А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Впервые за многие годы
ему, трезвому, не хотелось напиться.
У себя он направился прямо к телефону и позвонил в пансион Евы
Миллер.
- Алло? Миссис Миллер? Могу я говорить с мистером Мерсом?.. Его нет?
Да, понимаю... Нет, ничего передавать не надо. Я позвоню завтра. Да, до
свидания.
Он повесил трубку и подошел к окну.
Что же, Мерс сидит где-нибудь за кружкой пива или старый учитель
сказал чистую правду?
Если так... если так...
Он не мог оставаться в доме. Вышел на заднее крыльцо и стоял там,
вдыхая резкий октябрьский воздух и глядя в вязкую темноту. Может быть,
дело не только во Фрейде - немалую роль сыграло изобретение электрического
света, убившее тени в человеческих умах надежнее - да и чище - чем вампира
убивает кол в сердце.
Зло продолжается, но продолжается под холодным светом неоновых ламп,
в бездушных механизмах современного порядка. "Я исполнял приказания..."
Да, совершенно верно. Все мы - солдаты, исполняющие данные нам
предписания. Но откуда они исходят?
Что-то пролетело над головой, заставив Кэллахена взглянуть вверх и
отвлечься от своих путаных мыслей. Птица? Летучая мышь? Улетело. Неважно.
Он прислушался к звукам города и не услышал ничего, кроме жужжания
телефонного провода.
"В ночь, когда кудзу забирает твои поля, ты спишь, как мертвец".
Кто это написал? Диккей?
Ни звука кругом. Никакого света, кроме слабого сияния перед дверьми
церкви и отдаленной пульсации желтого огонька светофора на перекрестке
Брок-стрит и Джойнтер-авеню. Нигде не плакал ребенок.
"В ночь, когда кудзу забирает твои поля, ты спишь, как..."
Возбуждение растаяло. Ужас будто нанес физический удар в область
сердца. Не тот ужас страха за жизнь или честь, или что экономка узнает о
его пьянстве. Такой ужас не приходил к нему даже во сне, даже в пыточные
дни взросления.
Он испугался за свою бессмертную душу.


* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПОКИНУТЫЙ ГОРОД *

Я слышал зов из тьмы без дна:
"Приди ко мне, дитя, для бесконечного сна."
Старый рок-н-ролл
И нынче путники расскажут,
Как в окнах свет зажжется вдруг,
Там тени вычурные пляшут
Под музыки нестройный звук
И отвратительной рекою
Несутся прочь, покинув дом,
И хохот слышится порою -
Но нет улыбки в смехе том.
Дворец с призраками
Эдгар Аллан По.
Скажу тебе сейчас,
что весь город пуст.
Боб Дилан

14. ЛОТ (4)

Из "Альманаха старого фермера":
Закат в воскресенье 5 октября 1975 года - в 7:02 пополудни, восход в
понедельник 6 октября 1975 года - в 6:49 утра. Период темноты в
Джерусалемз Лоте во время этого конкретного обращения Земли, на тридцать
дней отстоящего от осеннего равноденствия, составил одиннадцать часов и
сорок семь минут. Луна молодая. Изречение Старого Фермера на этот день
гласило: "Солнце на покой - земля на урожай".

От Портлендской синоптической станции:
Высшая температура за темное время суток составила 62 градуса [+17,5
по Цельсию], отмечена в 7:05 пополудни. Низшая температура - 47 градусов
[+8 по Цельсию] отмечена в 4:06 утра. Переменная облачность, осадки
нулевые. Ветер северо-западный, от пяти до десяти миль в час.

Из журнала дежурств Кемберлендской окружной полиции:
Ничего.

Никто не объявил Джерусалемз Лот умершим наутро шестого октября -
никто этого не знал. Как и трупы последних дней, он хранил все признаки
жизни.
Рути Кроккет, все выходные пролежавшая бледной и нездоровой в
постели, в понедельник утром исчезла. Это исчезновение осталось
незамеченным. Мать ее лежала в подвале возле полок со своими
консервациями, накрытая просмоленным полотном, а Ларри Кроккет, который
проснулся поздно, просто подумал, что дочка ушла в школу. Сам он решил
сегодня не идти в контору. Он чувствовал пустоту, слабость и
головокружение. "Грипп какой-то, что ли", - подумал он. Свет резал ему
глаза. Он встал и задернул занавески, вскрикнув, когда солнечный луч упал
ему на руку. Надо будет заменить стекла, как только ему станет лучше.
Такой дефект стекла не шутка. В один прекрасный солнечный день обнаружишь,
что твой дом сгорел дотла, а крючкотворы из страховой компании объявят это
самопроизвольным возгоранием и не выплатят ни цента. Он подумал о чашке
кофе и почувствовал тошноту. Слабо удивился, где бы это могла быть жена, и
тут же забыл об этом. Отправился обратно в постель, ощупывая пальцами
странный бритвенный порез под подбородком, натянул простыню на впалую щеку
и снова заснул.
А дочь его в это время спала в эмалевой темноте внутри выброшенного
холодильника рядом с Дадом Роджерсом: в ночном мире своего нового
существования она нашла его авансы между кучами мусора весьма
привлекательными.
Лоретта Старчер, библиотекарша, тоже исчезла, хотя в ее одинокой
жизни старой девы не нашлось, кому это заметить. Теперь она обитала на
темном и пыльном третьем этаже публичной библиотеки Джерусалемз Лота.
Третий этаж всегда стоял запертым (единственный ключ она всегда носила на
цепочке на шее), за исключением тех случаев, когда какому-нибудь просителю
удавалось убедить ее в своей достаточной важности, интеллигентности и
нравственности, чтобы получить специальный допуск.
Сейчас она распоряжалась здесь сама - первое издание особого рода -
новенькая, как будто только появилась на свет. Ее, так сказать, пуповина
еще не оторвалась.
Исчезновение Вирджила Рэтберна также прошло незамеченным. Франклин
Боддин проснулся в их общей хибаре в девять, удивился, что койка Вирджила
пуста, но не стал раздумывать об этом и принялся выбираться из постели,
чтобы поискать пива. Голова у него кружилась, ноги казались резиновыми, и
он снова лег.
"Боже, - подумал он, прежде чем заснуть опять, - чего же это мы
надрались вчера? Керосина?"
А под полом хижины в прохладе двадцатилетнего слоя сухих листьев,
посреди галактики заржавевших пивных крышечек, провалившихся в щели,
Вирджил дожидался ночи. В темной глине его мозга витали, может быть,
видения жидкости - горячего шотландского виски, которое привлекательнее
тончайшего вина.
Ева Миллер заметила отсутствие Хорька Крэйга за завтраком, но думала
об этом мало. Она слишком захлопоталась у печи с завтраками для
постояльцев, готовящихся взглянуть в глаза новой трудовой неделе. Потом ее
поглотила уборка и мытье тарелок для этого проклятого Гровера Веррила и
этого негодного Мики Сильвестра, которые стойко игнорировали надпись:
"Пожалуйста, мойте за собой посуду", висящую на кухне многие годы.
Но когда в дом возвратилась тишина и лихорадочный сгусток утренней
работы выродился в спокойную ежедневную рутину, она опять заметила, что
Крэйга нет. В понедельник с их улицы вывозили мусор, а Хорек всегда носил
большие зеленые корзины в грузовик Рояла Сноу. Сегодня корзины все еще
стояли на заднем крыльце.
Она поднялась к нему и тихо постучала в дверь:
- Эд!
Никакого ответа. В другое время она решила бы, что он пьян, и просто
вынесла бы корзины сама, чуть больше обычного сжав губы. Но в это утро
слабое беспокойство червяком шевелилось в ней, и она повернула дверную
ручку.
- Эд, - снова позвала она, просунув голову в комнату.
Комната оказалась пустой. Занавеси открытого окна у изголовья кровати
трепетали на утреннем ветерке. Постель была в беспорядке, и Ева, не думая,
автоматически убрала ее. Под ногой что-то хрустнуло. Ева взглянула вниз и
увидела разбитое настольное зеркало Хорька. Она подняла его и повертела в
руках, потом нахмурилась. Зеркало досталось Хорьку от матери, он как-то
раз отказался отдать его антиквару за десять долларов. Уже после того, как
спился.
В холле Ева достала тряпку и принялась вытирать пыль медленными
задумчивыми движениями. Она знала, что Хорек вчера ушел спать трезвым и
что негде ему было купить пива после девяти вечера, если не ехать к Деллу
или в Кэмберленд. Выбрасывая осколки зеркала в мусорную корзину, Ева
убедилась, что там не было пустых бутылок. Да и не в стиле Хорька тайное
пьянство.
Ладно. Объявится.
Но беспокойство не ушло. Ее чувство к Хорьку было глубже дружеской
привязанности, хотя она не сознавалась в этом даже самой себе.
- Мэм!
Она вздрогнула и наконец увидела в своей кухне постороннего.
Посторонний оказался мальчишкой, опрятно одетым в джинсы и свежую голубую
тенниску. "Похоже, мальчик слегка не в себе", - подумала она. Паренек
выглядел знакомым, но точно вспомнить его никак не удавалось. Скорее
всего, он из этих новых семей с Джойнтер-авеню.
- Мистер Бен Мерс живет здесь?
Ева открыла было рот спросить, почему он не в школе, но удержалась.
Мальчик выглядел очень серьезным, даже мрачным. Под глазами обозначились
синие круги.
- Он спит.
- Могу я подождать?

...Гомер Маккэслин из мертвецкой Грина прямиком отправился в дом
Нортонов на Брок-стрит. Он добрался туда к одиннадцати. Миссис Нортон
заливалась слезами, Билл Нортон казался довольно спокойным, но осунулся и
постоянно курил.
Маккэслин согласился разослать описание девушки по всем полицейским
постам. Да, он позвонит, как только узнает что-нибудь. Да, он проверит все
больницы - это часть процедуры (морги, кстати, тоже). Про себя он подумал,
что девушка, должно быть, загуляла из протеста. Мать призналась, что они
поссорились и дочка собиралась отселяться.
Тем не менее он объехал кое-какие из проселочных дорог, внимательно
приглядываясь и прислушиваясь. Через несколько минут после полуночи,
возвращаясь в город по Брукс-роуд, он заметил, как свет подфарников
сверкнул на металле, - в лесу стояла машина.
Он вышел из автомобиля. Машина обнаружилась за поворотом на
заброшенной лесной дороге. "Вега", светло-коричневая, два года. Он вытащил
из кармана тяжелый блокнот на цепочке, пролистал запись интервью с Беном и
Джимми, нашел лучом фонарика номер машины, названный ему миссис Нортон.
Номер совпал. Да, машина девушки. Оказывается, дело серьезное. Он потрогал
капот. Холодный. Давно стоит.
- Шериф!
Легкий беззаботный голос, как звон колокольчика. Почему же рука его
упала на кобуру пистолета?
Он обернулся и увидел девочку Нортонов, выглядевшую невозможно
красивой. Она подходила рука об руку с незнакомцем - молодым человеком с
черными волосами, немодно зачесанными назад со лба. Маккэслин направил
фонарь им в лица и поразился: ему показалось, что свет пронизывает их
насквозь, совсем не освещая. Они шли, но не оставляли в мягкой земле
никаких следов. Он ощутил страх, нервы предостерегающе натянулись, рука
стиснула револьвер... и разжалась. Он выключил фонарь и пассивно ждал.
- Шериф, - повторила она тихим ласкающим голосом.
- Как хорошо, что вы пришли, - сказал незнакомец.
Они бросились на него.
Теперь его патрульная машина стояла в дальнем, заросшем ежевикой
конце лесной дороги, и едва ли хоть один проблеск хрома виднелся сквозь
листву. Маккэслин скорчился в багажнике. Радио вызывало его через
правильные интервалы - безрезультатно.
...Ранним утром Сьюзен нанесла короткий визит матери, но причинила
немного вреда: как пиявка, насытившаяся на медлительном пловце, она была
удовлетворена. Однако ее пригласили, и теперь она могла приходить и
уходить, когда вздумается. Этой ночью будет новый голод... каждой ночью.
Чарльз Гриффин в утро понедельника разбудил жену чуть позднее пяти,
гнев исказил его лицо сардонической гримасой. Снаружи ревели с полным
выменем недоенные коровы. Гриффин высказал суть произошедшего четырьмя
словами:
- Эти проклятые мальчишки сбежали.
Но они не сбежали. Дэнни Глик отыскал Джека Гриффина, а Джек
отправился в комнату брата Хола и навсегда положил конец его волнениям по
поводу школы, книг и несговорчивого отца. Сейчас оба мальчика лежали
внутри большой копны сена на верхнем пастбище. В волосах у них запутались
травинки, и сладкие облачка пыльцы танцевали в темных, лишенных движения
воздуха, проходах их носов. Время от времени по их лицам пробегали мыши.
Свет излился на землю, и все порождения зла спали. Собирался красивый
осенний день, хрупкий, ясный и полный солнечного света. Постепенно город
(не знающий о своей гибели) пробуждался для повседневных занятий, не
связанных с идущей здесь ночной работой. По Старому Фермеру, закат в
понедельник должен был состояться ровно в 7:00.

Когда без четверти девять Бен спустился вниз, Ева Миллер повернулась
к нему от раковины:
- Вас там ждут на крыльце.
Бен кивнул и прямо в тапочках вышел к задней двери, ожидая увидеть
Сьюзен или шерифа Маккэслина. Но гость оказался невысоким щуплым
мальчиком, который сидел на верхней ступеньке, глядя на медленно
просыпающийся город.
- Привет, - произнес Бен, и мальчик быстро обернулся.
Они недолго смотрели друг на друга, но Бен испытал странное
напряжение, его окатило чувство нереальности. Мальчик внешне напоминал его
самого ребенком, но дело было не только в этом. Бена как будто придавило
тяжестью и странным образом показалось, что их жизни сейчас соединит нечто
большее, чем случай. Это напомнило ему тот день, когда он встретил в парке
Сьюзен, когда их легкую беседу первого знакомства отяготило пугающее
предчувствие будущего.
Должно быть, мальчик почувствовал что-то похожее, потому что глаза
его слегка расширились, а руки нашли перила крыльца, как будто для
поддержки.
- Вы мистер Мерс, - он не спросил это, а произнес утвердительно.
- Да. Боюсь, что у тебя преимущество.
- Мое имя Марк Петри. У меня для вас плохие новости.
"Держу пари, так и есть", - подумал Бен в отчаяньи и попытался
укрепить свой дух перед этой новостью, какой бы она ни была. Но все-таки
сюрприз оказался оглушительным.
- Сьюзен Нортон - одна из них. Барлоу поймал ее в доме. Но я убил
Стрэйкера. То есть думаю, что убил.
Бен попытался заговорить и не смог. Намертво перехватило горло.
Мальчик кивнул:
- Может быть, поедем куда-нибудь, если вы можете вести машину и
разговаривать. Не хочу, чтобы меня здесь видели. Я прогуливаю школу, а с
родителями уже и так поругался.
Бен что-то сказал - он не знал, что. После аварии, убившей Миранду,
он поднялся с тротуара, потрясенный, но целый (кроме царапины на тыльной
стороне левой руки - не надо забывать об этом, поскольку медали "Багровое
сердце" [знак отличия за ранение в американской армии] выдавались и за
меньшее), а водитель грузовика подошел к нему, отбрасывая две тени в свете
уличного фонаря и фар, - высокий, лысеющий, с ручкой в нагрудном кармане
белой рубашки, и Бен прочел надпись золотыми буквами на ручке:
"Перевозочная ста..." - остальное скрывал карман, но Бен проницательно
догадался, что там должны быть буквы "нция", - элементарно, дорогой мой
Ватсон, элементарно. Водитель грузовика что-то сказал - Бен не помнил что
- потом осторожно взял Бена за руку, пытаясь увести прочь. Бен увидел
туфлю Миранды, лежащую возле огромного колеса, стряхнул руку шофера и
направился туда, а шофер шагнул за ним, говоря: "Я бы этого не делал,
приятель". И Бен тупо смотрел на него, ошеломленный и не раненый, если не
считать царапины на тыльной стороне левой руки, и очень хотел сказать
шоферу, что еще пять минут назад ничего этого не случилось, что в каком-то
параллельном мире они с Мирандой свернули налево кварталом раньше и теперь
ехали к совершенно иному будущему.
Собиралась толпа, выливаясь из распивочной на одном углу и молочного
бара на другом. И Бен почувствовал то, что чувствовал теперь: ужасное
взаимодействие ума и психики, означающее начало понимания и сравнимое
только с изнасилованием. Летящий в пропасть желудок. Онемевшие губы.
Горькая пена, приставшая к небу. Звон в ушах. Ум отворачивается, прячет
лицо, как от слишком яркого света, который невозможно вынести. Бен второй
раз вырвался из доброжелательных рук водителя грузовика, подбежал к туфле,
схватил ее. Засунул руку внутрь - подкладка все еще хранила тепло ноги
Миранды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36