- Барон не сможет не признать очевидного.
- А что, по-вашему, очевидно? Для него будет очевидно, что его провели, вы не находите? Мысль о том, что он может счесть меня симулянткой, мне невыносима. Не все же верят, как вы, в чудеса.
- Рано или поздно все равно придется...
- Можно посмотреть на это и с другой стороны. Только мой недуг вырвал Гийома из лап этой девки. А что если мое исцеление снова ввергнет его в разврат? Мне нужен ваш совет, аббат, а может быть, даже ваше пособничество.
- Действительно, стоит подумать. Ради блага самого барона надо будет какое-то время скрывать от него ваше исцеление. Этот маленький обман, я думаю, оправдан вашими самыми лучшими побуждениями.
- Речь идет лишь о том, чтобы подготовить его. Потихоньку подвести к радостному известию о моем исцелении.
- В общем, выиграть время, только и всего.
- Да, время, чтобы он успел забыть свою девку.
- В таком случае это будет даже не ложь, а просто промедление, отсрочка, вы откроете правду постепенно.
- Но, разумеется, пока никто не должен и заподозрить правду. Впрочем, я не сказала никому, кроме вас, и знаю, что могу рассчитывать на ваше молчание.
- Можете, дитя мое. Мы, священники, приучены хранить тайну исповеди и потому умеем помалкивать. Ведь в самом деле, было бы ужасно, если бы барон от кого-то постороннего узнал, что вы больше не слепы. А языки у людей такие длинные!
- И главное - такие злые! - добавила баронесса.
* * *
Баронесса и аббат могли сколько угодно сговариваться о том, как постепенно открыть барону правду. Увы, правда не всегда нам послушна. В один прекрасный воскресный день она вышла наружу внезапно и грубо на променаде Деми-Люн.
Этот променад в Алансоне в летнюю пору представляет собою незыблемый ритуал. Все сливки местного общества прогуливаются здесь парами под ручку по обсаженной вязами аллее, раскланиваются друг с другом, или же не раскланиваются, задерживаясь ровно настолько, насколько полагается, в зависимости от сложного сплетения взаимоотношений и светской табели о рангах. Чета Сен-Фюрси занимала на этой шахматной доске привилегированное место, с тех пор как барон принял на свои плечи все бремя долга перед ослепшей супругой. Аура почтительного умиления окружала его. И надо же было, чтобы именно здесь, где он был в центре всеобщего внимания, разыгралась драма!
Барон едва не остановился как вкопанный, завидев под деревьями что-то необычное, поразительное; вернее, не что-то, а кого-то: молодую женщину, Мариетту, да, Мариетгу, по-весеннему свежую и хорошенькую, как никогда. Но если бы только это. Крестьяночка из Пре-ан-Пая была не одна. На Деми-Люн никто не гуляет в одиночку. Ее вел под руку мужчина, молодой мужчина. И как же хорошо они смотрелись рядом, оба сияющие молодостью, какими выглядели счастливыми!
Видение длилось не больше минуты, но оно так сильно задело барона за живое, что его жена, которая шла, тесно прижавшись к нему, не могла этого не заметить. Но почему же она ни о чем его не спросила - когда она то и дело задавала вопросы о каждом встречном? Он поднял на нее встревоженный взгляд. И то, что он увидел, ошеломило его еще больше, чем появление Мариетты среди алансонских буржуа: баронесса улыбалась. Она улыбалась не кому-то, как все люди вокруг, которые здоровались, встречаясь. Нет, это была улыбка чему-то глубоко личному, очевидно, непроизвольная; эта улыбка расплывалась по всему ее лицу, перечеркнутому темными очками, оно просияло, и - чего не случалось уже давно - баронесса рассмеялась, просто не смогла удержать серебристого глумливого смешка.
Почему она улыбается, почему смеется? И, во-первых, почему не спросила, что случилось, когда почувствовала, как ее муж весь содрогнулся рядом с ней? Почему? Да потому, что она увидела то же, что и он - Мариетту под руку с молодым мужчиной, - потому что она на самом деле видит не хуже его!
Барон был потрясен вдвойне. Как и следовало ожидать при его характере, реакция была немедленной. Он повернулся к жене, с минуту всматривался в ее лицо, а потом резким движением сорвал с нее очки, которые упали на землю.
- Сударыня, - глухо произнес он, - мне только что нанесены две раны. Вами и другой женщиной. В том, что касается вас, я намерен внести полную ясность. И я имею все основания полагать, что вы не нуждаетесь в моей помощи, чтобы добраться домой.
И барон быстрым шагом удалился.
Из дому он позвонил доктору Жирару. Тот сказал ему имя и адрес офтальмолога, а также порекомендовал некоего специалиста по прикладной психологии из Парижа. К этому последнему, по его совету, барон и отправился на другой же день.
Париж он терпеть не мог и не бывал там уже много лет. Приемная доктора Стерлинга с мебелью плавных очертаний и абстрактными картинами на стенах окончательно выбила его из колеи. Барон опустился в кресло с таким ощущением, будто его проглотила гигантская медуза. Из кресла он едва мог дотянуться до низкого столика, заваленного журналами. Он смахнул один себе на колени. Заголовок бросился ему в глаза, словно атакующая кобра: "Истерические превращения и неврозы внутренних органов". Он с омерзением оттолкнул журнал. Наконец, медсестра пригласила его в кабинет доктора. Тот оказался до смешного щуплым человечком - мальчишка, подумалось барону. Длинные волосы и маленький курносый носик, на котором с трудом держались огромные очки, придавали ему совсем уж несолидный вид. "Ручаюсь, что он присюсюкивает", - мелькнула у барона мысль.
- Чем могу вам помочь?
Нет, не присюсюкивает, с досадой отметил про себя барон.
- Разрешите представиться. Полковник Гийом де Сен-Фюрси. Я пришел поговорить о моей жене, которая обращалась к вам, - объяснил он.
- Мадам де Сен-Фюрси?
- Вот именно!
Доктор нажал кнопку автоматической картотеки и положил перед собой нужную карточку.
- Огюстина де Сен-Фюрси, - протянул он. Потом очень быстро прочел несколько фраз, которых барон не разобрал. - Так-так. Ваш домашний врач направил ее к коллеге-офтальмологу, а тот, в свою очередь, попросил меня ее посмотреть. Чего же вы, собственно, хотите?
- Что ж, все очень просто, не так ли, - оживился барон, с облегчением возвращаясь к своим заботам. - Моя жена ослепла. По крайней мере, я в это верил. То есть, это она заставила меня поверить. А потом вдруг - раз - и она выздоравливает, она видит, как вы и я. Так вот, вопрос, который я задал себе и задаю вам, очень прост: симулянтка ли моя жена? Да или нет?
- Я хотел бы прежде всего, если можно, попросить вас сесть.
- Сесть?
- Да. Дело в том, видите ли, что вопрос действительно простой, но ответ на него далеко не так прост.
Барон, скрепя сердце, согласился присесть.
- Итак, что мы имеем? - начал доктор. - Мадам де Сен-Фюрси страдает расстройством зрения, прогрессирующим до полной слепоты. Она, естественно, обращается в первую очередь к своему домашнему врачу, который, что столь же естественно, направляет ее к специалисту по офтальмологии.
- Я понятия об этом не имел, - вставил барон.
- Далее происходит вот что: офтальмолог самым тщательным образом и с помощью самых совершенных инструментов обследует глаза мадам де Сен-Фюрси. И что же он обнаруживает?
- Да, что же он обнаруживает?
- Ровным счетом ничего. Он ничего не находит. С анатомической и физиологической точки зрения глаза мадам де Сен-Фюрси, зрительный нерв, мозговые центры, отвечающие за зрение, в полном порядке.
- Значит, она симулирует, - заключил барон.
- Не надо так спешить! Что же делает офтальмолог? Он понимает, что столкнулся со случаем, выходящим за пределы его компетенции, и направляет пациентку к психологу - ко мне. Я провожу повторное обследование и прихожу к тем же выводам, что и мой коллега.
- У моей жены абсолютно здоровые глаза, стало быть, ее слепота симуляция. О чем тут еще рассуждать?
- Выслушайте меня, - терпеливо продолжал доктор. - Я приведу для примера крайний случай, к счастью, не имеющий отношения к заболеванию мадам де Сен-Фюрси. Каждый день в психиатрических больницах умирают шизофреники. Смерть наступает после долгого и медленного разрушения личности больного. Так вот, что же обнаруживают при вскрытии трупа человека, умершего от шизофрении? Ничего! С точки зрения медицины это труп абсолютно здорового человека.
- Значит, плохо смотрели! - отрезал барон. - К тому же вы сами сказали, что этот пример с шизо... шизо...
- ...френией.
- ...френией не имеет никакого отношения к болезни моей жены.
- И да и нет. Имеет в том смысле, что есть недуги, проявления которых очевидно физиологические - смерть больного шизофренией, слепота мадам де Сен-Фюрси, - а причины чисто психические. Такие заболевания называют психогенными. Могу добавить, что лично мне визит вашей супруги доставил большую, очень большую радость.
- Я просто счастлив это узнать! - съязвил барон.
- Да-да, господин полковник! Вы подумайте - психогенная слепота! Какие только больные не приходили ко мне на прием - с психогенными язвами и гастритами, с психогенными анорексиями и сердечными спазмами, с психогенными запорами и поносами, язвенными колитами, бронхиальной астмой, тахикардией, гипертонией, экземой и базедовой болезнью психогенного происхождения, с диабетом, метритами, остеоартритами...
- Довольно! - барон в ярости вскочил. - Я вас спрашиваю в последний раз: моя жена симулянтка? Да или нет?
- Я мог бы вам ответить, будь человеческое существо единым целым, спокойно произнес доктор. - Однако это не так. Есть Я - осознанное, мыслящее, рассуждающее, то Я, которое вы знаете. Но под этим осознанным Я есть еще целый клубок неосознанных, инстинктивных и чувственных побуждений - Оно. А над осознанным Я есть сверх-Я - это как бы небеса, отведенные идеалам, нравственным принципам, религии. Итак, вы видите три уровня, доктор объяснял, оживленно жестикулируя, и барон поневоле заинтересовался. - Подвал - Оно, первый этаж - Я и надстройка - сверх-Я.
Представьте теперь, что устанавливается некая связь между подвалом и надстройкой, а на первом этаже об этом не знают. Представьте, что сверх-Я посылает команду вниз, но эта команда, вместо того, чтобы попасть к Я, минует Я и воздействует непосредственно на Оно. Оно выполнит команду, но выполнит ее как животное, каковым оно и является. Выполнит буквально, абсурдно. Отсюда и психогенные заболевания, то есть такие, причина которых в психике, но сознание и воля Я в них не задействованы. И это не только болезни, но и несчастные случаи, которые на самом деле представляют собой самоубийства, действия, совершенные во исполнение превратно понятого решения сверх-Я. Например, из нескольких тысяч человек, ежегодно попадающих под автомобили, многие - и это доказано - сами неосознанно бросаются под машину, исполняя приговор, вынесенный их сверх-Я. Самоубийства особого рода - намеренные, но бессознательные.
Эта речь убедила барона.
- В общем, вот что получается, - перевел он на более доступный для себя язык. - Ставка главнокомандующего отдает стратегический приказ, который по идее должен быть обработан штабом и уже в виде тактических приказов передан войскам. Но штаб о нем не знает, и приказ попадает прямо к унтер-офицерам, а те толкуют его неправильно.
- Совершенно верно. Я очень рад, что вы меня поняли.
- Ладно, как это делается, ясно. Но почему?
- Почему? Вот это и есть главный вопрос, который задает себе психолог. Ведь правильно ответить на него - значит вылечить больного. В нашем случае этот вопрос можно сформулировать следующим образом: почему Оно мадам де Сен-Фюрси получило от ее сверх-Я команду ослепнуть?
Барон, почувствовав, что речь пойдет о нем, снова распетушился.
- Сгораю от любопытства - почему же?
- К сожалению, ответить на этот вопрос можете только вы, - сказал доктор. - Я - посторонний человек. Мадам де Сен-Фюрси в плену у заболевания. Вы же, господин полковник - одновременно действующее лицо драмы и ее первый зритель.
- Что вы хотите от меня услышать? В конце концов, кто из нас врач?
- Я хочу услышать от вас вот что: есть ли в жизни мадам де Сен-Фюрси нечто, чего она не хочет видеть?
Тут барон снова вскочил со стула и повернулся к доктору спиной, оказавшись прямо перед большим зеркалом над камином.
- На что вы намекаете?
- Что-нибудь безобразное, аморальное, недостойное, унизительное, мерзкое; какая-то гнусность, находящаяся постоянно у нее перед глазами, так что есть только один способ не видеть ее - ослепнуть. Поймите, происходит соматизация, мадам де Сен-Фюрси превращает свое несчастье, невыносимое унижение в соматическое изменение. Она избавляется от чувства унижения, но унижение никуда не исчезает, оно лишь трансформируется в недуг, в данном случае в слепоту.
Все время, пока доктор говорил, барон, не отрываясь, смотрел на свое отражение в зеркале. Наконец он повернулся.
- Сударь, - выпалил он, - я шел сюда с подозрением, что меня водили за нос. Теперь же я убедился, что меня хотят повязать по рукам и ногам!
Сказав это, он быстро вышел.
Вернувшись в Алансон, барон объяснился с женой, да так, что она просто лишилась дара речи.
- Был я у вашего шута горохового, - сказал он. - И наговорил же он мне! Вроде бы ваше сверх-Я в заговоре с вашим Оно без ведома вашего Я. И какова же цель этих хитроумных козней? Соматизация! Они желают трансформировать гнусность, позор, мои похождения, да-да, сударыня! И каков результат? Психогенная слепота! Психогенная - значит, то она есть, то ее нет. Мой муж мне изменяет - хоп! - я слепну. Мой муж возвращается ко мне опля! - я прозреваю! Удобно, ничего не скажешь! Решительно, нет пределов прогрессу! Так вот, я - я говорю: нет! Нет вашему Оно, нет вашему сверх-Я, нет их заговорам! Соматизацией занимайтесь отныне без меня! Прощайте, сударыня!
После этой речи барон хлопнул дверью и вскоре уже был в квартирке на бульваре 1-го Стрелкового. Мариетта, сидевшая в дезабилье за туалетным столиком, оторопела, когда он ворвался к ней без предупреждения - у него оставался свой ключ. Прямо с порога он выложил ей все: о слепоте баронессы, об ее исцелении, о своей короткой поездке в Париж и об окончательном разрыве.
- Опять! - только и сказала девушка.
- Что опять? - растерялся барон.
- Опять окончательный разрыв. Один у вас уже был. Со мной. Шесть недель назад.
Последние двадцать четыре часа барон жил, будто шел в атаку - без оглядки. Первое произнесенное Мариеттой слово - это ее "опять" - внезапно отбросило его назад. Все правда: он порвал с малышкой, чтобы целиком посвятить себя слепой жене! А она - что она делала все это время? Ждала его как паинька? С какой стати?
Барон кружил по комнате, частью от смущения, частью для того, чтобы вновь освоиться на этой территории. Наконец он решил вымыть руки и скрылся в ванной, но тотчас выскочил оттуда, потрясая механической бритвой.
- Это что такое?
- Моя бритва. Для подмышек, - объяснила Мариетта и очаровательным жестом высоко подняла руку, открыв подмышку - гладкую, влажную, соблазнительную. У барона закружилась голова. Он упал на колени, склонился к молочно-белой, благоуханной впадинке и жадно приник к ней губами.
Мариетта, смеясь, вырывалась.
- Гийом, Гийом, мне щекотно!
Он схватил девушку в объятия и хотел отнести на постель, невзирая на ее протесты. Со столика упала пепельница, и по ковру рассыпались черные окурки "голуаз". Барон решил ничего не замечать; на эти минуты он опять стал прежним неотразимым Тетеревком. И как же это было дивно!
Жизнь возобновилась. Барон не изменил ни одной из своих привычек. Его, как и прежде, видели в оружейном зале, на конных состязаниях, он фехтовал, брал препятствия на своей рыжей кобылке. Разумеется, ни для кого не были тайной ни его разрыв с женой, ни связь с Мариеттой. Он попросту избегал бывать в кругах, где его бы осудили - например, на приемах в префектуре и епархии, - и появлялся только там, где мог рассчитывать на снисходительность с примесью восхищения. Немногим закадычным друзьям, которые решались намекнуть на Мариетту, он повторял: "Полное счастье!" - и при этом пошловато-лакомо причмокивал, подмигивал и манерно прижимал к жилету судорожно стиснутые пальцы.
Он кривил душой. Конечно, были минуты блаженства, ослепительного, всепоглощающего, порою жгучего - он и представить не мог, что еще испытает такое в его годы. "Она сведет меня в могилу", - думал он иногда с каким-то мрачным удовлетворением. Но полное счастье...
Барон Гийом даже себе не хотел в этом признаться. Его союз с Мариеттой держался только на ежечасном, ежеминутном усилии, которое прилагали оба, чтобы скрыть существование третьего в этом треугольнике. У Мариетты не было недостатка в свободном времени для того, другого. Но как же приходилось изворачиваться, чтобы одна ее жизнь не наследила в другой, и сколько стараний требовалось от барона, чтобы не замечать следов, которые неизбежно оставлял за собой этот призрак! Как-то вечером он перешел все границы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14