С ним такое случается, но ни к чему, чтоб она слышала, что он там может наговорить. Он напрягается, чтоб не моргать.
— Не знаю.
Она вытаскивает из пачки, лежащей в перчаточнике, сигарету, раскуривает ее, снова откидывается назад, упираясь затылком в подголовник. Она пускает дым колечками, вперившись в дорогу. Урчит печка. Он представляет, что они в стеклянном шаре, Вибеке подарила ему такой по-настоящему старинный, времен детства ее мамы, он стоит у него на столике, и если перевернуть его вверх тормашками, то на крохотные домики внутри сыплется белая крупа, похожая на снег.
— Может, с четверть часа, плюс-минус. Сигарету хочешь?
Чудная, думает она, она ведь знает, сколько мне лет. В школе говорят, что от курения умирают. Он сообщил это Вибеке, а она ответила что-то типа того, что некоторые должны умирать, чтоб другие жили и радовались.
— Курит моя мама, — говорит Юн.
— От курева лысеют, — говорит женщина, тыча в свой ежик, и смеется.
— Моя мама нет. У нее жутко длинные черные волосы, до пупа. Юн, у меня грива, как у коня, правда ?
Если дышать носом, а рот закрыть, то наглотаешься дыма меньше, думает он. Ну хотя бы не будет такого вкуса во рту.
— И еще у нее алмазик в носу, да? — говорит женщина.
— Да, — говорит Юн. — Но он фальшивый, просто блестит так же. Она говорит, что купит себе настоящий, когда разбогатеет. А вы знаете мою маму?
— Я ясновидящая.
— Это как?
— Это когда человек видит третьим глазом, что происходит с чужими людьми. Но это секрет.
Он ей не верит, но не говорит этого вслух.
Она затягивается и отдает сигарету ему. Он поднимает руку и захватывает сигарету двумя пальцами, указательным и безымянным. Она накрывает его руку своей. Он толкает сигарету поглубже в рот и делает вдох. От ее пальцев идет слабая вонь, видно, она мажется кремом. Он выдыхает дым, выдыхает прямо себе и ей в руку. От дыма все перед глазами сереет. Но он не кашляет. Курение не убивает его на месте, как он верил раньше. Так он, что ли, начал курить? Не сводя с него глаз, она отнимает свою руку. Пока она раскуривает сигарету себе, он делает ползатяжки. Она откидывается на сиденье, он тоже. Они глядят прямо перед собой, в лобовое стекло, на засыпанную снегом дорогу. С тех пор как он проснулся, не проехало ни машины. Юн сжимает сигарету большим и указательным пальцами, он думает, что и права надо теперь получить.
Вокалистка цедит что-то в микрофон грудным голосом. Концерт окончен. Народ хлопает, девушки на крохотном подиуме начинают паковать свои инструменты. Ставят диск. Музыка спокойная, похоже на джаз, думает Вибеке. Рыжая девица засовывает бас-гитару в чехол из овчины. Вибеке смотрит на Тома, он закрыл глаза и тянет пиво из нового стакана. Стоит он в прежней позе, спиной к стойке. Вибеке спрашивает его, о чем он думает. Не похоже, чтоб он расслышал ее слова. Она подается вперед, поднимается на цыпочки и повторяет вопрос ему в ухо.
— О лете, — отвечает он, не разлепляя глаз.
Вот как, восхищается Вибеке. Она сама думает о лете, она не видела поселка без снега и ей любопытно, как здесь, когда тепло и светит солнце, а горы обретают цвет. Можно посидеть в саду, почитать в тени деревьев. Она смотрит на Тома и думает, что ей нравится, что он захлопнул глаза и отгородился, ушел в себя. Том бы сидел на соседнем стуле. В очках, думает она, читает он наверняка в очках. Круглых, в железной оправе. Интересно, быстро он читает или неспешно. Ей хочется спросить. Ей кажется, это многое говорит о человеке, о его внутреннем ритме, об отношении к жизни.
Звук заставляет ее оглянуться, дверь распахнута, кто-то прощается на пороге, целуется. Дверь хлопает. И сразу открывается снова. Появляется знакомое лицо — парень из кафе. Он наклоняется к белокурой девушке, что-то шепчет, та заливается хохотом. Ей ну от силы семнадцать, прикидывает Вибеке.
Тетка из собеса, со своим Эвальдом за ручку походя задевают белокурую, та и не замечает. Многие ушли вместе с музыкантами, но народ еще есть. Мужчина открывает дверь. Вибеке видит, что женщина съеживается на морозе, как будто она раньше не успела сообразить, что будет холодно. Вибеке думает про путь домой: приятно ехать не одной. Она косится на Тома. Он стоит в прежней позе, глаза закрыты. Дышит носом, глубоко. Потрясающее умение расслабляться, думает Вибеке. Вообще-то кажется, что он спит. Хорошо, наверно, лежать в постели и смотреть на него, думает Вибеке.
— Ну, что будем делать? — Рука непроизвольно тянется погладить его по макушке. Но Вибеке удерживает себя. Вторгаться в его круг ей не след. Главное — не навязываться. Никогда.
— Пойдем?
Она повышает голос, она старается, чтобы звук шел из живота, тогда он звучит особенно бархатно и прочувственно. Он поворачивается к стойке. Поллитровая кружка стоит на подставке с рекламой музыкальной группы, местной гордости.
— Я еще здесь не закончил.
Он держит наполовину полный стакан. Смотрит на нее, поднимает стакан: ваше здоровье. Глаза у него какие-то мутные, думает она. Может, он с приветом. Он отпивает глоток и облизывает верхнюю губу, тем временем поверх ее головы разглядывая, кто уходит.
Музыку приглушили. Девушки за стойкой развешивают по местам стаканы у них над головами. Стекло звякает, кто-то с грохотом отодвигает стул. Рядом с Томом освобождается табурет. Она забирается на него.
Дым пахнет иначе, когда куришь сам, думает Юн. Он чуть поворачивает голову и смотрит на остриженную женщину. Сейчас, с закрытым ртом, она снова похожа на мужчину: скулы сильно выпирают. Он замечает, что она напрягает щеки и тотчас расслабляет мышцы, потом снова напрягает и расслабляет, точно пульс бьется. Он пытается сделать так же, чтоб попробовать, и изо всех сил стискивает зубы. Но так же не получается. Скулы сводит, и приходится двигать челюстями, чтоб их отпустило. Она оборачивается и смотрит на него. И все продолжает дергать щеками. Она не знает, что она делает это, догадывается он. Он вспоминает, что видел телепрограмму о совах, обитающих в пустыне, некоторые из них делают горлом точно так, и комментатор еще сказал, что это они инстинктивно сглатывают, прежде чем напасть на жертву. Он зажмуривается, чтобы не видеть. И только слышит сипение печки. Он решает вспомнить все созвездия, какие получится. Он медленно перечисляет названия. Когда уже не может вспомнить больше ничего, открывает глаза.
Она смотрит в его окно. Она перестала играть мускулами лица, и вид у нее просто усталый, думает он. Он поворачивается посмотреть, на что она смотрит. Ничегошеньки, один лес.
— Посреди ночи, посреди леса, посреди пустого шоссе.
Она роняет слова, глядя на лес. Сказав, переводит взгляд на него.
— Город в двух шагах, — говорит Юн. — Там на повороте заправка. И мама скоро вернется, я уверен. Так что не бойтесь.
— Мама, мама, — она передразнивает его, сюсюкая по-детски.
Он вспоминает видеоклип, который видел у девочки. Тот, где женщина поет, а мужчина ведет машину в какой-то чужой стране, может, в Италии, на острове. Они едут и едут, сумерки сгущаются, вдруг на вершине горы мужчина различает жилище. Дорога чем дальше, тем хуже, и вот машина застревает в грязи (буксующее колесо крупным планом), но в конце концов одолевает последний виток наверх и подкатывает к высокому блочному дому, на фасаде которого старая табличка с надписью «Отель». Он был серым и, похоже, пустовал, свет нигде не горел, и никаких признаков жизни не замечалось. Когда певица и мужчина втащили чемоданы в гостиницу, их окружили люди в форме. И клип кончился.
— Здесь хоть снегоходы есть? — спрашивает она.
— Есть, — отвечает Юн.
— И чего ж на них никто не ездит? Это здесь самое подходящее дело, а я ни одного не видела.
— Не знаю.
— Нет, но зачем они их держат, если не ездят?
Юн размышляет о снегоходах, которые он видел позади домов. Обычно они запаркованы у стены под навесом. Со стороны леса. Можно упереться коленом в сиденье, поставить другую ногу рядом с тормозом, дернуть пусковой шнур и нестись себе так, почти стоя, петляя между деревьями, прочь. Иногда по ночам его будит треск снегохода, который заводится и уезжает или, наоборот, возвращается домой. Сначала он принимал этот шум за пулеметную очередь.
— Нет, они ездят. Но у нас такого нет. Вибеке не любит снега. Зато у меня есть коньки, — говорит Юн, — и я знаю одного человека, он до войны выиграл Кубок Приполярья. Он хранит свои коньки в ящике в подвале.
— Поехали, — говорит Том и идет к дверям.
Вибеке чувствует, что надо бы заскочить в туалет. В баре почти пусто. Горит верхний свет. Стены покрашены кое-как, замечает она. И грязно, панели сплошь залеплены толстым слоем пыли. Том выходит первым, останавливается за порогом и держит дверь, повернувшись лицом к улице. Одной рукой она сжимает на шее ворот пальто, другой проверяет, не забыла ли сумку и варежки.
За ними выходит еще народ, она слышит хлопанье двери и шаги, удаляющиеся вниз по улице.
Мороз дерет лицо. На тротуаре громоздятся высоченные снежные отвалы. Прямо через дорогу стоит грузовой автомобильчик, заваленный снегом.
Она замирает. Она думает о тишине. Нет, ты слышишь, до чего тихо, хочется ей сказать. Она смотрит на небо. Звезды пропали. Наверно, их скрыли облака. Он спешит к машине. Она видит, что на затылке волосы пострижены неровно.
— Мне надо в туалет, — говорит она.
Том останавливается. Шумно вздыхает. Она поворачивается и тянет за ручку. Дверь заперта. Вибеке стучит.
Том стоит чуть поодаль и смотрит на улицу. Он ссутулился. У нее мерзнет шея. Сдает задом машина, которая стояла у кафе. Потом белые задние фары гаснут, и она уезжает. Это полицейская машина старого образца, такая прямоугольная.
Открывает девушка-барменша, она стоит, держа дверь правой рукой, и спрашивает, в чем дело. Вибеке говорит, что забыла забежать в туалет, а им далеко ехать. Девушка кивает, не дослушав, и отступает, давая ей дорогу. Вибеке замечает, что девушка смотрит мимо нее на Тома.
Подумай о десяти хороших вещах, говорит она себе, усаживаясь на унитаз. Пол выложен плиткой, сине-зеленая клетка. Рядом с мойкой стоит мусорка, она переполнена, бумажки скатываются и валяются на полу. Кто-то промокнул салфеткой помаду, Вибеке отчетливо видит отпечаток. Она проводит щеткой по волосам. То-то же, думает она, увидев в зеркале лицо в обрамлении пышного облака черных волос, и улыбается. Вот теперь хорошо.
Когда она появляется, Том и девушка тихо перешептываются у стойки, перед каждым маленький стаканчик с чем-то. Вибеке стоит на крохотном подиуме, где выступали музыканты. Сейчас он повернет голову и увидит меня. Ты такая красивая. Она не слышит, о чем они болтают. Спускается, подходит к ним. Девушка говорит «привет» и спрашивает, не хочет ли она с ними выпить. Вибеке качает головой. Ее подташнивает, опять обкурилась, думает она. Подходит, встает подле Тома и слушает, что девушка рассказывает о соревновании по подледному лову. Здесь, на большом озере Стурваннет. Вибеке слышала на работе, что есть такое. Его не видно с шоссе, но оно неподалеку. Там есть одно место, вспоминает она, где вечно стоят машины, наверно, там. Том вставляет что-то о наживке и удочках, как подсекать. Она не знала, что он увлекается рыбалкой.
Она разглядывает потолок. Он из широких реек и выкрашен в коричневый цвет, окантовка черно-стальная. В центре висит вентилятор. Он не крутится.
Коротко остриженная женщина заснула. А рот не закрыла. Может, у нее там протез, думает Юн. Спать ему расхотелось. Он не знает, чем занять себя, пока она спит. Нет, я закрою дверь. Ты уже большой мальчик. Темнота не страшная. Ты боишься того, что в тебе самом. Юн, ты должен выбрать, на что расходовать свои силы. Если тебе хочется бояться, бойся. А если не хочешь бояться, то перестань, и все. А теперь я закрываю дверь. Спокойной ночи. Он смотрит на лес. Глаза привыкли к темноте, ближние к дороге деревья видно четко. Если он не ошибается, он уже очень долго не моргал. Вдруг пройдет, думает он. Прямо сейчас. На снегу у самой машины он видит ровную вереницу дырочек и думает: наверно, следы зверя.
Вибеке идет к выходу. Поворачивает замок, толкает дверь, выходит наружу. Ждет, пока защелкнется дверь.
Фонари не горят, здесь их гасят на ночь. Светятся только вывески, витрины, реклама на банке. До чего в темноте все выглядит иначе, думает она. Она читала об этом, но забыла, в какой книге. Побывай я здесь ночью, рассуждает она, еще не факт, что я узнала бы это место днем.
Из кармана она достает варежки, надевает их, аккуратно повязывает шарф, проверяет, хорошо ли закрыто горло. Дам ему побыть немного одному, думает она, натура у меня широкая. Со мной у него есть право общаться и с другими людьми. Я же не могу разделять все его увлечения. Как, впрочем, и он мои не может. Оставив его, я, кажется, показала себя с наилучшей стороны.
Она идет к машине. Задувает, на фоне холма сыплет реденький снежок. Сперва она решает, что машина заперта, но потом нажимает на ручку с силой, дергает, и та открывается.
Крышка перчаточника отклячивается, он придерживает ее левой рукой, чтоб не было грохота. Он хочет есть. Он вообще часто встает по ночам, чтоб перекусить. В коридоре всегда горит лампочка, она освещает весь верх лестницы. Вибеке, видимо, забывает ее выключать. Он нарезает хлеб, мажет его маслом, потом прячет все на место, собирает в ладонь крошки и спускает их в мойку. Садится к кухонному столу и ест, глядя на дорогу. Особенно здорово сидеть так, когда идет снег, он тихонько включает радио и слушает ночной канал, музыкальные программы по заявкам, теплые, добрые голоса.
Он косит глазом в ее сторону. Она спит. Он просматривает бумажки, какие-то счета, страховки, бланки с эмблемой тиволи сверху. Открытка. На ней зеленая дверь в дом, кругом красные цветы, а в окно видно сухую ветку в желтой вазе на коричневом столе. На обороте что-то написано на непонятном языке. В глубине ящичка валяется мобильный телефон. Он вытаскивает его, открывает крышку. Вот бы позвонить домой. Он думает о Вибеке, что она наверняка пришла, пирог давно готов, она уж спит, конечно. Звонок ее разбудит. Она небось и трубку не возьмет. Я люблю видеть лицо того, с кем говорю. Если звонят вечером, она велит ему подходить к телефону. А потом выспрашивает, кто звонил, какой у него был голос. Что человек сказал, услышав, что ее нет дома. Иногда она перезванивает сама через какое-то время. Нельзя позволять чужим людям управлять твоим временем. Он защелкивает крышку и засовывает телефон обратно в перчаточник. Она станет гадать, кто это звонил. Она-то уверена, что я дома и сладко сплю.
В ящичке валяется мелочь, но он не решается потрогать монетки — а вдруг женщина проснется и увидит?
В машине кажется теплее, чем на улице, из-за ветра, наверно. Но вдруг ее пробирает холод, он не подступает незаметно, как пишут в книгах, а внезапно заполняет собой все. Все вокруг. Еще посидишь так и заледенеешь, думает она. Но потом решает сидеть, ждать его, она выдержит. Вот она я, рядом, и не истеричка. Двери бара у нее за спиной, и она не видит, идет он или нет. Она закрывает глаза, заставляет себя откинуться на сиденье, расслабиться.
Интересно, что он хочет ей сказать тем, что заставляет ждать? Наверно, он пытается выяснить, где пролегает предел. Мой личный. Чтоб знать, от чего плясать. Но ведь проще принять меня всю, какая есть, думает Вибеке. Мы люди, у нас язык есть. Мысль превращается в точку над левой бровью. Она без труда нащупывает ее, но не жмет, трет легонько, уж больно мягкая.
Она различает шаги за какую-то секунду до того, как он распахивает дверцу. Вибеке
вздрагивает. Она уже приготовилась ждать долго, а он тут как тут.
Он окидывает быстрым взглядом ее, потом щиток, подголовники, задние кресла, пол, ее ноги, педали, коробку передач. Как будто проверяет, все ли на месте, думает она.
Молча садится и принимается хлопать себя по карманам. Вибеке вспоминает, что он также хлопал себя в тиволи, когда они встретились. Отчасти она знает его; она видит его так, как сам он никогда на себя не взглянет. Он привстает, проверяет задние карманы, ничего не находит, садится снова. Второй раз обшаривает под свитером нагрудные карманы рубашки. Находит ключи. Она тоже помалкивает. Сидит, закрыв глаза, пока он заводит мотор, и машина трогается. Печка включена, она начинает гудеть. Он задом выпарковывается на дорогу, газует и мчит в сторону кафе. Вибеке видит, что там темно.
Он круто закладывает поворот на круговушке, и Вибеке чуть заваливается на него. Тогда она упирается рукой в его сиденье.
Когда он собирается захлопнуть перчаточник, в щели оказывается желтая таблетка. Вся пыльная, видно, вывалилась из упаковки. Он кладет ее в рот, сосет. На вкус похожа на масло. Он вспомнил потешку, которую недавно разучивали, там надо бить по ребру руки пальцами, чередуя их нужным образом, так быстро, как только можешь. По ребру барабанить лучше, оно жесткое, но можно и по бедру, чтоб не шуметь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
— Не знаю.
Она вытаскивает из пачки, лежащей в перчаточнике, сигарету, раскуривает ее, снова откидывается назад, упираясь затылком в подголовник. Она пускает дым колечками, вперившись в дорогу. Урчит печка. Он представляет, что они в стеклянном шаре, Вибеке подарила ему такой по-настоящему старинный, времен детства ее мамы, он стоит у него на столике, и если перевернуть его вверх тормашками, то на крохотные домики внутри сыплется белая крупа, похожая на снег.
— Может, с четверть часа, плюс-минус. Сигарету хочешь?
Чудная, думает она, она ведь знает, сколько мне лет. В школе говорят, что от курения умирают. Он сообщил это Вибеке, а она ответила что-то типа того, что некоторые должны умирать, чтоб другие жили и радовались.
— Курит моя мама, — говорит Юн.
— От курева лысеют, — говорит женщина, тыча в свой ежик, и смеется.
— Моя мама нет. У нее жутко длинные черные волосы, до пупа. Юн, у меня грива, как у коня, правда ?
Если дышать носом, а рот закрыть, то наглотаешься дыма меньше, думает он. Ну хотя бы не будет такого вкуса во рту.
— И еще у нее алмазик в носу, да? — говорит женщина.
— Да, — говорит Юн. — Но он фальшивый, просто блестит так же. Она говорит, что купит себе настоящий, когда разбогатеет. А вы знаете мою маму?
— Я ясновидящая.
— Это как?
— Это когда человек видит третьим глазом, что происходит с чужими людьми. Но это секрет.
Он ей не верит, но не говорит этого вслух.
Она затягивается и отдает сигарету ему. Он поднимает руку и захватывает сигарету двумя пальцами, указательным и безымянным. Она накрывает его руку своей. Он толкает сигарету поглубже в рот и делает вдох. От ее пальцев идет слабая вонь, видно, она мажется кремом. Он выдыхает дым, выдыхает прямо себе и ей в руку. От дыма все перед глазами сереет. Но он не кашляет. Курение не убивает его на месте, как он верил раньше. Так он, что ли, начал курить? Не сводя с него глаз, она отнимает свою руку. Пока она раскуривает сигарету себе, он делает ползатяжки. Она откидывается на сиденье, он тоже. Они глядят прямо перед собой, в лобовое стекло, на засыпанную снегом дорогу. С тех пор как он проснулся, не проехало ни машины. Юн сжимает сигарету большим и указательным пальцами, он думает, что и права надо теперь получить.
Вокалистка цедит что-то в микрофон грудным голосом. Концерт окончен. Народ хлопает, девушки на крохотном подиуме начинают паковать свои инструменты. Ставят диск. Музыка спокойная, похоже на джаз, думает Вибеке. Рыжая девица засовывает бас-гитару в чехол из овчины. Вибеке смотрит на Тома, он закрыл глаза и тянет пиво из нового стакана. Стоит он в прежней позе, спиной к стойке. Вибеке спрашивает его, о чем он думает. Не похоже, чтоб он расслышал ее слова. Она подается вперед, поднимается на цыпочки и повторяет вопрос ему в ухо.
— О лете, — отвечает он, не разлепляя глаз.
Вот как, восхищается Вибеке. Она сама думает о лете, она не видела поселка без снега и ей любопытно, как здесь, когда тепло и светит солнце, а горы обретают цвет. Можно посидеть в саду, почитать в тени деревьев. Она смотрит на Тома и думает, что ей нравится, что он захлопнул глаза и отгородился, ушел в себя. Том бы сидел на соседнем стуле. В очках, думает она, читает он наверняка в очках. Круглых, в железной оправе. Интересно, быстро он читает или неспешно. Ей хочется спросить. Ей кажется, это многое говорит о человеке, о его внутреннем ритме, об отношении к жизни.
Звук заставляет ее оглянуться, дверь распахнута, кто-то прощается на пороге, целуется. Дверь хлопает. И сразу открывается снова. Появляется знакомое лицо — парень из кафе. Он наклоняется к белокурой девушке, что-то шепчет, та заливается хохотом. Ей ну от силы семнадцать, прикидывает Вибеке.
Тетка из собеса, со своим Эвальдом за ручку походя задевают белокурую, та и не замечает. Многие ушли вместе с музыкантами, но народ еще есть. Мужчина открывает дверь. Вибеке видит, что женщина съеживается на морозе, как будто она раньше не успела сообразить, что будет холодно. Вибеке думает про путь домой: приятно ехать не одной. Она косится на Тома. Он стоит в прежней позе, глаза закрыты. Дышит носом, глубоко. Потрясающее умение расслабляться, думает Вибеке. Вообще-то кажется, что он спит. Хорошо, наверно, лежать в постели и смотреть на него, думает Вибеке.
— Ну, что будем делать? — Рука непроизвольно тянется погладить его по макушке. Но Вибеке удерживает себя. Вторгаться в его круг ей не след. Главное — не навязываться. Никогда.
— Пойдем?
Она повышает голос, она старается, чтобы звук шел из живота, тогда он звучит особенно бархатно и прочувственно. Он поворачивается к стойке. Поллитровая кружка стоит на подставке с рекламой музыкальной группы, местной гордости.
— Я еще здесь не закончил.
Он держит наполовину полный стакан. Смотрит на нее, поднимает стакан: ваше здоровье. Глаза у него какие-то мутные, думает она. Может, он с приветом. Он отпивает глоток и облизывает верхнюю губу, тем временем поверх ее головы разглядывая, кто уходит.
Музыку приглушили. Девушки за стойкой развешивают по местам стаканы у них над головами. Стекло звякает, кто-то с грохотом отодвигает стул. Рядом с Томом освобождается табурет. Она забирается на него.
Дым пахнет иначе, когда куришь сам, думает Юн. Он чуть поворачивает голову и смотрит на остриженную женщину. Сейчас, с закрытым ртом, она снова похожа на мужчину: скулы сильно выпирают. Он замечает, что она напрягает щеки и тотчас расслабляет мышцы, потом снова напрягает и расслабляет, точно пульс бьется. Он пытается сделать так же, чтоб попробовать, и изо всех сил стискивает зубы. Но так же не получается. Скулы сводит, и приходится двигать челюстями, чтоб их отпустило. Она оборачивается и смотрит на него. И все продолжает дергать щеками. Она не знает, что она делает это, догадывается он. Он вспоминает, что видел телепрограмму о совах, обитающих в пустыне, некоторые из них делают горлом точно так, и комментатор еще сказал, что это они инстинктивно сглатывают, прежде чем напасть на жертву. Он зажмуривается, чтобы не видеть. И только слышит сипение печки. Он решает вспомнить все созвездия, какие получится. Он медленно перечисляет названия. Когда уже не может вспомнить больше ничего, открывает глаза.
Она смотрит в его окно. Она перестала играть мускулами лица, и вид у нее просто усталый, думает он. Он поворачивается посмотреть, на что она смотрит. Ничегошеньки, один лес.
— Посреди ночи, посреди леса, посреди пустого шоссе.
Она роняет слова, глядя на лес. Сказав, переводит взгляд на него.
— Город в двух шагах, — говорит Юн. — Там на повороте заправка. И мама скоро вернется, я уверен. Так что не бойтесь.
— Мама, мама, — она передразнивает его, сюсюкая по-детски.
Он вспоминает видеоклип, который видел у девочки. Тот, где женщина поет, а мужчина ведет машину в какой-то чужой стране, может, в Италии, на острове. Они едут и едут, сумерки сгущаются, вдруг на вершине горы мужчина различает жилище. Дорога чем дальше, тем хуже, и вот машина застревает в грязи (буксующее колесо крупным планом), но в конце концов одолевает последний виток наверх и подкатывает к высокому блочному дому, на фасаде которого старая табличка с надписью «Отель». Он был серым и, похоже, пустовал, свет нигде не горел, и никаких признаков жизни не замечалось. Когда певица и мужчина втащили чемоданы в гостиницу, их окружили люди в форме. И клип кончился.
— Здесь хоть снегоходы есть? — спрашивает она.
— Есть, — отвечает Юн.
— И чего ж на них никто не ездит? Это здесь самое подходящее дело, а я ни одного не видела.
— Не знаю.
— Нет, но зачем они их держат, если не ездят?
Юн размышляет о снегоходах, которые он видел позади домов. Обычно они запаркованы у стены под навесом. Со стороны леса. Можно упереться коленом в сиденье, поставить другую ногу рядом с тормозом, дернуть пусковой шнур и нестись себе так, почти стоя, петляя между деревьями, прочь. Иногда по ночам его будит треск снегохода, который заводится и уезжает или, наоборот, возвращается домой. Сначала он принимал этот шум за пулеметную очередь.
— Нет, они ездят. Но у нас такого нет. Вибеке не любит снега. Зато у меня есть коньки, — говорит Юн, — и я знаю одного человека, он до войны выиграл Кубок Приполярья. Он хранит свои коньки в ящике в подвале.
— Поехали, — говорит Том и идет к дверям.
Вибеке чувствует, что надо бы заскочить в туалет. В баре почти пусто. Горит верхний свет. Стены покрашены кое-как, замечает она. И грязно, панели сплошь залеплены толстым слоем пыли. Том выходит первым, останавливается за порогом и держит дверь, повернувшись лицом к улице. Одной рукой она сжимает на шее ворот пальто, другой проверяет, не забыла ли сумку и варежки.
За ними выходит еще народ, она слышит хлопанье двери и шаги, удаляющиеся вниз по улице.
Мороз дерет лицо. На тротуаре громоздятся высоченные снежные отвалы. Прямо через дорогу стоит грузовой автомобильчик, заваленный снегом.
Она замирает. Она думает о тишине. Нет, ты слышишь, до чего тихо, хочется ей сказать. Она смотрит на небо. Звезды пропали. Наверно, их скрыли облака. Он спешит к машине. Она видит, что на затылке волосы пострижены неровно.
— Мне надо в туалет, — говорит она.
Том останавливается. Шумно вздыхает. Она поворачивается и тянет за ручку. Дверь заперта. Вибеке стучит.
Том стоит чуть поодаль и смотрит на улицу. Он ссутулился. У нее мерзнет шея. Сдает задом машина, которая стояла у кафе. Потом белые задние фары гаснут, и она уезжает. Это полицейская машина старого образца, такая прямоугольная.
Открывает девушка-барменша, она стоит, держа дверь правой рукой, и спрашивает, в чем дело. Вибеке говорит, что забыла забежать в туалет, а им далеко ехать. Девушка кивает, не дослушав, и отступает, давая ей дорогу. Вибеке замечает, что девушка смотрит мимо нее на Тома.
Подумай о десяти хороших вещах, говорит она себе, усаживаясь на унитаз. Пол выложен плиткой, сине-зеленая клетка. Рядом с мойкой стоит мусорка, она переполнена, бумажки скатываются и валяются на полу. Кто-то промокнул салфеткой помаду, Вибеке отчетливо видит отпечаток. Она проводит щеткой по волосам. То-то же, думает она, увидев в зеркале лицо в обрамлении пышного облака черных волос, и улыбается. Вот теперь хорошо.
Когда она появляется, Том и девушка тихо перешептываются у стойки, перед каждым маленький стаканчик с чем-то. Вибеке стоит на крохотном подиуме, где выступали музыканты. Сейчас он повернет голову и увидит меня. Ты такая красивая. Она не слышит, о чем они болтают. Спускается, подходит к ним. Девушка говорит «привет» и спрашивает, не хочет ли она с ними выпить. Вибеке качает головой. Ее подташнивает, опять обкурилась, думает она. Подходит, встает подле Тома и слушает, что девушка рассказывает о соревновании по подледному лову. Здесь, на большом озере Стурваннет. Вибеке слышала на работе, что есть такое. Его не видно с шоссе, но оно неподалеку. Там есть одно место, вспоминает она, где вечно стоят машины, наверно, там. Том вставляет что-то о наживке и удочках, как подсекать. Она не знала, что он увлекается рыбалкой.
Она разглядывает потолок. Он из широких реек и выкрашен в коричневый цвет, окантовка черно-стальная. В центре висит вентилятор. Он не крутится.
Коротко остриженная женщина заснула. А рот не закрыла. Может, у нее там протез, думает Юн. Спать ему расхотелось. Он не знает, чем занять себя, пока она спит. Нет, я закрою дверь. Ты уже большой мальчик. Темнота не страшная. Ты боишься того, что в тебе самом. Юн, ты должен выбрать, на что расходовать свои силы. Если тебе хочется бояться, бойся. А если не хочешь бояться, то перестань, и все. А теперь я закрываю дверь. Спокойной ночи. Он смотрит на лес. Глаза привыкли к темноте, ближние к дороге деревья видно четко. Если он не ошибается, он уже очень долго не моргал. Вдруг пройдет, думает он. Прямо сейчас. На снегу у самой машины он видит ровную вереницу дырочек и думает: наверно, следы зверя.
Вибеке идет к выходу. Поворачивает замок, толкает дверь, выходит наружу. Ждет, пока защелкнется дверь.
Фонари не горят, здесь их гасят на ночь. Светятся только вывески, витрины, реклама на банке. До чего в темноте все выглядит иначе, думает она. Она читала об этом, но забыла, в какой книге. Побывай я здесь ночью, рассуждает она, еще не факт, что я узнала бы это место днем.
Из кармана она достает варежки, надевает их, аккуратно повязывает шарф, проверяет, хорошо ли закрыто горло. Дам ему побыть немного одному, думает она, натура у меня широкая. Со мной у него есть право общаться и с другими людьми. Я же не могу разделять все его увлечения. Как, впрочем, и он мои не может. Оставив его, я, кажется, показала себя с наилучшей стороны.
Она идет к машине. Задувает, на фоне холма сыплет реденький снежок. Сперва она решает, что машина заперта, но потом нажимает на ручку с силой, дергает, и та открывается.
Крышка перчаточника отклячивается, он придерживает ее левой рукой, чтоб не было грохота. Он хочет есть. Он вообще часто встает по ночам, чтоб перекусить. В коридоре всегда горит лампочка, она освещает весь верх лестницы. Вибеке, видимо, забывает ее выключать. Он нарезает хлеб, мажет его маслом, потом прячет все на место, собирает в ладонь крошки и спускает их в мойку. Садится к кухонному столу и ест, глядя на дорогу. Особенно здорово сидеть так, когда идет снег, он тихонько включает радио и слушает ночной канал, музыкальные программы по заявкам, теплые, добрые голоса.
Он косит глазом в ее сторону. Она спит. Он просматривает бумажки, какие-то счета, страховки, бланки с эмблемой тиволи сверху. Открытка. На ней зеленая дверь в дом, кругом красные цветы, а в окно видно сухую ветку в желтой вазе на коричневом столе. На обороте что-то написано на непонятном языке. В глубине ящичка валяется мобильный телефон. Он вытаскивает его, открывает крышку. Вот бы позвонить домой. Он думает о Вибеке, что она наверняка пришла, пирог давно готов, она уж спит, конечно. Звонок ее разбудит. Она небось и трубку не возьмет. Я люблю видеть лицо того, с кем говорю. Если звонят вечером, она велит ему подходить к телефону. А потом выспрашивает, кто звонил, какой у него был голос. Что человек сказал, услышав, что ее нет дома. Иногда она перезванивает сама через какое-то время. Нельзя позволять чужим людям управлять твоим временем. Он защелкивает крышку и засовывает телефон обратно в перчаточник. Она станет гадать, кто это звонил. Она-то уверена, что я дома и сладко сплю.
В ящичке валяется мелочь, но он не решается потрогать монетки — а вдруг женщина проснется и увидит?
В машине кажется теплее, чем на улице, из-за ветра, наверно. Но вдруг ее пробирает холод, он не подступает незаметно, как пишут в книгах, а внезапно заполняет собой все. Все вокруг. Еще посидишь так и заледенеешь, думает она. Но потом решает сидеть, ждать его, она выдержит. Вот она я, рядом, и не истеричка. Двери бара у нее за спиной, и она не видит, идет он или нет. Она закрывает глаза, заставляет себя откинуться на сиденье, расслабиться.
Интересно, что он хочет ей сказать тем, что заставляет ждать? Наверно, он пытается выяснить, где пролегает предел. Мой личный. Чтоб знать, от чего плясать. Но ведь проще принять меня всю, какая есть, думает Вибеке. Мы люди, у нас язык есть. Мысль превращается в точку над левой бровью. Она без труда нащупывает ее, но не жмет, трет легонько, уж больно мягкая.
Она различает шаги за какую-то секунду до того, как он распахивает дверцу. Вибеке
вздрагивает. Она уже приготовилась ждать долго, а он тут как тут.
Он окидывает быстрым взглядом ее, потом щиток, подголовники, задние кресла, пол, ее ноги, педали, коробку передач. Как будто проверяет, все ли на месте, думает она.
Молча садится и принимается хлопать себя по карманам. Вибеке вспоминает, что он также хлопал себя в тиволи, когда они встретились. Отчасти она знает его; она видит его так, как сам он никогда на себя не взглянет. Он привстает, проверяет задние карманы, ничего не находит, садится снова. Второй раз обшаривает под свитером нагрудные карманы рубашки. Находит ключи. Она тоже помалкивает. Сидит, закрыв глаза, пока он заводит мотор, и машина трогается. Печка включена, она начинает гудеть. Он задом выпарковывается на дорогу, газует и мчит в сторону кафе. Вибеке видит, что там темно.
Он круто закладывает поворот на круговушке, и Вибеке чуть заваливается на него. Тогда она упирается рукой в его сиденье.
Когда он собирается захлопнуть перчаточник, в щели оказывается желтая таблетка. Вся пыльная, видно, вывалилась из упаковки. Он кладет ее в рот, сосет. На вкус похожа на масло. Он вспомнил потешку, которую недавно разучивали, там надо бить по ребру руки пальцами, чередуя их нужным образом, так быстро, как только можешь. По ребру барабанить лучше, оно жесткое, но можно и по бедру, чтоб не шуметь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10