А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

На самом деле я даже рада: раз такая ужасная погода, значит, улицы опустели. Я киплю от нетерпения. Он крепко держит меня за руку. Мы перебегаем через дорогу, не глядя по сторонам. Даррен толкает меня к стене, быстро оглядевшись, чтобы убедиться, что мы одни, и я накидываю на него свое пальто. Его губы впиваются в мои, и мы так крепко целуемся, что я не могу различить, где мой рот, а где его. Он расстегивает ширинку и погружается в меня. Я смотрю в его глаза, а он в мои, не отрываясь ни на секунду. Это удивительное. Важное. И несомненное.
Он поднимается, наполняет меня вновь и вновь. Он вливается в меня.
Все кончилось через несколько минут.
И уже я боюсь, что это никогда не кончится.
12
Кто-то упорно давит на кнопку звонка. Одно из неудобств моего лофта – старинный глазок на входной двери. И невозможно понять, кто стоит у двери, пока не спросишь, поэтому нельзя сделать вид, что тебя нет дома.
Хоть бы это была Иззи. Ну, Джош тоже хорошо, но лучше Иззи. Хотя я немного боюсь. Что я ей скажу? Что я могу ей сказать? Как объяснить ей, что со мной случилось в эти две недели?
Дзи-и-и-и-инь.
Кому я так понадобилась? Если я его не открою, то проведу весь вечер, раздумывая, кто это мог быть. Я тащусь к домофону, моля Бога, чтобы это был не Бейл и не Фи.
– Это я, – говорит Иззи. – Где ты, черт возьми, была? Сейчас же открывай.
Я с облегчением нажимаю на кнопку. И вот она уже входит в дверь. Она так на меня зла, что даже не захотела меня поцеловать. Я знаю, что нападение – лучшая защита, и спрашиваю:
– Почему ты не открыла своим ключом?
– Я его потеряла. – Она обреченно пожимает плечами. Я набрасываюсь на нее с разъяснениями, что это опасно и что теперь придется заказывать дубликат. У нее виноватое лицо.
Я спрашиваю:
– Ты смотрела в туалетном столике?
– Нет.
– Думаю, он там. Лежит в ящике вместе с носками.
– Зачем я буду держать его вместе с носками?
– Понятия не имею, но он наверняка там. Мы идем на кухню. Сегодня воскресенье, сейчас полпятого вечера. А значит, пора выпить живительного джина с тоником. Мне, конечно, нужно держать оборону. Моя интерлюдия с ключом нейтрализовала Иззи не окончательно.
– Что случилось, Кэс? Меня не удивляет, что ты исчезла, но это же была не командировка. Я звонила на студию, мне сказали, что у тебя ларингит. Я звонила сюда, но никто не отвечал. Ты что, попала в больницу?
Я впервые как следует вижу Иззи с тех пор, как она пришла, и чувствую себя довольно гадко. У нее задерганный вид. Видно, что она волновалась за меня. Но она переживает и за потерявшихся щенков, срубленные деревья и отсутствие в Индии чистой проточной воды. В сравнении со всем остальным, что так заботит Иззи, моя самовольная отлучка чуть дольше недели – мелочь. Мы смотрим друг на друга, и она умолкает, что-то заподозрив.
– Но ты на вид здоровая. Ты просто прекрасно выглядишь.
Это правда, выгляжу я божественно. Мои волосы, естественно, черные и блестящие, теперь сияют. А улыбка, прежде появлявшаяся, лишь когда надо было произвести впечатление, не сходит с лица. Кожа у меня всегда была бледная, а теперь я могу похвастаться нежным румянцем.
– Почему ты не звонила ни мне, ни Джошу, ни матери? Мы сходили с ума. Что, черт возьми, происходит?
Она трещит, тараторит, сыплет вопросами. На некоторые из них я склонна ответить, – на те, что посложней. Я с облегчением вздыхаю, когда она вдруг замолкает на миг – ах, вот оно что, Иззи заметила грязную посуду, оставленную после завтрака. Обычно я патологически аккуратна, а сегодня не вымыла посуду. И остатки еды на тарелке предательски выдают, что на завтрак я ела насыщенные жиры (а не горстку хлопьев с отрубями со свежевыжатым апельсиновым соком, как обычно).
Иззи поражена.
– Это случайно не яичная ли скорлупа? – спрашивает она с радостным изумлением. Я качаю головой, уставившись в кафельный пол.
Интересно, можно ли ее отвлечь, если сказать, что заметила под холодильником грязь. Ох, вряд ли.
– Ты изменила принципам, да? Раньше ты не кормила мужчин завтраком. Кто лее удостоен такой чести?
– Даррен. – Вот и все. Удивительно, но нет ни сил, ни желания придумывать какую-нибудь чушь. Я хочу о нем говорить.
– Даррен?! – Она ничего не понимает. – Когда мы последний раз с тобой разговаривали, вы серьезно поссорились. Он собирался везти тебя на вокзал, и ты возвращалась в Лондон одна. Что же случилось?
То и случилось. Случился Даррен.
И я рассказываю Иззи, как мы ехали в Дарлингтон, рассказываю про бассейн и прогулки по пляжу и кладбищу. Я хихикаю, краснею и говорю без остановки, и даже в этом состоянии, близком к истерике, с удовлетворением замечаю: она тоже считает, что прогулки по кладбищу – это не совсем обычно. Я описываю паб, ресторан и шипение кофейного автомата в кафе. Я повествую о том, что когда мы сидели за зверски оранжевым пластмассовым столиком, мне вдруг все стало ясно. Отчетливо как никогда я вдруг поняла, что хочу его. Так хочу, что это желание одержало победу над моим рассудком и над моим здравомыслием.
– Постой. – Иззи вытягивает перед собой худые руки, пытаясь остановить этот поток. Она делала так же, когда мы учились на вечерних курсах русского языка. Я всего лишь стараюсь быть искренней, но Иззи тонет в этих мутных водах. Конечно же, она думает, что когда я говорю о своем желании, то имею в виду секс. Только секс. Оно и понятно, если учесть мое прошлое.
Понятно, но не верно.
Она берет без спроса мою сигарету и закуривает.
– Я поблагодарила его за кофе и хотела уйти, но…
– Но?
– Он положил ладонь на мою руку и сказал: «Не за что. Мне было очень приятно, Кэс». – Я говорю медленно-медленно, хотя Даррен говорит совсем не так, потому что хочу подчеркнуть важность этих слов. Хоть бы моя история показалась ей забавной и не слишком драматичной.
– Не может быть, – произносит Иззи идиотским голосом, словно надеясь, что это ее спасет. Она знает, что все это я считаю глупостями. Любой мужчина, пытающийся залезть ко мне в трусы, не имеет права на сантименты. Я этого не выношу.
Как правило.
– А он называл тебя случайно не Кэз? – она произносит мое имя, как пьяный Дэвид Наивен в роли Джимми Тэрбака. Как ни странно, мне вчуже стыдно за нее. Нам всегда нравилось представляться грубыми и гадкими, но теперь мне это кажется ребячеством. Даррен этого не заслуживает.
– Если честно, нет.
– Но у него была влажная рука. – Иззи, естественно, растеряна и все еще требует, чтобы я утешила ее одной из своих «крутых» историй, одной из бесчисленного множества подобных. «Крутые» рассказы поднимают ей настроение, потому что она ужасно хотела бы хоть раз «укусить», чтобы защитить себя, – хотела бы, да не может, не умеет. Моя жестокость к противоположному полу примиряет ее с собой. Хотелось бы помочь ей, но сейчас я не могу врать.
– Она была сухая и прохладная.
Иззи едва не разливает свой джин с тоником: она так поражена, что пытается поставить бокал мимо кофейного столика.
– Осторожно, – ворчу я.
– И тогда ты его захотела?..
После глубокого вдоха я заставляю себя продолжить.
– Просто я не смогла уехать.
Я объясняю Иззи все, как умею. Я говорю, что посуда грязная, потому что я не могу заставить себя ее вымыть. Я даже заявила, что простыни грязные по той же причине.
– Простыни? Мы уже добрались до простыней?
Я могла бы рассказать ей о том первом разе, когда не было никаких простыней, а только грязная кирпичная стена. О том, как это было торопливо и неистово. Пальто я промочила под дождем и испачкала, его нужно отдать в чистку. А шарф стал липким от подсохшей любви, потому что я вытерла шарфом его член.
И знаю, что если расскажу это Иззи, она решит, что это все то же, что и раньше. Но хотя сам акт был крайне грубым и, можно сказать, животным, он сделал все иным. Мы были окружены светом, возродившим нас. Обособленные и отдалившиеся от всего мира, мы плавали в собственном временном измерении, о котором не знал больше никто, и никто не мог нарушить наше уединение. Мне открылась тайна. Теперь я знаю, что означают сердца, цветы и все эти символы. Я побывала в этом мире, и я знаю, что это такое.
Он завершил меня.
У той стены в переулке.
Сможет она это понять? Нужно выяснить.
Я рассказываю ей то, о чем клялась молчать. Я не могу сдержаться, все это рвется наружу. Я переполнена Дарреном. Мыслями о нем. Воспоминаниями о нем. Мечтами о нем. Это не нервы, это другое. Я взволнована, опьянена им.
Я боюсь.
Иззи слушает мои сумбурные рассказы обо всем, что произошло, и молчит, но на ее лице появляется странная улыбка. Она улыбается все шире и шире. Она сияет, когда я говорю, что по этой причине не села на лондонский поезд в тот вторник, и в пятницу, и в субботу. Вместо этого мы сняли маленький сельский домик. Когда я вспоминаю Даррена, как он целует меня, его образ, спрятанный в памяти, вновь становится объемным.
Мы лежим в постели, наши ноги, простыни и чувства перепутались в блаженном беспорядке. Даже когда он спрашивает: «А так тебе нравится?» – я испытываю бесподобное чувство уверенности и определенности. Мне нравится, очень. Я снова погружаю пальцы, никогда еще не казавшиеся мне такими тонкими и длинными, в его густые черные волосы. Я лежу на спине, глядя на свое тело и его голову. Он слегка наклоняется и водит языком, сводя меня с ума. На этот раз медленно. Но это был четвертый раз. Или пятый?
Иззи совсем ошарашена.
– Мы провели в постели три дня. По правде говоря, им пришлось нас выгнать.
Я улыбнулась, думая о сердитой горничной, умолявшей нас освободить комнату, чтобы она смогла прибраться.
– И после этого, услышав дыхание, сны, мысли друг друга, мы стали друг другу необходимы. – Я делаю над собой усилие и уточняю: – Я не могла его отпустить. Я бы потеряла часть себя.
– И пригласила его к себе домой.
Если бы я этого не сделала, то не узнала бы, как он поет в ванной. Не ощутила бы, как он, целуя, поднимается от кончиков моих волос к голове, целует за ушами, доходит до подбородка, а потом наконец к губам. Я бы не услышала, с каким звуком струя его мочи ударяет об унитаз.
– Сегодня утром он уехал. Ему нужно было в Котсуолдс – там дерево болеет паршой.
Иззи быстро подытоживает все сказанное. Она на пальцах подсчитывает дни и растеряна. Она складывает два и два и с трудом, но все-таки получает четыре.
– Он пробыл здесь неделю?
– Да.
– Но ты никогда не позволяла мужчинам оставаться в твоей квартире больше чем на двенадцать часов. Это твое правило. Чем вы занимались целую неделю?
– Ну, помимо основного занятия, на которое у нас уходило много времени, мы были в пабе, а еще я познакомилась с его соседом по квартире, Джоком. Мы ели карри и смотрели видео.
– У вас роман?
– Нет. – Но, подумав, говорю: – Хотя, думаю, да.
– А что с работой?
– С работой? – Что за странный вопрос.
– Что ты сказала Бейлу?
– Я сказала ему, что у меня ларингит. – Эти расспросы о работе мне категорически не нравятся.
– Но, Кэс, даже когда у тебя был приступ аппендицита, ты быстро выписалась, потому что в больнице тебе не разрешали пользоваться мобильным телефоном. Болезнь никогда не мешала твоей работе. Бейл наверняка тебе не поверил. Зачем ты придумала про ларингит? Ты никогда им не болела. Ты знаешь, что это такое? Сколько он длится? Заразный он или нет?
Иззи в панике.
Она бросается к книжным полкам и ищет медицинский справочник. Наверное, хочет найти что-то про ларингит. Как мило с ее стороны, вот только зачем волноваться? Лично меня это не беспокоит.
– Ты же потеряешь работу. У тебя совсем крышу снесло.
Мне смешно, но я не смеюсь, а вместо этого думаю о Даррене. Я широко улыбаюсь, вспоминая, как он медлил у двери. Мы оба всю неделю пытались выйти на работу. И всю неделю не могли оторваться друг от друга. Иззи замечает мою безмятежность и вскрикивает:
– Тебя это совсем не беспокоит?
Ну что тут сказать? Если она этого не понимает, то мои подозрения были верны: Иззи никогда не… Иззи никогда этого не испытывала. Без толку рассказывать о том, как он согревал мои вечно холодные ступни своими всегда горячими икрами, ягодицами и яйцами. Бессмысленно и даже бесполезно. Самое главное, что после того первого поцелуя у меня голова пошла кругом, зато вся жизнь обрела прочность. Я даже не знала, какой она была непрочной. А теперь знаю, чем пахнут его волосы, знаю, где ему щекотно. Я вылизывала его ноздри. Я занималась сексом, пока мне не становилось больно, но впервые в моей жизни это было только любовью. Мое тело больше не игральная фишка, не инструмент для заключения сделок и не аттракцион. Мир обрел краски.
Это все из-за меня! Из-за моей непрошибаемости, из-за моего стального сердца. Бедная Иззи, да разве она может меня понять? Я куда более восприимчива, моя интуиция острей, а логика ясней, но даже я не понимаю, как все это случилось.
Я иду на кухню, чтобы налить нам побольше джина с тоником. Пока я осторожно лью в стаканы джин, пока добавляю тоник, Иззи внимательно смотрит на меня.
– Безо льда?
– Он в морозилке, – бросаю я небрежно, направляясь к дивану.
– А лимон? – Я не отвечаю. Обычно я настаиваю на точном соблюдении пропорций. Джин нужно вылить на три кубика льда, добавить ломтик лимона и лайма (так я делаю всегда). Джин с тоником я готовлю так тщательно и сосредоточенно, что этих похвальных качеств хватило бы даже на приготовление изысканного обеда из трех блюд. Но сегодня мне не до чепухи. Честно говоря, готовить джин с тоником мне неинтересно. Это же не Даррен.
И я плюхаюсь на диван. Мы сидим, поджав ноги, перед открытым огнем. У меня замечательный газовый камин, он чище и удобнее, чем настоящий. Он, конечно, не дает такого приятного запаха, но невелика разница, и потом ради удобства можно пожертвовать роскошью.
– Он уехал сегодня утром, и я целый день старалась отвлечься, смотрела видео, но мне попадались фильмы только про любовь. Сменила одну за другой четыре разные кассеты, несколько компакт-дисков и прочла первую страницу сборника рассказов, но что бы ни делала, везде натыкалась на одно и то же.
Иззи снова ухмыляется.
– Интересно, откуда у тебя книги и фильмы про любовь?
– В том-то и дело! Пока я не встретила Даррена, это были просто рассказы и фильмы, а теперь это рассказы и фильмы про любовь. Это что-то мистическое. То, что я так считаю, означает…
– Что ты влюбилась.
– Не мели чушь, – огрызаюсь я. Иззи не смотрит на меня, она сосредоточена на джине. – Я не влюбилась. Не влюбилась! Просто это влияние поп-культуры.
Мы молчим, глядя на мерцание языков пламени. Я вспоминаю, как мы с Дарреном катались перед огнем, подражая одной знаменитой звездной паре из мыльной оперы. И плевать, что там думает Иззи.
– Чего ты боишься, Кэс? – Оказывается, она думает обо мне.
– Я влюбилась. – Слова прокатились по комнате. Прогремели, ворвавшись в нашу жизнь. Наконец прозвучали, принеся мне облегчение и одновременно ужасно испугав. – Мы любим друг друга.
– Правда? Правда-правда? – Иззи вскакивает, и на этот раз джин с тоником летит у нее из рук. Я сердито смотрю на нее, встаю, приношу с кухни тряпку и молча вытираю джин.
– Да, – вздыхаю я. Эмоции так и рвутся из меня. Мы обе удивлены и довольны этим признанием. Иззи просто неистовствует. Будто я сообщила ей о выигрыше в лотерею, или будто выиграла она сама.
– Как ты это поняла? Когда ты поняла? О боже, Кэс, это дивно.
Я улыбаюсь, наслаждаясь этим мгновением.
– Поняла, когда мы регистрировались в том отеле. Ужасное место, ковры в цветочек, а стойка завалена приглашениями на соревнования по дартс и выставки народных ремесел. У него была с собой сумка.
Иззи недоумевает, и я продолжаю:
– Он взял презервативы, зубную щетку и чистые трусы. Так что помимо того, что я его безумно хотела, что он интеллигентен, порядочен и интересен мне (все это замечательные качества, но не они меня обычно подкупают), я сообразила, что он дерзкий и ловкий.
– Джекпот, – улыбается она.
– Точно, – соглашаюсь я и, не удержавшись, хлопаю в ладоши.
Я наслаждаюсь воспоминаниями, а Иззи – надеждами.
– Ты знал, что мы окажемся здесь? – спросила я. Он поил меня шампанским (дешевым, но какая разница) из своего рта, заставив меня замолчать.
– Не был уверен. – Вот противный.
– Но ты этого ожидал?
Он оторвался от моих губ и припал к соску, выливая шампанское мне в пупок. Он двигался в озере вина, целуя и лаская мое плечо, ключицу, талию. Он пил шампанское, а я мысленно благодарила моего персонального тренера – не зря я по двести раз в день качала пресс.
– Я не ждал этого. Я надеялся. Я же говорил, что я оптимист, – улыбнулся Даррен. Его губы влажны.
Его смелость и изобретательность стали последней каплей. Неожиданно Даррен оказался опасным. Когда он успел обыграть меня в нашей сексуальной шахматной партии? Он победил? Или я? А может, мы оба?
Это маловероятно.
Холодный стальной обруч страха стискивает мне горло, выдавливая счастье. Сердце, пульсировавшее у горла, вдруг тяжелеет и падает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36