А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


В кухню вошел Хьюго.
– Ну и чего насчет ужина? – Было видно, что он готов разразиться гневной тирадой и требовать ужина, топоча ногами, но немного стеснялся Джима.
Катерина показала на большую кастрюлю, кипящую на плите на медленном огне.
– Суп уже готов; но мы читаем газету. Минут через десять все будет. – Они с Елизаветой вновь склонились над спортивным разделом.
– А где Ральф?
– Ральф и Дерек куда-то уехали на машине, – сказала Катерина, причем ее тон не вызывал никаких сомнений: она была просто счастлива, что они уехали.
Хьюго провел Джима по вилле. Она была либо совсем-совсем новая, либо недавно отремонтированная; в гостиной обнаружилось два огромных кожаных дивана – на выбор; все сияло безупречной чистотой, только местами валялись газеты и коробки с какими-то русскими аудиодисками и кое-где попадались переполненные пепельницы.
Они вышли в сад.
Это был действительно райский уголок. Огромный сад, обнесенный каменной стеной, с таким богатым разнообразием цветов и деревьев, что казалось, они уже сами по себе образовывали непроходимую стену, отделяя территорию виллы от дороги и от деревни. Там был и бассейн, но Джим с разочарованием обнаружил, что для плавания он слегка маловат – этакая гипертрофированная купальня для птиц, так чтобы в рекламной брошюрке можно было бы с гордостью написать: «При вилле имеется плавательный бассейн». Однако уже само по себе наличие бассейна поощряло к тому, чтобы снять одежду, и там было достаточно места, чтобы заняться сексом – одна из причин, зачем вообще нужны бассейны в частных домах. Джим вдруг поймал себя на мысли, что ему очень хотелось бы посмотреть на Катерину, когда на ней минимум одежды – и ему это наверняка удастся, – но конкретно сейчас ему больше всего хотелось закрыться в отдельной комнате с кроватью и умереть для мира часов этак на двенадцать; после чего можно будет жить опять.
Далеко на горизонте виднелось что-то угрюмо-индустриальное, но для того, чтобы его разглядеть, надо было напрягать глаза.
Хьюго открыл ему пива.
– Они темпераментные, эти русские. – Хьюго посетовал на то, что Катерина заставляет его дожидаться законного супа целых десять минут, после чего рассказал, как его двоюродный дед расстреливал русских солдат на Восточном фронте во Вторую мировую. – А они себе шли и шли; такая у них была стратегия – переть на немецкие пулеметы. Дед закончил стрелять, когда у него ствол расплавился.
Джим никак не мог понять, почему Катерина остается с Хьюго. Почему Хьюго с ней – тут даже вопросов не возникает: Катерина красивая, умная, очаровательная и, вне всяких сомнений, взрывная и бойкая девушка. Надо отдать должное Хьюго – он может быть обаятельным и интересным, когда захочет, он статный мужчина, в хорошей форме для своих тридцати шести, и боеголовка у него еще очень даже дееспособная. В любое время он довезет тебя на машине, куда захочешь. Может быть, Хьюго уже созрел для того, чтобы остепениться и завести семью?
У Хьюго никогда не было подруги, которая бы вошла в его жизнь целиком и полностью; у него были достаточно продолжительные романы, которые длились около года, но Джим ни разу не слышал, чтобы Хьюго был безумно, по уши, по самые пончикряки в кого-то влюблен. Однажды вечером, в выпускном классе, Джим встретил Хьюго на улице, когда провожал свою девушку, которую приглашал в дорогой рыбный ресторан в Эксетере. Он встречался с Софи уже два месяца. На следующий день Хьюго ему сказал: «А я думал, вы с ней уже переспали». «Ага». – «А зачем ты тогда тратишься на рестораны?»
Кстати сказать, та безумная страсть не принесла Джиму ничего хорошего. Закончилось все плачевно, как, наверное, и положено всем безумным страстям. Джим изо всех сил старался быть взрослым. Ответственным и солидным, но у него не было ничего, тогда как у Хьюго была денежная работа, вилла, машина и эффектная русская любовница.
Катерина и Елизавета быстро и ловко накрыли на стол. Грибной суп был подан в фарфоровой супнице; суп был вкусный, но ничего особенно выдающегося. При желании Джим мог бы сварить такой же. Следом за супом подали русский салат – чего и следовало ожидать, – вот это было уже настоящее объедение. Хьюго смачно чавкал, но ни разу не похвалил еду. Джим воспел дифирамбы салату и положил себе добавки.
– Ты не похож на компьютерщика, – сказал Елизавета.
– А как, по-твоему, должен выглядеть компьютерщик?
– Как Дерек. – Она рассмеялась и быстро убрала со стола тарелки, так что Джим не успел ухватить еще порцию. Ее замечание наверняка было комплиментом, но, может быть, она, сама того не желая, затронула самую суть: может быть, все его неудачи связаны именно с этим. Как, интересно, он выглядит? Может быть, стоит спросить? Может быть, Елизавета даст ему дельный совет, который послужит его успеху?
Дверь открылась, и в комнату вошел низкорослый крепыш в крошечных темных очках. Хьюго представил его как Ральфа. Для человека, ворочающего миллиардами, видок у него был явно несоответствующий; так мог бы выглядеть двенадцатилетний сынок матери-одиночки при полном отсутствии доходов, равно как и вкуса в одежде.
– Где ты был? – спросил Хьюго.
– Да так… просто катался, – ответил Ральф. У него был вид человека, который весьма «удачно» провел очередной день из своего драгоценного ежегодного отпуска – двадцать восемь благословенных дней, когда тебе не надо надрывать яйца. Подобным образом Джим развлекался еще подростком: они с друзьями набивались в чью-нибудь машину и катались по городу в надежде, что на заднем сиденье сами собой материализуются девочки.
Елизавета выставила на стол еще одну тарелку.
– Елизавета? Так ты со мной переспишь или нет? – спросил Ральф.
– Нет. – Она встала и вышла на кухню. Коротышки – это всегда напряжно. Мелкие низкорослые мужики снимают высоких девушек вовсе не для того, чтобы просто перепихнуться и получить удовольствие, они снимают высоких девушек для того, чтобы доказать всем и вся, что они вовсе не мелкие. Ральф прикурил сигарету и глубоко затянулся.
– Хьюго говорит, ты занимаешься веб-дизайном, так что вам с Дереком будет о чем поболтать. Он тоже по этому делу.
Джим кивнул с таким видом, как будто он только о том и мечтал, чтобы поболтать с этим Дереком. Он был уверен, что сейчас просто отрубится. В молчании все наблюдали за Елизаветой, которая принесла суп и салат обратно. Джим отдал бы полжизни за то, чтобы ему дали возможность бухнуться спать. Ральф прикончил свою сигарету буквально за две-три жадные затяжки.
– Елизавета, мы с Дереком уже поужинали. В «Макдоналдсе».
– Тогда зачем я накрываю на стол? – спросила Елизавета.
– Без понятия, – сказал Дерек.
Дверь снова открылась. Из темноты коридора на свет выступила фигура: высокий белый мужчина, очень худой, с ярко выраженной британской внешностью – он настороженно оглядывался по сторонам, словно опасаясь, что есь где-то поблизости есть иностранцы, которые обязательно набросятся на него и искусают. Такой типичный британский шик за границей.
– Джим, это Дерек, – торжественно объявил Ральф.
Джим знал, что это Дерек. Из всех Дереков в мире, из всех Дереков в мире, так или иначе связанных с веб-дизайном, это оказался именно тот Дерек. Дерек Крессуэлл. Человек, которого Джим ненавидел больше всего на свете. Он ненавидел его так сильно, что и сам удивлялся подобной ненависти – это была ненависть, которая буквально его корежила, которая отравляла его организм. Он исчерпал свой последний запас энергии, убил целый день на то, чтобы добраться до юга Франции, потратил несколько сотен фунтов, которых у него просто не было, – и все для того, чтобы спать в одной комнате с человеком, которого он мог бы убить голыми руками и с превеликим удовольствием.
Он, наверное, и сам бы не смог объяснить, почему ненавидит Дерека такой лютой ненавистью. Тому было несколько явных причин: Дерек владел процветающей дизайнерской фирмой. Успехи Дерека объяснялись по большей части тем обстоятельством, что он в наглую воровал контракты, которые Джим выбивал потом и кровью. Дерек буквально своими руками довел Джима почти до банкротства. Причем Дерек был вовсе не так хорош; Джим не раз слышал, как Дерековы клиенты потом жаловались, что в итоге их сайт получился совсем не таким, как это предполагалось вначале, что проект провалился – что Дерек в качестве веб-дизайнера похож на упертого слепого и однорукого дебила, который с тупым упорством пытается переехать через Альпы. Если бы Дерек хотя бы был компетентным специалистом, его жертвы, наверное, были бы более терпимы.
И вдобавок к Дереку веб-дизайнеру, был еще и Дерек мужчина. Если коротышки были навязчивы и нахальны, то небоскребы типа Дерека (он был ростом шесть футов четыре дюйма) никогда нигде не помещались. Их было слишком много. Они, как унылые растения-переростки, торчали везде. И еще дело было в имени; Джиму всегда не нравились Дереки. Аманд, к примеру, он очень любил (и спал с тремя), но все знакомые Дереки вызывали у него резкое ( крайне резкое) неприятие.
Единственным утешением Джиму служило то, что Дерек тоже был вовсе не рад его видеть; он вовсе не ненавидел Джима так, как Джим ненавидел его (это было просто невозможно), но и теплых чувств к нему не питал.
Джим чувствовал себя настолько убитым, что если бы тут где-нибудь завалялся набор первой помощи самоубийце, он бы прямо сейчас заглотил парочку бутыльков с таблетками, предварительно извинившись перед народом. Он подумал о том, чтобы вызвать такси и сбежать отсюда, но по здравом размышлении отказался от этой идеи. Еще не хватало, чтобы Дерек подумал, будто он уезжает из-за него.
Не дождетесь.
– Как бизнес, Джим? – спросил Дерек.
– Нормально.
– Вы что, знакомы? – спросил Хьюго. Даже он понял, что что-то тут неспроста. Дерек прошел через комнату, плюхнулся на диван и потянулся за газетой. Ральф и Хьюго были явно удивлены, что они с Дереком больше ничего не сказали друг другу, однако оба промолчали.
Елизавета принялась убирать со стола.
– Елизавета. – Ральф прикурил еще одну сигарету. – Я тут прочел статью про русский грузовой самолет, который упал и разбился. Мне вспомнился наш давешний разговор, когда ты сказала, что русские летчики самые лучшие в мире.
Елизавета в ответ промолчала; просто ушла, унося грязные тарелки. Она вовсе не делала вид, что не замечает Ральфа. Она его действительно не замечала, словно он существовал в какой-то иной плоскости.
– Так, ладно. А почему бы нам всем не выпить? – сказал Ральф, протянув руку к здоровенной бутылке виски – Джим в жизни не видел такой огромной бутылки виски.
Катерина молча встала и пошла наверх. Хьюго проводил ее глазами.
– Я, наверное, приму душ, – сказал он. – Такой обстоятельный долгий душ. А часов в девять давайте все соберемся и куда-нибудь съездим.
Дерек отложил газету, буркнул:
– Угу, – встал и тоже пошел наверх. Надо думать, к себе.
– Хочешь виски, Джим? – спросил Ральф.
– Нет, спасибо. – Если он сейчас выпьет, то сразу отрубится. Сейчас его может спасти разве что целый кофейник крепкого черного кофе. Ральф подошел к телефону, снял трубку и принялся набирать номер.
Джим попытался прогнать ощущение горечи от того, как несправедливо устроен мир. Но горечь не проходила. Одно из преимуществ зрелого возраста заключается в том, что тебе с каждым годом все больше и больше плевать на мнение остальных. Джима вовсе не волновало, если его обзывали уродом, кретином или некомпанейским парнем, хотя подобное безразличие к мнению окружающих упомянутыми окружающими воспринимается крайне негативно. Подняться наверх, плюхнуться на кровать и вырубиться до утра сейчас было бы величайшим счастьем, но Джима корежило от одной только мысли о том, что завтра утром он проснется в одной комнате с Дереком, что он будет слышать его дыхание, чувствовать его запах… нет, это было невыносимо.
Диваны манили и излучали уют, но завалиться спать на диване – это означало бы сдаться. Джим жалел, что у него нет такого приборчика, которым можно было бы измерить, кому будет противнее от того, что им придется делить одну комнату, – ему или Дереку. Он был готов претерпеть муки ада, но при условии, что Дерек будет мучаться тоже. Ровно столько же, сколько Джим, и еще капельку сверх того.
Ральф ворковал в трубку:
– Сьюзи, может, ты все же приедешь на пару дней? Тут замечательно, правда. Вот. – Он протянул трубку Джиму. – Скажи Сьюзи, что здесь замечательно.
– Сьюзи, здесь замечательно, – покорно проговорил Джим.
– Это был Джим. Человек, которому можно верить.
То есть Ральф был уже на той стадии отпуска, когда ты доходишь до такого отчаяния, что начинаешь выкапывать потенциальные удовольствия из своей записной книжки. Джим хорошо себе представлял, как Ральф размышляет перед поездкой, приглашать ли ему Сьюзи с собой или нет, и решает, что нет, дабы ничто не мешало ему поиметь приключения, броситься с головой в манящее неизвестное и отхватить свой кусочек запоздалого нечаянного счастья. Он видел, как Ральф зевает, пока Сьюзи, вне всяких сомнений, объясняет ему, что ей нужно вымыть голову или разморозить холодильник. Какого хрена он зевает?! Сколько он не спал? Десять часов? Двадцать? Настоящие мужчины вспоминают о том, что есть такая штука «зевать», только если не спят двое суток, не меньше.
Джим придумал, что ему нужно сделать: поехать в клуб и снять там женщину (хотя с ним подобное происходило только раз в жизни) с целью забраться в постель. Он невольно усмехнулся, подумав о том, что его женатые, многодетные друзья всегда считали, что он только и думает, что о беспорядочном сексе на фоне хронического спермотоксикоза, в то время как он хочет залечь в постель с бабой не ради бабы, а ради постели, потому что ему негде спать. Как говорится, куда ни кинь – всюду клин: он не раз наблюдал, как его друзья (даже те, кто вполне счастлив в браке и обожает своих благоверных) ползают на карачках и тихонько похрюкивают под грузом ответственности.
Когда Джиму было восемь лет, он задержался после бассейна, чтобы пописать, и школьный автобус уехал без него. Он остался совсем один, далеко-далеко от дома, на холодной промозглой улице, без денег и без понятия, что ему делать. Тогда Джим разобрался с этой проблемой, горько расплакавшись. А в последнее время то же самое тягостное ощущение полной заброшенности и безнадеги возникало все чаще и чаще. Ты создаешь себе факелы и огни, чтобы разгонять тьму, и веришь, что все твои страхи прошли, но они лишь отступили подальше в тень и затаились, чтобы вернуться, когда ты станешь слабее.
Лондон – не дорогой город. Это вообще не город, а десятирукий вор-карманник, который обшарит тебя всего, проверит каждую складку одежды, а потом еще заглянет тебе под язык и не побрезгует даже залезть тебе в задний проход – посмотреть, не спрятано ли там чего-нибудь ценного. А ты просто стоишь на углу, пока твои денежки испаряются сами собой, и всем плевать, что ты плачешь.
Он почувствовал, что готов сложить лапки и сдаться, и это его напугало; он знал, что стоит лишь раз надеть по-настоящему темные очки отчаяния, и потом ты уже никогда не увидишь солнечного света. Ему надо снова начать надеяться, хотя пока что – за все тридцать шесть лет его жизни – все его ожидания надежды так и остались лишь ожиданиями надежды.
Что-то ритмично забухало наверху, на втором этаже.
– Хьюго, – прокомментировал Ральф. – У Катерины есть все основания быть недовольной Хьюго. Ханжа, филистер. Скряга. Чувствительный, как бульдозер. И тем не менее вот так по три раза на дню. Каждый день.
Ральф зевнул.
– Пойду причупурюсь к вечеру.
Джима так и подмывало сказать – хотя бы из простого человеческого сочувствия, – чтобы он не беспокоился; даже если Ральф обольется шикарным одеколоном, это ему не поможет.
Глаза слипались, но Джим уже «перегулял» и теперь вряд ли бы смог заснуть. Его слегка подташнивало от усталости. Перед глазами все расплывалось. Ему было так себя жалко, что он едва не расплакался. Оставшись один в гостиной, он решил послушать музыку; обычно этим и занимаются люди на отдыхе. У него было с собой две кассеты. Теперь Джим покупал только пиратские копии. Одно время он подвизался на поприще музыкального бизнеса – хотя это длилось недолго, – и с тех пор относился с изрядной долей снобизма ко всем товарам, которые продаются на главных торговых улицах. Как правило, качество пиратских записей было просто ужасным, но зато утешало то, что Джо Мол не получает с них ни цента.
Однако через какое-то время Джиму даже понравилось это шипение и треск на записях. И особенно – на записях с «живых» концертов. Большинство из лицензионных «живых» альбомов были вовсе не живыми: их записывали на студии, и единственное, что их связывало с концертом, это фотография на обложке. В пиратских записях Джиму нравилось то, что музыка там звучит именно так, как она звучала на самом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32