Затем я подошла к Расселу и протянула ему руку. Майор пожал ее, смущенно разглядывая незнакомую молодую женщину. Он был так похож на свою дочь, что я нисколько не сомневалась: передо мной именно тот человек, за кого он себя выдает, хотя, конечно, Дженис обнаружит в его облике определенные перемены, незаметные для меня. Как все военнопленные, отец Дженис был худой как щепка, страдал от тропических язв на руках и ногах и от хронического недоедания. Но он стоял передо мной живой, а бедняжка Дженис, начавшая розыски несколько недель тому назад еще в Сиднее, считала его мертвым. Я сумела кое-как, с пятого на десятое, объяснить ему, кто я такая и почему старалась обнаружить его следы, но когда я упомянула имя Дженис, выражение смущения на его лице сменилось крайним изумлением.
— Дженис здесь? Здесь, в лагере? Вы что-то путаете, это просто невозможно!
Я взяла его за руку, опасаясь, что, потрясенный моим сообщением, он упадет в обморок. Дежурный офицер пододвинул стул, и майор, поблагодарив, сел.
— Объясните, пожалуйста, ради Бога: каким образом моя дочь попала сюда и чем она здесь занимается.
Я постаралась выполнить его просьбу, и, пока я рассказывала, он крепко сжимал мою руку. Его пальцы, несмотря на зной снаружи и духоту в палатке, были холодны как лед.
— Когда я покинул Сидней, — произнес он глухим голосом, — Дженис была ребенком, ходила еще в школу. А теперь вы говорите мне, что она служит в вашем отряде. Трудно поверить.
— Как хотите, сэр, но это правда, — заверила я.
— А она сможет добиться увольнения из армии? — спросил он с тревогой. — Меня, наверное, скоро отправят на родину, и мне, разумеется, хотелось бы, чтобы она уехала со мной. Не понимаю, о чем думала мать, отпуская ее на военную службу, — какое-то сумасбродство. Но, — улыбнулся майор, — по правде сказать, я очень горжусь своей дочерью.
Расчувствовавшись, он не смог продолжать и отвернулся.
Я ждала, не зная, что сказать. Кто-то принес горячего чая, и майор, обрадовавшись, стал пить. А в это время в палатку входили другие люди и, называя себя, интересовались у дежурного офицера и его помощников письмами от родственников и знакомых.
Через некоторое время майор поставил пустую чашку на стол.
— Не проведете ли вы меня к дочери? — попросил он меня несколько неуверенно. — Хотелось бы повидаться с ней, по-моему, я уже достаточно пришел в себя и в состоянии встретиться с ней.
Я рассказала, что произошло с Дженис, и он понимающе кивнул.
— Быть может, лучше, если вы предварительно подготовите ее к моему приходу. Вероятно, для нее будет таким же потрясением весть о том, что я жив, каким явилось для меня ваше сообщение о ее пребывании здесь.
Он несколько неуверенно поднялся, собрался с силами и, опираясь на мою руку, вышел из палатки.
По дороге он расспрашивал меня о магазине, о нашей деятельности в лагере. Я, как смогла, удовлетворила его любопытство, и он, глубоко вздохнув, заметил:
— И вам позволили приехать сюда?
— Да. Правда, комендант лагеря был против нашего появления здесь: он опасался возможных неприятностей из-за женского персонала. Но пока все обошлось. У меня сложилось впечатление, что бывшие военнопленные рады просто поговорить с нами.
— Я, например, даже очень рад, — произнес майор проникновенно. — Думаю, что смог бы беседовать так, как с вами, только с английской женщиной. Слава Богу, что вы сюда приехали, и, слава Богу, что с вами вместе приехала моя маленькая Дженис. Я, не моргнув глазом, застрелю любого, кто вздумает причинить вам неприятности.
— Очень надеюсь, — рассмеялась я, — что у вас, сэр, не будет повода выполнить свою угрозу. А теперь я пойду и сообщу Дженис о вас. Подождите, пожалуйста, здесь: я вынесу вам что-нибудь, и вы сможете посидеть.
— Вот она, цивилизация, — произнес он, посмеиваясь, когда я вынесла ему старый ящик, который мы использовали вместо табуретки. — Весьма удобное кресло, в котором я могу уютно расположиться.
Оставив его, я направилась к палатке Генри. Дженис по-прежнему спала, но тут же проснулась, когда я ее слегка потормошила. Генри преподнес ей новость деликатнее любой женщины, а Дженис только непонимающе переводила глаза с одного на другого, не в силах сразу, спросонья, уяснить смысл его слов.
— Вы хотите сказать, что он жив? Значит, он... он не умер? Мой отец сейчас здесь?
Мы в один голос подтвердили это. С глаз Дженис медленно сползла пелена сна, и в них отразилось крайнее изумление.
— О Вики, — прошептала она, прижимаясь ко мне, — скажи Мин Тхин, что я очень виновата. Сама не знаю, что я там наговорила сегодня утром, когда я... когда мы...
— Она поймет, Дженис, когда я расскажу ей про твоего отца.
— Ах, это было бы прекрасно, — сказала она, волнуясь, и затем тихо добавила: — Можно мне теперь пойти к нему?
— Я позову его, — предложил Генри. — Вам здесь никто не помешает.
Мы оставили их вдвоем в палатке.
— Знаете, — заметил Генри по дороге к магазину, — это просто какое-то чудо, Вики. Другого слова не подберешь. Когда совершаются подобные невероятные вещи, начинаешь опять верить в Бога и в человечество, а то я уже стал понемногу терять веру в мудрость Всевышнего.
— Правда?
— Да, в самом деле, — ответил он, обхватывая крепкими пальцами мою руку.
Остаток пути мы проделали молча. У входа в магазин он отвел меня за шатер, подальше от стоявших в очереди людей.
— Вики, — сказал он, — через несколько дней в Австралию отплывает госпитальное судно. Как вам, по-видимому, известно, после падения Сингапура японцы держали почти всех австралийских пехотинцев на острове Чанг. Теперь их отправляют в Австралию. Основную часть, насколько мне известно, посылают самолетами, остальных — морем. В настоящее время в лагере мало австралийцев, и на пароходе достаточно свободных мест. Лагерная администрация предлагает желающим, кто вовсе не является австралийцем, ехать на этом пароходе и до возвращения на родину подлечиться несколько недель в госпиталях Австралии. В частности, с таким предложением обратились ко мне.
— Вот как? — произнесла я, захваченная врасплох неожиданным сообщением. — И вы согласились?
— Я, пожалуй, не прочь, — признался Генри. — У меня нет особых причин торопиться домой.
— Разве у вас нет семьи?
— Родителей нет в живых, — покачал он головой. — Лишь несколько дядей, теток да кузенов. Они не очень огорчатся, если я отложу свое возвращение на пару месяцев.
— Тогда, быть может, это хорошая мысль, Генри. — Я не знала, что еще ему сказать, хотя он явно ожидал от меня еще чего-то. — Вам понравятся австралийцы, это чрезвычайно добросердечный народ. Уверена, что они постараются, чтобы вы чувствовали себя как дома.
Генри вздохнул, и на лице у него проступило странное выражение: одновременно и сердитое, и просительное.
— А вы, Вики, собираетесь вернуться в Австралию? — спросил он напрямик.
— Собираюсь... конечно, — ответила я после секундного колебания. — Только не знаю — когда. Я...
— Вам было бы легче вернуться, зная, что у вас там есть надежный друг, на которого вы можете целиком и полностью положиться? Да?
Вопрос был таким же неожиданным, как и первоначальное сообщение. Но доброта Генри глубоко тронула меня. В его чисто альтруистических помыслах я нисколько не сомневалась. Слегка покраснев, он продолжал:
— Я спрашиваю вас не потому, что преследую какие-то личные, корыстные цели или питаю надежды в отношении вас, Вики. Вчера вечером вы дали довольно ясно понять, что у меня не должно быть никаких иллюзий. Но факт остается фактом: я вас люблю и хочу быть поблизости на тот случай, если вам понадобится моя помощь.
— Вы не можете ехать в Австралию только ради этого, — возразила я.
— У меня еще никогда не было лучшего мотива для моих поступков. — Он говорил серьезно, а в глазах светилась улыбка. — Вероятно, моя помощь вам и не потребуется, возможно, мы даже не увидимся, когда вы окажетесь в Сиднее. Вам, разумеется, нет необходимости встречаться со мной против желания. Но я, по крайней мере, буду где-то рядом, а верный друг порой бывает весьма кстати.
— Знаю. И тем не менее...
— Вы можете всецело мне доверять, — продолжал он так же серьезно. — Клянусь вам, Вики. Если у вас на этот счет есть хоть какие-то сомнения, можете просто не давать мне своего домашнего адреса в Австралии. Я сообщу вам свой, и вы всегда найдете меня, если по какой-либо причине у вас появится такое желание. Итак? — взглянул он на меня вопросительно. — Что скажете?
— Я не стала вас перебивать, — ответила я с несчастным видом, — но...
— Вам бы хотелось, чтобы я вообще не затрагивал данную тему? — заметил он с кривой усмешкой.
— Нет, я совсем не то хотела сказать.
Я не могла солгать ему, ибо понимала, что уже из одних эгоистических соображений было бы чудесно иметь рядом такого друга, как Генри, к которому в случае нужды можно обратиться за помощью. Но ему явно лучше вернуться в Англию или в свой ирландский городок Баллишин, расположенный в графстве Керри, к дядьям, теткам и кузенам, которые, конечно же, охотно примут его. Именно это я попыталась ему втолковать, когда говорила «нет». Перед моим мысленным взором вставала последняя сцена с Аланом. Мне было тогда больно отсылать его и так же больно было теперь расставаться с Генри. Но другого выхода не было. Я ничего не могла дать ему и не имела никакого права на то, что он пытался дать мне. Генри молча выслушал меня. Когда я закончила, он улыбнулся.
— И это все? Я не нахожу ваши доводы чересчур убедительными, — проговорил он, отходя от меня.
Почти в панике я поспешила за ним.
— Подождите, Генри! Пожалуйста, подождите.
— Да, моя дорогая? — послушно остановился он.
— Что же вы решили?
— Запишусь на корабль, отплывающий в Австралию, разумеется. Думаю, что вы не усомнились в моих намерениях.
— Мне кажется, вам не следует этого делать, и дело вовсе не во мне. Честное слово, Генри.
— Вы, — сказал мне Генри горячо, — не имеете ни малейшего представления о настоящей дружбе. Другом называется тот, на кого вы можете рассчитывать в беде, понимаете? Мне небезразлично, как сложится ваша дальнейшая жизнь, Вики.
— Да, но...
— Дорогая, если у вас нет против моего переезда в Австралию более веских доводов, чем те, которые вы только что изложили, то не тратьте попусту время. Клянусь всем святым, что я никогда не появлюсь вблизи вас, если вы сами не позовете меня. Вам этого достаточно? Разве я вам помешаю, если буду жить в Австралии? Это огромная страна, и в ней всегда найдется место для нас двоих.
Я должна была признать его правоту, при этом у меня, несмотря ни на что, стало помимо моей воли как-то легче на душе.
— Когда приходит беда, — заметил Генри, — друзья — великолепная штука. Тогда можно преодолевать трудности в полной уверенности, что ты не одинок, что есть на кого опереться. Не знаю, верите ли вы в судьбу, Вики, или в предопределение — называйте как хотите. А я верю и не думаю, что наша встреча — чистая случайность, а не перст судьбы.
Все это он произнес торжественным тоном, который меня тронул, однако, заглянув ему в глаза, я заметила в них какой-то суровый стальной блеск.
— Генри, — сказала я, внезапно заподозрив неладное, — вы, случаем, не думаете... не собираетесь встретиться с Коннором?
— Ну что ж, — ответил он, избегая моего взгляда, — должен признаться, Вики, что у меня есть известная предубежденность против него. И, честно говоря, желание — свернуть ему шею. Тот отвратительный рисуночек гвоздем засел у меня в мозгу. Но нет, я вовсе не намереваюсь увидеться с ним до вашего возвращения. Во всяком случае, преднамеренно я не буду к этому стремиться, даю вам слово. Хотя, если я столкнусь с ним невзначай... — вздохнул Генри.
— Очень прошу вас, Генри, проявить благоразумие.
— Помилуйте, дорогая, — криво усмехнулся он, — разве можно ожидать разумного поведения от бывшего военнопленного? Я не благородный странствующий рыцарь средневековья, а скорее всего — Дон Кихот. Так позвольте мне находиться где-то поблизости и сражаться с ветряными мельницами. Я из племени кельтов, а все кельты немножко ясновидцы. И я предчувствую, что беда подстерегает вас, мчится вам навстречу и что рано или поздно вам понадобится моя помощь, а потому перестаньте уговаривать меня.
Его решимость сделала все дальнейшие возражения с моей стороны бесполезными. Да у меня и не было особого желания возражать, я понимала, что он прав относительно друзей в несчастье, а такой друг, как он, — большая редкость. Это знала я по собственному опыту. И когда мы расстались у входа в магазин, никто из нас обоих не подозревал, что его слова окажутся пророческими и что беда уже надвигалась на меня с бешеной скоростью. Она настигла меня этой же ночью.
Днем я отправилась с докладом к начальнице в наш армейский штаб на Пром-роуд и, конечно же, рассказала ей о Дженис. Известие ее очень обрадовало.
— Она не говорила мне, что ее отец был в плену именно на строительстве Таиландской железной дороги. Если бы она сказала, я не послала бы ее в Инсайн из этих соображений. Но нет худа без добра. Теперь, как я полагаю, она захочет уволиться из армии и уехать домой вместе с отцом?
— Да, — ответила я, — думаю, что так. По крайней мере, этого хочет ее отец.
— Посмотрю, что можно сделать, — пообещала начальница. — Мне кажется, скоро в Австралию отплывает пароход. Если отцу удастся получить на нем место, мы попытаемся достать билет и для Дженис. Дайте мне знать, хорошо? Если смогу выкроить время, то приду вечером к вам в лагерь — мне все равно нужно увидеться с комендантом. Он все еще беспокоится за вас и постоянно твердит мне, что магазину необходима охрана. Как вы думаете, Вики, нужна она вам?
— Нет, — ответила я сразу, — я против. Уверена, что эта мера принесет больше вреда, чем пользы, и разрушит все то, что мы пытаемся сделать для этих людей. До сих пор они не причиняли нам ни малейшего беспокойства, и я не вижу причин, которые заставили бы их изменить отношение к нам.
— Пьет кто-нибудь из них? — спросила она.
— Лишь немногие. Но в магазине не было никаких столкновений. Они ведут себя безукоризненно, обращаются с нами почти подобострастно, они внимательны и уважительны.
— Я передам коменданту ваше мнение. Он еще плохо знает нас. Никак не возьмет в толк, что большинство из вас прошло с боевыми дивизиями через всю Бирму.
— Вы правы, сударыня, — улыбнулась я. — В его представлении мы всего лишь слабый женский пол.
Начальница тоже улыбнулась. Она прекрасно поняла мои мысли, так как сама находилась в боевой дивизии с самого начала войны, с которой и отступала из Рангуна. Не имея никакого опыта в уходе за ранеными, она с горсткой английских и бирманских девушек работала под непрерывными бомбежками в военном госпитале, пока приближающиеся японские войска не вынудили их уйти. Но она сумела вывести всех раненых, и медаль Британской империи на груди свидетельствовала о ее подвигах.
Вернувшись в лагерь, я отпустила джип у главных ворот. Старшей в магазине оставалась Мин Тхин, и, заглянув в шатер, я увидела, что там все спокойно. Опасения коменданта показались мне совершенно беспочвенными. Обменявшись с Мин Тхин новостями, я вновь приняла на себя руководство магазином. Мин Тхин также сообщила, что отпустила Дженис, и с улыбкой добавила:
— Наши разногласия полностью улажены и забыты. Я выразила ей свое удовлетворение, а когда она ушла, принялась проверять запасы, оставив у прилавка двух австралийских девушек. Дождливый сезон подходил к концу, в этот день внезапно на лагерь обрушился тропический ливень, который быстро превратил окрестности в огромное болото, заполненное водой и чавкающей под ногами грязью. В нескольких местах протекла крыша нашего шатра. Очередь снаружи немного поуменыпилась, но большинство людей продолжали стоять, а войдя в магазин, по понятным причинам не спешили его покидать.
Не подумав, я завела патефон и тем самым совершила ошибку, поскольку появился удобный предлог задержаться внутри. Скоро шатер был битком набит людьми в промокших плащах, которые загородили все выходы, не позволяя никому ни войти, ни выйти. Скоро они запели, а наш посменный график полностью нарушился, однако, несмотря на это обстоятельство, нам всем было очень весело. К несчастью, комендант лагеря решил нанести нам официальный визит именно в тот момент, когда импровизированный концерт был в самом разгаре. Я увидела его стоящим у входа, а также пришедших с ним Дженис и ее отца. Я начала пробиваться к нему сквозь плотную толпу, причем мне изрядно мешали те, кто из благородных побуждений неумело пытался освободить дорогу. Я заметила, как недовольно нахмурился комендант. Когда же я достигла того места, где он перед этим стоял, то его уже не было. Он исчез.
— Мне очень жаль, Вики, — проговорила печально Дженис, — но он не стал ждать. И отец ушел вместе с ним. Боюсь, обстановка обоим показалась несколько шумной, полная анархия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23