А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Сердце, Ваше Величество…
Долгорские монахи. Они знают… Они всегда идут по следу, и никогда не отступают, пока не извлекут истину. Их бог — правда…
— Лекаря! Канцлеру плохо!
Россенброк задыхался.
Долгорские монахи. Миром правят чудовища. Они знают. Торк. Страшное проклятие. Мы здесь уже закончили. Разрытый колодец. Россенброк открыл глаза:
—Великий Иллар! Что происходит с миром… — и потерял сознание.
52
Как и рассчитывал Аттон, им не удалось к ночи дойти до Бетаптица. Караван остановился на ночлег возле маленькой таверны, не дойдя до города каких-то десяти стрел. Краб, вторую неделю, заливал горе вином, проклиная богов, демонов и всех встречных. Мерриз всю дорогу через аведжийские земли молчал, пристально вглядываясь в каждого, проходящего мимо, путника. Остальные караванщики были подавлены, словно постарели за это время вдвое. Пожилой данлонец, по имени Лломми, узнав о захвате Прассии, покинул их, сославшись на то, что Великий Герцог может повести армию на Данлон. Он уговаривал Аттона идти и ним, к границе, обещал устроить капралом в армию Данлона, по Аттон молча, не отвечая на уговоры, проводил его, отдав напоследок пару кинжалов, подобранных на Пустошах.
Аведжийская осень радовала мягкими, теплыми днями, и они шли, молча, среди вечнозеленых лесов Вей-Кронга, думая каждый о своем. Аттон размышлял, о том, что нападение на их караван было подстроено специально, для того, что бы потом обвинить власти Прассии, и дать повод для начала войны. За ними шли от самой границы, ожидая, пока где-то аведжийская конница подготовиться к переправе, пока заблокируют дороги и форпосты. А потом напали, и не дожидаясь результата, растрезвонили окрест, что солдаты ландграфа беззастенчиво грабят аведжийских купцов. Аттон вспомнил злое лицо кавалерийского полковника, которому Краб, запинаясь и путаясь в словах, попытался объяснить произошедшее. Ответ был прост и понятен, и Аттону стоило большого труда удержать Файю, от попыток броситься с секирой на всю конную сотню.
О чем думал Мерриз, сказать было сложно, но едва они пересекли аведжийскую границу, он подошел к Аттону, и показал небольшую склянку, с иссиня—черным содержимым.
— Не смотря, на то, что солдаты пока не обращают на тебя внимание, настоятельно рекомендую тебе, друг мой, окрасить кожу и волосы…
Аттон улыбнулся.
— Ты хороший советчик, монах… Спасибо, но у меня есть подобное средство.
В эту же ночь, Аттон покрасил волосы и втер в кожу состав, которым его снабдили в Норке. Этим составом, в свое время пользовался и отец Аттона. Утром, Мерриз, черноволосый и смуглокожий критически посмотрел на грязно—каштановые волосы Аттона и безразлично отвернулся. Файя, в свою очередь, переводя взгляд со своей кружки на Аттона, пробормотал с испугом:
— Сто тысяч Джайлларских свиней! Я допился… — потом, задумчиво глядя на пустой бочонок, добавил, — знаешь, Птица-Лезвие… В своих людях я уверен, они не побегут доносить на тебя, но в городе, будь осторожней.
— Спасибо за совет, Старый. — Аттон произнес эти слова на ахедтжи, старом языке Вей-Кронга. Краб удивленно приподнял брови.
Мимо них, с грохотом и лязгом, пронеслась на восток очередная конная сотня.
После полуночи, дождавшись когда зайдет Вторая Луна, Аттон осторожно переоделся на ощупь, в полной темноте. Скинув, свой видавший виды, походный костюм, он натянул плотное шерстяное белье и черный, цвета ночи, кожаный комбинезон, принадлежавший, когда-то его отцу. Он оставил свои избитые, толстой кожи сапоги, так хорошо послужившие ему на большаках, и надел легкие, бесшумные, сделанные из перепонок мантикоры, сапожки, на тонкой прочной подошве. Потом извлек из своего дорожного мешка водонепроницаемый ранец, и сложил туда, все самое необходимое, и закрепив меч, ножи и метательные лезвия, подхватил лук, вышел в полутемный зал постоялого двора. Постояв немного над храпящим, как стадо форелнских туров, Крабом, он положил у его ног свой дорогой, красного дерева лук, и тихо, словно тень, вышел в ночь. Но, не пройдя и ста шагов, почувствовал, что за ним кто-то идет. Обернувшись, он увидел два горящих, ярко-зеленых глаза.
— Только не говори, монах, что нам с тобой по пути…
— Может да, Птица-Лезвие, может нет… Путь человека есть сон. Он так же сложен ночью, как и прост днем. И также мимолетен, как видение… Ты проходишь днем мимо реки, не оборачиваясь, по ночью… Ночью ты будешь судорожно искать брода, и бояться сделать лишнее движение… Ты узнаешь меня в ночи, Птица-Лезвие?
— Узнаю, если ты человек… Если ты не изменишься…
— Почему я должен измениться?
— Все меняется, монах… Посмотри, это написано в твоих книгах. Прощай… — Аттон, не оборачиваясь, зашагал к реке.
— Прощай, воин…
Утром Аттон, втиснувшись между двумя ящиками, плыл в темном чреве галеры на юг.
53
— Послушай, Ландо, что пишет Теобальд Расс об оборотнях… — Россенброк, сидел на низкой тахте и близоруко щурился в огромный фолиант, который держал на коленях:
«В далекой Борхее, где люди живут среди чудовищ всяческих, бытует обычай странный: рожениц, чей срок приходится на ночи проклятых, кои с полнолуния до новолуния длятся, режут прилюдно ножами острыми, ибо считают, что ребенок, родившийся в дни эти, есть оборотень проклятый. Обычай подобный существует и в Анбире, и других землях на севере…» Оборотни… Люди, превращающиеся в зверей… Древние кости … В этом что-то есть. Ландо… Эх, не верю я в колдовство! Кто же тогда этот Торк? Один из крупных мошенников, засевших в Норке? Из тех, о ком мы нечего не знаем? Не зря, не зря в этом замешаны монахи…
— Позволю напомнить господину канцлеру, что до вторжения в Прассию, долгорские монахи были замечены на границах Бадболя. Их проследили почти до самого Виеста. В тоже время, в Виесте видели небезызвестного Аттона Сорлея. Птицу-Лезвие. Но, там путь славного головореза оборвался. По сообщениям, его повесили аведжийские купцы на базарной площади Виеста…
— Кого, Птицу-Лезвие повесили купцы? — Россенброк поднял глаза на Ландо. — Судя по тому, что мы о нем знаем, для того, чтобы его повесить понадобился бы целый арион купцов…
— Да, господин канцлер, подобная мысль также пришла в голову нашему человеку в Виесте. Он проследил все выходящие в сторону Прассии караваны, и в охране одного из, них обнаружил очень похожего человека.
— Они заметают следы, Ландо. Птица-Лезвие, также, как его отец когда-то, работает на кого-то из Норка… Может, на того, кого мы ищем?
— Вполне возможно, господин канцлер! Вы помните, что в свое время Птица-Лезвие оказал Империи неоценимую услугу, уничтожив банду Душегуба Крэя, предотвратив тем самым, возможный конфликт с Данлоном и Биролем.
— Душегуб мешал многим, не только Империи… Ты знаешь. Ландо, о том, что Крэй выдавал себя за внебрачного сына короля Венцеля?
— Да, господин канцлер. Такой слух имел место…
— А, что, если это правда? Можно ли допустить мысль о том, что Душегуб Крэй действительно был сыном короля Венцеля? Тогда, убийство его, имеющего кровь венценосной особы, вполне укладывается в схему уничтожения правящих родов… Но, это, пожалуй, слишком сложное предположение. Проще допустить, что Птицу-Лезвие нанял кто-то из торговых кругов Норка, которым Душегуб тоже изрядно мешал.
— Также, наш человек в Виесте, сообщил, что мечником из Норка, очень интересовался Гайсер, по прозвищу Щуколов, правая рука господина Дибо… Однако, люди Щуколова, встретили неожиданное сопротивление со стороны аведжийской диаспоры…
— Ничего странного… Сами аведжийцы, из тех, кто имел с ним дело, не очень чтят господина Дибо…
— Так, при странных обстоятельствах сгорел в своем доме, некий Каммиус Кирр. Кирр был двойным, если не тройным агентом. Он работал на нас, достаточно продуктивно, так как, в основном имел дело с контрабандистами, и как выяснилось, позже, он работал и на Дибо, и возможно еще на кого-то…
— Почему сразу не придавили гадину?
— Господин канцлер, Джемиус посчитал, что проследив за Кирром, мы сможем кое-что выяснить…
— Ну что, выяснили? — Россенброк отложил книгу и принялся пыхтя и отдуваясь, напяливать мягкие валенки.
— В общем… Господин канцлер, след привел опять-таки в Норк…
— Гм. Сначала Тарр, потом Виест… — Россенброк встал и с помощью Ландо, принялся натягивать черный, шитый золотом, камзол. — Потом, Прассия… Прямо, не человек какой-то, этот Птица-Лезвие, а стихийное бедствие… Впрочем… — Россенброк замер. Ландо обеспокоено посмотрел ему в лицо. — Ардо Могильщик, отец Аттона… Ардо идет в Бриуль — вот тебе очередная Бриульская война… Идет в Штикларн — вот тебе Побоище… И везде, где он проходит, также замечают долгорских монахов. Ландо, спустись к Джемиусу. Пусть сопоставит все, что известно Тайной Канцелярии о перемещениях Ардо, с событиями, произошедшими в это время. Его брат, Степ, все время не покидал Норк. Поднимите тот доклад, о семействе Сорлеев, и еще раз тщательно перепроверьте все перемещения Аттона. Постой-ка, ведь Степ… Степ никогда не покидал Норк, и однажды таинственно исчез… — Россенброк посмотрел на замершего Ландо… — Это он, Ландо… Это он.
Россенброк накинул шерстяной плащ.
— Вот, Ландо… Теперь они взялись за Великого Герцога… Непонятно зачем, пока, но я ему уже сочувствую. Иди, пригласи ко мне Коррона и Патео… Спираль Бытия сжимается вокруг наших слабых шей, я скоро, все вокруг завертится так быстро, что, вряд ли мы сможем за всем уследить… Нам пора на покой Ландо… Пора на покой…
54
Дибо сидел, сцепив на животе пальцы рук в своей крошечной скудно обставленной комнатушке под дворцовой лестницей, и зло смотрел, на стоявших перед ним людей.
— Он ушел от вас, Гайсер! И ты тысячу раз можешь рассказать мне о том, как монаха забили камнями, я все равно знаю, что он вас перехитрил и ушел.
Щуколов, склонив голову, смотрел из-под бровей на Дибо злыми желтыми глазами. Рядом с ним, чуть не упираясь головой в потолок, стоял беловолосый великан, со смуглым, неприятным лицом и тупым взглядом красноватых глазок. Это был Ульер, потомок разорившегося рыцарского рода, хладнокровный убийца, причудливая смесь кровей нестских варваров и высшей аведжийской аристократии. Ульер посмотрел на Гайсера сверху вниз, и прогудел, как в бочку:
— Надо было меня послать, святой отец…
Дибо косо посмотрел на великана, и скривился:
— Тебя? С твоей рожей? То-то бы хохотал Россенброк, когда бы ему донесли, что по Хоронгу шатается знаменитый Ульер-засранец… — видя, что лицо рыцаря приобретает зверское выражение, Дибо махнул рукой. — Ты нужен здесь, Ульер. Нужен герцогу. А ты… Ты подвел меня, Щуколов. За те деньги, что я плачу тебе, ты доложен был вытрясти монаха из самой Обители… Где он сейчас? Где? Только не говори мне опять, что его забили до смерти пьяные холопы.
— Его ищут, святой отец. Везде…
— Где второй, тот о котором говорил предатель… Его тоже убили?
— Повесили…
— Ты идиот, Щуколов! Повесили наемника, винтирца, проигравшегося в кости, в пух и прах! Поволокли пьяного, как скотину, и быстро вздернули. Так и тебя, я чувствую, скоро поволокут… Его Высочество, Великий Герцог Фердинанд, не любит неожиданностей, кроме тех, которые спланировал сам … Великий Герцог ненавидит долгорских монахов… Ищите. Ищите и найдите мне их, обоих… Они здесь, в Аведжии… Может быть, уже в Циче… — Ульер!
— Я слушаю вас, святой отец…
— Возьми своих головорезов, и прочешите весь город! Каждый дом, каждую нору. Трусите воров, моряков, контрабандистов, караванщиков, всех…
55
Аттон лежал на полу на сырых ветхих досках, в верхней комнате маленькой таверны, на краю города, и разглядывал в небольшое мутное окно возвышающийся над городом огромный замок Циче. Неприступные, чудовищной высоты стены его, были выложены из целых глыб гладкого и твердого гранита, темно-серого цвета. За стенами упираясь в низкое серое небо, громоздились одна над другой высокие башни, из того же камня, а под ними, блестели, крытые золотом и серебром, купола дворца.
Замок Циче был больше Вивлена, больше Барги. Этот замок был огромен. Быть может, лишь Монолит Проклятых, на краю света, мог сравниться с ним громоздким величием и неприступностью. Но Монолит был прекрасен, а замок Циче подавлял своей серой тяжестью и нечеловеческой, режущей глаза, архитектурой.
Аттон пристально вглядывался в сплетения лестниц и пандусов, разглядывал бойницы и окна, намечая путь для вторжения. Огромные замковые ворота казались неприступными, широкий мост через пропасть охранялся многочисленным отрядом гвардии. Аттон проследил, как меняется караул на стенах замка
Разглядывая неприступные стены, Аттон вспоминал рассказы отца. Ардо дважды побывал внутри замка, и оба раза выбирался спустя недели, едва живой. Он поведал сыну, о том, что нет ничего страшнее на землях Лаоры, чем бесконечные, уходящие в неизвестность коридоры Циче. Замок построили в незапамятные времена гномы, для своих королей. Та крошечная часть замка, которую и поныне занимает двор Правителя Аведжии, пристроили гораздо позже. Весь остальной замок — загадка. Отец Аттона рассказывал об хитроумных ловушках и потайных дверях, о тоннелях, из стен которых торчат живые руки, норовящие ухватить тебя, о страшных звуках, раздающихся в кромешной тьме, и о факелах, которые горят столетиями. О скульптурах, от вида которых человек может сойти с ума. О гобеленах, с которых, с укором смотрят, словно живые, древние правители гномов.
Аттон помнил наизусть, весь план той части Циче, в которой жили люди. Но эта часть замка была лишь небольшим уголком, все остальные проходы и тоннели были перекрыты. Знал кое-что Аттон и об этом, но помня рассказы отца, опасался, спустя столько времени, рассчитывать на эти знания. А эти означало одно. Что идти ему придется в неизвестность. Если верить Торку, его отец так и не добился успеха. Теперь его очередь.
Аттон почувствовал легкую дрожь в теле. Превзойти отца. Сделать то, что не смог сделать он. Торк знал, кого посылает, знал и мог бы не приказывать. Мог бы только намекнуть, и Аттон пошел бы. Пошел через лес Аллафф, через пустоши и ураганы… Не для того, что бы исполнить, то, чего он не понимает.
А для того, что бы сделать то, чего не смог сделать его отец. Аттон, лежа на грязном полу, там, где возможно много лет назад, лежал и его отец, прикусил до крови губу, и сжав кулаки, прошептал:
«Я дойду. Я обязательно дойду»
56
Долгор. Фердинанд, сжав ладонями виски, склонился над пыльным фолиантом, в глубине своей библиотеки. Эта книга была единственной, принесенной им в Циче, из замка Барагма. « История Старой Империи »
Всё ложь… От первого, до последнего слова…
Фердинанд смотрел на корявые, словно танцующие, буковки древней аведжийской письменности. Он знал правду. Более, чем кто-то другой, во всей Лаоре, он знал правду о Старой Империи.
Проклятая Обитель… Фердинанд, с невольным восхищением, с затаенной завистью, вспоминал опаловые стены, изукрашенные мозаикой из янтаря и агата, легкую, сказочную дымку над вечнозелеными садами среди белых снегов, башни, из прозрачного хризолита и воздушно—легкие, ажурные беседки, среди неподвижных озер. Сон…
Он провел год, как во сне, в благоухающей тишине, нарушаемой порой, лить монотонным голосом настоятеля, да жужжанием пчел.
Он хотел многого, всего и сразу, в чудовищном самомнении своем, полагая, что, как сын Великого Герцога, достоин большего, нежели ковыряться в грядках и слушать длинные проповеди. И однажды проснулся… Когда не увидел своих вещей в келье, и лишь после долгих поисков, обнаружил их валяющимися в пыли, на дороге за воротами Обители. Он, сын Великого Герцога, будущий архиепископ, ушел пешком, как бродяга, по грязной дороге, глотая почему-то, горькие слезы.
По его лицу скатилась капля, и упала на тонкий пергамент. Фердинанд отпрянул. Долгорские монахи создали свою, ложную картину мира. Об этом, не знает даже архиепископ. Только он, Великий Герцог Аведжийский, достойный наследник Древних Правителей, только он знает истинную правду. Легенды, мифы, религии, официальная история, все это создавалось в недрах Обители, для того, что бы люди забыли, кто на самом на самом деле должен править Миром. Фердинанд знал, что монахи, за давностью лет, и сами потеряли путеводную нить. И во многом, благодаря стараниям предков Фердинанда. И сейчас, Обитель, запутавшаяся в собственной лжи, судорожно хватается за каждую возможность укрепиться в этом мире, который с каждым днем все больше и больше напоминает Старую Добрую Империю. То славное время, когда не было политиков и банков, когда чернь была чернью, а рыцари — рыцарями. Когда миром правил меч, а не презренный желтый металл. Когда люди боялись драконов, а не Истребителей Зла и Тайную Канцелярию. Мир, которым должен править он, Фердинанд, истинное воплощение древних вождей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35