А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


ГЛАВА ШЕСТАЯ
Тщательно уложив карты, Шарли наконец смогла собрать силы, чтобы лучезарно улыбнуться.
– Ты будешь ходить?
Спенс даже не притронулся к своим картам. Откинувшись на спинку кресла, он внимательно смотрел на Шарли, поглаживая заросший подбородок.
– Ты права, – после некоторого молчания сказал он. – У нас постоянно не хватало времени. Если ты была не в школе, то занималась свадебными приготовлениями или замещала Шарлотту в каком-нибудь благотворительном обществе.
– Да? – ехидно подняла брови Шарли. – А у тебя никогда не было никаких дел?
– Каюсь, – улыбнулся Спенс. – Вот я и хочу наверстать упущенное. Почему ты стала учительницей? Да еще в начальной школе?
– Ты говоришь совсем как тетя. Да и какое это теперь имеет значение?
Но, подумав, что разговор поможет скоротать время, Шарли неторопливо продолжила:
– Сколько себя помню, я всегда хотела быть учительницей. Еще не умея читать, я усаживала кукол и плюшевых медвежат и проводила с ними уроки.
Уголки губ Спенса тронула хитрая улыбка.
– А как ты поступала, когда они тебя не слушались? Сажала в угол на неделю?
Шарли сделала вид, что не слышала вопроса.
– И мне всегда хотелось учить маленьких. Начальная школа – как раз то, что надо. Дети здесь учатся жить вместе, в обществе.
Спенс положил карту.
– Боюсь, больше их никто этому учить не будет.
– Ты не прав. Наверное, я плохо объясняю, как завязывать шнурки, но дети познают основы мира.
Шарли прекрасно помнила, как еще совсем недавно мечтала о том, что будет учить одного ребенка – своего – завязывать шнурки, различать цвета, считать. Может быть, двух. Но теперь бессмысленно грезить о том, что могло бы быть, если бы обстоятельства сложились иначе.
Набрав полную грудь воздуха, Шарли без оглядки бросилась в атаку:
– К семи годам дети уже умеют сосредоточивать внимание, они готовы познавать мир. Каждый мой школьник – это сгусток любопытства и аппетита.
Спенс рассмеялся.
– Правда, – не сдавалась Шарли.
Она не знала, радоваться ли тому, что он не заметил ее колебаний, или досадовать, что ему даже не пришла в голову мысль об их детях. «Радоваться!» – приказала она себе. Так меньше боли.
– Именно это тебя и пленило?
Шарли кивнула.
– Это настоящее волшебство – открывать окошко, в которое ребенок будет смотреть на мир. Ничто не может с этим сравниться.
– Послушать тебя, самому хочется попробовать, – задумчиво произнес Спенс. – А что ты говорила насчет Шарлотты?
– Да так, ничего. Просто тетя не поняла моего выбора.
– Школа – какая это глупость! – постарался Спенс передать интонации голоса Шарлотты Хадсон.
Шарли не смогла сдержать улыбку.
– Ну, она использовала не такие сильные выражения. Все-таки педагогика – занятие, достойное воспитанной женщины. Ведь я могла Бог знает чему себя посвятить.
– Стать сталеваром, – пробормотал Спенс, – судебным патологоанатомом, певичкой в кабаре. Нет, тетя в чем-то права.
– Она считает, что раз уж я решила посвятить себя педагогике, то лучше преподавать в колледже взрослым юношам и девушкам.
– Ну и? – резонно спросил Спенс.
Шарли украдкой взглянула на него.
– Почему я не в колледже? А потому, что там может преподавать каждый.
– Прошу прощения, но…
– Подумай хорошенько, Спенс. В этом возрасте человек или хочет учиться, или нет. И если нет, то он будет спать на лекциях и прогуливать семинары – каким бы ни был преподаватель.
– Не согласен, – покачал головой Спенс. – В моей жизни были учителя… Когда я заканчивал школу, одна преподавательница здорово меня помучила, – медленно начал Спенс. – Я был как раз таким учеником, о которых ты только что говорила: вместо выполненного домашнего задания у меня всегда была какая-нибудь отговорка, а порой я себя даже и этим не утруждал.
Шарли кивнула.
– В тот год умерла моя мать. Мне казалось, учиться – это совершенно пустое занятие, и, уж конечно, я не думал, что знания мне когда-нибудь пригодятся. Даже хотел бросить школу.
– Но…
– Я собирался стать автослесарем – мне казалось, что других способностей у меня нет.
– Недальновидный подход, – заметила Шарли.
– Возможно, но мне тогда было восемнадцать, и другого выхода я не видел. У меня не было дорогой тетушки, заменившей мне мать, и дядюшки, готового заплатить за высшее образование.
Шарли прикусила губу. В голосе Спенса не было язвительности: он знает, как она ценит то, что ей повезло. И все же…
– Итак, я считал, что та преподавательница просто почему-то взъелась на меня, но как-то раз вечером она вызвала меня к себе и выложила все начистоту. Она сказала, что случившееся с моим отцом не является достаточной причиной, чтобы губить свою жизнь.
Шарли затаила дыхание.
– Я сказал, что, будь она мужчиной, я бы ее ударил, а она ответила, что не сомневалась: где-то в глубине души у меня запрятано достоинство – и теперь она узнала, где именно.
– Хладнокровная особа.
– Точно. Она отлично знала, где и с какой силой надо надавить, чтобы добиться желаемого результата. После того как я прослушал в колледже курс психологии, я понял, что эта преподавательница делала все именно так, как нужно, но тогда… тогда я только впервые почувствовал, что кому-то есть до меня дело. Впервые кто-то поманил меня мечтой и сказал: «Спенс, в твоих силах достичь этого».
Шарли накрыла ладонью его руку. Спенс не смотрел в ее сторону.
– Я никому не рассказывал про это.
По его голосу Шарли поняла, что он уже жалеет об этом – боится, что она утопит его в слезах сочувствия. У нее действительно запершило в горле.
– Но это же как раз доказывает справедливость моих слов, Спенс. Если бы ты уже учился в колледже, преподаватели, скорее всего, так и не узнали бы тебя настолько близко, чтобы понять, на какие кнопки нажимать.
Он слабо улыбнулся.
– Значит, ты собирался стать автослесарем, – задумчиво произнесла Шарли. – По двигателям или по кузовам?
– По двигателям. А что?
– Плохо. Судя по тому, что с твоим автомобилем, тебе лучше бы быть жестянщиком.
– Наверняка и двигателю досталось. Удар был приличный.
– О, это обнадеживает, – в ее голосе чуть заметно сквозила ирония.
Спенс улыбнулся.
– Спасибо, Шарли.
– За что? За сочувствие? Кстати, ты болтаешь не переставая, чтобы убедиться, что у меня нет сотрясения?
– Отчасти. – Спенс потянулся к картам и начал их тасовать. – Ты точно не хочешь сыграть в покер?
– Точно.
Собрав силы, Шарли оторвалась от кушетки. Сделать это оказалось непросто. Наверное, напрасно она сидела неподвижно, надо было двигаться.
– Я проголодалась. Мы ведь так и не завтракали.
– Не обобщай.
Застыв на пороге кухни, Шарли обернулась.
– Так, значит, вот чем ты громыхал все утро?
– Это я-то громыхал? – обиделся Спенс. – Я двигался очень тихо.
Отрезав толстый ломоть хлеба, Шарли густо намазала его вареньем.
– Боялся, что я проснусь и потребую поделиться?
– Низкая клевета. Я с готовностью поделился бы с тобой. – Войдя на кухню, он остановился у стола, глядя, как Шарли режет хлеб. – А ты со мной поделишься?
– Еще чего! У тебя есть руки. Но кофе я тебе сварю.
С этими словами она поставила чайник на огонь.
– Только потому, что сама тоже хочешь кофе.
– Вот истинный дух сотрудничества!
Спенс забрал у нее нож.
– Тогда я не скажу, что у тебя лицо в варенье.
Шарли провела полотенцем по щеке.
– Мимо, – покачал головой Спенс.
– Где?
– Подойди, так и быть покажу, – ответил он, тщательно намазывая хлеб. – Исключительно по доброте душевной.
Спенс не отрывал взгляда от стола, но Шарли, услышав какие-то непонятные нотки в его голосе, почувствовала, как у нее внутри все перевернулось. Неужели он собирается стереть варенье поцелуем? После его слов об опасности игр с огнем? Да нет, это все глупые фантазии.
Шарли приблизилась к Спенсу, и он повернулся к ней, его теплое дыхание ласково пощекотало ей лоб. Теплое и несколько учащенное – как и тогда, на вершине холма.
Рука Спенса обвила Шарли за талию, и ее желудок тотчас же начал выделывать кульбиты. «Раньше надо было думать», – сказала она себе, закрывая глаза и с готовностью подставляя губы.
Однако вместо ожидаемого поцелуя почувствовала, как по ее подбородку скользнула холодная материя. Открыв глаза, Шарли увидела, как Спенс вешает на крючок влажное полотенце.
– Так-то оно лучше, – небрежно заметил он, снова принимаясь за бутерброд.
«Поняла теперь, – горько сказала себе Шарли, – какая ты неотразимая?»
Она медленно доела свой бутерброд, глотая по маленькому кусочку, потому что хлеб никак не лез ей в горло, и стала готовить кофе.
Но мысли ее постоянно возвращались к случившемуся. Разумеется, Спенс прав насчет игр с огнем. Положение у них и без того напряженное. Добавить физические контакты – это все равно что зажечь газовую горелку под колбой с кислотой. Занятие для безумных.
Значит, она безумная. Тот неожиданный поцелуй на улице словно приоткрыл укромный тайник, где хранились воспоминания обо всех поцелуях, объятиях, прикосновениях. И теперь эти воспоминания ожили, и каждое слово, каждый жест Спенса напоминают о прошлом…
Шарли решительно одернула себя. Физическое влечение – это еще не все. Это даже не самая главная составляющая в отношениях между мужчиной и женщиной. Так почему же она позволяет себе снова тонуть в грезах?
Привычка – только и всего. Необходимо обуздать полет фантазии, пока дело не зашло слишком далеко.
Спенс тем временем исследовал содержимое буфета. Его фальшивое насвистывание начало уже раздражать Шарли, когда он наконец остановился на банке суповых консервов.
– Давай устроим ранний обед, – предложил Спенс. – Он заменит поздний завтрак. Где консервный нож?
Шарли потянула за ручку ящика. Тот не поддавался; она потянула сильнее, и фарфоровая ручка осталась у нее в руке. Застыв, Шарли изумленно посмотрела на старинный буфет. Мало того, что они лишены холодильника; без консервного ножа им придется совсем туго.
Спенс, обернувшись, нетерпеливо протянул руку:
– Ну?
Пожав плечами, Шарли показала ему отломанную ручку.
– Дай мне нож, и я попробую выдвинуть ящик.
– А заодно вскроешь себе вену.
Закатав рукава свитера, Спенс выдвинул нижний ящик и, просунув в щель руки, прижал ладони к дну верхнего.
– Полозья деревянные, – сказал он, – разбухли от сырости или искривились.
Недовольно застонав, упрямый ящик приоткрылся на дюйм. Засунув в образовавшуюся щель пальцы, Спенс, крякнув, что есть силы потянул ящик на себя, но тот подался еще только на дюйм.
– Проклятье, – наконец сдался он. – Ты сможешь просунуть сюда руку? У меня слишком толстые пальцы.
Шарли нащупала консервный нож и с трудом протащила его в узкую щель.
– Вот и все, – весело заявил Спенс. – Надо сразу достать все, что нам может понадобиться. Сомневаюсь, что ящик выдвинется еще хоть на миллиметр раньше июля. Шарли пошарила рукой.
– Надо будет запомнить это упражнение. Ребятам будет очень интересно опознавать предметы на ощупь… Ой!
– Осторожнее, ножи! – запоздало предостерег Спенс.
– Никогда бы не подумала, что зимой ящики начинают капризничать. Здесь ведь очень сухо – разожжен камин, вовсю работает обогреватель.
– Наверное, это потому, что мы кипятим воду.
– Кофе-то варить надо, – пожала плечами Шарли.
– Вообще удивительно, как здесь хоть что-то работает. Зимой все промерзает насквозь, летом покрывается плесенью – круглый год никто ни за чем не следит. Провести пару раз рубанком – и ящик будет скользить как по маслу, но Мартину это и в голову не приходит.
Отчаявшись отыскать что-либо еще, Шарли вытащила из ящика руку и взглянула на ободранный палец.
– Ты прав, дядю при всем желании мастером на все руки не назовешь. Как-то он, чтобы сберечь время, заправил газонокосилку сразу смесью бензина и масла, и та наотрез отказалась работать.
– Давно это было?
– Лет пять назад. Именно тогда тетя Шарлотта наняла рабочего… Именно за это Мартин тебя так любит? – спросила Шарли после паузы. – За то, что ты умеешь все делать?
– Чтобы открыть этот ящик, Шарли, никакого мастерства не требовалось – только грубая физическая сила. А мне бы не хотелось думать, что Мартин меня держит только за это.
Шарли присела на угол стола.
– Знаешь, – осторожно начала она, – мне всегда хотелось понять, почему ты не уехал из Хаммондс-Пойнта.
Бросив на нее быстрый взгляд, Спенс принялся помешивать суп.
– В «Хадсон продактс» передо мной открылась хорошая перспектива: мне приходится много делать самому и руководить другими. Ни в одной другой фирме мне бы такого не предложили.
Наступило молчание. Спенс, похоже, не собирался продолжать.
– Нет, я не о том… – Она осеклась. – Извини, это не мое дело.
– Ты имела в виду моего отца?
Насколько могла припомнить Шарли, он впервые заговорил об этом.
– Ну… да. Наверное, в другом месте тебе было бы проще.
Спенс пожал плечами.
– Я хотел уехать. В Хаммондс-Пойнте меня занесли в черный список, это точно. Никто не желал иметь дело с отпрыском Джона Гринфилда. Но я не мог забыть слова той учительницы: где бы я ни находился, от себя мне никуда не деться. Так что, когда Мартин предложил мне… – Его голос дрогнул.
– Он необыкновенный человек, – тихо проговорила Шарли. – Я никогда не забуду, скольким ему обязана. Конечно, и тете Шарлотте, но с Мартином мы не родственники. Я хочу сказать, Шарлотта и моя мать были сестрами, а он не был обязан заботиться обо мне.
– Знаю, – сухо бросил Спенс. – Тебя ведь назвали в честь Шарлотты, не так ли?
– Ну да. Крестную мою звали Ширли, так что родители соединили оба имени. Смотри!
Вздрогнув, Спенс пролил на себя суп и тут же выругался.
– Что такое?
– Выглянуло солнце.
Шарли бросилась к окну. Лед пощадил это стекло, образовав в середине лишь тонкую пленку. Девушка вытерла полотенцем изморозь и грустно взглянула на появившееся на нем грязное пятно. Когда окна в домике мыли в последний раз?
Бледный и слабый свет был тем не менее, несомненно, солнечным. Шарли показалось, что в черно-белый мир за окном вернулись все краски и тени добавили глубину и объем неестественно плоскому пейзажу. Лед на деревьях заискрился мириадами бриллиантов.
Спенс тоже подошел к окну.
– Еще немного, и все начнет таять, правда? – спросила Шарли, взволнованно хватая его за руку.
– Если солнечная погода простоит хоть сколько-нибудь, – сказал Спенс, вглядываясь в небо. – Не могу определить, то ли тучи постепенно расходятся, то ли это лишь небольшой просвет.
Не успел он докончить свою мысль, как тени, потускнев, исчезли, точно их не было и в помине.
– Так нечестно! – простонала Шарли.
– Не расстраивайся, вечно так продолжаться не может, – сухо ответил Спенс.
Только теперь Шарли осознала, что, расстроившись, положила голову ему на плечо.
– Извини.
– А для чего еще созданы плечи? Суп разогрет. Здесь есть сухари?
Шарли отвернулась к буфету, радуясь возможности не смотреть на Спенса. Что с ней происходит? Почему ее так тянет к этому мужчине?
– Чем займемся после обеда? – спросил Спенс, разливая суп по тарелкам.
– Наверное, я устрою здесь небольшую уборку.
– Зачем? – оглянулся вокруг Спенс.
– Ну, все до последней пылинки я вычищать не собираюсь, но, поскольку ты обмолвился, в какое состояние пришел домик… – Она пожала плечами. – Странно, что прежде я этого не замечала.
– Ничего странного тут нет. Здесь так темно, что и здоровенного питона разглядишь только тогда, когда на него наступишь.
– Ну, ты меня успокоил! Наверное, все дело в том, что я была еще маленькой, когда приезжала сюда с дядей. А может быть, он заставлял миссис Бакстер время от времени наводить в домике порядок. Почему-то мне кажется, что Джо замечает паутину лишь тогда, когда ею уже можно ловить рыбу.
– Тогда я отправлюсь за дровами, – улыбнулся Спенс. – Не знаю, обратила ли ты внимание, но мы уже проделали огромную прореху в поленнице у крыльца, а если к ночи опять похолодает, нам придется топить камин.
По крайней мере отскабливание кухни позволило Шарли оторваться от невеселых размышлений. Однако головная боль, с утра донимавшая ее, не утихала. Шарли постоянно приходилось останавливаться, чтобы какое-то время постоять, переводя дыхание. И всякий раз, выглянув в окно, она видела Спенса, подтаскивающего к крыльцу очередную охапку дров. Похоже, он не очень-то торопился назад в дом. Не горит желанием быть рядом с ней?
Наконец вернувшись в дом, Спенс аккуратно выгреб золу из камина в ведро и принялся заново разводить огонь.
Отказавшись от борьбы с грязью, Шарли упала на кушетку и закрыла глаза. Головная боль усилилась, и к ней добавилась тошнота.
Наконец в камине весело затрещали дрова, и Спенс поднялся с корточек.
– Извини, что я тут намусорил.
– Можешь рассыпать угли хоть по всей комнате, – ответила Шарли, не открывая глаз. – Я убрала только кухню.
– Ты устала?
– Да, что-то шея ноет и голова разболелась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14