Иначе будет хаос. Сталин был сумасшедший, но в основном он действовал правильно. Посмотрите, что творится сейчас в наших республиках.
Д: Значит, вы сбежали ради гласности?
С: Я сделал это, потому что мы с женой хотим жить лучше.
Д: А как же гласность?
С: В моей стране она невозможна."
...Чтение записок не помогло, - сказал себе Баум, он продолжал читать просто потому, что не мог придумать ничего более конструктивного. Слежка за Лашомом - дело рискованное, а результатов никаких. Ну посещает он на Монмартре проститутку женского или мужского пола - что из того? Деятели покрупнее занимались тем же и никто их из политической жизни не выставлял. Архивы? Драгоценные источники, на которые Баум молиться готов, кладезь всех премудростей, на сей раз его подвели, ничего не открыли. Пойти на открытую конфронтацию? Невозможно с политической точки зрения. Как-то иначе надлежит решить задачу. Жорж Вавр ведь предупреждал. Премьер-министр непреклонен, вот в чем беда.
Но что если, - Баум прикинул в уме нечто совершенно неприемлемое, что, если в упорстве премьера заключен особый смысл? Что, если коротышка из Оверни сознательно защищает Антуана Лашома? Защищает, потому что и сам он... "Паранойя, Альфред, - остановил себя Баум, - Есть у тебя такая склонность. Уймись и забудь. Хотя нет, не забывай - чего только на свете не случается". Но как провести черту между вероятным и возможным так, чтобы не угодить в капкан китайской головоломки или ещё куда-нибудь похуже? С ЦРУ в шестидесятые годы как раз это и произошло. Им пришлось избавиться от Джеймса Энглтона, потому что тот с окончательной и несокрушимой логикой начал воспринимать окружающую действительность со знаком "минус", и ЦРУ стало проявлять все симптомы нервного срыва. Но он-то, Альфред Баум нормальный, солидный, симпатичный толстяк, француз из старомодных. И, с некоторым трудом взбираясь по ступенькам в свою квартиру, открывая ключом входную дверь, он пришел к выводу, что руководствоваться следует обычным здравым смыслом и ничем другим.
- Это я, - крикнул он жене. Она возилась в кухне, откуда неслись многообещающие ароматы.
- Как все прошло?
- Неплохо. Немного пришлось поспорить с мадам Дюшен насчет пигментации.
- На редкость глупая женщина, - посочувствовала мадам Баум.
- И лапы тяжеловаты, - подумал вслух Баум, вспомнив предмет спора.
- Что-что?
- Не обращай внимания.
- Обед будет через двадцать минут. Думаю, ты выберешь бордо, мясо уж очень хорошее.
- Я открою.
Он вытащил пробку, понюхал горлышко открытой бутылки и выдвинул ящик старинного дубового буфета, в котором хранились его таблетки.
Следующее утро было как раз то самое, когда Елене Котовой разрешили навестить мужа.
- Хочу по пути купить ему свитер, - сказала она хозяйке дома Галине Поляковой.
- Советую доехать на метро до станции Гавр-Кумартан, там вокруг много магазинов.
Спустя полчаса Елена ушла от Поляковых. До станции метро Дюмениль было всего десять минут ходу, она и не заметила, что за ней кто-то идет. Возле метро слонялся какой-то тип, преследователь кивнул ему, оба двинулись следом за женщиной и сели в тот же вагон - поезд шел в сторону площади Балар. В переполненном вагоне они держались совсем рядом с ней, на станции Опера все трое вышли и направились, протискиваясь сквозь толпу, к платформе линии Левалуа-Гальени. Здесь тоже было людно: полным-полно туристов.
Елена пробралась к самому краю - поезд уже подходил, слышно было, как он грохочет в туннеле. Один из тех мужчин, что шли следом за ней, стал позади нее, второй остановился возле выхода с платформы.
Машинист затормозил перед тем как остановиться. Елена стояла в нескольких метрах от туннеля. Когда первый вагон почти поровнялся с ней, она вдруг ощутила сильный толчок, кто-то навалился на неё сзади - потеряв равновесие, она упала на рельсы. Визг женщин, скрежет тормозов - этого Елена уже не услышала.
Тот, кто столкнул её с платформы, поспешно пробирался к выходу, второй, оглянувшись, двинулся за ним. Но предосторожность оказалась излишней, никто их не преследовал.
Они вышли из метро порознь и растворились в толпе на площади Опера.
Движение в метро было прервано на два часа - столько времени понадобилось, чтобы извлечь из-под колес изуродованное тело Елены Котовой.
Глава 8
Сидя в кабинете своего шефа - директора ДГСЕ, полковник Виссак молча выслушивал инструкции и лицо его выражало одновременно цинизм и сомнение, как бы говоря: ты считаешь, что приказываешь мне, а я твои приказания в грош не ставлю и захочу - выполню, а не захочу - не выполню.
Это был как бы ритуал - давняя необъявленная дуэль, распространявшаяся в равной степени на серьезные дела и на всякие мелочи.
- С министром трудно как никогда, - пожаловался директор, - Не может понять, почему так затянулась проверка Антуана Лашома. Я ему объясняю, что этим занимается Баум из ДСТ, а он мне: с каких это пор ДГСЕ не в состоянии заставить себя слушать? Насчет вас наговорил много чего.
- Насчет меня? - это были первые слова, произнесенные Виссаком.
- Он спросил, кто у нас причастен к этому делу, и я, естественно, назвал ваше имя. Найти слова в вашу защиту было очень даже не легко.
- Благодарю. - Никакой, однако, благодарности в голосе, ответил, будто рявкнул.
- Как я уже говорил, министр требует действий. Настроен круто. Я, как обычно, защищал права своего ведомства.
Ответа не последовало. В самом ли деле Виссак глумился в душе над всем этим? Что точно, он ни на миг не поверил директору, будто тот противостоял министру. И не посчитал нервный монолог своего начальника поводом для беседы. Всегда умел промолчать там, где другой вступил бы в перепалку.
- Вывод такой, - заключил директор, - Надо начать действовать и возглавить это дело.
- Министр объяснил, как надлежит действовать?
- Нет. Заявил, что детали его не интересуют. Процитировал слова Наполеона, сказанные накануне битвы при Эйлау. Что будем делать?
Подобный вопрос, чувствовал директор, унижает его, нелегко было задать его подчиненному.
- Мой информатор в ДСТ говорит, что они в тупике. Следят за ночными прогулками Лашома. Шестую неделю допрашивают Котова, хотя его показания явно достоверны, как мы знаем. Больше ничего.
- Разумеется, - директор произнес это таким тоном, будто ничего нового не услышал. И задал новый вопрос:
- А, собственно, что мы знаем насчет показаний Котова?
Виссак ответил не сразу, помедлил:
- Мы знаем, что Лашома в Москве на чем-то поймали, и у Котова есть документальное свидетельство. Мы знаем, что Котов специально возвращался за этим документом в Лондон. Мы знаем, что документ достоверен. Мы знаем, что премьер-министр не разрешает напрямую предъявить Лашому обвинения. Говоривший сделал паузу, - На данной стадии больше и знать нечего.
- Похоже, будто кто-то тормозит расследование, - заметил директор.
- Да, похоже.
- Как же его оживить?
Виссак снова погрузился в молчание, потом произнес:
- Повидаюсь кое с кем. Может быть, хорошо организованная утечка информации...
Директор подождал конца фразы, но, поскольку собеседник ничего не добавил к сказанному, понял, что они ступили на скользкую почву и предпочтительно лишнего ему не знать.
- Действуйте осторожно, Виссак, - отдав такой приказ, директор успокоил свою совесть.
- А с чего мне действовать неосторожно? - собеседник был явно недоволен. Ждал одобрения - догадался шеф, наблюдая, как Виссак поднимается со стула, поворачивается на каблуках и выходит из комнаты - все чуть медленнее, чем требуют обстоятельства.
В тот же вечер Виссак отправился в район Менильмонтан и зашел в бар, который обычно посещали рабочие. Напротив него за столиком оказался неприметный коротышка в плаще. Оба заказали пиво. Коротышка достал блокнот и полез в нагрудный карман за авторучкой.
- Уберите это, - велел Виссак, - Написано должно быть только в газете, больше нигде.
Тот послушно убрал блокнот и отхлебнул пива. Он поспешил - вероятно, нервничал, и пиво потекло по подбородку. Лицо у него было невыразительное, как бы анонимное - лицо в толпе. Только глаза под густыми бровями необычные - светло-голубые, водянистые, глубоко упрятанные. В них сквозила кошачья настороженность и плохо скрываемая тревога.
- Субъект - Антуан Лашом, - сказал Виссак, - Следует задать ряд вопросов. Кинуть пробный шар. Но не на первой странице.
- Место в газете я не контролирую. Нештатников не спрашивают, куда помещать материал.
- А вы скажите своему издателю, чтобы не раздувал излишнюю шумиху. Дескать, факты не полностью проверены.
Журналист позволил себе нервный смешок, тут же, впрочем, подавленный.
- С каких это пор подобные доводы принимаются во внимание? Этот желтый листок...
- Мне известны все ваши газетные правила. Поговорите с Маваром. Скажите, что сможете продолжить тему, но только если будут соблюдаться ваши условия. То есть условия того, кто поставляет информацию. И он все сделает. Он же знает, откуда вы получаете свои данные.
- Так что за история с Лашомом, господин полковник?
- Как я уже сказал, надлежит задать несколько вопросов. Первый: почему сотрудники ДСТ следят за домом на авеню Виктор Гюго и что они ночь за ночью понапрасну караулят на Монмартре? Упомяните названия улиц вокруг площади Бланш. Поинтересуйтесь также, какой повод у контрразведки следить в течение целого месяца за Антуаном Лашомом. И, наконец, можете спросить, кого это он навещает в дешевых публичных домах, каких таких политиков?
Журналист молча кивнул.
- Затем вы зададите ещё несколько вопросов, не связывая - заметьте, не связывая их с предыдущими. Почему ничего больше не слышно о советском перебежчике Алексее Котове, который, как известно, располагает интригующей информацией о предательстве в высших эшелонах власти? Запишите имя: Котов Алексей.
- Я не забуду.
- Все, что нужно знать о нем, найдете в архиве газеты. Факты должны быть точны, но смаковать их не следует. Просто сухие факты. И выразите сомнение насчет сообщений, будто бы он переправлен в США.
- Хорошо, господин полковник.
- И еще, - Виссак подался вперед и осторожно, двумя пальцами ухватил собеседника за лацкан. Жест был оскорбителен, но журналист - его звали Моран - смолчал, - Если вся эта история примет дурной оборот и у вас начнут выпытывать источник сведений, ни при каких обстоятельствах не называйте меня. Никаких описаний или намеков. Ясно?
- Ясно, господин полковник. Я же всегда соблюдал нашу договоренность.
- В противном случае, - Виссак потянул за лацкан, вынудив собеседника наклониться, - всплывет история с мальчиком, которая ныне покоится в полицейском архиве Лилля. Это тоже ясно?
- Вполне, господин полковник.
Лацкан был отпущен и Моран нетвердой рукой схватился за пивную кружку.
- Значит, мы поняли друг друга, - заключил Виссак, - Я хочу, чтобы публикация появилась на этой неделе.
- От меня это не зависит.
- На этой неделе. Может, вы плохо расслышали, приятель? Вы что, теряете слух?
- Нет, господин полковник.
- Отлично. Это все. Можете идти.
Несколько минут спустя Виссак заплатил за пиво, вышел из бара и пересек улицу, направляясь в метро.
Статья за подписью Морана появилась в субботнем номере "Пти галуа" в самом верху четвертой полосы. Редактор, с его безошибочным инстинктом выживания и обостренным нюхом на неприятности, разделил материал надвое. Заголовок был подан крупно: "Тайна МВД. Почему сотрудники министерства следят за своим министром Лашомом?!!". Вторая часть, касающаяся советского перебежчика, помещалась ниже, как бы отдельно, в особой рамке. Заголовок гласил: "Куда исчез перебежчик, рассказавший о предательстве на самом верху?". Связь между двумя этими материалами бросалась в глаза, однако юрист газеты заверил редактора, что она недоказуема, если дойдет до уголовного суда.
В качестве ещё одной меры предосторожности главный редактор велел отделу новостей подготовить негодующую статью в защиту репутации министра той самой репутации, которая оставалась в полном порядке, пока "Пти голуа" не бросилась её защищать.
В субботу, когда все это появилось на страницах "Пти галуа", Жорж Вавр позвонил Альфреду Бауму в Версаль и попросил явиться в контору к двум:
- Извини, что испортил твой обед. Ты знаешь, я бы не побеспокоил тебя без крайней необходимости.
- Знаю, конечно. Можешь сказать, в чем дело?
- Купи на станции "Пти галуа". Она скрасит дорогу.
Баум так и поступил: купил газетенку, прочел и до самого вокзала Монпарнас предавался мрачным размышлениям по поводу прочитанного. А также по поводу смерти Елены Котовой. О ней он сообщил Котову накануне, во время своего визита на улицу Лурмель, стремясь, насколько возможно, смягчить ужас происшедшего. Но Котов принял печальное известие на удивление спокойно. Шок - решил про себя Баум. Бывает такая реакция у некоторых, горе нахлынет позже. А для дела это весьма некстати, предстоит утешать его и выражать симпатию, в нашей работе нет времени на все это.
- Мне в самом деле очень жаль, - сказал он Котову, - Что я могу для вас сделать?
- Ничего, спасибо. Разве что закончить все эти шарады. Моя жена была прекрасная женщина, царствие ей небесное. Надо известить её семью в Свердловске.
- Сообщите мне необходимые данные.
- У вас они уже есть. Посмотрите записи бесед в Лондоне.
- Я позабочусь, чтобы её вещи доставили сюда.
- Благодарю.
И все.
Хладнокровный тип, - сказал себе Баум, когда поезд уже въезжал под своды вокзала Монпарнас.
- Звонил Антуан Лашом, - сообщил Жорж Вавр, как только Баум вошел к нему. - Брызжет слюной, естественно. Созвал конференцию на три часа в министерстве.
- Кто будет?
- Он сам, Бальдини из уголовного розыска и мы. Я предложил не звать пока полицию, но Лашом неуправляем, как бешеный бык. Он хотел притащить к нам редактора "Пти галуа" и допросить. Думает, мы ещё в средневековье. Кое-как удалось хоть от одной глупости его отговорить.
- Бальдини, бедняга, вообще не в курсе.
- Честный малый.
- Ну и что? Моя консьержка тоже честная, но государственные секреты я бы ей не доверил.
Вавр грустно покачал головой:
- Придется объясняться насчет слежки за ним. Была ведь слежка?
- Ничего об этом не слыхал, - тон сказанного ясно дал понять начальнику: защищаю тебя от необходимости сознательно врать министру.
- Ладно. Разберись с этим сам. Кстати, как ты думаешь, откуда эта вонючая газетенка получила сведения?
Он приподнял двумя пальцами газету и снова уронил на стол.
- Из ДГСЕ, это их рук дело. Могу навести справки, тогда скажу точнее.
- Они целятся в Лашома.
- У министра обороны могут быть политические причины, чтобы напасть на Лашома, но что-то уж слишком грубо...
- Может, все проще. Что, если в министерстве обороны вправду верят, что Лашом - агент? При наличии такого свидетельства можно и поверить.
- Но свидетельства-то нет, - мягко возразил Баум, - Или, скажем, оно есть, но недостаточно убедительно, на его основании Лашома обвинить можно разве что в глупости.
- А сведения о решениях кабинета министров и комитета обороны?
- Они достоверны, но исходить могли от кого-то другого.
Баум уже успел потихоньку побеседовать с секретарем комитета обороны, показал ему полученные от перебежчика данные, не объясняя, откуда они взялись, и через пару дней получил подтверждение, что все сведения соответствуют действительности.
- Невозможно убедить этих политиков, чтобы они не болтали со своими женами, - сетовал секретарь.
- И с любовницами, - Баум предпочел оставить собеседника в его заблуждении.
- Это ещё хуже!
- Вот именно, - Баум позволил себе сочувственный вздох и покинул кабинет. Секретарь комитета обороны, вне всякого сомнения, передаст этот разговор начальнику канцелярии министра, тот доложит не только министру, но и директору ДГСЕ - они, как известно, приятели, однокашники, в один год закончили "Эколь нормаль суперьер". Ничего хорошего это не сулит, скорее следует ждать неприятностей, но деваться некуда.
В два тридцать Вавр и Баум отправились на площадь Бово, где располагается министерство внутренних дел, и в три уже сидели в креслах за низким круглым столом в кабинете внушительных размеров, украшенном резной мебелью, двумя бесценными гобеленами на стенах и ярким ковром обюссон на полу. Хозяин - министр Антуан Лашом, собравший у себя маленькое нестабильное общество, раздираемое ревностью и политическими дрязгами, выглядел тем не менее безупречно: светлый пиджак, бледно-желтая рубашка, галстук в золотистых тонах, седеющие волосы зачесаны назад. Перед ним лежал экземпляр "Пти галуа", длинные пальцы, украшенные двумя золотыми кольцами, барабанили по газете.
"Интересно, как бы он реагировал, если бы я сказал ему, что под правым плечом, как раз под самой ключицей у него крупная родинка, волосы на груди редкие, зато к животу гораздо гуще", - Баум усмехнулся про себя - чувство юмора иной раз выручало его в неприятных ситуациях, таких, как эта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Д: Значит, вы сбежали ради гласности?
С: Я сделал это, потому что мы с женой хотим жить лучше.
Д: А как же гласность?
С: В моей стране она невозможна."
...Чтение записок не помогло, - сказал себе Баум, он продолжал читать просто потому, что не мог придумать ничего более конструктивного. Слежка за Лашомом - дело рискованное, а результатов никаких. Ну посещает он на Монмартре проститутку женского или мужского пола - что из того? Деятели покрупнее занимались тем же и никто их из политической жизни не выставлял. Архивы? Драгоценные источники, на которые Баум молиться готов, кладезь всех премудростей, на сей раз его подвели, ничего не открыли. Пойти на открытую конфронтацию? Невозможно с политической точки зрения. Как-то иначе надлежит решить задачу. Жорж Вавр ведь предупреждал. Премьер-министр непреклонен, вот в чем беда.
Но что если, - Баум прикинул в уме нечто совершенно неприемлемое, что, если в упорстве премьера заключен особый смысл? Что, если коротышка из Оверни сознательно защищает Антуана Лашома? Защищает, потому что и сам он... "Паранойя, Альфред, - остановил себя Баум, - Есть у тебя такая склонность. Уймись и забудь. Хотя нет, не забывай - чего только на свете не случается". Но как провести черту между вероятным и возможным так, чтобы не угодить в капкан китайской головоломки или ещё куда-нибудь похуже? С ЦРУ в шестидесятые годы как раз это и произошло. Им пришлось избавиться от Джеймса Энглтона, потому что тот с окончательной и несокрушимой логикой начал воспринимать окружающую действительность со знаком "минус", и ЦРУ стало проявлять все симптомы нервного срыва. Но он-то, Альфред Баум нормальный, солидный, симпатичный толстяк, француз из старомодных. И, с некоторым трудом взбираясь по ступенькам в свою квартиру, открывая ключом входную дверь, он пришел к выводу, что руководствоваться следует обычным здравым смыслом и ничем другим.
- Это я, - крикнул он жене. Она возилась в кухне, откуда неслись многообещающие ароматы.
- Как все прошло?
- Неплохо. Немного пришлось поспорить с мадам Дюшен насчет пигментации.
- На редкость глупая женщина, - посочувствовала мадам Баум.
- И лапы тяжеловаты, - подумал вслух Баум, вспомнив предмет спора.
- Что-что?
- Не обращай внимания.
- Обед будет через двадцать минут. Думаю, ты выберешь бордо, мясо уж очень хорошее.
- Я открою.
Он вытащил пробку, понюхал горлышко открытой бутылки и выдвинул ящик старинного дубового буфета, в котором хранились его таблетки.
Следующее утро было как раз то самое, когда Елене Котовой разрешили навестить мужа.
- Хочу по пути купить ему свитер, - сказала она хозяйке дома Галине Поляковой.
- Советую доехать на метро до станции Гавр-Кумартан, там вокруг много магазинов.
Спустя полчаса Елена ушла от Поляковых. До станции метро Дюмениль было всего десять минут ходу, она и не заметила, что за ней кто-то идет. Возле метро слонялся какой-то тип, преследователь кивнул ему, оба двинулись следом за женщиной и сели в тот же вагон - поезд шел в сторону площади Балар. В переполненном вагоне они держались совсем рядом с ней, на станции Опера все трое вышли и направились, протискиваясь сквозь толпу, к платформе линии Левалуа-Гальени. Здесь тоже было людно: полным-полно туристов.
Елена пробралась к самому краю - поезд уже подходил, слышно было, как он грохочет в туннеле. Один из тех мужчин, что шли следом за ней, стал позади нее, второй остановился возле выхода с платформы.
Машинист затормозил перед тем как остановиться. Елена стояла в нескольких метрах от туннеля. Когда первый вагон почти поровнялся с ней, она вдруг ощутила сильный толчок, кто-то навалился на неё сзади - потеряв равновесие, она упала на рельсы. Визг женщин, скрежет тормозов - этого Елена уже не услышала.
Тот, кто столкнул её с платформы, поспешно пробирался к выходу, второй, оглянувшись, двинулся за ним. Но предосторожность оказалась излишней, никто их не преследовал.
Они вышли из метро порознь и растворились в толпе на площади Опера.
Движение в метро было прервано на два часа - столько времени понадобилось, чтобы извлечь из-под колес изуродованное тело Елены Котовой.
Глава 8
Сидя в кабинете своего шефа - директора ДГСЕ, полковник Виссак молча выслушивал инструкции и лицо его выражало одновременно цинизм и сомнение, как бы говоря: ты считаешь, что приказываешь мне, а я твои приказания в грош не ставлю и захочу - выполню, а не захочу - не выполню.
Это был как бы ритуал - давняя необъявленная дуэль, распространявшаяся в равной степени на серьезные дела и на всякие мелочи.
- С министром трудно как никогда, - пожаловался директор, - Не может понять, почему так затянулась проверка Антуана Лашома. Я ему объясняю, что этим занимается Баум из ДСТ, а он мне: с каких это пор ДГСЕ не в состоянии заставить себя слушать? Насчет вас наговорил много чего.
- Насчет меня? - это были первые слова, произнесенные Виссаком.
- Он спросил, кто у нас причастен к этому делу, и я, естественно, назвал ваше имя. Найти слова в вашу защиту было очень даже не легко.
- Благодарю. - Никакой, однако, благодарности в голосе, ответил, будто рявкнул.
- Как я уже говорил, министр требует действий. Настроен круто. Я, как обычно, защищал права своего ведомства.
Ответа не последовало. В самом ли деле Виссак глумился в душе над всем этим? Что точно, он ни на миг не поверил директору, будто тот противостоял министру. И не посчитал нервный монолог своего начальника поводом для беседы. Всегда умел промолчать там, где другой вступил бы в перепалку.
- Вывод такой, - заключил директор, - Надо начать действовать и возглавить это дело.
- Министр объяснил, как надлежит действовать?
- Нет. Заявил, что детали его не интересуют. Процитировал слова Наполеона, сказанные накануне битвы при Эйлау. Что будем делать?
Подобный вопрос, чувствовал директор, унижает его, нелегко было задать его подчиненному.
- Мой информатор в ДСТ говорит, что они в тупике. Следят за ночными прогулками Лашома. Шестую неделю допрашивают Котова, хотя его показания явно достоверны, как мы знаем. Больше ничего.
- Разумеется, - директор произнес это таким тоном, будто ничего нового не услышал. И задал новый вопрос:
- А, собственно, что мы знаем насчет показаний Котова?
Виссак ответил не сразу, помедлил:
- Мы знаем, что Лашома в Москве на чем-то поймали, и у Котова есть документальное свидетельство. Мы знаем, что Котов специально возвращался за этим документом в Лондон. Мы знаем, что документ достоверен. Мы знаем, что премьер-министр не разрешает напрямую предъявить Лашому обвинения. Говоривший сделал паузу, - На данной стадии больше и знать нечего.
- Похоже, будто кто-то тормозит расследование, - заметил директор.
- Да, похоже.
- Как же его оживить?
Виссак снова погрузился в молчание, потом произнес:
- Повидаюсь кое с кем. Может быть, хорошо организованная утечка информации...
Директор подождал конца фразы, но, поскольку собеседник ничего не добавил к сказанному, понял, что они ступили на скользкую почву и предпочтительно лишнего ему не знать.
- Действуйте осторожно, Виссак, - отдав такой приказ, директор успокоил свою совесть.
- А с чего мне действовать неосторожно? - собеседник был явно недоволен. Ждал одобрения - догадался шеф, наблюдая, как Виссак поднимается со стула, поворачивается на каблуках и выходит из комнаты - все чуть медленнее, чем требуют обстоятельства.
В тот же вечер Виссак отправился в район Менильмонтан и зашел в бар, который обычно посещали рабочие. Напротив него за столиком оказался неприметный коротышка в плаще. Оба заказали пиво. Коротышка достал блокнот и полез в нагрудный карман за авторучкой.
- Уберите это, - велел Виссак, - Написано должно быть только в газете, больше нигде.
Тот послушно убрал блокнот и отхлебнул пива. Он поспешил - вероятно, нервничал, и пиво потекло по подбородку. Лицо у него было невыразительное, как бы анонимное - лицо в толпе. Только глаза под густыми бровями необычные - светло-голубые, водянистые, глубоко упрятанные. В них сквозила кошачья настороженность и плохо скрываемая тревога.
- Субъект - Антуан Лашом, - сказал Виссак, - Следует задать ряд вопросов. Кинуть пробный шар. Но не на первой странице.
- Место в газете я не контролирую. Нештатников не спрашивают, куда помещать материал.
- А вы скажите своему издателю, чтобы не раздувал излишнюю шумиху. Дескать, факты не полностью проверены.
Журналист позволил себе нервный смешок, тут же, впрочем, подавленный.
- С каких это пор подобные доводы принимаются во внимание? Этот желтый листок...
- Мне известны все ваши газетные правила. Поговорите с Маваром. Скажите, что сможете продолжить тему, но только если будут соблюдаться ваши условия. То есть условия того, кто поставляет информацию. И он все сделает. Он же знает, откуда вы получаете свои данные.
- Так что за история с Лашомом, господин полковник?
- Как я уже сказал, надлежит задать несколько вопросов. Первый: почему сотрудники ДСТ следят за домом на авеню Виктор Гюго и что они ночь за ночью понапрасну караулят на Монмартре? Упомяните названия улиц вокруг площади Бланш. Поинтересуйтесь также, какой повод у контрразведки следить в течение целого месяца за Антуаном Лашомом. И, наконец, можете спросить, кого это он навещает в дешевых публичных домах, каких таких политиков?
Журналист молча кивнул.
- Затем вы зададите ещё несколько вопросов, не связывая - заметьте, не связывая их с предыдущими. Почему ничего больше не слышно о советском перебежчике Алексее Котове, который, как известно, располагает интригующей информацией о предательстве в высших эшелонах власти? Запишите имя: Котов Алексей.
- Я не забуду.
- Все, что нужно знать о нем, найдете в архиве газеты. Факты должны быть точны, но смаковать их не следует. Просто сухие факты. И выразите сомнение насчет сообщений, будто бы он переправлен в США.
- Хорошо, господин полковник.
- И еще, - Виссак подался вперед и осторожно, двумя пальцами ухватил собеседника за лацкан. Жест был оскорбителен, но журналист - его звали Моран - смолчал, - Если вся эта история примет дурной оборот и у вас начнут выпытывать источник сведений, ни при каких обстоятельствах не называйте меня. Никаких описаний или намеков. Ясно?
- Ясно, господин полковник. Я же всегда соблюдал нашу договоренность.
- В противном случае, - Виссак потянул за лацкан, вынудив собеседника наклониться, - всплывет история с мальчиком, которая ныне покоится в полицейском архиве Лилля. Это тоже ясно?
- Вполне, господин полковник.
Лацкан был отпущен и Моран нетвердой рукой схватился за пивную кружку.
- Значит, мы поняли друг друга, - заключил Виссак, - Я хочу, чтобы публикация появилась на этой неделе.
- От меня это не зависит.
- На этой неделе. Может, вы плохо расслышали, приятель? Вы что, теряете слух?
- Нет, господин полковник.
- Отлично. Это все. Можете идти.
Несколько минут спустя Виссак заплатил за пиво, вышел из бара и пересек улицу, направляясь в метро.
Статья за подписью Морана появилась в субботнем номере "Пти галуа" в самом верху четвертой полосы. Редактор, с его безошибочным инстинктом выживания и обостренным нюхом на неприятности, разделил материал надвое. Заголовок был подан крупно: "Тайна МВД. Почему сотрудники министерства следят за своим министром Лашомом?!!". Вторая часть, касающаяся советского перебежчика, помещалась ниже, как бы отдельно, в особой рамке. Заголовок гласил: "Куда исчез перебежчик, рассказавший о предательстве на самом верху?". Связь между двумя этими материалами бросалась в глаза, однако юрист газеты заверил редактора, что она недоказуема, если дойдет до уголовного суда.
В качестве ещё одной меры предосторожности главный редактор велел отделу новостей подготовить негодующую статью в защиту репутации министра той самой репутации, которая оставалась в полном порядке, пока "Пти голуа" не бросилась её защищать.
В субботу, когда все это появилось на страницах "Пти галуа", Жорж Вавр позвонил Альфреду Бауму в Версаль и попросил явиться в контору к двум:
- Извини, что испортил твой обед. Ты знаешь, я бы не побеспокоил тебя без крайней необходимости.
- Знаю, конечно. Можешь сказать, в чем дело?
- Купи на станции "Пти галуа". Она скрасит дорогу.
Баум так и поступил: купил газетенку, прочел и до самого вокзала Монпарнас предавался мрачным размышлениям по поводу прочитанного. А также по поводу смерти Елены Котовой. О ней он сообщил Котову накануне, во время своего визита на улицу Лурмель, стремясь, насколько возможно, смягчить ужас происшедшего. Но Котов принял печальное известие на удивление спокойно. Шок - решил про себя Баум. Бывает такая реакция у некоторых, горе нахлынет позже. А для дела это весьма некстати, предстоит утешать его и выражать симпатию, в нашей работе нет времени на все это.
- Мне в самом деле очень жаль, - сказал он Котову, - Что я могу для вас сделать?
- Ничего, спасибо. Разве что закончить все эти шарады. Моя жена была прекрасная женщина, царствие ей небесное. Надо известить её семью в Свердловске.
- Сообщите мне необходимые данные.
- У вас они уже есть. Посмотрите записи бесед в Лондоне.
- Я позабочусь, чтобы её вещи доставили сюда.
- Благодарю.
И все.
Хладнокровный тип, - сказал себе Баум, когда поезд уже въезжал под своды вокзала Монпарнас.
- Звонил Антуан Лашом, - сообщил Жорж Вавр, как только Баум вошел к нему. - Брызжет слюной, естественно. Созвал конференцию на три часа в министерстве.
- Кто будет?
- Он сам, Бальдини из уголовного розыска и мы. Я предложил не звать пока полицию, но Лашом неуправляем, как бешеный бык. Он хотел притащить к нам редактора "Пти галуа" и допросить. Думает, мы ещё в средневековье. Кое-как удалось хоть от одной глупости его отговорить.
- Бальдини, бедняга, вообще не в курсе.
- Честный малый.
- Ну и что? Моя консьержка тоже честная, но государственные секреты я бы ей не доверил.
Вавр грустно покачал головой:
- Придется объясняться насчет слежки за ним. Была ведь слежка?
- Ничего об этом не слыхал, - тон сказанного ясно дал понять начальнику: защищаю тебя от необходимости сознательно врать министру.
- Ладно. Разберись с этим сам. Кстати, как ты думаешь, откуда эта вонючая газетенка получила сведения?
Он приподнял двумя пальцами газету и снова уронил на стол.
- Из ДГСЕ, это их рук дело. Могу навести справки, тогда скажу точнее.
- Они целятся в Лашома.
- У министра обороны могут быть политические причины, чтобы напасть на Лашома, но что-то уж слишком грубо...
- Может, все проще. Что, если в министерстве обороны вправду верят, что Лашом - агент? При наличии такого свидетельства можно и поверить.
- Но свидетельства-то нет, - мягко возразил Баум, - Или, скажем, оно есть, но недостаточно убедительно, на его основании Лашома обвинить можно разве что в глупости.
- А сведения о решениях кабинета министров и комитета обороны?
- Они достоверны, но исходить могли от кого-то другого.
Баум уже успел потихоньку побеседовать с секретарем комитета обороны, показал ему полученные от перебежчика данные, не объясняя, откуда они взялись, и через пару дней получил подтверждение, что все сведения соответствуют действительности.
- Невозможно убедить этих политиков, чтобы они не болтали со своими женами, - сетовал секретарь.
- И с любовницами, - Баум предпочел оставить собеседника в его заблуждении.
- Это ещё хуже!
- Вот именно, - Баум позволил себе сочувственный вздох и покинул кабинет. Секретарь комитета обороны, вне всякого сомнения, передаст этот разговор начальнику канцелярии министра, тот доложит не только министру, но и директору ДГСЕ - они, как известно, приятели, однокашники, в один год закончили "Эколь нормаль суперьер". Ничего хорошего это не сулит, скорее следует ждать неприятностей, но деваться некуда.
В два тридцать Вавр и Баум отправились на площадь Бово, где располагается министерство внутренних дел, и в три уже сидели в креслах за низким круглым столом в кабинете внушительных размеров, украшенном резной мебелью, двумя бесценными гобеленами на стенах и ярким ковром обюссон на полу. Хозяин - министр Антуан Лашом, собравший у себя маленькое нестабильное общество, раздираемое ревностью и политическими дрязгами, выглядел тем не менее безупречно: светлый пиджак, бледно-желтая рубашка, галстук в золотистых тонах, седеющие волосы зачесаны назад. Перед ним лежал экземпляр "Пти галуа", длинные пальцы, украшенные двумя золотыми кольцами, барабанили по газете.
"Интересно, как бы он реагировал, если бы я сказал ему, что под правым плечом, как раз под самой ключицей у него крупная родинка, волосы на груди редкие, зато к животу гораздо гуще", - Баум усмехнулся про себя - чувство юмора иной раз выручало его в неприятных ситуациях, таких, как эта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20