– Победа была на стороне Света, – Кара вздохнула. – Но павших с обеих сторон было без счета, и сам король Сварог тоже был в их числе. Зато силы Тьмы надолго лишились былой мощи, и это…
– Стоп, – говорю. – Опять текст от Левитана пошел. Сказал же, говори конкретно. Что значит – павших без счета? Выжившие-то были? Ладно, вражеские трупы посчитать не удосужились, но свои-то потери можно было узнать? Списочный состав дружины до боя минус оставшиеся – вот и вся арифметика. А то – во второй линии пехоты вражеской без счета и до полутора танков. Что это за доклад? Потом – «надолго лишились былой мощи». Насколько? Ты числа называй. Ферштейн?
У рыжей глаза растерянные сделались и губы задрожали.
– А я не знаю, – говорит. – Когда мне рассказывали, то всегда говорили про Великую Победу Света над Тьмой и…
– Морально-политическая подготовка, – говорю, – дело важнейшее, не спорю, но и одной ей ограничиваться тоже не годится. Кроме диалектики, хорошо бы тактику со стратегией. Война, она, знаешь ли, счет любит.
Ага. Смертям особенно.
– Но я и в самом деле не знаю. Была большая битва и… а потом нам уже про короля Фуко рассказывали, как он с властелином Водером воевал.
– Ох уж мне вся эта церковно-славянская история, – говорю. – Одни короли да князья. Король Сварог и дружина его при нем. Ладно хоть сам лег, не просто войско положил, а то был бы поход Игоря на половцев.
Кара голову гордо так вскинула.
– Король Сварог, – заявляет, – великий герой. Он бился в первых рядах своего войска.
– Может, и герой, – говорю, – спорить не буду. Да только герой и полководец – это, как выяснилось, вещи иногда разные. То, что человек первым из полка в немецкую траншею ворвался, это еще далеко не значит, что он этим полком командовать может. И в первых рядах – звучит, конечно, здорово, а вот сзади постоять, да не одному, а с резервом и в нужный момент в дело его ввести, как, например, Александр Невский, тоже, между прочим, князь – это иногда дороже стоит.
– Во главе войска, – заявляет Кара, – должен стоять самый достойный. Благородные рыцари высокого происхождения никогда не потерпят…
Нет, думаю, надо будет обязательно ей ликбез устроить. Совсем у девки головка феодальными предрассудками засорена.
– Достойный, – замечаю, – это, конечно, правильно. Да вот только как определить, кто самый достойный? По морде друг друга лупить и смотреть, кто на ногах последний останется? Так ведь таким способом можно узнать, у кого башка самая чугунная. Папа твой, я уверен, тоже командиром стал не только потому, что лучше всех мечом махал.
У него-то наличие мозгов сразу заметно. В отличие от дочки.
– Все наши короли были героями!
Сколько я историю помнил, такой замечательной династии в моем мире не наблюдалось. Пара-тройка сносных личностей была, но большинство – алкаши и прочие дегенераты. Может, конечно, тут у них с этим получше дело обстоит, но что-то сомневаюсь я в этом.
– Героем, – говорю, – как я уже сказал, быть хорошо. Я и сам бы с превеликим удовольствием золотую звездочку на грудь повесил для комплекта. Да вот только война ваша уже сколько тянется? А?
Молчит.
– А насчет победного перелома как? – интересуюсь.
Тоже молчит. Мне даже совестно стало. В самом деле, думаю, что ты, Малахов, к девчонке пристал, историческими примерами заваливаешь. Ты ей еще марксистко-ленинскую диалектику начни излагать. То есть объяснить бы, конечно, надо, и не только ей, но начинать-то надо с азов, да и в обстановке сначала следует разобраться. И, по совести говоря, какой с тебя, Малахов, политрук, то есть замполит? Никакой. Я ведь даже к собранию сочинений товарища Сталина еще не подступался, а уж про Ленина или Маркса с Энгельсом и вообще вспоминать нечего. А секретарем меня потому выбрали, что из всех комсомольцев в разведроте только я один и могу протокол собрания без ошибок записать. Опять же насчет победного перелома – попробовал бы ко мне в 42-м кто-нибудь с такими речами полезть – чего это, мол, ты, Малахов, через Дон к Волге топаешь? Что б я ему ответил? Дал бы в морду, а то и вовсе – как провокатора.
– Ладно, – говорю. – Извини. Как говорил наш капитан: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». Я…
Вообще-то это он Шота Руставели нам цитировал, но они же тут «Витязя в тигровой шкуре» не читали.
– А ты, – говорит рыжая с вызовом таким в голосе, – лучше бы накомандовал.
– Так я ведь, – плечами пожимаю, – в командиры и не лезу. Вам бы, – говорю, – Суворова Александра Васильевича сюда, тоже граф и князь, или хотя бы Мономаха с его фуражкой. А вообще – давай сворачивать этот разговор, а то мы тут до ужина проспорим. А я еще и не завтракал, между прочим.
Рыжая, видно, еще что-то обидное сказать хотела, но вспыхнула и промолчала. Развернулась и пошла, только плечом презрительно так дернула.
Вышли мы наконец во двор. Солнца, как вчера, не было, так и сегодня нет, все облака серые висят. Впрочем, когда погода нелетная, оно, может, и к лучшему, но все равно на душе муторно. Народу во дворе почти не видно, только в конюшне троица навоз лопатами ковыряет, да и то словно мухи сонные.
Ну, я огляделся и направился прямиком к «Доджу». Есть у меня такая заветная струнка – люблю с техникой повозиться. Может, оттого, что в пехоте все больше приходилось на своих двоих топать, а уж в разведке и подавно. Так что как только выпадает свободный часок, кто куда, а я к машинам. Там уже и шофера все знакомые и командиру ихнему я трофейный «вальтерок» презентовал, в общем – свой человек. Ну и поднатаскался соответственно. Наши там «газики» и «ЗИСы», союзнические, да и трофейные тоже. Не с закрытыми глазами, конечно, но если покопаться… Думал, вот кончится война, получу права любительские, добуду какой-нибудь трофейный «Хорьх», а еще лучше – списанный «Виллис», приведу в божеский вид и буду на нем кататься. А-а, да что уж там теперь вспоминать.
Открыл я капот, нырнул, гляжу – вроде все в порядке. Провода все на месте, ничего нигде не болтается, дыр от пуль тоже не видать. Аккумулятор новый, как и сам «Додж». Уровень масла проверил – все в норме. А заводиться не хочет.
– Вы, – у рыжей спрашиваю, – ничего с ним не делали?
– Нет, – говорит, – как приволокли, так и стоит. Я в бак сунулся, понюхал, даже на язык попробовал – бензин. И вроде без всяких примесей.
– Точно, – спрашиваю, – никакой своей гадости залить не пытались?
– Да не подходил к нему никто.
Ага. Во ист ди ауторепаратуреверкштат?
Ладно. Полез в кузов. Откинул брезент, гляжу – ни черта ж себе. Хозяйственный, видать, шофер на этом «Додже» ездил. Тут тебе и запаска, и две канистры полные, и еще одна маленькая, с маслом, а в ящике с инструментами чего только нет! Даже фара и полный комплект свечей.
Под ящиком коробка с сахаром обнаружилась. Американский, пиленый, к нам в дивизию тоже такой поступал. Только редко мы его видели – завскладом наш, майор Панкратов, тот еще жук – снега зимой не выдаст без бумажки от комдива, да и с ней будет три часа накладные оформлять, на каждую снежинку отдельную. Сколько с ним наш старшина маялся, когда надо было форму новую получить!
– Я, – говорил, – лучше три раза к немцам в тыл на брюхе сползаю, чем один – к Панкратову на склад пойду.
Сахар я пока оставил. Взял только один кусок себе, а второй Каре кинул. Она его поймала, стоит, в руках вертит.
– Что это? – спрашивает.
– Это, – говорю, – сахар. Его едят. Он сладкий. Берешь и грызешь, как белка.
И сам пример показал.
Рыжая на меня глазищами подозрительно сверкнула, но послушалась. Захрустела.
– Ой, – говорит, – вкусно как. Девчонка.
– Жаль, – говорю, – эскимо этот тип не заначил. Какое у нас эскимо было перед войной – съел, и умирать не жалко. Я все мечтал им одну девчонку из нашего класса угостить, да так смелости и не набрался.
Да. Много у нас чего перед войной было. Да сплыло одним июньским утром.
– А нам, – говорит рыжая, – тоже один раз ваши сладости привозили, в блестящих железках. У-гу-щен-ка.
– Сгущенка, – говорю. – Мы там воюем, а вы, значит, ленд-лизовскую сгущенку лопаете и тушенкой заедаете. Неплохо устроились.
Сунулся я снова под капот. Заменить, что ли, свечи, думаю, раз все равно запасные лежат. А чего еще делать? Ну а если и это не поможет, придется всю проводку проверять – та еще работенка.
Поменял, сел за руль, провернул ключ, и что б вы думали – «Додж» завелся! С пол-оборота завелся! А я-то голову ломал.
– Эй, – Кару зову, – слуга верный. Садись давай, прокачу с ветерком.
Рыжая на соседнем сиденье устроилась, л проделали мы с ней круг почета по дворику. Я еще на клаксон нажал напоследок и заглушил.
На шум из дверей народ повысыпал. Глазеют, но близко подходить боятся. А рыжей хоть бы что: довольная – смотреть приятно. Особенно в вырез блузки.
Аулей тоже вышел. Обошел вокруг пару раз и стал рядом.
– Ну, командир, – говорю, – принимай машину. Я ведь говорил вчера, что она только у вас не заводится.
Синеглазый усмехнулся.
– То, что он начал двигаться, – говорит, – это очень хорошо. А скажи, Сегей, без тебя он тоже двигаться будет?
– Если найдете, кого за руль посадить, – отвечаю, – запросто. Но только пока бензина хватит. А хватит его часов на шесть.
– Бензин – это то, чем он питается.
– Именно, – говорю. – Причем жрет не хуже танка и предпочитает покачественней. У вас со снабжением как дело обстоит? А то у нас неделю назад склад ГСМ к чертям собачьим разбомбили, к вам случайно ничего не перепало? Вюрден зи мих, битте, бис цур нахстен танкшелле.
– А можно, – спрашивает, – посмотреть, как этот бензин выглядит?
– Запросто, – и канистру ему протягиваю.
Аулей в канистру заглянул, принюхался, на ладонь немного плеснул.
– У нас, – говорит, – масло есть похожее. Довольно много. Надо ему предложить, может, он захочет им питаться.
– Ну, это вряд ли, – говорю. – Это ж американская техника, она что попало жрать не будет. Давайте лучше пока на том, что есть, покатаемся, а то ведь мотор запороть можно элементарно, а толку?
И тут Кара в разговор встревает.
– А пусть, – говорит, – с ним кузнец наш побеседует. Может, он его и уговорит масло есть вместо этого бенджина.
– Ага, – говорю, – знаю я эти уговоры, с помощью кувалды да какой-то матери, навидался. Кувалда, она, конечно, вещь в хозяйстве очень полезная, особенно когда траки на KB часто менять приходится, но, может, лучше все-таки подождем, пока бензин кончится?
Аулей, похоже, на эти слова малость обиделся.
– Зря ты так говоришь, Сегей. Ты свое мастерство нам показал, позволь теперь и другому мастеру свое умение испытать.
– Ладно, – говорю, – мое дело предупредить. Зовите вашего кузнеца, поглядим, что после него останется.
Вылез из машины, стал в сторонке. Но в душе обидно все-таки. Ну, разломают они «Додж», думаю, а мне опять на своих двоих топать. Бензином-то я где-нибудь, глядишь бы, и разжился. В кавалерию, что ли, теперь подаваться, в червоны казаки?
Приходит кузнец. Кузнец как кузнец, первый нормальный с виду человек, которого я пока здесь повстречал. Фартук на нем кожаный, борода окладистая – как он только искр не боится. Кувалду, кстати, не приволок и вообще ничего из инструментов не взял. Мне даже интересно стало – что ж он делать-то голыми руками собрался? Руки, правда, здоровые, словно две клешни, как зацапает, мало не покажется.
Походил он вокруг «Доджа», под днище заглянул, рукой пару раз по бортам провел и ко мне поворачивается:
– Оживи его.
Я чуть на землю не сел.
– Это как? – спрашиваю. – Спирта ему в бак залить?
А Кара меня локтем в бок толкает:
– Ты же это только что делал.
– Что?
Рыжая на меня посмотрела, как на слабоумного, вскочила за руль и ключ дернула. Ничего у нее, конечно, не получилось, заглохло сразу.
– Завести его вам, что ли? – спрашиваю,
– Ну да, – кивает, – оживить. Дурдом.
Ладно, думаю, играйтесь дальше. Завел мотор, кузнец этот прислушался, кивнул одобрительно, сел перед радиатором на корточки и чего-то шептать принялся.
Ну, думаю, точно цирк. Сейчас он встанет и скажет, что обо всем договорился. Тоже мне, Вольф Мессинг.
– Он, – говорит кузнец, – согласен есть наше масло, но у него два условия есть.
Ну, точно.
– Первое, – говорит кузнец, – чтобы управлял им только он.
И на меня показывает.
Все верно, думаю, правильно мыслишь. А кто ж еще тут может? Кара, та возьмется, но – до ближайшей стены.
– И второе. Он хочет, чтобы у него было имя. По названию одной из провинций его родины.
Ха, думаю, а это уже забавно. Кто этому кузнецу про Америку успел разболтать, неужто Трофим?
– Я не совсем его понял, – продолжает кузнец, – Арзона или Арзена.
– Аризона, – говорю.
И тут «Додж» фарами мигнул.
Я чуть на землю не сел. А этот-то фокус, думаю, кузнец как провернул? Он же внутрь капота не залезал и вообще машины почти не касался.
А тот довольный стоит.
Ладно, думаю, раз я уже сюда угодил, а медперсонала пока не видно – попробую сыграть по их правилам.
– Ладно, – говорю, – тащите сюда ваше масло. И к «Доджу».
– А ты, – говорю, – если на этом масле хоть десять метров проедешь, возьму баночку с белой краской, которая у тебя в кузове стоит, и на обоих бортах большими белыми буквами намалюю: «А-Р-И-3-0-Н-А».
И тут фары опять мигнули.
Черт, но не могло же мне два раза подряд примерещиться!
– А ну, – говорю, – включи обратно. Зажглись.
Я на всякий случай между кузнецом и машиной шагнул, носком сапога, вроде как нечаянно, землю прочертил – нет никаких проводов.
Черт, думаю, но должно же быть всему этому какое-то нормальное объяснение. Только вот кто бы мне его на ухо прошептал, пока я тут окончательно не свихнулся.
Нет, ну можно, конечно, радио какое-нибудь к фарам приспособить и на кнопочки себе в кармане нажимать. Только нет у этого кузнеца карманов, и руки он на виду держит. И устройства хитрого под капотом нет, только что смотрел. Разве что с блоху размером. А в оживший «Додж» я поверю не раньше, чем в радиоблоху.
Глава 3
Ладно. Приволокли они бочонок со своим маслом. Я посмотрел – точно, на бензин похоже, тоже прозрачное. Залил в бак, помешал еще. Сел за руль, ключ провернул – завелся! Газом поиграл – рычит вовсю.
Черт, думаю, может, оно там все поверху плавает?
– А ну, – говорю рыжей, – садись на мое место и вот эту педаль нажатой держи. И не вздумай еще чего-нибудь коснуться.
Вылез, снова в баке палкой поворошил – нет, смотрю, растворилось все.
Ну, думаю, или они мне под видом масла авиационный бензин подсунули, или… А вот про второе «или» лучше пока не задумываться. В целях личного душевного равновесия. Заглушил мотор, стою, рисунок протектора изучаю.
А Аулей улыбается.
– Вот видишь, – говорит, – Сегей. А ты сомневался.
– Я и сейчас сомневаюсь, – отвечаю.
– Право твое, – говорит, – но поскольку этот, хм, железный конь потребовал, чтобы его наездником был только ты, прими его от меня в дар. Хотя, – усмехается, – ты и так имеешь на него больше прав, чем я. Он ведь из одного с тобой мира.
Вообще-то, думаю, что с моего мира упало, то пропало. Но Аулею, понятно, этого не сказал. А он стоит, не уходит.
– По-моему, – говорит, – ты, Сегей, что-то обещал.
Ну, я-то обещал намалевать в том случае, если этот тарантас десять метров на местном масле проползет. Но не придираться же к словам. Тем более, вспоминаю, что вся эта феодальная братия на клятвах слегка подвинута. И потом, чем леший не шутит, а вдруг эта жестянка и в самом деле обидится.
Добыл из кузова кисть, баночку с краской и большими белыми буквами на обоих бортах намалевал: «А-Р-И-3-О-Н-А».
– Ну, – говорю, – «Додж» по имени «Аризона». Постой пока, а мы посмотрим, на что ты дальше сгодишься.
Хорошо, хоть не «Дуглас» – «Дакота». Летал-то я только один раз на связном «У-2» и то пассажиром.
Ладно. Отошел от «Доджа», огляделся. Народу во дворе уже больше стало, попросыпались. Кто воду из колодца тащит, кто гуся за шею волочет. А в углу напротив ворот гаврики из местного гарнизона мечами машут. Одни деревянными, а другие, что постарше, настоящими, стальными. Да так, что треск и лязг на весь двор.
И тут Кара из-за спины ехидно так спрашивает.
– Не хочешь, – говорит, – и здесь мастерство свое показать?
Вот еще, думаю, делать мне больше нечего. Я последний раз с деревянной сабелькой бегал, когда в третьем класса в Чапаева играли. Да и вообще – толку от этих железяк, если их всех одной очередью положить можно?
Я так рыжей и сказал.
– Глупостями, – говорю, – заниматься не люблю и не собираюсь начинать.
А она опять обиделась.
– И что же, – спрашивает, – ты за воин без меча? Так и будешь с одним ножичком ходить?
– Пока мне и ножа вполне хватает, – отвечаю. – А надо будет – я себе оружие добуду, не беспокойся. И вообще, как правильно заметил мой любимый артист Марк Бернес: «Главная деталь любого оружия есть голова его владельца».
Гляжу, а навстречу мне один из двух вчерашних сусликов выходит, светловолосый который, Арчет.
1 2 3 4 5 6 7