Корм для цыплят рассыпался по земле, а цыплята с пронзительными криками
разбежались по двору.
Пока я собирался еще раз задать ей вопрос, неуклюжая фигура человека,
одетого в длиннополое, странное, ручной работы нижнее белье, появилась на
пороге дома с ружьем для белок в одной руке и кувшином в другой. По
красным, пылающим глазам и нетвердой походке, я решил, что это сам
дровосек-Томпсон.
- Бун! - взревел он. - О-о боже, его глаза!
Он уронил кувшин, который покатился по земле, и перекрестился.
- Я пришел, - сказал я так хладнокровно, как только мог в такой
обстановке, - потому что дров нет. В соответствии с соглашением между вами
и моим человеком...
- Боже мой... ваш человек... говорил мне. - И тут я заметил, что за
его угрожающим видом и бахвальством скрывается смертельный страх. Я начал
серьезно задумываться, а что если он действительно воспользуется ружьем в
такой обстановке. Начал я осторожно:
- При всей моей учтивости, не могли бы вы...
- О, боже... ваша учтивость!
- Ладно, - сказал я с благородством, на какое только был способен. - Я
зайду к вам в более удобный день, когда вы будете поспокойнее.
И с этими словами я повернулся и пошел по дороге к деревне.
- И не возвращайся! - крикнул он мне вслед. - Послушай меня! Ты - наше
несчастье! Будь ты проклят! Будь ты проклят! Будь ты проклят!
Он бросил в меня камень, который попал мне в плечо, но я сделал вид,
что ничего не случилось.
Миссис Клорис могла бы рассказать мне о причинах враждебности
Томпсона, я и решил отыскать ее. Она была вдовой и жила в прелестном
маленьком особнячке с лестницей, выходящей к океану. Когда я увидел миссис
Клорис, она развешивав белье, и она, казалось, очень обрадовалась, увидев
меня. Это принесло мне большое облегчение; я был переполнен необъяснимой
обидой заклейменного и отверженного без всякой причины.
- Мистер Бун, - сказала она, делая легкий реверанс. - Если вы пришли
по поводу стирки, то я не беру заказы с конца сентября. У меня такой
ревматизм, что трудно даже для себя стирать.
- Не стирка белья - повод моего визита. Пришел я к вам за помощью,
миссис Глория. Мне нужно знать все, что вы мне сможете рассказать про
Чапелвэйт и Жребий Иерусалима. Почему жители деревни относятся ко мне с
таким страхом и подозрением?
- Жребий Иерусалима. Значит, вы знаете о нем?
- Да, - ответил я. - Я побывал там с приятелем неделю назад.
- Боже! - она побледнела, как молоко, и закачалась. Я взял ее за руку,
чтобы поддержать. Ее глаза закатились от ужаса, и мне показалось, что через
мгновение она упадет в обморок.
- Миссис Клорис, глубоко сожалею, если я сказал что-нибудь не так...
- Проходите в дом, - пригласила она. - Да, вы должны знать. Святой
Иисус, снова наступают злые дни!
Она больше ничего не сказала, пока заваривала крепкий чай на
сверкающей чистотой кухне. Когда чай оказался перед нами, она на некоторое
время замерла, задумчиво глядя на океан. Ее взгляд невольно, как и мой, был
привлечен видом скал и крыш Чапелвэйта, ярко выделявшимся на фоне океана.
Большой эркер сверкнул в лучах заходящего солнца, словно бриллиант. Зрелище
было восхитительным, но в то же самое время странно тревожащим. Женщина
неожиданно повернулась ко мне и неистово воскликнула:
- Мистер Бун, вы должны немедленно покинуть Чапелвэйт!
Я был поражен.
- С тех пор, как вы переехали сюда, злом наполнен даже воздух. С
прошлой недели, с тех пор, как вы появились в этих проклятых местах,
Господь явил знамения. Нимб над ликом луны; стаи козодоев, которые кричат
по-петушиному на кладбищах; преждевременные роды. Вы должны уехать!
Когда я снова обрел дар речи, я спросил ее так вежливо, как только
мог:
- Миссис Клорис, то, о чем вы говорите, предрассудки. Вы должны это
знать.
- Это предрассудки, что Барбара Браун родила ребенка без глаз? Или что
Клифтон Брокитт увидел в лесу ровную, шириной в пять футов, полосу... там в
лесу за Чапелвэйтом, а растения вокруг той полосы все увяли и поблекли. И
может быть, вы, тот кто посещал Жребий Иерусалима, заявите, что в брошенном
людьми городе никто не живет?
Я не смог ответить. Отвратительная церковь снова встала v меня перед
глазами.
Женщина сжала изуродованные ревматизмом руки, пытаясь успокоиться.
- Я знаю о тех событиях только со слов своей матери, и ее мать раньше
рассказывала ей об этом. Вам известна история вашей семьи, как ее
рассказывают в окрестностях Чапелвэйта?
- Смутно, - ответил я. - Усадьба была домом моих предков по линии
Филиппа Буна с 1780-х годов. Его брат - мой дедушка, поселился в
Массачусетсе после ссоры с братом из-за украденных бумаг. Со стороны
Филиппа я мало кого знаю. Знаю лишь, что несчастье витало над ними,
переходя от отца к сыну, а от него к внуку. Марселла погибла не так давно
при трагических обстоятельствах. Стефан нашел тут свою смерть. Это он
захотел, чтоб Чапслвэйт стал мне домом, и чтоб семья снова воссоединилась.
- Никогда такого не стучится, - прошептала женщина. - Вы ничего не
знаете о причинах ссоры?
- Роберт Бун обнаружил, что брат взломал его письменным стол.
- Филипп Бун был сумасшедшим, - заявила миссис Клорис. - Им двигала
нечестивость. Роберту Буну предложили поклоняться на оскверненной Библии,
изложенной на древних языках: латыни и языке друидов. Адская книга!
- Dе vernis inystcris!
Женщина отпрянула, словно ее кто-то ударил.
- Вы знаете о ней?
- Я видел ее... даже коснулся.
Казалось, миссис Клорис снова собирается упасть в обморок. Ее рука
мотнулась ко рту, словно она хотела удержаться от крика.
- Да. Я видел ее в Жребии Иерусалима, на кафедре поруганной и
оскверненной церкви.
- Она еще там, еще там... - миссис Клорис упала на стул. - Я
надеялась, что Бог и Его мудрость швырнет се в пламя ада.
- Какое отношение Филипп Бун имеет к Жребию Иерусалима?
- Кровавое, - мрачно ответила женщина. - Знак Дикого Зверя [Имеется в
виду родимое пятно в виде трех шестерок "666". Человек с таким родимым
пятном считается отмеченным дьяволом.] был на нем, хоть и ходил он в
одеждах агнца. И ночью 31 октября [День Всех Святых, с окончанием которого
наступает Колдовская ночь.] 1789 года Филипп Бун исчез... и, совершенно
очевидно, что это связано с проклятой деревней.
Она могла бы еще кое-что порассказать, и действительно, казалось, что
она знает намного больше. Но она только повторяла свои просьбы, настаивая
на том, чтобы я покинул Чапслвэйт. В ее бормотании слышалось что-то похожее
на "...зов крови...", "...те, кто смотрят и те, кто сторожат..."
Приближались сумерки, и это на нее очень действовало. Она стала волноваться
еще сильнее, и, чтобы успокоить се, я пообещал, что приму во внимание все
ее пожелания.
Я возвращался домой, окруженный длинными, колеблющимися тенями. Мое
хорошее настроение совершенно растаяло, голова была полна неразрешенных
вопросов, которые раздражали меня. Кел встретил меня новостью о том, что
шумы в стенах стали громче, и я прямо сейчас могу убедиться в этом. Я
попытался сказать ему, что слышу только шуршание крыс, но потом вспомнил
ужас, написанный на лице миссис Клорис.
Луна поднялась над водой - круглая, полная, цвета крови, окрашивая
океан в зловещие тона. Мои мысли вернулись вновь к той церкви и...
(здесь строки перечеркнуты)
Но ты не прочтешь этого, Бонн. Это какое-то безумие. Временами, думаю,
я засыпал и грезил. Свой рассказ направляю тебе
с уважением, Чарльз.
(Следующие записи из карманной записной книжечки Келвнна МакКена).
20 октября 1850 года.
Позволил себе этим утром взломать замок, на который закрывалась одна
из старинных книг. Сделки это до того как встал мистер Бун. Не помогло: все
записи в книге зашифрованы. Надеюсь, шифр простой. Вероятно, смогу
расшифровать его так же легко, как сломал замок. В дневнике (уверен, что
это дневник) записи сделаны почерком необычайно похожим на почерк мистера
Буна. Эта книга стояла на полке в самом мрачном углу библиотеки и оказалась
заперта. Почему? Она выглядит древней, но насколько? Тяжелый дух исходит от
се страниц. Позже, если будет время, мы с мистером Буном заглянем в подвал.
Боюсь, что прогулка по подвалам скажется на его здоровье. Я должен
попытаться убедить его... Но вот идет мистер Бун...

20 октября 1850 года.
Бони, я не могу писать. Я не могу писать об этом!!! Меня тошнит...
(Из записной книжечки Келвина МакКена).
20 октября 1850 года.
Как я опасаюсь, что его здоровью снова грозит опасность. Боже, Наш
Отец, который правит на небесах. Невозможно перенести мысли об этом; я
никак не могу отделаться от воспоминаний о случившемся, картины проявляются
у меня в голове, как дагерротипы. Этот ужас в подвале!.. Я сейчас один.
Время полдевятого. В доме тихо, но... Я нашел мистера Буна в беспамятстве,
за письменным столом. Потом он уснул. Конечно, там, в подвале, он вел себя
как герой, пока стоял парализованный страхом!
Его кожа восковая, холодная. Жара, слава Богу, больше нет! Я не
отважусь перенести его или оставить, чтобы сходить в деревню. Если бы я и
ушел, то кто бы из деревни пришел помочь ему? Кто придет в этот проклятый
дом? О, подвал! Твари в подвале, именно они бродят в стенах дома!

22 октября 1850 года.
Дорогой Бони,
я снова пришел в себя, хотя слаб, так как пролежал без сознания
тридцать шесть часов. Снова пришел в себя... какая зловещая и мрачная
шутка! Я никогда больше не стану таким как прежде, никогда. Я лицом к лицу
столкнулся с безумным и отвратительным, стоящим по другую сторону
человеческого восприятия. И это еще не все.
Если бы не Кел, верю, в эту минуту, я был бы уже мертв. Он -
единственный остров здравомыслия в этом океане безумия. Теперь ты узнаешь
обо всем.
Для исследования нашего подвала мы взяли свечи, и их света оказалось
вполне достаточно... более чем достаточно! Келвин пытался отговорить меня,
ссылаясь на мою недавнюю болезнь, говоря, что, вероятно, для начала было бы
неплохо использовать отраву для крыс.
Но я оставался тверд, на что Келвин вздохнул и ответил:
- Тогда поступайте как вам угодно, мистер Бун. Вход в подвал был в
полу на кухне (Кел, как он уверял меня, крепко его заколотил), и теперь мы
расчистили вход с большими усилиями. Зловонный запах, переносить который
было выше человеческих сил, дохнул на нас из темноты, но запах, не похожий
на тот, который мы почувствовали в покинутом городке на берегу Королевской
реки. Свеча, которую я держал, осветила уходящую вниз лестницу, ведущую в
темноту. Ступени были в ужасном состоянии и нуждались в ремонте; в одном
месте ход сворачивал... и легко было представить, как несчастная Марселла
нашла здесь свою смерть.
- Будьте осторожны, мистер Бун! - предупредил Кел. Я сказал ему, что
ничего опасного тут не вижу; и мы продолжали спускаться.
Пол подвала оказался земляным, а стены из заплесневелого гранита.
Подвал не выглядел крысиным раем. Нигде не было видно крысиных гнезд:
ни в старых коробках, ни в рассохшейся мебели, ни в остальном мусоре. Мы
опустили свечи, очертив маленький световой круг, но все равно могли видеть
очень немного. Пол полого опускаются, и ход вел дальше под нашу гостиную,
под столовую и т.д., вел на запад. Туда мы и пошли. Стояла абсолютная
тишина. Зловонье становилось все сильнее, и темнота вокруг нас сгущалась;
словно она ревновала нас к свету, который временно сверг ее после столь
многих лет неоспоримой власти.
В дальнем конце подвала гранитную стену сменило полированное дерево,
которое казалось совсем черным и не отражало бликов. Здесь подвал
заканчивался альковом. Мы оказались в углу и теперь нужно было куда-то
повернуть, чтобы продолжать осмотр подвала. Мы так и поступили.
Казалось, словно мы постепенно погружались в зловещее прошлое,
встающее перед нами. В алькове стоял стул, а над ним, прикрепленная к балке
наверху, покачивалась сгнившая веревка - кусок пеньки.
- Здесь он повесился, - прошептал Кел. - Боже! - Да... и труп его
дочери лежал у его ног... точнее, на ступенях, ведущих в подвал.
Кел замолчал и я увидел, как его глаза расширились, уставившись на
что-то у меня за спиной. Потом он завопил.
Как, Бони, я могу описать зрелище, открывшееся нашим глазам? Как могу
я описать тебе отвратительных обитателей наших стен?
У дальней стены что-то зашевелилось, и из темноты показалось злобное
лицо - лицо с глазами из эбонита; лицо, оскалившееся в агонии. Беззубо зиял
рот. Желтая, разлагающаяся рука потянулась к нам! Чудовище издало громкий,
мяукающий звук и, покачиваясь, шагнуло вперед. Свет свечи коснулся его... И
я увидел полуистлевшую веревку у него на шее! А у него за спиной двигался
еще кто-то. Я буду видеть это во сне до самых своих последних дней: девушка
с бледным, покрытым плесенью лицом - красавица с трупным оскалом; девушка,
чья голова вывернулась в поклоне на недостижимый для человеческой анатомии
угол.
Они хотели схватить нас. Я знаю... я знаю! Они схватить нас, затащить
во тьму, хотели сделать нас своей собственностью. Я не смог бросить свечу
прямо в существо, а метнул ее в стул, над которым висел обрывок веревки.
Потом все смешалось. Мое сознание помутилось. Я очнулся, как уже
писал, в своей комнате. Рядом со мной сидел Кел.
Если бы я смог уйти, я бежал бы из этого дома, от его ужасов, прямо в
домашних тапочках. Но я не мог. Я - пешка в древней, темной драме. Не
спрашивай, откуда я это знаю. Но я - знаю. Миссис Клорис была права, когда
говорила, про зов крови. Насколько она оказалась права, когда сказала, что
есть те, кто смотрят, и те, кто сторожат. Боюсь, что я разбудил силу,
которая спала в том мрачном городке - Жребии Иерусалима, уже полвека. Силу,
которая убила моих предков и превратила их в ужасных "Носферату" -
немертвых. Я пережил такой страх, Бонн! Я видел всего лишь малую часть.
Если бы я знал... если бы я знал все!
Постскриптум.
...и, конечно, я пишу это только для себя. Мы отрезаны от Причер
Корнерс. Не осмелюсь отнести свой горячечный бред на почту, да и Келвин не
оставит меня. Вероятно, если Бог смилостивится, это письмо достигнет тебя
каким-нибудь способом...
Чарльз.
(Из записной книжечки Келвина МакКсна).
23 октября 1850 года.
Он сегодня выглядит лучше. Мы недолго говорили об ужасах в подвале. Я
согласился, что они не галлюцинация, не восковые муляжи, а реальные
создания. Подозревает ли мистер Бун, как и я, об их истинной природе?
Возможно. Шумы стихли, но угрожающе усиливаются с приходом ночи. Кажется,
нам нам предстоит заглянуть в Глаз Бури...
Нашел пакет бумаг на дне ящика заброшенного письменного стола,
стоящего на лестничной площадке у его спальни. Какая-то корреспонденция,
расписки, счета привели меня к мысли, что спальня раньше принадлежала
Роберту Буну. Интересная запись оказалась найдена среди заметок на обратной
стороне рекламного листка мужских кастровых шляп. Сверху можно было
прочитать: "Благословен смиренный". Ниже был написан следующий абсурд:
БКАЛОХЛЕВМНХМСРЕНКЫ ЛЛГМСООРЛРССИХЕДНДЙ. Надеюсь, это ключ к записям в
библиотеке к запертой, зашифрованной книге. Шифр оказался простым. Один из
тех шифров, что использовали воины за независимость и был известен как
"Фенс-Рейл". Чтобы его разгадать, нужно вычеркнуть каждую вторую букву в
обеих строках. Вычеркнув, получилось.
БАОЛВНМРНЫ ЛГСОЕСИЕНЙ
Читать нужно сверху вниз, а не слева направо. В результате я
прочитают: Благословен смиренный. До того, как отважусь показать это, мне
надо прочесть книгу.
24 октября 1850 года.
Дорогой Бони,
удивительное событие... Кел, всегда молчащий, пока абсолютно не будет
уверен в себе (редкая и восхитительная человеческая черта!) отыскал дневник
моего дедушки Роберта. Документ оказался зашифрован, но Кел разгадал шифр.
Он скромно сообщил, что это открытие - случайность, но я подозреваю, что
упорство и тяжкий труд - не последнее в этом деле. В любом случае, он
пролил свет на завесу наших тайн! Первая запись датирована первым июня 1789
года, последняя - двадцать седьмым октября 1789 года. Эта история
усугубляющегося наваждения - более того, безумия, делает отвратительно
ясными связь между братом деда - Филиппом, городком Жребий Иерусалима и
книгой, которая покоится в проклятой церкви.
1 2 3 4 5