Наклонившись пониже, Ри припал губами к выемке между ключицами, не то мурлыкнув, не то заурчав при этом. Потом она положила обе руки на его талию, выпустила из брюк рубашку и принялась поглаживать жесткие мышцы его спины, осторожно лаская теплую кожу и шелковистые волосы у основания шеи.
Руки Ри тем временем опустились на ее плечи, а потом медленно скользнули вниз — к ягодицам.
Обеими руками Кейт стащила через голову Ри его рубашку и уронила ее на пол. И теперь они продолжали свой танец нагими… кожа к коже, как в тех удивительных снах. Полные груди ее прижимались к широкой, поросшей волосами груди Ри.
Внизу в таверне зачастили барабаны.
Она принялась возиться с пряжкой его пояса. Убрав одну руку с ее спины, Ри расстегнул его коротким, нетерпеливым движением. А заодно распустил и завязки брюк, после чего ладонь его вернулась на ее спину.
Сердце Кейт колотилось, кровь почти кипела. Во сне они только танцевали, но теперь ей нужно было нечто большее. Она хотела его, хотела близости с ним… она желала слиться с ним, обрести полноту единения. Остановившись, Кейт потянула вниз брюки Ри. Он сбросил с ног сапоги и, шагнув, оставил позади и брюки, и белье. И остался на месте. Сотрясавшее пол биение барабана задавало ритм и его сердцу.
Отбросив ногой одежду в сторону, он взял ее руки в свои и вновь продолжил танец. Они двигались по-прежнему неторопливо и чувственно: кожа прикасалась к шелковистой коже, теплота тела сливалась с теплотой тела, губы с губами, руки скользили по спинам… они приближались и снова отдалялись, а после сходились снова — еще теснее, чем прежде.
Наконец танец увлек их в угол комнаты, и Ри остановился.
— Сейчас, — сказал он.
И Кейт ответила:
— Сейчас.
Подступив совсем близко, он взял ее за талию, поднял и прижал спиною к стене. Кейт обхватила его ногами… И хотя голоса барабанов-тала постепенно смолкли, они начали другую, куда более старую пляску.
Глава 34
В ночи сей творилось что-то неладное, Хасмаль ощутил это еще до того, как Кейт спрыгнула с башни. Предчувствие грозящего несчастья заставляло трепетать все нутро его и когда он следил за ее падением, и когда вместе с Дугхаллом они бранили Ри, уверявшего, что Кейт осталась жива. А когда, опустившись на колени, они с Дугхаллом начали читать отходную по мертвому Соколу, — ибо, хотя Кейт и не приняла обеты Соколов и не овладела всеми их секретами, оба они сошлись на том, что Соколом она являлась по духу, — ощущение обреченности сделалось еще сильнее.
Ночь продвигалась вперед своим чередом, и чувство это превратилось в истинный кошмар, так что наконец Хасмаль спросил у Дугхалла, не испытывает ли и он чего-либо похожего.
— Разумеется, — возмутился Дугхалл. — Кейт умерла. Она навсегда ушла от нас. Что еще я могу чувствовать?
Однако Хасмаль не был абсолютно уверен в том, что его терзает горе именно из-за гибели Кейт.
При чтении последних молитв к ним присоединился Ян, и Хасмаль в душе пожелал, чтобы тот ушел. В других обстоятельствах он был бы только рад разделить с кем-либо молитвенный труд по проводам души в Вуаль… в обычной ситуации к обряду присоединялись все желающие. Однако сейчас даже присутствие Яна словно металл по кости скребло его сердце. Казалось, эта ночь никогда не кончится.
Когда в самый торжественный миг молитвословия в комнату влетел ухмыляющийся как идиот Янф, а следом за ним появились державшиеся за руки Кейт и Ри, Хасмаль лишь воззрился на свою явно невредимую подругу, не сумев наскрести в своем сердце даже крохи радости при виде столь очевидного доказательства ее спасения. Кейт была небезразлична ему, как доверенная сотрудница и верная наперсница, и тем не менее сам факт ее чудесного спасения не мог даже поколебать того облака ужаса, в котором плавала душа Хасмаля.
Возбужденный Ри переводил взгляд то на него, то на Дугхалла, то на Яна.
— Она жива, ослы, — выпалил он наконец, — можете отложить в сторону свои траурные одеяния и оставить молитвы для тех, кто действительно в них нуждается.
Дугхалл, вдруг сразу постаревший, согбенный и неловкий, поднялся с места, подошел к Кейт с вымученной улыбкой на лице и обнял ее — как вежливый человек обнимает незнакомца, уверяющего, что он является его старинным другом.
— Ты излечила наши израненные сердца, — сказал он, однако Хасмаль слышал в голосе старика ту же боль, что поселилась и в его собственной душе. Вся вселенная вибрировала, словно в такт звучанию расстроенных струн.
Нахмурившись, Кейт повернулась к Ри:
— Ты говорил, что они не поверили тебе, когда ты сказал им, что я жива, но теперь мне кажется, что они не верят и мне самой .
Жестом обладания Ри положил ей руку на плечо и сказал:
— Не знаю, что с ними произошло, но у тебя несомненно есть я.
— Да, — согласилась Кейт и, повернувшись, поцеловала Ри. Точно пощечину влепила Яну — Хасмаль почувствовал, как он затрепетал, словно и в его душу проник отзвук сегодняшней неведомой беды. Взглянув на Кейт прищуренными, жесткими и холодными глазами, Ян произнес:
— Значит, ты выбрала.
Судорожно сглотнув, она кивнула:
— Только не думай… не думай, что я… не желаю тебе счастья или…
Голос ее сорвался, и Кейт дернула головой.
— Да. Я выбрала. Выбрала. И прости меня, Ян… мне очень жаль.
Рука Яна, точно повинуясь собственной воле, потянулась к мечу, и Хасмаль вздрогнул, страшась внезапной стычки. Однако, дотронувшись до рукояти, Ян сказал:
— Тебе незачем извиняться. Ты имеешь право идти нужным тебе путем. Я надеялся, что окажусь твоим спутником на этом пути, но я не стану жить с женщиной, которая не любит меня, — как бы я ни хотел ее.
Лицо его напряглось и, взглянув на Ри, Ян бросил ему:
— Желаю счастья, братец.
Три эти слова были произнесены глухим голосом, каким, по мнению Хасмаля, посылали врагов в Иберанское пекло. А затем Ян высоко держа голову вылетел из комнаты, выдавая каждым своим движением обуявший его гнев.
Хасмаль решил было, что, возможно, именно это и было причиной отчаяния, сжимавшего его сердце, однако сразу же отказался от этой мысли… обиду и гнев Яна следовало считать лишь крохой, несравнимой с тем, гораздо большим, что так угнетало его.
— Кейт, — сказал он, — я невероятно рад видеть тебя живой, но у меня просто нет сил. Мы с Дугхаллом молились, читали по тебе принятую у Соколов отходную, так как были уверены, что ты погибла. — Он обнял ее и расцеловал в обе щеки. — Я смогу выразить свою радость более очевидным образом, после того как хотя бы немного посплю, но сейчас мне гораздо больше хочется услышать, как тебе удалось выжить — ведь ты прыгнула с такой ужасной высоты.
— Я тоже хочу узнать об этом, — произнес Дугхалл. — Дорогая моя девочка, ты уже второй раз воскресла для меня из мертвых, и я счастлив превыше меры. Завтра мы отпразднуем твое спасение — как следует выспавшись и после позднего завтрака.
Когда все, кроме Дугхалла, покинули помещение, Хасмаль признался:
— Сегодня что-то отягощает мое сердце. Как будто пошла наперекосяк целая вселенная. Душа моя томится, и я не знаю почему.
— И мне тоже не по себе, — ответил Дугхалл. — Я боюсь, но чего именно — не знаю. И это страшит меня. Нам нужна помощь и совет. Садись рядом, свяжемся с Возрожденным.
Хасмаль тяжело опустился на пол и, скрестив ноги, опустил защищавшие его экраны. Царивший в душе мрак не рассеивался. Когда Дугхалл принял ту же позу, оба они закрыли глаза и принялись сплетать тонкое волоконце духа, соединявшее их с Возрожденным. Однако на сей раз магия не сработала.
Сосредоточившийся Хасмаль постарался как можно полнее погрузиться в медитацию; он очистил ум и, ровно дыша, сфокусировал внимание на собственной неподвижной сердцевине и на том чистом колокольном звоне, что наполняет собой средоточие вселенной, но даже когда он целиком ушел в созерцание сущности мира, и ум его сделался подобием недвижной воды, контакта с Возрожденным не получилось.
Медитацию Хасмаля нарушил Дугхалл. Дрожащим голосом старик прошептал:
— Мы должны предложить в жертву кровь.
Они достали чашу, иглы и жгут, пролили свою кровь внутрь посеребренной емкости и произнесли Хи'айн абоджан , молитву тех, кто давно ждет во тьме. А затем призвали чары, которые должны были соединить их с Соландером. Теперь оставалось только ждать.
С кровью в чаше ничего не происходило. Ослепительное пламя не вспыхнуло в ней, не соединило нитью Возрожденного и его Соколов. Не поднялось из нее тепло, не изошла энергия, чтобы наполнить Хасмаля, и любовь не осенила его сердце. Там, где прежде ощущал он возродившуюся надежду мира, источник всякого счастья, ныне была… пустота.
Хасмаль принялся молиться усерднее. Он напряг все силы. Тело его занемело, а дыхание сделалось неровным. Слезы начали вскипать в уголках его глаз, он уже ощущал их горечь, от которой першило в горле. Наконец, открыв глаза, он посмотрел на чашу с кровью, которая так и осталась темной лужицей на дне сосуда. Хасмаль прикоснулся к руке Дугхалла, и тот тоже открыл глаза. Старик, как и он сам, плакал.
— Он ушел.
— Да, — кивнул Дугхалл, и разом уступившее напору времени лицо его вдруг показалось Хасмалю очень древним.
— Куда он ушел? И почему мы не можем найти его?
Без стеснения Дугхалл утер слезы рукавом, а потом поглядел на собственные ладони.
— Все, Хас, мы проиграли. Мы утратили все… победили Драконы. Соландер мертв.
— Нет, — воскликнул Хасмаль, уже понимая, что слышит правду. Какая-то часть его знала об этом с того самого мгновения, когда Возрожденный был отнят у мира. Украден. Убит. Хасмаль не понимал, каким образом мог случиться подобный кошмар, однако он знал, что ужасное событие это действительно произошло.
— Ни в одном из пророчеств нет ничего подобного, — начал он. — Ни в одной строке своего труда Винсалис даже не намекает на то, что после воплощения Возрожденного будет подстерегать опасность. Соландер был нам обещан. Обещан . И как могло такое…
Дугхалл устало махнул рукой:
— Какая разница, сынок. Не в этом дело. Возрожденный погиб… и вместе с ним погибли и Соколы. Драконы победили.
Да, Соколы умерли. И надежда мира тоже. И обетованная великая цивилизация от края до края земли, одолевшая войны и зло, стоящая на любви, мире и радости… она тоже была убита вместе с далеким младенцем, а тысяча лет терпеливой и искренней молитвы и пролитая кровь обратились в ничто.
Соландер умер. Хасмаль поднялся, не зная, почему еще не летит в пропасть весь мир. Неловко ступая, он побрел к комнате, которую делил с Яном, стащил с себя одежду, бросив ее на пол, залез в узкую кровать, закрыл глаза и пожелал себе уснуть и не проснуться. Если он не пробудится, чтобы приветствовать новый День, можно будет считать, что он ничего не потеряет — ибо мир этот уже не мог перемениться к лучшему.
Глава 35
Наступившее утро оповестило о себе лишь легким убавлением ночного мрака. Шевельнувшаяся в объятиях Ри Кейт прислушалась к стуку дождя в окно и решила не просыпаться. Чувствовала она себя на удивление превосходно. После вчерашней Трансформации она ничего не ела и, проведя всю ночь в объятиях Ри, уснула лишь под утро, однако теперь Кейт не ощущала ни утомления, ни уныния, обычно досаждавших ей после Перехода.
Повернувшись на бок, она поцеловала Ри в шею и легонько куснула его.
— Проснись. Давай что-нибудь сделаем.
— Мы и так что-то делали, — рассудительно и негромко возразил он. — Мы спали.
— Я знаю. Но у меня есть более интересное предложение. Давай сходим куда-нибудь и поедим.
— На улице проливной дождь. Воды по колено… послушай. Разве ты не слышишь, как хлещут ручьи, сбегая к гавани? Давай спать.
— Не будь таким скучным. Мне сейчас слишком хорошо, чтобы оставаться в постели.
Приподняв голову, Ри улыбнулся:
— Моя прекрасная и любимая, если тебе надоело спать, я могу найти для нас обоих занятие и не вставая с постели.
— Можно заняться и этим. — Придвинувшись к нему, она легонько прикусила мочку его уха. — А потом нужно непременно сходить поесть. Я голодна как волк.
Откинувшись на подушку, он вздохнул:
— И насколько голоден этот волк?
— Этой ночью я Трансформировалась и с тех пор ничего не ела.
— Ну, раз так, то… — Без дальнейших слов Ри выпрыгнул из постели и принялся натягивать штаны, рубашку и сапоги. Спешка его была преднамеренно комичной, и Кейт одобрительно посмеивалась, однако немедленная реакция его выявила в их отношениях нечто, прежде еще не испытанное ею. Ри понимал ее. Он знал, как живется Карнею; он ощущал безумное напряжение Трансформации собственной плотью и знал чудовищный голод, следовавший за этим, не хуже, чем она сама.
Выбравшись из кровати, Кейт тоже начала одеваться.
— А как насчет обещанных постельных занятий?
Чувствовать, что тебя понимают, приятно, только тогда расслабляешься.
Искоса поглядев на Кейт, Ри улыбнулся и поддразнил ее:
— Твое очаровательное тело и пьянящие поцелуи подождут. А то, боюсь, потом меня самого слопаешь.
Кейт и Ри пробирались вперед по тротуарам, а на перекрестках ступали по брошенным там высоким камням. Грязные ручьи дождевой воды клокотали под их ногами, а с неба сплошной пеленой хлестал ливень. Конец сезона дождей был близок, однако грозы еще не прекращались. Впрочем, Калимекка не позволяла капризам погоды нарушать заведенные в городе порядки. Деловая жизнь в городе ни на миг не прерывалась.
В рыночном районе они наткнулись на несколько харчевен, где с раннего утра обслуживали рабочих, занятых в дневную смену, и торговцев, которым скоро предстояло встать за свои прилавки. Кейт и Ри присоединились к короткой очереди под ярко-красным навесом лавки пирожника и принялись обсуждать достоинства различных начинок — мяса гадюки, гремучей змеи, обезьяны, попугая, индюка, оленины, а также пюре из кузнечиков, и наконец остановили выбор на огромной кулебяке, дышавшей паром на прилавке. Вкуса различным видам мяса прибавляли ломтики манго и танали, благоухание усиливали крошеный корень манагоды и кокос, а толстая корочка пирога аппетитно поблескивала ореховым маслом.
Кейт заставила себя есть медленно. Забыв об осторожности, она легко могла выдать себя своим, буквально зверским, аппетитом. Она вдруг подумала о том, как часто люди говорят друг другу, что они «умирают с голоду», или «готовы умереть за кусок сочной баранины», или «до смерти хотят сладкого льда»… а ведь сама она в отличие от нормальных людей действительно может умереть, если вовремя не получит пищи. И мысль эта неприятно уколола ее, чуточку отравив счастливое утро.
Рука об руку они направились к входным воротам, ведущим в лабиринт крытого, внутреннего рынка. Там они нашли лавку, где продавались пеккари, — владелец ее отгородился сеткой от докучавших ему мух, чтобы те не липли к подвешенным на крюках свиным тушам. Кейт сочла эту идею вполне здравой, а затем выбрала поджаренного на вертеле упитанного поросенка, приготовленного в собственном соку — без специй. На пару с Ри они быстро умяли жаркое. И по-прежнему голодная, она повела его дальше, в глубь рынка, где лавки теснились уже едва ли не друг на дружке, и наконец обнаружила витрину, на которой было выставлено одно из самых любимых ее блюд — попугаи в меду, зажаренные на палочке. Цена оказалась вполне приемлемой, и она проглотила парочку птичек, жалея, что не может позволить себе еще, не рискуя привлечь к себе излишнее внимание своей прожорливостью.
Когда они вновь выбрались на улицу, дождь уже прекратился, и солнце начинало выглядывать в прорехи между облаками. Над согревшимися улицами поднимался парок, на небе изгибались сразу три радуги.
— Ну как, возвращаемся в гостиницу? — спросил Ри. — Или, чтобы дожить до полудня, тебе необходима еще горсточка сластей? Скажем, корзинка дынь или весь запас сладкого льда какого-нибудь удачливого лавочника?
Кейт рассмеялась.
— Нечего дразниться. Скоро настанет и твоя очередь.
Она оглядывала обе стороны улицы. В здешних лавках можно было бы купить еще что-нибудь вкусное, однако, хотя Кейт еще не вполне насытилась, она решила сделать паузу, чтобы аппетит приобрел прежнюю остроту.
— Доживу до следующей трапезы. Давай вернемся в гостиницу. Она потянулась, чтобы поцеловать Ри в щеку, и мгновенно тепло и запах его тела заставили ее ощутить голод иного рода. Проведя кончиком пальца по его груди, она шаловливо улыбнулась:
— Точнее, бежим. И если ты сумеешь догнать меня… — Улыбка ее сделалась еще шире. — Лови.
Ри протянул к ней руки, однако Кейт легко увильнула и помчалась по дороге — размахивая руками и запрокинув голову. Она пролетела над проложенными через улицу камнями, коснувшись мостовой лишь в самой середине улицы, и понеслась по тротуарам, старательно огибая углы, не думая о препятствиях и о том, чем они могли угрожать ей… или она — им. Она просто бежала, выкладываясь полностью, восхищенная самой погоней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Руки Ри тем временем опустились на ее плечи, а потом медленно скользнули вниз — к ягодицам.
Обеими руками Кейт стащила через голову Ри его рубашку и уронила ее на пол. И теперь они продолжали свой танец нагими… кожа к коже, как в тех удивительных снах. Полные груди ее прижимались к широкой, поросшей волосами груди Ри.
Внизу в таверне зачастили барабаны.
Она принялась возиться с пряжкой его пояса. Убрав одну руку с ее спины, Ри расстегнул его коротким, нетерпеливым движением. А заодно распустил и завязки брюк, после чего ладонь его вернулась на ее спину.
Сердце Кейт колотилось, кровь почти кипела. Во сне они только танцевали, но теперь ей нужно было нечто большее. Она хотела его, хотела близости с ним… она желала слиться с ним, обрести полноту единения. Остановившись, Кейт потянула вниз брюки Ри. Он сбросил с ног сапоги и, шагнув, оставил позади и брюки, и белье. И остался на месте. Сотрясавшее пол биение барабана задавало ритм и его сердцу.
Отбросив ногой одежду в сторону, он взял ее руки в свои и вновь продолжил танец. Они двигались по-прежнему неторопливо и чувственно: кожа прикасалась к шелковистой коже, теплота тела сливалась с теплотой тела, губы с губами, руки скользили по спинам… они приближались и снова отдалялись, а после сходились снова — еще теснее, чем прежде.
Наконец танец увлек их в угол комнаты, и Ри остановился.
— Сейчас, — сказал он.
И Кейт ответила:
— Сейчас.
Подступив совсем близко, он взял ее за талию, поднял и прижал спиною к стене. Кейт обхватила его ногами… И хотя голоса барабанов-тала постепенно смолкли, они начали другую, куда более старую пляску.
Глава 34
В ночи сей творилось что-то неладное, Хасмаль ощутил это еще до того, как Кейт спрыгнула с башни. Предчувствие грозящего несчастья заставляло трепетать все нутро его и когда он следил за ее падением, и когда вместе с Дугхаллом они бранили Ри, уверявшего, что Кейт осталась жива. А когда, опустившись на колени, они с Дугхаллом начали читать отходную по мертвому Соколу, — ибо, хотя Кейт и не приняла обеты Соколов и не овладела всеми их секретами, оба они сошлись на том, что Соколом она являлась по духу, — ощущение обреченности сделалось еще сильнее.
Ночь продвигалась вперед своим чередом, и чувство это превратилось в истинный кошмар, так что наконец Хасмаль спросил у Дугхалла, не испытывает ли и он чего-либо похожего.
— Разумеется, — возмутился Дугхалл. — Кейт умерла. Она навсегда ушла от нас. Что еще я могу чувствовать?
Однако Хасмаль не был абсолютно уверен в том, что его терзает горе именно из-за гибели Кейт.
При чтении последних молитв к ним присоединился Ян, и Хасмаль в душе пожелал, чтобы тот ушел. В других обстоятельствах он был бы только рад разделить с кем-либо молитвенный труд по проводам души в Вуаль… в обычной ситуации к обряду присоединялись все желающие. Однако сейчас даже присутствие Яна словно металл по кости скребло его сердце. Казалось, эта ночь никогда не кончится.
Когда в самый торжественный миг молитвословия в комнату влетел ухмыляющийся как идиот Янф, а следом за ним появились державшиеся за руки Кейт и Ри, Хасмаль лишь воззрился на свою явно невредимую подругу, не сумев наскрести в своем сердце даже крохи радости при виде столь очевидного доказательства ее спасения. Кейт была небезразлична ему, как доверенная сотрудница и верная наперсница, и тем не менее сам факт ее чудесного спасения не мог даже поколебать того облака ужаса, в котором плавала душа Хасмаля.
Возбужденный Ри переводил взгляд то на него, то на Дугхалла, то на Яна.
— Она жива, ослы, — выпалил он наконец, — можете отложить в сторону свои траурные одеяния и оставить молитвы для тех, кто действительно в них нуждается.
Дугхалл, вдруг сразу постаревший, согбенный и неловкий, поднялся с места, подошел к Кейт с вымученной улыбкой на лице и обнял ее — как вежливый человек обнимает незнакомца, уверяющего, что он является его старинным другом.
— Ты излечила наши израненные сердца, — сказал он, однако Хасмаль слышал в голосе старика ту же боль, что поселилась и в его собственной душе. Вся вселенная вибрировала, словно в такт звучанию расстроенных струн.
Нахмурившись, Кейт повернулась к Ри:
— Ты говорил, что они не поверили тебе, когда ты сказал им, что я жива, но теперь мне кажется, что они не верят и мне самой .
Жестом обладания Ри положил ей руку на плечо и сказал:
— Не знаю, что с ними произошло, но у тебя несомненно есть я.
— Да, — согласилась Кейт и, повернувшись, поцеловала Ри. Точно пощечину влепила Яну — Хасмаль почувствовал, как он затрепетал, словно и в его душу проник отзвук сегодняшней неведомой беды. Взглянув на Кейт прищуренными, жесткими и холодными глазами, Ян произнес:
— Значит, ты выбрала.
Судорожно сглотнув, она кивнула:
— Только не думай… не думай, что я… не желаю тебе счастья или…
Голос ее сорвался, и Кейт дернула головой.
— Да. Я выбрала. Выбрала. И прости меня, Ян… мне очень жаль.
Рука Яна, точно повинуясь собственной воле, потянулась к мечу, и Хасмаль вздрогнул, страшась внезапной стычки. Однако, дотронувшись до рукояти, Ян сказал:
— Тебе незачем извиняться. Ты имеешь право идти нужным тебе путем. Я надеялся, что окажусь твоим спутником на этом пути, но я не стану жить с женщиной, которая не любит меня, — как бы я ни хотел ее.
Лицо его напряглось и, взглянув на Ри, Ян бросил ему:
— Желаю счастья, братец.
Три эти слова были произнесены глухим голосом, каким, по мнению Хасмаля, посылали врагов в Иберанское пекло. А затем Ян высоко держа голову вылетел из комнаты, выдавая каждым своим движением обуявший его гнев.
Хасмаль решил было, что, возможно, именно это и было причиной отчаяния, сжимавшего его сердце, однако сразу же отказался от этой мысли… обиду и гнев Яна следовало считать лишь крохой, несравнимой с тем, гораздо большим, что так угнетало его.
— Кейт, — сказал он, — я невероятно рад видеть тебя живой, но у меня просто нет сил. Мы с Дугхаллом молились, читали по тебе принятую у Соколов отходную, так как были уверены, что ты погибла. — Он обнял ее и расцеловал в обе щеки. — Я смогу выразить свою радость более очевидным образом, после того как хотя бы немного посплю, но сейчас мне гораздо больше хочется услышать, как тебе удалось выжить — ведь ты прыгнула с такой ужасной высоты.
— Я тоже хочу узнать об этом, — произнес Дугхалл. — Дорогая моя девочка, ты уже второй раз воскресла для меня из мертвых, и я счастлив превыше меры. Завтра мы отпразднуем твое спасение — как следует выспавшись и после позднего завтрака.
Когда все, кроме Дугхалла, покинули помещение, Хасмаль признался:
— Сегодня что-то отягощает мое сердце. Как будто пошла наперекосяк целая вселенная. Душа моя томится, и я не знаю почему.
— И мне тоже не по себе, — ответил Дугхалл. — Я боюсь, но чего именно — не знаю. И это страшит меня. Нам нужна помощь и совет. Садись рядом, свяжемся с Возрожденным.
Хасмаль тяжело опустился на пол и, скрестив ноги, опустил защищавшие его экраны. Царивший в душе мрак не рассеивался. Когда Дугхалл принял ту же позу, оба они закрыли глаза и принялись сплетать тонкое волоконце духа, соединявшее их с Возрожденным. Однако на сей раз магия не сработала.
Сосредоточившийся Хасмаль постарался как можно полнее погрузиться в медитацию; он очистил ум и, ровно дыша, сфокусировал внимание на собственной неподвижной сердцевине и на том чистом колокольном звоне, что наполняет собой средоточие вселенной, но даже когда он целиком ушел в созерцание сущности мира, и ум его сделался подобием недвижной воды, контакта с Возрожденным не получилось.
Медитацию Хасмаля нарушил Дугхалл. Дрожащим голосом старик прошептал:
— Мы должны предложить в жертву кровь.
Они достали чашу, иглы и жгут, пролили свою кровь внутрь посеребренной емкости и произнесли Хи'айн абоджан , молитву тех, кто давно ждет во тьме. А затем призвали чары, которые должны были соединить их с Соландером. Теперь оставалось только ждать.
С кровью в чаше ничего не происходило. Ослепительное пламя не вспыхнуло в ней, не соединило нитью Возрожденного и его Соколов. Не поднялось из нее тепло, не изошла энергия, чтобы наполнить Хасмаля, и любовь не осенила его сердце. Там, где прежде ощущал он возродившуюся надежду мира, источник всякого счастья, ныне была… пустота.
Хасмаль принялся молиться усерднее. Он напряг все силы. Тело его занемело, а дыхание сделалось неровным. Слезы начали вскипать в уголках его глаз, он уже ощущал их горечь, от которой першило в горле. Наконец, открыв глаза, он посмотрел на чашу с кровью, которая так и осталась темной лужицей на дне сосуда. Хасмаль прикоснулся к руке Дугхалла, и тот тоже открыл глаза. Старик, как и он сам, плакал.
— Он ушел.
— Да, — кивнул Дугхалл, и разом уступившее напору времени лицо его вдруг показалось Хасмалю очень древним.
— Куда он ушел? И почему мы не можем найти его?
Без стеснения Дугхалл утер слезы рукавом, а потом поглядел на собственные ладони.
— Все, Хас, мы проиграли. Мы утратили все… победили Драконы. Соландер мертв.
— Нет, — воскликнул Хасмаль, уже понимая, что слышит правду. Какая-то часть его знала об этом с того самого мгновения, когда Возрожденный был отнят у мира. Украден. Убит. Хасмаль не понимал, каким образом мог случиться подобный кошмар, однако он знал, что ужасное событие это действительно произошло.
— Ни в одном из пророчеств нет ничего подобного, — начал он. — Ни в одной строке своего труда Винсалис даже не намекает на то, что после воплощения Возрожденного будет подстерегать опасность. Соландер был нам обещан. Обещан . И как могло такое…
Дугхалл устало махнул рукой:
— Какая разница, сынок. Не в этом дело. Возрожденный погиб… и вместе с ним погибли и Соколы. Драконы победили.
Да, Соколы умерли. И надежда мира тоже. И обетованная великая цивилизация от края до края земли, одолевшая войны и зло, стоящая на любви, мире и радости… она тоже была убита вместе с далеким младенцем, а тысяча лет терпеливой и искренней молитвы и пролитая кровь обратились в ничто.
Соландер умер. Хасмаль поднялся, не зная, почему еще не летит в пропасть весь мир. Неловко ступая, он побрел к комнате, которую делил с Яном, стащил с себя одежду, бросив ее на пол, залез в узкую кровать, закрыл глаза и пожелал себе уснуть и не проснуться. Если он не пробудится, чтобы приветствовать новый День, можно будет считать, что он ничего не потеряет — ибо мир этот уже не мог перемениться к лучшему.
Глава 35
Наступившее утро оповестило о себе лишь легким убавлением ночного мрака. Шевельнувшаяся в объятиях Ри Кейт прислушалась к стуку дождя в окно и решила не просыпаться. Чувствовала она себя на удивление превосходно. После вчерашней Трансформации она ничего не ела и, проведя всю ночь в объятиях Ри, уснула лишь под утро, однако теперь Кейт не ощущала ни утомления, ни уныния, обычно досаждавших ей после Перехода.
Повернувшись на бок, она поцеловала Ри в шею и легонько куснула его.
— Проснись. Давай что-нибудь сделаем.
— Мы и так что-то делали, — рассудительно и негромко возразил он. — Мы спали.
— Я знаю. Но у меня есть более интересное предложение. Давай сходим куда-нибудь и поедим.
— На улице проливной дождь. Воды по колено… послушай. Разве ты не слышишь, как хлещут ручьи, сбегая к гавани? Давай спать.
— Не будь таким скучным. Мне сейчас слишком хорошо, чтобы оставаться в постели.
Приподняв голову, Ри улыбнулся:
— Моя прекрасная и любимая, если тебе надоело спать, я могу найти для нас обоих занятие и не вставая с постели.
— Можно заняться и этим. — Придвинувшись к нему, она легонько прикусила мочку его уха. — А потом нужно непременно сходить поесть. Я голодна как волк.
Откинувшись на подушку, он вздохнул:
— И насколько голоден этот волк?
— Этой ночью я Трансформировалась и с тех пор ничего не ела.
— Ну, раз так, то… — Без дальнейших слов Ри выпрыгнул из постели и принялся натягивать штаны, рубашку и сапоги. Спешка его была преднамеренно комичной, и Кейт одобрительно посмеивалась, однако немедленная реакция его выявила в их отношениях нечто, прежде еще не испытанное ею. Ри понимал ее. Он знал, как живется Карнею; он ощущал безумное напряжение Трансформации собственной плотью и знал чудовищный голод, следовавший за этим, не хуже, чем она сама.
Выбравшись из кровати, Кейт тоже начала одеваться.
— А как насчет обещанных постельных занятий?
Чувствовать, что тебя понимают, приятно, только тогда расслабляешься.
Искоса поглядев на Кейт, Ри улыбнулся и поддразнил ее:
— Твое очаровательное тело и пьянящие поцелуи подождут. А то, боюсь, потом меня самого слопаешь.
Кейт и Ри пробирались вперед по тротуарам, а на перекрестках ступали по брошенным там высоким камням. Грязные ручьи дождевой воды клокотали под их ногами, а с неба сплошной пеленой хлестал ливень. Конец сезона дождей был близок, однако грозы еще не прекращались. Впрочем, Калимекка не позволяла капризам погоды нарушать заведенные в городе порядки. Деловая жизнь в городе ни на миг не прерывалась.
В рыночном районе они наткнулись на несколько харчевен, где с раннего утра обслуживали рабочих, занятых в дневную смену, и торговцев, которым скоро предстояло встать за свои прилавки. Кейт и Ри присоединились к короткой очереди под ярко-красным навесом лавки пирожника и принялись обсуждать достоинства различных начинок — мяса гадюки, гремучей змеи, обезьяны, попугая, индюка, оленины, а также пюре из кузнечиков, и наконец остановили выбор на огромной кулебяке, дышавшей паром на прилавке. Вкуса различным видам мяса прибавляли ломтики манго и танали, благоухание усиливали крошеный корень манагоды и кокос, а толстая корочка пирога аппетитно поблескивала ореховым маслом.
Кейт заставила себя есть медленно. Забыв об осторожности, она легко могла выдать себя своим, буквально зверским, аппетитом. Она вдруг подумала о том, как часто люди говорят друг другу, что они «умирают с голоду», или «готовы умереть за кусок сочной баранины», или «до смерти хотят сладкого льда»… а ведь сама она в отличие от нормальных людей действительно может умереть, если вовремя не получит пищи. И мысль эта неприятно уколола ее, чуточку отравив счастливое утро.
Рука об руку они направились к входным воротам, ведущим в лабиринт крытого, внутреннего рынка. Там они нашли лавку, где продавались пеккари, — владелец ее отгородился сеткой от докучавших ему мух, чтобы те не липли к подвешенным на крюках свиным тушам. Кейт сочла эту идею вполне здравой, а затем выбрала поджаренного на вертеле упитанного поросенка, приготовленного в собственном соку — без специй. На пару с Ри они быстро умяли жаркое. И по-прежнему голодная, она повела его дальше, в глубь рынка, где лавки теснились уже едва ли не друг на дружке, и наконец обнаружила витрину, на которой было выставлено одно из самых любимых ее блюд — попугаи в меду, зажаренные на палочке. Цена оказалась вполне приемлемой, и она проглотила парочку птичек, жалея, что не может позволить себе еще, не рискуя привлечь к себе излишнее внимание своей прожорливостью.
Когда они вновь выбрались на улицу, дождь уже прекратился, и солнце начинало выглядывать в прорехи между облаками. Над согревшимися улицами поднимался парок, на небе изгибались сразу три радуги.
— Ну как, возвращаемся в гостиницу? — спросил Ри. — Или, чтобы дожить до полудня, тебе необходима еще горсточка сластей? Скажем, корзинка дынь или весь запас сладкого льда какого-нибудь удачливого лавочника?
Кейт рассмеялась.
— Нечего дразниться. Скоро настанет и твоя очередь.
Она оглядывала обе стороны улицы. В здешних лавках можно было бы купить еще что-нибудь вкусное, однако, хотя Кейт еще не вполне насытилась, она решила сделать паузу, чтобы аппетит приобрел прежнюю остроту.
— Доживу до следующей трапезы. Давай вернемся в гостиницу. Она потянулась, чтобы поцеловать Ри в щеку, и мгновенно тепло и запах его тела заставили ее ощутить голод иного рода. Проведя кончиком пальца по его груди, она шаловливо улыбнулась:
— Точнее, бежим. И если ты сумеешь догнать меня… — Улыбка ее сделалась еще шире. — Лови.
Ри протянул к ней руки, однако Кейт легко увильнула и помчалась по дороге — размахивая руками и запрокинув голову. Она пролетела над проложенными через улицу камнями, коснувшись мостовой лишь в самой середине улицы, и понеслась по тротуарам, старательно огибая углы, не думая о препятствиях и о том, чем они могли угрожать ей… или она — им. Она просто бежала, выкладываясь полностью, восхищенная самой погоней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39