— А у меня есть «сладкое мясо» и сморчки, и еще я откопал пару бутылок «крага» шестьдесят шестого года.
— Мистер Ли, вы что же, всерьез рассчитываете уговорить меня вступить с вами в незаконные отношения с помощью деликатесов?
— Ага.
— В какое время?
— Полвосьмого устроит?
— Давай в восемь; надо еще успеть покончить с кое-какой работенкой.
* * *
Рул добралась до дома почти в восемь. Названивал телефон. Она бросилась в холл схватить трубку прежде, чем включился автоответчик.
— Алло.
— Кэтрин?
Только один человек в такой замедленной манере произносил ее имя.
— Привет, Саймон, — нетерпеливо сказала она, сбрасывая туфли и принимаясь за пуговицы. — Я сейчас ухожу. У тебя что-нибудь важное? С Питером все в порядке?
— О да, все прекрасно. Он тут рядышком, мы готовим шашлыки. — Саймон глубоко вздохнул. — Вообще-то именно о Питере я и хотел поговорить. Мисси и я приглашены к ее родителям в Мэн на пару недель, и я подумал...
— Ничего не отменяется, Саймон, — сказала Рул низким жестким голосом. — Если ты едешь, значит, и Питер с тобой, мы же договорились.
— Что ж, — горячо заговорил Саймон. — Я и не рассчитывал, что ты примешь это предложение; правда, я глупец, думал, что ты, может быть, захочешь пару недель летом провести с сыном, но теперь вижу, что переоценил твои материнские инстинкты.
— Слушай, Саймон, не пытайся давить на дерьмовую жалость.
Ей нравилось разговаривать с ним грубо — это его здорово раздражало.
— Ты его отец, вот и постарайся хотя бы для разнообразия проявить отцовские чувства. Ведь он, Господи, там у тебя всего-то десять дней, а ты уже стараешься спихнуть его.
— Ничего подобного я не собираюсь делать, Кэтрин; просто дело в том, что Питер и Мисси иногда...
— Не напрягайся и не возводи напраслину на жену. Я знаю что Мисси и Питер великолепно ладят. Это тебе с Питером иногда тяжело — именно тебе. Этот мальчик самый уважительный и послушный из всех известных мне детей; да он по раскаленным углям пройдет, чтобы заслужить твою похвалу, но ты ведь, черт тебя побери, такой супер-западный, такой сдержанный.
— Ну-ну, не заводись, Кэтрин, я всего лишь думал о мальчике.
— Ну еще бы, Саймон, ты всего лишь и хочешь-то заткнуть его на все лето в Вашингтон, в какой-нибудь однодневный лагерь, где он и так проводит время, как ты знаешь, когда я на работе...
— Так почему бы тебе не бросить работу и жить на алименты, и растить сына так, как хочется?
— Потому, и я сто раз тебе уже говорила, что мне не нужны твои чертовы алименты; мне хватает и на дом, и на содержание, и на все, что мне нужно, хватает, до тех пор, когда ты начнешь устраивать его в Йельский университет и водить его к своему портному, и покупать ему автомобили и так далее. А пока я могу себе позволить содержать его. Так почему бы тебе, Саймон, не узнать за это время твоего же сына поближе? Он действительно замечательно яркий и очаровательный мальчик, и если ты проведешь с ним еще немного времени, ты даже обнаружишь, что он нравится тебе.
— В общем, ты отказываешься взять Питера на пару недель?
— Я отказываюсь лишать тебя как отца так необходимого тебе опыта человеческого общения.
— До свидания, Кэтрин.
— Скажи Питеру, что я люблю его, — отозвалась она, но он уже закончил разговор. — ДЕРЬМО! — заорала она, взбираясь по лестнице в чулках, стягивая одежду. Она забросила костюм в шкаф, стянула нижнее белье и чулки, схватила пластиковую шапочку и устремилась в душ. Десять минут спустя, освеженная, одетая в вылинявшие хлопчатобумажные слаксы, мягкие кожаные туфли и теннисную рубашку, она выскочила из дома и тут же остановилась. Вновь взбежала по лестнице вверх, вытащила из портфеля фотографии Майорова и сунула их в свою сумочку. Стоило попробовать.
Она быстро шагала вдоль по зеленой Джорджтаун-стрит, помахивая сумочкой, вдыхая ароматный воздух и думая о предстоящем вечере. От тротуара поднималось тепло, но худшее, слава Богу, было уже позади, днем; она ненавидела жару. Какой-то мужчина, стоявший у дерева на другой стороне улицы, двинулся в том же направлении, но немного медленнее, держась сзади. Она бросила на него взгляд: чуть за сорок, коренастый, с грубыми чертами лица, пушистые темные волосы, очки в черной оправе, коричневый костюм из поплина. Это приходит не сразу, но, овладев техникой выживания агента, вы уже на всю жизнь обречены, лишь раз бросив взгляд через плечо, запоминать в мелочах людей, которых никогда до этого не видели. Она пыталась представлять это тренировкой, игрой.
Еще квартал, вот и середина улицы, и она взбежала по ступенькам федерального дома, дернула колокольчик и воспользовалась своим ключом.
— Хелло-о! — позвала она, поздравляя себя с тем, что подглядывает из-за занавесок, куда пошел тот мужчина.
— В кухне! — завопил в ответ Ли, и она услышала звуки джаза вперемешку со стуком ножа о деревянную доску, проходя через гостиную и столовую к кухне, расположенной в конце дома.
— М-м-м, лук, — сказала она, подходя к нему.
В стереоколонках звучал старый альбом Майлза Девиса.
— Лук, моя попочка, — сказал он, перекладывая нож в левую руку, а правой обнимая за талию. — Лук-шалот. — Он поцеловал ее. — И лук этот будет с гамбургерами, а не со сладким мясом. — Он снова поцеловал ее, бросил нож и обнял двумя руками. — Мне так нравится, когда ты без лифчика, — сказал он.
— Знаю, что нравится, — ответила она. — И я думаю, ты заслужил это удовольствие после того, как сегодня так легко отпустил Никсона.
Ей тоже нравилось, когда он так обнимал ее, но если не быть осторожной, ситуация выйдет из-под контроля, а ведь их еще ждет вкусный ужин.
— А что здесь девушка может получить в качестве выпивки?
— Ничего, — сказал он, подходя к холодильнику. — Ты выпьешь, а потом, небось, еще захочешь. — Он вытащил из холодильника бутылку шампанского и начал открывать ее. — Ну как у тебя денек?
— О, все было бы хорошо, но в ту самую минуту, как я вошла в дом, позвонил Саймон. Я думаю, он видел, как я покидала офис, и вычислил меня.
— Вот что значит выходить замуж за парня из одного офиса. Ничего серьезного, я надеюсь? С Питером все в порядке?
— Да, конечно. Только его папаша пытался избавиться от него, чтобы провести пару прелестных неделек в Бар-Харбор и произвести впечатление на новых родственников. Они ведь, видишь ли, люди денежные, да и в годах. Саймон никогда не забывает о будущем.
— Можно подумать, что Питер одержал бы верх над ним в очаровывании стариков.
— О, он мог бы. И Саймон не такой дурак, чтобы не понимать этого.
— Послушай, но, если Саймон такое ничтожество, зачем же ты вышла за него?
— Ой, да я и не знаю. Наверное, молодая была да глупая. Ведь он намного старше, с ним так спокойно. — Она содрогнулась. — Он был главой римского центра, и у меня туда было первое зарубежное назначение. Все так романтично, ты же понимаешь, два американских разведчика, держась за руки, в два часа ночи бродят по Треви Фонтен. La Dolce vita Esplone. Он и не хотел жениться, пока я не забеременела. Затем возобладала традиция — заиграла голубая кровь западного аристократа. Он предложил мне более легкую работу, службу в Управлении, дал кучу званых обедов. Ты не поверишь, сколько мне подарили поваренных книг. После рождения Питера, на мой первый же день рождения он отправил меня на курсы «Первоклассный повар» в Париже. Он действительно думал, что ради этого я оставлю работу.
— Я бы ради этого оставил работу, — засмеялся Уилл.
— Да ты что, правда?
Она задумалась над тем, что если бы она готовила обед, то остановилась бы на свиных отбивных и крепком бургундском, а не на сладком мясе и шампанском.
Ли наполнил шампанским две высокие узкие рюмки.
— Ура, — сказал он, чокаясь.
— Блеск, — сказала она, морща нос от пузырьков. — И где это ты наложил лапы на такую бутылочку?
— У сенатора. Но я побоялся спросить, где он достал; может, у какого-нибудь лоббиста с военным заказом.
— Прелесть. Я люблю старое шампанское. — Она подняла бокал. — За национальную безопасность.
— Да, надо признать, она дает нам обоим работу. Можешь быть уверена, твои сегодняшние усилия принесут вам немножечко долларов.
— Послушай, но нам действительно нужен этот компьютер. И кстати, ты напомнил мне.
Она достала из сумочки фотографии Майорова.
— Ты никогда не пересекался с этим типом на гонках на яхтах? На Коуз-Уик или где-нибудь в этом роде?
Ли взял фотографии и не торопясь стал их рассматривать.
— Кто он? Один из твоих шпионов?
— Один из их шпионов, по фамилии Фирсов. Сейчас он стал старше лет на двенадцать или тринадцать, может, больше седины, погрузнее. Блестяще владеет английским; иногда выдает себя за польского графа.
— А при чем здесь яхты?
— Он выступал в классе «Звездный» за советскую команду на Олимпиаде семьдесят второго года. Вообще-то он обретался в Лондоне, а в отчете говорится, что он тренировался в Коуз.
Ли помотал головой.
— Я его не знаю. До семьдесят второго года в Коуз я был один раз, а затем еще в семьдесят девятом и восемьдесят первом, когда в Коуз-Уик разыгрывался Адмиралтейский Кубок. Советские не участвовали в соревнованиях подобного рода, да и вообще никто из Восточного блока, так что вряд ли я мог с ним столкнуться на тех регатах, где участвовал. Плохой мальчик?
— Кегебешник. Разве они другими бывают?
— И что же он задумал?
— Вот это-то я и хотела бы знать. Одна из причин, почему мои люди следят за такими людьми, в том, что те часто меняют свои биографии; а кое-кто поважнее, каким может оказаться и этот, слишком надолго исчезают из поля зрения. Может, это всего лишь интуиция, но мне кажется, что бы он ни задумал, для нашего же благополучия лучше знать об этом.
— Интересная работа, — сказал он. — И она тебе нравится, не так ли?
Она кивнула.
— Поначалу я была раздражена тем, что придется заниматься тайной работой и вернуться в Ленгли, но сказать откровенно, хотя я и была одной из немногих женщин, прошедших подготовку для оперативной работы, я довольно быстро сообразила, что на этом поприще мне не дадут особо развернуться. В моей должности в Риме я была не более, чем клерк, а потом, когда вышла замуж за Саймона, и он получил повышение, Ленгли оказался единственной реальной возможностью. Да и на меня он действует лучше; сейчас мое представление обо всех операциях гораздо лучше, чем если бы я сидела в каком-нибудь посольстве, и мне теперь не приходится каждый раз перед выездом заглядывать под автомобиль. И потом, мне нравится разнообразие — сегодня я перехитрила тебя на слушаниях, завтра уже охочусь на какого-нибудь типа вроде Майорова.
— На кого?
— О... ну хорошо, это настоящая фамилия Фирсова. Вообще-то мне не следовало упоминать его; слишком много я болтаю.
— Извини, это я выведал.
— Нет, не ты; просто я чувствую, что мне нравится об этом говорить, и я знаю, что могу доверять тебе. Это очень необычное ощущение в моей работе — кому-то доверять. Мне так не хватает этого.
— Но все-таки, как ты попала на такую работу?
— Ну хорошо. Я закончила Бернардинский колледж и факультет правоведения в Колумбийском университете и вдруг обнаружила, что не хочу быть ни практикующим юристом, ни идти в бизнес. Моей подругой по комнате у бернардинцев была Брук Киркленд. В Колумбийском университете она занималась по программе изучения русских, и ей удалось заинтересовать меня. В середине последнего года моего обучения один из моих профессоров — я до сих пор не уверена, который же — подослал ко мне вербовщика Управления, и месяц спустя после получения диплома я оказалась на военно-морской базе Квинтико, где стреляла из пулеметов и училась убивать одним ударом.
— Буду осторожнее.
— Ах ты змей.
— А ты не думаешь, что кто-то в Москве так же пристально наблюдает за твоей жизнью, как вы здесь за Майоровым?
Она засмеялась.
— Вполне возможно, поскольку я работала за рубежом. Две следящие друг за другом стороны почти всегда знают, кто в каком посольстве подставное лицо. Вероятно, у них есть и не очень льстящие мне фотографии, сделанные в Риме, где я, скажем, почесываюсь.
— Или где вы с Саймоном бродите по Треви Фонтен.
— Это точно должно быть неприлично. Какой-нибудь Борис до сих пор пытается вычислить, кто же это такая.
Он засмеялся и вернулся к кулинарным хлопотам.
— Послушай, иди посиди на террасе, дай мне закончить. Через полчасика будет готово.
Рул вновь наполнила свой стакан и через французское окно вышла на балкон, откуда открывался вид на вымощенные дорожки сада внизу. Она так устроилась в кресле, чтобы видеть, как он двигается по кухне. Она любила смотреть, как он готовит; это выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой. Он был хорош на работе, хорош в постели и, самое главное, был хорош, чтобы сделать ее счастливой. Он был как раз тем, кто ей сейчас нужен был в жизни: он был блестящ и забавен, но мог быть и серьезен, он искренне любил ее, не подавляя собой; слава Богу, он не был разведен; с нее уже хватало разведенных мужчин, скулящих по поводу раздела собственности и желающих, увы тщетно, вновь жениться. Уилл никогда не был женат, хотя эта мысль его и не пугала, но особенно он об этом не думал. Они ладили с Питером, когда были вместе, но он никогда не приставал к ней ни с каким футболом, чтобы добраться к ее сердцу через сына. Он был большой крепкий мужчина. В ней было пять футов десять дюймов, а он был еще выше, даже если она надевала туфли на каблуках, и ей это нравилось. Ему было тридцать восемь лет, на четыре года больше, чем ей, и это почти идеально, думала она.
Он также работал в контрразведке, а для нее это немаловажно. Познакомились они пару месяцев назад в местном супермаркете; она решила, что он какой-нибудь там помощник по законодательству, а ему она сказала, что обычно говорила людям — она юрист в Министерстве сельского хозяйства (на этом обычно и заканчивались разговоры о ее работе). Ни один из них и не подозревал, чем занимается другой, пока они оба не оказались на одном из заседаний комитета по заслушиванию. Там у них был потенциальный конфликт интересов, поскольку часть ее работы заключалась в получении возможно большего количества государственных субсидий, а частью его работы — проверка, не слишком ли много она хочет урвать, но запретный плод всегда оказывался сладок. С тех пор, как они с Саймоном развелись, она взяла за правило не связываться с мужчинами из Управления, а врать посторонним о своей работе ей тоже уже надоело. Уилл оказался идеальным вариантом; у него был доступ к секретам без ограничений, и она предварительно прочитала досье, заведенное на него ФБР, втайне казня себя за это. Они редко говорили на узко профессиональные темы, и все же, хоть иногда, как в случае с Майоровым, было приятно иметь отдушину, зная, что дальше этот разговор не пойдет.
Пару раз они выходили на яхте в залив Чезапик, где он держал свое судно, но вместе в свете появлялись редко — не из-за тайн службы, ведь о том, кто они, знала, пожалуй, лишь горстка людей в Вашингтоне — а просто потому, что Уилл любил готовить сам, а ей нравилось быть рядом.
Он накрыл стол в гостиной и закрыл ставни, чтобы ярче горели свечи. Это был действительно великолепный ужин: сладкое мясо было поджаристым сверху и нежным внутри, а аромат этих сморщенных грибов дополнял запах предыдущего блюда; пенилось великолепное шампанское.
— Господи, как здорово, — сказала она. — Послушай, мне кажется, мы уже достаточно хорошо знакомы, чтобы я спросила тебя, как ты существуешь на государственную зарплату, хватает? Я имею в виду, это твой собственный дом не так ли?
Он улыбнулся.
— Да, мой собственный, и да, ты знаешь меня достаточно. — Он отхлебнул вина. — У меня есть часть семейного капитала, и я еще до сих пор являюсь младшим деловым партнером у моего отца. «Ли и Ли» называется фирма.
— Где-то в глуши, в Джорджии. Какой там городок, Делано?
— У тебя хорошая память.
— А твой отец был кем... Вице-губернатором? Губернатором?
— И тем, и другим. Вообще-то он был вне политики, занимался в основном юридической практикой да семейной фермой крупного рогатого скота. Он настоящий парень. Он должен был бы стать президентом.
— Почему же не стал?
— Если чего-то плохо хочешь, то и не сделаешь, я так думаю. Он хочет выставить мою кандидатуру в сенаторы против республиканца Эбни.
— А почему бы и нет? Из тебя получился бы потрясающий сенатор.
— Ну, в общем, я люблю работать, но я не люблю все эти предвыборные кампании. Мне кажется, я тогда не смогу есть вот такое мясо и просто жить. Хотя Эбни настолько слабый сенатор, что половина демократов нашего штата хотят выступить против него. Так что первичные выборы предстоят жестокие.
— А разве тебя не поддержат политические соратники твоего отца?
— Ну, кое-кто из них, я полагаю. Хотя могу быть уверен, что его враги уж точно будут против меня.
— А сенатор Карр? Он не поддержит?
— Может быть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38