А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Ведь какая силища прикладывается! Земля ничего подобного еще не знала…
— Раз Контроль безопасности разрешил наш полет в зону, значит он считает положение достаточно серьезным.
— Он, как и вое мы, считает, что немногие могут и даже должны рисковать в интересах миллионов. Кроме того, он исходит из принципа: человек не должен уступать без боя обстоятельствам. В этом залог безопасности людей; в том, чтобы они были сильные и смелые.
Он взглянул на табло.
— Повторим для ясности условия задачи. Выключить двигатель мы можем в любой момент. Здесь нет никакой проблемы. И если бы двигатель оставался на месте, а не кочевал вместе с оторвавшимся куском Антарктиды, никаких осложнений не произошло бы. Сейчас, выключив двигатель, мы не восстанавливаем статус-кво. Значит, возникает необходимость иметь возможность включить двигатель после остановки. То есть это уже не вулкан, а мотор, который мы включаем, выключаем и снова включаем, что раньше не предусматривалось. И возможности тут…
Он взглянул на Забелина.
— Я уже докладывал, — пожал тот плечами. — Двигатель не рассчитан на повторное включение. Он активно работает восемь часов в сутки. Мощность его за этот срок меняется. Наибольшая — когда реактивная отдача действует прямо в сторону поворота Земли. Остальные шестнадцать часов идет тихое горение, но с очень высокой температурой. Земля делает оборот, и двигатель снова начинает извергать мощную струю раскаленных газов. Это переключение нами не управляется. Просто горючее заложено перемежающимися слоями: активный слой, слой поддержания реакции. Это сделано именно потому, что включать его заново очень трудно. Камера должна охлаждаться месяца полтора. Только потом туда смогут проникнуть автоматы, чтобы установить новый запал и подвести провода на место тех, что сгорели. Там все накалено. Ведь это на самом деле вулкан, только в тысячи раз более сильный, чем настоящий. Заглушить его мы можем легко, впрыснув в жерло вещество, останавливающее реакцию. Ракеты стоят наготове.
Манташев покачал головой.
— С точки зрения механики самое неприятное, если возникнут биения. Ведь сошедший с места кусок материка нарушил равновесие земного шара. Он превратился в эксцентрик. В конце концов все, конечно, снова уравновесится, но чтобы это произошло, придется, может быть, подвинуться на какие-то метры, а то и километры и другим материкам.
— Пожалуй, лучше всего было бы вернуть оторвавшийся кусок на прежнее место.
— Каким образом? Ваша форсунка ведь работает только в одном направлении.
Машину тряхнуло. Забелин больно стукнулся плечом о стенку кабины.
— Восходящие токи, — пояснил кто-то. — Уж очень разогрело макушку планеты.
Солнце на миг заглянуло в кабину, осветило взволнованные, напряженные лица.
Тысячи людей в разных местах планеты думали, вычисляли, искали решение. Заседание Совета ученых шло непрерывно. Никого, кроме председателя, в зале, разумеется, не было. Он обязан был в таких случаях сидеть на своем месте за столом президиума, вернее — за пультом диспетчера. На больших экранах, составляющих стены, можно было видеть ученых, занятых в своих лабораториях, у анализирующих машин, в глубинных шахтах, врезанных в тело планеты, в астрономических обсерваториях. Летевшие в самолете тоже занимали один из экранов. Находясь на месте события, они должны были представить не только данные приборов, взятых ими с собой вместо роботов, но и свои мысли для принятия решения.
Машину тряхнуло снова. На этот раз гораздо сильнее.
— Придется взять выше, — сказал Забелин.
— А я предлагаю — ниже.
Манташев говорил спокойно.
— Это безумие!
— Это необходимость.
Манташев не изменил тона.
— Поясните по крайней мере!
— Да что тут пояснять. — Манташев говорил медленно, словно лениво. — Три пары самолетов с учеными на борту исследуют оторвавшийся кусок материка во всех направлениях, кроме центра. Центр предоставлен нам. В этом вся загвоздка. В конце концов здесь наш двигатель. Словом, мы должны спуститься ниже летающих автоматов и все прощупать непосредственно.
— Ну что ж, — Забелин думал не больше секунды. — Нам дано право решать.
Он продиктовал приказание.
Автоматы не удивляются и ничем не выражают своего отношения к тому, что слышат. С точки зрения электронного мозга приказание было безрассудным. Но люди всегда в чем-то существенно отличаются от своих технических созданий. Они позволяют себе даже не совсем логичные действия. Машина круто пошла вниз. Ее трясло и подбрасывало, словно на ухабах. Солнце исчезло. Лохматые полосы косо потянулись за иллюминатором. Потом забрезжил бледный свет. Затем опять серая стена возникла за окнами. Но свет, сменивший ее, имел" уже розовый оттенок.
Когда машина пробила нижний слой облаков, ее отбросило в сторону. Клубы пара заволокли все вокруг. Создалось впечатление, что самолет снова вошел в тучи. Среди багрового тумана мелькнул огненный язык и исчез.
Плотные клубы пара залепили окна.
— Ничего не видно, — вздохнула прибористка.
— А тут нечего смотреть, — возразил Манташев. — Надо измерять. Мы находимся в зоне, в которой не летают даже роботы.
На экране в салоне и правда, как на картине, все казалось миниатюрным и неопасным. Однако когда машина пошла поперек огненного ущелья, порывом горячего воздуха ее вознесло так, что она вылетела в нижний слой облаков.
— Пойдем вдоль каньона, — сказал Манташев. — Поперечный разрез взять не удается.
Пройдя вдоль ущелья во всю его длину, самолет сделал несколько параллельных галсов. Чем дальше от пламени, тем спокойнее шла машина. Последний галс она проделала почти нормально.
— Теперь перекинемся на ту сторону.
Манташев всматривался в электрифицированную карту. Густые брови под широким лбом шевелились. Желвак на щеке опять заходил.
— Дайте-ка все данные о рельефе, — потребовал он у прибористки, — того района, где мы сейчас побывали. И о мощности льдов… Маловато, — сказал он разочарованно, взглянув на диаграммы. — Но, может быть, по ту сторону лучше. Не знаю, — обратился он к Забелину, — как будет обстоять дело с чисто инженерной стороны, я не берусь судить, но одно предложение я, кажется, сделаю. Только надо сначала обследовать зону по ту сторону пропасти.
— Скажите сейчас, — потребовал Забелин. — Как вам не совестно!
— Хорошо! — он схватил Забелина за руку. — Если наклон рельефа с той стороны ущелья достаточно…
Он не успел кончить. Машина, не сумев пересечь ущелье, скользнула вниз и, словно с горки, покатилась к пылающему языку, который занимал теперь весь экран, не вмещался в рамки.
«Вверх!» — хотел крикнуть Забелин, но тут же сообразил, что автоматы и сами это сделают, если это только возможно.
«Если эти дурацкие автоматы выбросят нас на парашютах, мы сгорим, — пронеслось в голове. — Они ведь не понимают, что выброс в этих условиях несет гибель. Сработают, как… как автоматы!»
— Отставить аварийный выброс! — крикнул он как можно громче.

6
— Номер шесть — приготовиться!
Чернов вскочил с места.
— Это вас не касается, — остановил его холодно Свиридов. — Вы здесь на правам гостя.
Губы Чернова шевелились. Он не замечал этого.
— Номер шесть… — повторял он как заклинание. — К вылету, к вылету…
— Номер шесть — к вылету, — послышалась, наконец, спокойная команда автомата. — Номер четыре — приготовиться!
Свиридов не успел ничего сделать.
Чернов, не рассуждая, не думая, потеряв власть над собой, бросился прямо к машине сквозь стеклянную перегородку. Стена исчезла, прежде чем он сделал шаг к ней. Дверца машины откинулась, словно внутри кто-то уже ждал его. Она захлопнулась, едва он вскочил в широкий зев; машина, получившая за эту неполную секунду все необходимые данные, без разбега взвилась в воздух. Если бы не автоматические захваты, мягко и крепко взявшие в свои объятия Чернова, он отлетел бы в угол. По аварийному вызову машина вылетает не так, как в патрулирование. Спинка кресла давила и давила на Чернова — даже пуля, если бы могла чувствовать, испытывала бы, вероятно, меньше ощущений, потому что, вылетев из дула, она мчится по инерции. Машина не прекращала разгона ни на мгновение, а когда это мгновение, наконец, наступило, Чернов почувствовал замирание сердца: машина падала вниз.
Он увидел скалы в клубах пара. В следующий момент Чернов уже стоял на узкой площадке рядом с поврежденной машиной испытателей. Он выскочил в скафандре, легком и охлаждаемом изнутри.
Чего ему здесь не хватало, так это инфракрасного видения. В клубах пара он вообще ничего не видел. По ногам выше колен била вода. В спину дул ветер. Сверху падал дождь не дождь — плотная липкая морось залепила шлем. Крик его, усиленный микрофоном, никто не услышал.
Вдруг что-то с размаху ударило его в лоб. Не будь он защищен упругим прозрачным шлемом, он не уцелел бы. Чернов упал, вода тотчас же с жадностью набросилась на него и поволокла по ледяному уступу, в сторону каньона. Там тысячи градусов температуры и сверхвысокие скорости пламенного языка.
Чернов с трудом приподнялся. Ветер и пар снова обрушились на него. Он хотел уцепиться за крутой борт машины, к которой его прибило, но руки соскальзывали. Где-то в носовой части должно быть аварийное кольцо. Раза два его чуть не затянуло под машину. Кольцо убиралось в корпус с такой точной подгонкой, что не оставалось даже маленькой щели. В досаде Чернов пнул ногой в корпус машины, и тотчас же что-то стукнуло его по ноге. Нечаянно удар пришелся рядом с кольцом, и оно откинулось.
Нагнувшись, он вцепился в кольцо обеими руками. На миг Чернов показался себе сказочным силачом Ильей Муромцем: весь корпус машины повернулся, когда он потянул за кольцо. Но тут же корпус двинулся и потащил его за собой.
Продолжать держаться за кольцо значило только одно: идти к верной гибели. Зато выпустить кольцо — наверняка потерять машину. Счастливые случайности не выпадают дважды.
Чернов держал кольцо, тянувшее его в туман и мрак, и, сосредоточив всю свою волю, громко и отчетливо отдавал приказания спасательной машине. Она должна быть где-то рядом, если ее не сорвало в пропасть. Но вдруг прервется связь или аппарат не расслышит, не поймет его?
— Трос! — приказывал Чернов. — Спасательный трос! На мой голос. — Он не мог указать в тумане другого ориентира. — Скорее!
«Бросаю», — равнодушно ответила машина.
Чернов пригнулся. Крюк ударился в металлический корпус прямо над его головой.
Чернов подхватил крюк и накинул его на кольцо.
— Тяни! — крикнул он.
Хватаясь за тонкую плетеную нить руками, Чернов дошел до своей машины. Он ухитрился залезть внутрь; там было почти по пояс воды.
— Вперед! — скомандовал он.
Перегруженная машина не двинулась с места.
— Вверх, — сказал Чернов. — Вертикально.
Словно перекормленный гусь, машина тяжело, с шумом и плеском оторвалась от воды. Она гудела и трепетала от напряжения, вися на одном месте. Трос, соединяющий ее с другой машиной, мягко прогнулся. Не дожидаясь, пока самолет разлетится вдребезги, Чернов открыл донные люки, и вода устремилась через отверстия наружу.
По мере того как вес машины уменьшался, она держалась в воздухе все увереннее, наконец трос натянулся, и вот наступил момент, когда груз стронулся с места.
Чернов повел самолет низко, так, чтобы тяжелое тело, которое он тянул на буксире, плыло в воде, стекавшей в ущелье. Поднять в воздух потерпевшую аварию машину он не решался. Так он вел ее, как сома на удочке, пока не выволок на сухой лед.
Здесь он решил сделать передышку. Но едва он посадил свой самолет, как тотчас же рядом с ним, разбрасывая брызги льда, села другая спасательная машина. Оттуда вылез Свиридов, чрезвычайно разъяренный, и велел Чернову занять место пассажира. Сам он, быстро прицепив к пострадавшей машине второй трос, сел в переднее кресло.
Командуя сразу двумя машинами-тягачами, Свиридов ловко и уверенно завершил спасательную операцию. Через несколько секунд после прибытия на станцию пострадавших уже развозили по санаториям.
Когда заботы первой необходимости остались позади, Свиридов обернулся к Чернову.
— Послушайте, — сказал он свирепо, — вам нужно лечить нервы. Чего это вы бросились в спасательную операцию? Вы что, знаете это дело лучше других? Или не было на месте никого, кроме вас?
Чернов провел рукой по лбу.
— Я совсем не подумал, — смутился он. — Я так живо представлял себе все время, что может случиться с самолетом, если он окажется по ту сторону завесы, что когда послышался…
— С таким воображением, как у вас, — прервал его Свиридов, — нечего являться на спасательную станцию. Зачем вы пришли?
— Но я человек…
— Именно поэтому! Я бы не пошел в спасательную службу, если бы знал, что не гожусь для этого. Вам надо было ехать в санаторий и ждать, когда все кончится.
— Это было бы мучение! — вырвалось у Чернова.
— Мучались бы вы один, — непримиримо возразил Свиридов. — Без всякой опасности для других.
— Но ведь я помог…
— Вы, — безжалостно объявил Свиридов, — чуть было не погубили экипаж потерпевшего аварию самолета и самого себя заодно. Неумелые действия хуже, чем… Что, я должен цитировать басни? А раз вы начали, я не мог уже ничего сделать. Пришлось вызывать спасательную машину с другой станции. Чистейшая случайность, что никто не погиб!
Лицо Чернова искривилось.
— Вы вправе думать обо мне что угодно, — прошептал он. — Я спасовал… Не выдержал…
— Чепуха! — Свиридов говорил грубым голосом. — Вы действовали молодцом! Как настоящий парень!… Но глупо. А в нашем деле этого не полагается. Вот и все.
Он хлопнул Чернова со всего размаха между лопатками:
— Неразумный поступок в наш разумный век! Говорят, в прошлом к таким вещам относились снисходительнее. Но, понимаете, если мы не можем преодолеть все наши слабости, то мы по крайней мере обязаны их знать. И стараться не подводить других.
— Спасибо, — сказал Чернов. — Я действительно вел себя глупо.
— Я сам виноват, — возразил Свиридов. — Надо было отправить вас обратно, когда вы явились на спасательную станцию. Пожалел… У вас был такой замученный вид. Я поступил неправильно. И на вас сейчас зря обрушился. Сам во всем виноват, и самую главную глупость сделал я. Ладно! Хватит…

7
Манташев нарушил непременное условия работы участников любой ответственной экспедиции. Он обязан был думать вслух, чтобы каждая его мысль записывалась секретарем-автоматом. Его мысли принадлежали не ему, и он не имел права таить ход пусть даже неясных еще своих размышлений. Но никто не сказал ни слова по этому поводу. Заниматься моральной стороной дела сейчас просто не оставалось времени.
Аппараты записали последние слова Манташева. Машины произвели анализ измерений, сделанных с борта самолета. Члены Совета обменялись мнениями.
— Ясно одно, — сказал академик Матвеев. — Манташев думал о льдах, вернее — об их таянье, о скорости этого процесса. Почему иначе его интересовал рельеф местности? Он рассматривал всю тектоническую картину как гигантскую снеготаялку.
— Что может дать интенсивное таяние льда? — продолжил мысль главный гляциолог планеты. — Массы льда испарятся и рассеются в атмосфере. Если произвести этот процесс в достаточном масштабе, то вес того куска, что оторвался, заметно уменьшится…
— Зато климат планеты… — возразил главный климатолог Земли, — может измениться… В какой степени? Дайте исходные цифры, и я скажу.
— Цифры мы дадим, — вмешался руководитель инженерной группы. — Если вы хотите получить как можно больше льда и побыстрее, мы наколем с помощью взрывчатки этакой ледяной щебенки. Скаты местности идут как раз в сторону ущелья. Значит, ледяные глыбы сами потекут навстречу огню. По сделанным нами расчетам можно будет…
Он назвал цифры. Тотчас же стали рассчитывать изменение массы оторвавшегося куска Антарктиды. Эти данные положили в основу определения взаимодействия «каменного плота» с упругой подстилкой. Еще одна группа исследователей выяснила роль, которую сыграет тяговое усилие искусственного вулкана, приложенное к этому плоту с учетом постепенного изменения его веса. Возникали все новые вопросы — на них искали ответа другие группы специалистов-ученых.
Прошло два часа. За это время поступило столько данных, что, если бы вздумали собрать их вместе, получилась бы целая полка толстенных томов. Но эти данные были проанализированы, обобщены машинами и доложены в виде нескольких конечных логических выводов. Ознакомившись с ними, председательствующий потребовал всеобщего внимания.
— Пришла пора, — сказал он, — вынести решение. — Он сделал паузу. — Прежде чем принять его, прошу ответить в свете самых новых данных на один последний вопрос: как скоро может быть двигатель включен после остановки и на сколько часов работы останется в нем горючего, если его выключить через двадцать одну минуту?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22