Аллен сказал им следующее:
— В ходе проведенной разведывательной операции было установлено, что взрыв в Коркоран-центре был совершен преступной группой мошенников, планы которой были неожиданно нарушены гибелью пяти невиновных человек. Кроме того, в ходе операции был нейтрализован, — здесь Аллен сделал паузу, повторив последнее слово: — Нейтрализован хорошо известный террорист Ахмед Нарал, который также подозревается во взрыве автомобиля, начиненного динамитом, в 1983 году у казармы морских пехотинцев в Бейруте, унесшем жизни двухсот сорока одного американского военнослужащего.
В результате этой мошеннической операции — раскрытой и нейтрализованной ЦРУ, кроме гибели пяти ни в чем не повинных граждан, погибших при взрыве Коркоран-центра, были убиты еще пять американских граждан, к смерти которых управление не причастно, и это не повредило долговременным интересам безопасности США. Все они, сказал Аллен (не называя имен Клифа Джонсона, Мартина Синклера, Фила Дэвида, Фрэнка или мокрушника), в той или иной мере были вовлечены в данную операцию, при этом на одних лежит та или иная доля вины, другие же — офицеры управления — отдали свою жизнь ради раскрытия преступной деятельности и преданности высшим интересам.
— Единственными полностью невинными жертвами, — вставил свое замечание Зелл, — были архитектор и ее семья, оказавшиеся в эпицентре взрыва, а также пожилой охранник здания, который, как явствует из проверки, имел в прошлом осложнения с сердцем. Никто из невинно пострадавших не оставил прямых наследников, поэтому иски о возмещении убытков или месть за их смерть практически исключены.
Аллен помолчал, пережидая волну потрясения, прокатившуюся по рядам, после чего прервал нарастающий гомон в зале.
— К сожалению, — сказал Аллен, — некоторые члены конгресса, в том числе и из числа находящихся здесь, возможно, сами того не понимая, в политическом плане были вовлечены в эту мошенническую операцию. Архитектором этой операции был прежний, глава центра по борьбе с терроризмом Харлан Гласс, который...
При этих словах в комитете поднялся невообразимый шум, Аллен был вынужден повысить голос:
— ...который, возможно, хотя пока нельзя утверждать этого с полной достоверностью, потерял над собой контроль еще до этих событий. Все относящиеся к делу преступные действия уходили корнями в полунезависимый ЦБТ, руководимый Глассом, при этом связи с ЦРУ не установлено. Однако расследование, проведенное ЦРУ, выявило такой тревожащий факт, как большие суммы денег, поступавшие от Гласса в фонды избирательных кампаний многих, скорее всего непреднамеренно попавших в такое положение, членов конгресса. Законность некоторых взносов находится под большим вопросом. Прежде чем Гласса успели арестовать, он погиб в дорожном происшествии, которое было квалифицировано федеральной полицией как «автокатастрофа с одной участвующей машиной». Предательская операция была нейтрализована. Обезвреживание было произведено командой, руководимой главой отдела безопасности Джорджем Корном и представителем при конгрессе Джоном Лэнгом.
Глава представительства при конгрессе Зелл указал, что выявление сумм и адресатов вкладов, полученных обеими политическими партиями от — теперь уже с очевидностью доказано — террориста-подрывника Гласса, является частью расследования, но как и в случае с другими аспектами дела, никаких публичных разоблачений таких связей не планируется.
— Все убытки будут возмещены, — спокойно добавил Зелл.
Председатель комитета поинтересовался реакцией Белого дома.
— Президент, — ответил Аллен, — выразил желание сотрудничать с конгрессом по всем вопросам, связанным с данным делом. Если конгресс примет такое решение, мы готовы начать публичное расследование всех аспектов этого дела. Министр юстиции уже предъявил обвинения замешанным в этом деле.
— Однако, — сказал Зелл, — большинство виновных мертвы.
Он не преминул добавить:
— Я, конечно, не имею в виду членов конгресса, получавших на свои избирательные кампании деньги, отмытые Глассом.
— Урон, который был нанесен, теперь никак не уменьшишь, — заметил Аллен. — Но сделать еще хуже можно. Например, запятнать конгресс и ЦРУ ложными обвинениями во взрыве Коркоран-центра — преступной операции, не имеющей к ЦРУ никакого отношения. Все это послужит совсем не на благо национальных интересов и еще больше подорвет доверие к конгрессу и Вашингтону, при этом, несомненно, забудут, что мы сумели успешно разрешить десятки других политически важных кризисов, что помогло с уверенностью двигаться в будущее.
Печать не сможет отделить козлищ от агнцев, и гнев дезинформированной публики, подобно выстрелу из дробовика, может разрушить жизненно важные американские политические институты, такие, как ЦРУ и конгресс, и заденет государственных деятелей, которые были так или иначе связаны с Глассом.
Кто выиграет от того, что мы вынесем это дело на суд общественности? — воскликнул Аллен. — Никто. Никому: ни правосудию, ни Америке, ни общественности, ни вам в конгрессе, ни нам в ЦРУ — я повторяю, никому не станет лучше оттого, что мы подольем масла в огонь.
В действительности, — добавил он, — общественное расследование всех деталей этого дела показало бы в самых выгодных красках героического офицера ЦРУ и простого американского гражданина, но последствия такого шага непредсказуемы.
— По-видимому, в интересах страны, — предложил Мигель Зелл, — будет поручить ЦРУ доложить в полном объеме все аспекты расследования на закрытом заседании комитета.
Сенатор Бауман согласно кивнул, услышав такое предложение.
Накануне вечером, запершись у себя в кабинете с Джоном, юристом ЦРУ и неутомимым шефом отдела безопасности Корном, Бауман выпил четыре стакана скотча, отвечая на их весьма неприятные вопросы. Бауман понимал, что если начнется общественное расследование, то и его имя свяжут с получением денег от террориста.
Как требовалось по правилам, комитет проголосовал. Прошло предложение поручить секретное внутреннее расследование ЦРУ.
Вопреки сложившейся практике председатель выразил свое отношение первым, громко сказав: «Да».
Сенатор Обет почувствовал, что пахнет жареным, и проголосовал против.
Из желания показать принципиальность и сохранить имидж сенатор Фаерстоун проголосовал против. Вчера утром две его бывшие сотрудницы выступили с заявлением для прессы, в котором утверждали, что подвергались сексуальным домогательствам с его стороны. Посоветовавшись со своим административным помощником, сенатор решил объявить, что собирается пройти профилактический лечебный курс в знаменитом центре по реабилитации алкоголиков. Четырьмя годами позже он потерпел поражение на перевыборах.
Сенатор Хандельман хотел проголосовать за и поддержать своего президента, но проголосовал против и поддержал свою неспокойную совесть.
После брифинга Джон отозвал Хандельмана в угол и прошептал, что бдительность Эммы помогла разоблачить преступные замыслы.
Хандельман нахмурился.
— Могу ли я сказать ей об этом что-нибудь?
— Ничего, — ответил Джон.
Хандельман знал, что это была правда.
Но он не кричал на Эмму целых две недели и назначил ей большую, чем она ожидала, прибавку к зарплате. И не объяснил за что. Его комитет проголосовал за секретность, а он был благородный человек.
Когда врачи из ЦРУ залечивали Джону бок, задетый пулей, и раны на лице, они попутно взяли у него кровь и послали ее на анализ в солидную лабораторию. Результат вернулся с пометкой: «реакция на ВИЧ отрицательная». Джон промучился целую ночь над письмом Эмме и в конце концов отправил ей результат анализа, вложив его в конверт без всяких комментариев.
Все равно она никогда не хотела слушать его или о нем.
Все равно он никогда не говорил ей того, что хотело услышать ее сердце.
Этим весенним субботним утром над Арлингтонским кладбищем раздался залп, гроб с телом Гласса лег на дно могилы.
Один залп, второй, третий.
Стайки воробьев, не шелохнувшись, сидели на ветвях ближайших деревьев, на которых уже набухали почки. Они слышали здесь уже столько выстрелов, что перестали бояться.
Джон, вздрагивавший при каждом звуке выстрела, отвернулся от могилы...
Что-то шевельнулось среди деревьев.
Воробьи дружно вспорхнули с веток.
Силуэт в лучах солнца.
О-о.
Недавняя история с двумя скромными чиновниками, ответственными за сортировку почты, поступающей в ЦРУ, всплыла в голове Джона. Они считали, что помогают живой легенде ЦРУ — самому Глассу — сорвать проникновение израильской разведки с целью манипулирования деятельностью американского правительства. Они относили все письма из Белого дома или с Капитолийского холма в кабинет, на двери которого отсутствовала табличка, где доверенные люди гуру борьбы с терроризмом Гласса, в совершенстве освоившие операцию «вскрыл — запечатал», имели два часа на то, чтобы распечатать конверты и доложить их содержание шефу. Этой субботой неглупые ребята, сидевшие на операции «вскрыл — запечатал», были заперты с мастерами допроса и крепкими ребятами Корна в надежном месте на восточном берегу. Двое служащих, занимавшихся разборкой почты, были потрясены, узнав правду, и находились под добровольным домашним арестом. «Они виноваты не больше, чем... я», — подумал Джон.
Им простят оплошность. Сохранят им работу, сохранят пенсии.
Прозвучала команда почетному караулу.
Начальник караула, чеканя шаг, поднес вдове сложенный флаг, покрывавший гроб. Она смотрела прямо перед собой, прижав сумочку к груди.
Командир стоял в нерешительности, не зная, что предпринять...
Дочка подошла к матери, приняла флаг из рук офицера, который отдал ей честь и таким же чеканным шагом вернулся к роте почетного караула.
Почетный караул промаршировал к своему автобусу.
Мэри проводила родственников Гласса к их лимузину.
Корн бросил свой бесцветный взгляд на отъезжающих чиновников ЦРУ, убедился, что его команда, обеспечивавшая охрану, на местах. Кивок, предназначенный Джону, был, как всегда, твердым, но Джон мог поклясться, что Корн ему подмигнул.
Когда другие присутствовавшие на похоронах поодиночке и небольшими группами потянулись через ряды каменных обелисков к стоянке автомобилей, к Джону подошел Дик Вудруфт.
— Нет смысла торчать здесь, — сказал Вудруфт. Он теперь назывался временным координатором ЦРУ по ЦБТ. — Пойдем, нам надо составить график встреч на завтра. К завтрашнему вечеру, думаю, Кэт уже простит тебя настолько, чтобы пригласить на тихий воскресный обед. Хотя не упоминай о доме. Мы собираемся сегодня покупать новый ковер.
— Пожалуй, я дам ей побольше времени. — Джон посмотрел на открытую могилу. — Кто мог подумать, что все так кончится?
— Ты сделал правильный выбор, — сказал Вудруфт.
— Согласиться участвовать во лжи — это правильно?
— Не ложь — тайна.
— Какая разница?
— Кому надо — тот всегда узнает правду.
— Узнает ли?
— Зависит от наших усилий и их желания.
— Во что это нам обойдется?
— Ты думал, что можно победить зло, не пострадав при этом? — сказал Вудруфт. — Независимо от того, как копание в этой грязи могло подействовать на тебя, назови мне другого «чистильщика», который смог бы это сделать лучше тебя?
Джон опустил глаза.
— Гласс был гений, — сказал Вудруфт.
— Что?
— Террористический акт, подобный взрыву Коркоран-центра — не важно, кто его совершил, — доказывает необходимость таких мощных международных аналитических и разведывательных антитеррористических сил. Конечно, — улыбнулся Вудруфт, — необходим централизованный контроль. А ведь «Центральное» — это первое слово в нашем названии.
Вдали зашумели запускаемые двигатели.
— Не задерживайся здесь, — сказал Вудруфт и ушел.
Когда остались только Джон и могильщики, наблюдатель вышел из-за деревьев. Встал позади Джона. Могильщики с ругательствами забрасывали могилу землей.
— Я думал, ты не придешь, — сказал Джон.
Фонг ответила:
— Я хочу распотрошить этот ящик и вбить кол ему в сердце.
— Там только пепел.
— Но ты уверен, что это его пепел?
— О да, — сказал Джон. — Никаких сомнений.
На ней были тот же черный плащ, что и на похоронах ее отца девять дней назад, те же синие джинсы, которые были на ней, когда Джон оставлял ее на конспиративной квартире. Она положила руку на плечо Джону. Ее волосы пахли свежестью. Солнце грело им спины.
Он ослабил узел галстука на своей новой рубашке.
— Оглянись вокруг, — прошептал он.
Везде, куда бы они ни повернулись, везде были белые каменные таблички.
Он повел ее к театру мертвых.
— Я подписала бумаги, — сказала она. — Даже форму о неразглашении, чтобы защитить тебя. И отдала их одному из наших «приходящих нянь».
— Управление должно бы помочь тебе найти адвоката, чтобы...
— Ненавижу адвокатов.
— Тебе выплатят четверть миллиона долларов.
— Черт бы побрал все страховые компании.
— Тебе не надо будет работать на эту газету в Чикаго, — возразил он. — Писать про адвокатов. Ты сможешь быть поэтом...
— Деньги не могут сделать тебя поэтом...
— Но могут помочь не умереть с голоду.
— ...или купить отца, — закончила она.
Они зашли в открытую небу каменную аудиторию. Никого.
— Что ты извлек из этого? — спросила она.
Подумай об этом.
— Больше, чем хотел.
Она посмотрела на него:
— Ну, и дело стоило того?
Он отвел взгляд в сторону:
— Они дали мне еще одну медаль.
— Поздравляю, — сказала она. — Я догадывалась.
В понедельник, спустя два дня, Джон и главный адвокат ЦРУ встретились с вдовой Клифа Джонсона и сомалийской няней в балтиморском офисе адвоката вдовы.
Ничего не объясняя, адвокат, представлявший ЦРУ, предложил вдове двести пятьдесят тысяч долларов, не облагаемых налогом, если она подпишет бумаги, согласившись передать им права на все известные и неизвестные законные активы ее мужа, включая возможное получение наследства. Она должна подписать соглашение о неразглашении. Ее подпись также обеспечит ее детям благотворительный взнос в пятьдесят тысяч долларов, предназначенный на их образование. За вложением и расходованием этих средств будут следить попечители, о которых она никогда раньше не слышала. По тому же контракту сомалийская няня должна получить двадцать пять тысяч долларов — «вознаграждение нашедшему», и ее имя будет внесено в специальный список на ускоренное получение американского гражданства.
Балтиморский адвокат развел руками:
— Это выгодная сделка, у вас не будет претензий.
Две женщины расписались, где им было указано. Когда бумажная работа была закончена, Джон уединился в приемной адвоката, отделанной красным деревом. Пахло хорошей кожей.
Тихий стук в дверь.
Вошел последний оставшийся в живых мистер Джонсон. Дверь закрылась за его спиной. Он смотрел на мужчину из парка широко раскрытыми глазами, в которых впервые за долгое время появился интерес.
Мужчина из парка заставил его поднять руку, как при посвящении в скауты. Мальчик поклялся страшной клятвой никому ничего не говорить. Мужчина держал в руках красную бархатную коробочку. Именная табличка была оторвана с бархата этим утром, но мальчик никогда не узнает об этом.
Мужчина открыл коробочку. Медаль внутри имела ленту с цветами американского флага. На металлическом кружке были изображены орел, щит и оливковые ветви, окаймленные полукругом из слов «ЦЕНТРАЛЬНОЕ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ». Орел держал в клюве табличку, на которой было выгравировано: «ЗА ЗАСЛУГИ».
Дрожащие руки ребенка взяли коробочку. Мужчина перевернул медаль.
Этим утром балтиморский ювелир заработал двести долларов наличными, из тех, что были подкинуты Джону в коттедж, выгравировав на обратной стороне медали: «КЛИФ ДЖОНСОН».
— Твой отец заслужил это, — сказал Джон, — и он хотел, чтобы ее передали тебе.
На всю жизнь Джон запомнил, как детские руки обвились вокруг него.
Вечером перед похоронами Гласса Дик Вудруфт передал Фонг такую же медаль, которой наградили ее отца. В соответствии с секретными процедурами ЦРУ ее обратная сторона была пустой.
Однажды в полночь три недели спустя Джон наблюдал, как рабочие осторожно устанавливали новую мемориальную звезду на стене фойе в штаб-квартире ЦРУ.
Утром в день похорон Гласса, когда Джон и Фонг обошли круг камней в театре мертвых, она сказала:
— Мои чемоданы в машине.
Темнота предыдущей ночи. На надежной конспиративной квартире.
Они занимались любовью, она обнимала его, плакала.
Солнце отражалось от белых камней.
— Не уезжай, — сказал он ей. — Пожалуйста.
Как долгий выдох.
Тишина, такая странная тишина.
— Ты просто хочешь жениться на богатой девушке, — сказала она.
Даже не моргнул при слове «жениться»:
— Я просто забочусь о тебе.
Она взяла его под руку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37