Вжавшись спиной в дерево, Хищник выжидал, дивясь причудам природы.Сколько Хищник не пытался вспомнить, нигде он не слыхал о существах с таким количеством конечностей. Причём верхние конечности на вид казались хрупкими и не пригодными ни для чего. И вторая голова по сравнению с первой казалась настоящим уродством.Хищник поморщился: если на этой планете обитали симбионты, придать себе такой нелепый вид, по меньшей мере, не эстетично.Верхнее чудище, чем-то даже схожее с хищниками, было, ясное дело, существом-паразитом на теле первого – большого и могучего. А Хищник терпеть не мог дармоедов, считая, что каждый должен зарабатывать на жизнь сам.Здоровяк же терпеливо сносил паразита и, кажется, исполнял его волю. Хищник всегда поражался цивилизациям, где у власти были слабейшие. Превращаться не торопился: можно ведь, став четырёхногим гигантом, оказаться у мелкого двуногого в услужении.Хищник покопался в воспоминаниях: среди планет, которые все ещё нуждались в услугах торговцев оружием, была одна мрачная, небольшая планетка, с бешеной скоростью носившаяся по орбите. Её обитатели делились на две расы: уродливых двугорбых карликов и огромных шестируких великанов. При этом карлики гоняли великанов, особо не напрягаясь. А те и не возражали!Как-то доставив карликам, отличавшимся воинственным и злобным нравом, пращи и металлические диски для метания, Хищник задержался с обратным отлётом.Полюбопытствовал у великана:– Почему вы терпите этих недоростков? Вокруг контейнера с оружием суетилось шесть или семь карликов. Те, едва удерживая в квёлых ручонках рукоятки хлыстов, подгоняли глупо ухмыляющегося великана.На вопрос, повторенный дважды, гигант ответил не сразу. Дождался, пока карлики не уберутся прочь. Почесал в затылке одной из ручищ. Лениво отмахнулся, словно разговаривал с недотёпой:– Да ведь они лишь делают вид: мол, сами! Да самостоятельные. А растеряются, если речку в брод перейти!– Ну, и пусть! – втолковывал Хищник. – Тебе что за дело? Ведь ты можешь троих на ладонь посадить, а другой прихлопнуть.– Вот именно, – пропыхтел великан, больше не обращая на торговца внимания.Потащил оружие в ангар, придерживая всеми шестью руками. Карлики, увидев сгорбленную спину, тут же полезли саранчой к гиганту на закорки. Хохотали все: и карлики, и великан.Вернувшись за новой порцией оружия, великан бросил Хищнику:– Всегда надо заботиться о тех, кто от тебя зависим.Хищник лишь сплюнул, не добившись толку. Слабые не заслуживают, чтобы их щадили. Умение прикинуться добрым, когда выгодно. И быть безжалостным, когда кружится голова от жажды крови.Подзабытая картина возникла так реально, что Хищник чуть не упустил симбионта.– Стой! – выступил Хищник из-за дерева. Симбионт прошествовал мимо. Ну, хорошо, не видишь, но чтобы во Вселенной водились существа, не понимающие межгалактический!Всадник проскакал мимо, не заметив прозрачного пришельца. Кин-Чин оглянулся: всё-таки погоню послали, и она, как принц ни путал следы и ни плутал по лесу, не отставала.Лагерь повстанцев, куда спешил Кин-Чин, был в дубовой роще, до которой оставался один перелесок и поле.Принц свернул: не хватало ещё провести врагов в лагерь Мицу и её друзей.Сейчас, впрочем, принц был куда ближе к повстанцам, чем к воинам отца. Кин-Чин, несмотря на молодость, а, может, благодаря ей, компромиссов не признавал.Пожалуй, ещё несколько месяцев назад, да что там – совсем недавно – принц боготворил отца и принимал всё, что творит Наринаго, как необходимость.Князь Наринаго, сухощавый старец, в свои годы мог поспорить и выстоять в бою против мужа в расцвете лет. Кин-Чина восхищала мудрость отца и его выносливость.Правда, порой Кин-Чин не одобрял суровость князя к слугам и воинам. Но отец объяснил, что лучше наказать за мелкую провинность, чем дожидаться настоящей вины. И принц, в который раз подивился: отец думает о будущем каждого человека в княжестве!– Помни, сын, – говаривал князь Наринаго, – тебе в этом мире дана большая сила и власть. Не урони честь предков – пусть твоё имя само по себе служит предостережением для непокорных!И Кин-Чин старался во всём подражать отцу. Так длилось до последнего праздника Трёх Лун. Праздник отмечали ежегодно, пышно и весело. Кин-Чин вместе со всеми жителями города прошествовал по главной улице под пение и музыку. Девушки осыпали проходящих парней пригоршнями лепестков и сладких конфетных шариков. Людская река бурлила. Тут и там раздавались восторженные крики. Весь день в городе звучала музыка. Бродячие артисты забавляли народ незатейливыми представлениями. Даже Кин-Чин сбегал посмотреть на чёрного ребёнка, кобру, танцующую в ивовой корзине, и грызущую жёлтые прутья пуму.К вечеру городская площадь заполнилась – закончились приготовления к главному событию праздника.Обычай выбирать князя Трёх Лун сложился в очень давние времена. И преступник, приговорённый к смерти, правил с заката до рассвета: в эту ночь дозволено все.К площади начал стекаться народ ещё днём. Теперь было не протолкнуться. Стража едва сдерживала напор толпы. Кого-то сдавили слишком сильно: раздался крик, и упавшего затоптали.Стемнело. На площади зажгли факелы. По лицам заметались тени. В этот раз преступников было трое. Их вывели на помост. Поставили лицом к толпе. Теперь народу решать, кому они отдадут город и себя на ночь.Кин-Чину приглянулся младший, но его-то точно не выберут. Народ не доверит развлечения подростку со слабыми кистями. Немного радости, если князь Трёх Лун просто заставит полюбоваться на небесные светила да призовёт лечь спать. Придётся подчиниться.А может, бывало и так, отдать город горожанам на разграбление. И тогда дом соседа – твой дом. И воины князя Наринаго сами будут тащить чужое добро.Выбирать, это ясно, будут из двоих других. Князь Наринаго хмуро поглядывал на претендентов: худого, длинного, как жердь, мужчину лет тридцати и коренастого крепыша Ямато. Его нельзя было выбирать! У князя не было достоверных сведений, но слухи просачивались: мол, Ямато – сын того самого… Думать о прошлом не хотелось. Наринаго злил и дурацкий обычай, и подобранные претенденты на титул.Однако дразнить народ не было нужды. В городе и так бродило недовольство из-за непомерных поборов князя. Отменить финал праздника – кончится бунтом.«Ничего, – утешал себя князь, – что может случиться за одну ночь?»А народ уже тянулся к преступникам на помосте. Выспрашивали, что наобещает новый правитель, приглядывались, сравнивали.Ответы были на грани пристойности – крепыш отвечал с грубоватым смаком. Его товарищи по несчастью молчали, отстраняясь от особо активных, норовивших ухватить за край одежды.Больше волновались по пустякам: настоящих ли преступников, не подставных ли, привели? Какие безумства сумеют придумать этой ночью? С нетерпением ждали голосования – бросали в урну один из трёх разноцветных камешков. Лидировал крепыш.Человек – существо терпеливое. Он может сносить голод, унижения, раболепно гнуть спину перед плюнувшим в лицо. Но всякая обида накапливается. И наступает предел: ярость и слепое безумие, требующее выхода. В праздник Трёх Лун дозволено все.Давай! Круши жилища, поджигай чужие конюшни. Бери этой ночью любую красотку, которую успел схватить в темноте.Ночь Чёрных Слез обернётся праздником. Ну, что ж, придёт рассвет, нацепит тебе на шею ярмо – и покатится колесо. До нового праздника Трёх Лун.– Его! – наконец, взревела толпа, поднимая над собой Ямато.Многорукий монстр донёс Ямато до возвышения, где князь Наринаго готовился уступить своё место.Князь поднялся. Ястребино глянул в пьяные лица. Бесчисленное море голов в темноте.Ямато чуть кривил в ухмылке губы. Князь с трудом сдерживал дрожь в пальцах.Ямато выжидал. Наринаго медлил: пока его ступни не коснулись земли, он всё ещё правитель и имеет право приказать. Наринаго опустился на колено, готовясь первым принести присягу на верность новому правителю. И вдруг рука князя упёрлась в грудь Ямато.– Взять его! – бросил князь страже. Стража попятилась. Народ зароптал, но тут же утих. Ямато, воспользовавшись заминкой, оттолкнул Наринаго и прыгнул с помоста, прячась в толпе.Ещё не бывало, чтобы правитель не выполнил условия обряда – Наринаго стал первым.Воины князя ощерились копьями.Люди бросились врассыпную, давя и калеча слабейших. Это стража с запозданием выполняла приказ. В толпу полетели стрелы. Кого-то накололи на копье. Стражи знали: князь простит, если жертвой станет и случайный ротозей; князь не спустит городу, если Ямато уйдёт.Кин-Чин краем глаза видел, как двое оставшихся преступников сиганули с помоста вниз и были таковы.Но юношу заботило иное.– Отец! – Кин-Чин рванул князя за плечо. – Посмотри на меня! Наринаго следил напряжённым взглядом за удаляющейся погоней.– Чего тебе, Кин-Чин? – нетерпеливо отмахнулся князь.Было ясно: Ямато удастся скрыться. Уж слишком много недовольства горело в пьяной толпе – преступника спрячут.– Отец! – повторил Кин-Чин отчаянно. – Ты нарушил слово! Ты не выполнил обряд!Князь обернулся. Смерил сына с головы до ног. Сжал зубы, отчётливей проступили скулы:– Ну, и что? Тебе пора повзрослеть и выбросить из головы младенческие бредни!Принцу показалось, что его окатили ушатом воды.А князь добавил, раздосадованный неудачей:– Лишь глупцы, называющие себя праведниками, цепляются за правду.Лишь недотёпы искренне верят в суд совести. Думай лучше вот о чём: что было бы со мной и с тобой, если бы этот мерзавец потребовал не бочку вина и девку, а мою власть? Моё княжество?– Но ведь этого не просил ещё никто!– Может, и так, – коснулась усмешка губ князя. – Но этот попросил бы, уверяю тебя!– Отец! – не унимался Кин-Чин. – Но ты всегда говорил, что самое ценное – слово князя. И можно рискнуть даже жизнью ради чести. И даже если преступник в самом деле захотел бы присвоить власть, ты должен был уступить ему.– Ты ещё поучать! – разъярился Наринаго.Ответить Кин-Чин не успел. Перед ними, бледно-жёлтый, как коробочка созревшего хлопка, возник из темноты начальник стражи:– Князь! Ямато исчез.– Значит, ты тоже исчезнешь, – бросил князь.– Прости! Я найду его! – начальник стражи полз на коленях за удаляющимся к замку князем, пытаясь поцеловать край одежды.– До утра! – предупредил Наринаго.Ночь притаилась. Люди попрятались по домам, забились в щели. До рассвета ходили с обысками, громко ругались воины Наринаго.Кин-Чин вернулся в замок лишь тогда, когда на сторожевой башне сменился караул. Принц и вообще бы не вернулся. Но человек чаще бежит тогда, когда надеется на удачу. Кин-Чин был никому во всём свете не нужен.Кин-Чин проскользнул мимо спальни отца – их покои разделял неширокий коридор. Раньше Кин-Чина радовало, что перед сном можно прошмыгнуть к князю – теперь было неприятно, что человек, нарушивший слово, так близко. Принц физически ощущал, как по спине пробежали мурашки: любимых мы всегда способны возненавидеть.Лучше б его самого так кошмарно унизили перед народом, чем жить сыном бесчестного человека.Зажигать светильник Кин-Чин не стал, довольствуясь скудным светом луны. Оставшись один, принц бросился на постель и разрыдался.– Ну вот, фокусы! Мужчина не должен плакать!Кин-Чин подскочил, нашаривая кинжал под подушкой.Загорелась тусклая коптилка. Над принцем склонялось нежное девичье лицо с обиженно поджатыми губами. За спиной девушки маячили две тени.– Кто вы? Что вы делаете в моей опочивальне? – возмутился непрошеному вторжению Кин-Чин.– Прости, принц, – девушка глядела прямо и ясно. – Я попробую объяснить лучше моих спутников – они люди простые!– Но-но, потише! – хохотнул знакомый Кин-Чину голос.– Мы, – продолжала девушка, – те, кого ты видел на помосте преступников.– Теперь я узнаю вас, – пригляделся Кин-Чин. – Это – Ямато, вор и убийца. Тот худой – воровал лошадей у соседей. А ты, – принц припомнил, – ты виновна в том, что отравила собственного мужа!Девушка всплеснула руками. Коротко звякнул колоколец смеха.– Какими глупостями тебя кормят! Да я ещё даже не невеста!– Вот девушки, одно на уме, – Ямато отстранил Мицу. – Лучше послушай о другом, принц!И Кин-Чин узнал, что когда-то задолго до его рождения, городом и княжеством правил отец Ямато. Его правление, насколько это возможно, было мудрым и справедливым.Но как-то в праздник Трёх Лун в город пришёл чужеземец. Платье было истрёпано, щеки обросли щетиной. Веки покраснели от усталости и дорожной пыли.Он, веселя толпу, взошёл на помост преступим ков, показывая только что стянутый у стражника меч, – и объявил, что готов понести наказание. Его явление всех позабавило. Легко и остроумно отвечал пришелец на выпады толпы. Прежний князь, человек добродушный и любивший юмор, не возражал, когда народ выбрал бродяжку в князя праздника Трёх Лун. А пришелец, приняв скипетр княжеского отличия, потребовал себе титул навечно. Себе и своим потомкам.Так в княжестве воцарился род Наринаго.– И мой отец безропотно выполнил долг чести – отдал Наринаго город, – довершил рассказ Ямато. – Но, по-моему, и твоему отцу время вспомнить: долги возвращают!Кин-Чин окаменел: слишком много событий принесла Чёрная Ночь. Мало того, что на принца обрушилось презрение народа, так, оказывается, его отец был вором.– Но вам нельзя тут оставаться, – только и нашёлся, что ответить, принц. – Вас ищут.Откликнулся Ямато:– Ну, твоя спальня – последнее место, где нас станут разыскивать. А, во-вторых, отсюда, поговаривают, начинается подземный ход, выводящий к лесу.Кин-Чин нырнул в омут с обрыва:– Я помню этот лабиринт. Я выведу вас!– Ты славный парень, – хлопнул по плечу Ямато. – Вот и Мицу говорит, что ты симпатичный! * * * – Эй, ты, – смутилась девушка, покраснев.С той ночи существование Кин-Чина делилось на две половинки: в замке, где всё стало ненавистным, и в рощице, где его влюблёнными глазами встречала Мицу.Принц бы и вовсе ушёл в лагерь повстанцев, но Мицу была непреклонна.– Сейчас время войн, и нет места любви, – убеждала девушка принца. – Стоит тебе исчезнуть из замка, твой отец перевернёт небо и землю. Мы готовим восстание – и не можем рисковать, потакая твоей прихоти. Будут искать тебя, а наткнуться могут на склады оружия, припасы зерна. Кто-нибудь и место лагеря пронюхает.Неохотно, но Кин-Чин подчинился. Он и сам не понимал, как эта хрупкая девушка в считанные недели приобрела над ним власть: возразить Мицу принц не смел.Но сейчас у принца был повод: Кин-Чин узнал, что князь, шкурой чувствуя настроения в народе, решил не ждать, а выступить первым. Повстанцев нужно было предупредить.Наринаго ускорил события. В замок спешно собирались воины из дальних и близких предместий. Склады были набиты оружием. Вокруг Наринаго так и вертелся торговец Уокер. События набирали ход…Кин-Чин ещё раз попытался оторваться от погони. Скачки продолжались не первый час. Солнце успело добраться до заката и покатиться по другой стороне небесной горки.Лошадь принца сбивалась с шага. Сам Кин-Чин чувствовал себя вяленой дыней. Предупредить повстанцев он не смог, но теперь хотя бы нужно было увести погоню от лагеря Мицу и Ямато.Кин-Чин свернул с морского побережья к ближайшему перелеску. Из-за деревьев оглянулся.– Демон вас побери!Всадники, спешившись, проследили следы копыт. Помчались к лесу. Солнце садилось у них за спиной, окрашивая прибрежные скалы в алое. Принц подпустил погоню ближе. И снова рванул через лесную просеку. Но воины не отставали, ориентируясь уже по стуку копыт.Кин-Чин решил заканчивать игру в прятки. Он развернул лошадь навстречу стражникам. Начальник гвардейцев хлестнул лошадь.Теперь между принцем и стражниками было расстояние в длину меча.Принц Кин-Чин! Ты должен вернуться в замок! Это приказал князь Наринаго!– Отдай оружие, принц! – добавил маленький и толстый.Требование возмутило:– Лучше убейте меня! – потряс мечом Кин-Чин.Начальник гвардейцев парировал удар. Завязалась схватка – ловкие выпады, звон металла – впрочем, никому не причинившая вреда: гвардейцы и оцарапать принца не посмели бы.Одному из стражников, наконец, удалось выбить меч из рук Кин-Чина. Другой тут же ухватил лошадь принца под уздцы.Принц, порядком запыхавшийся, больше не сопротивлялся.Кавалькада двинулась в сторону замка.Спектакль закончился счастливым финалом. По крайней мере, единственный зритель – прятавшаяся в ветвях дерева Мицу – подумала именно так. Она несколько раз порывалась вступить в бой. Но благоразумие одержало верх.Мицу вздохнула: неприметно для неё принц стал частью её мыслей, надежд. Ей нравилось, как он говорит, с какой непритворной искренностью смотрит.И ещё Мицу немножко задирала нос: она, видно, и в самом деле необыкновенная, раз её любит такой красивый и мужественный воин. У подружек приятели были попроще. Зато и заботы мучили другие. А Мицу в будущее не заглядывала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21