие оленьи глаза блестели. – Тебе нет?
Чокки покачал головой:
– Не то настроение. Теперь, когда все позади, у меня что-то на душе кошки скребут.
Он прислонился к машине и зажег сигарету.
– А мне понравилось. – Боб Баррайс просветленно улыбнулся. Его ангельское лицо готово было расплавиться от умиления. – Будь здоров, Чокк. Пойду поймаю себе голубку…
Чокки смотрел ему вслед, как он легкой, порхающей походкой шел по улице – как будто сошел с картинки из журнала мод. Несколько женщин обернулись в его сторону: он был магнитом, притягивающим женские сердца.
– Боб становится зловещим, – пробормотал себе под нос Чокки и погасил сигарету о решетку радиатора. – Похоже, нет ничего на свете, что могло бы его потрясти.
Он отправился в свою комнату, разделся, принял душ, голым бросился на кровать и быстро заснул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41