Улетели. Я опять слышу птиц. Больше никаких звуков.
Глухой читает по губам, что говорит слепой, и отвечает:
— Да, улица совсем пустая.
Слепой говорит:
— Ненадолго. Я уже слышу чьи-то шаги в переулке слева.
Глухой говорит:
— Правильно. Идет мужчина.
Слепой спрашивает:
— Как он выглядит?
Глухой отвечает:
— Как все: бедный и старый.
Слепой говорит:
— Я догадался. Он шаркает, как старик. И он босой — значит, бедный.
Глухой говорит:
— Он лысый. В старой солдатской куртке. Штаны у него слишком короткие, а ноги грязные.
— А глаза?
— Не вижу. Он смотрит себе под ноги.
— А рот?
— Губы слишком втянуты… наверно, он совсем беззубый.
— А руки?
— Он их держит в карманах. Карманы большие и чем-то набиты, сильно оттопыриваются. Это картошка или грецкие орехи — судя по форме… Вот он глядит на нас. Но цвет глаз я не разберу.
— Еще что ты видишь?
— Морщины на лице. Глубокие. Как шрамы.
Слепой говорит:
— Я слышу сигнал отбоя воздушной тревоги. Налет кончился, пошли домой.
Через некоторое время нам уже не нужно завязывать глаза и затыкать уши. Тот, кто изображает слепого, просто смотрит внутрь, а глухой заставляет себя ничего не слышать.
Дезертир
В лесу мы находим человека. Живого, молодого и без формы. Он неподвижно лежит за кустом и смотрит на нас.
Мы спрашиваем:
— Почему вы тут лежите?
Он отвечает:
— Я не могу идти. Я перешел границу. Шел две недели, днем и ночью. В основном ночью. У меня больше нет сил. Я не ел три дня.
Мы спрашиваем:
— А почему вы без формы? Все молодые мужчины носят форму — они все в армии.
Он говорит:
— Я больше не хочу быть солдатом.
— Вы больше не хотите сражаться с врагом?
— Ни с кем я не хочу сражаться. У меня врагов нет. Я хочу домой.
— А где ваш дом?
— Еще далеко… Если я не добуду еды, мне туда не дойти.
Мы спрашиваем:
— Так почему вы не пойдете и не купите еды? У вас что, денег нет?
— И денег нет тоже, а главное — нельзя, чтобы меня видели. Я должен прятаться. Меня никто не должен увидеть.
— Почему?
— Я покинул полк без позволения. Я удрал. Я дезертир. Если меня поймают — повесят или расстреляют.
Мы спрашиваем:
— Как убийцу?
— Да. Как убийцу.
— А ведь вы никого убивать не хотите. Просто хотите домой…
— Да, я только хочу домой…
Мы спрашиваем:
— Какой еды вам принести?
— Все равно. Любой.
— Козий сыр, крутые яйца, хлеб и фрукты. Пойдет?
— Да, да! Все что угодно!
Мы спрашиваем:
— Может быть, еще одеяло? Ночи теперь холодные, часто идет дождь…
Он говорит:
— Да, только так, чтобы вас не заметили. И ведь вы никому не расскажете, правда? Даже своей матери?…
Мы отвечаем:
— Нас никто не заметит, мы никогда никому ничего не рассказываем, а матери у нас нет.
Когда мы возвращаемся с едой и одеялом, он говорит:
— Вы очень добрые.
Мы отвечаем:
— Мы не хотим быть добрыми. Мы принесли все это просто потому, что эти вещи вам совершенно необходимы. Вот и все.
Он говорит:
— Я не знаю, как вас благодарить. Я вас никогда не забуду.
Его глаза полны слез.
Мы говорим:
— Знаете, плакать нет смысла. Слезы никому не помогают. Вот мы никогда не плачем. Хотя мы еще не взрослые, как вы.
Он улыбается и говорит:
— Вы правы. Простите меня — я больше не буду плакать. Это все просто потому, что я так устал…
Упражнение в голодании
Мы говорим бабушке:
— Сегодня и завтра мы ничего не будем есть. Только пить воду.
Она пожимает плечами:
— Мне-то что! Но работали чтоб как положено.
— Конечно, бабушка.
В первый день она убивает курицу и жарит ее в печке. Днем она зовет нас:
— Идите есть!
Мы идем на кухню; пахнет очень вкусно. Мы голодные, но не очень. Мы смотрим, как бабушка разрезает курицу. Она говорит:
— У-мм, а пахнет-то как! Чуете? Ну что, дать вам по ножке?
— Нет, бабушка, мы ничего не хотим.
— Жаль, жаль… Курочка-то удалась.
Она ест курицу руками, облизывает пальцы и вытирает их о фартук. Она обгладывает и обсасывает кости.
Она говорит:
— Молоденькая курочка-то, нежная. Ну бывает ли что вкуснее?
Мы говорим:
— Бабушка, за все время, что мы здесь живем, вы ни разу не готовили нам курицу.
Она говорит:
— Ну вот сегодня и сготовила. Ешьте, радуйтесь.
— Вы же знаете, что мы ничего не едим ни сегодня, ни завтра.
— А при чем тут я? Очередная ваша дурость.
— Это одно из наших упражнений. Мы учимся терпеть голод.
— Ну вот и терпите. Никто вам не мешает.
Мы выходим из кухни и принимаемся за работу в саду. К концу дня мы начинаем по-настоящему чувствовать голод. Мы пьем много воды. Ночью нам трудно заснуть. А когда мы все же засыпаем, нам снится еда.
Назавтра в обед бабушка доедает курицу. Мы смотрим, как она ест, но видим ее будто в тумане. Мы больше не чувствуем голод, но у нас кружится голова.
Вечером бабушка печет оладьи и ставит их на стол с вареньем и молодым сыром. Нам нехорошо, желудок сводит, но как только мы ложимся, мы сразу засыпаем глубоким сном. Когда мы просыпаемся, бабушка уже ушла на рынок. Мы хотим позавтракать, но в кухне ничего нет. Ни хлеба, ни молока, ни сыра. Бабушка все заперла в погреб. Мы могли бы отпереть его, но решаем ни к чему не прикасаться. Мы едим помидоры и огурцы с солью.
Бабушка возвращается с рынка и говорит:
— Вы сегодня утром не сделали своей работы.
— Вы должны были нас разбудить, бабушка.
— Сами должны просыпаться. Да ладно, на первый раз, так и быть, покормлю вас.
Она варит овощной суп из того, что принесла обратно с рынка. Как всегда. Мы съедаем совсем немного. После еды бабушка говорит:
— Дурацкое упражнение. И вредное для здоровья.
Могила дедушки
Однажды мы видим, как бабушка выходит из дому с лейкой и садовыми инструментами. Но идет она не в виноградник, а в противоположную сторону. Мы идем за ней, держась подальше: мы хотим узнать, куда она пошла.
Бабушка идет на кладбище. Она останавливается перед одной из могил и кладет принесенные инструменты на землю. На кладбище больше никого нет. Только бабушка и мы.
Прячась за кустами и надгробиями, мы подбираемся ближе. Бабушка близорукая и плохо слышит; мы можем наблюдать за ней незаметно.
Она выпалывает сорняки с могилы, вскапывает и рыхлит граблями землю, сажает цветы, приносит из колодца воду и поливает могилу.
Закончив работу, она собирает инструменты, а потом встает на колени перед деревянным крестом. Она складывает руки, как для молитвы, но то, что до нас доносится, — это в основном брань:
— Дерьмо… ублюдок… свинья… грязный… проклятый…
Когда бабушка уходит, мы осматриваем могилу: она хорошо ухожена. Мы смотрим на крест — там написана та же фамилия, что у бабушки. И еще это мамина девичья фамилия. А имя двойное, написано через черточку, и это — наши имена.
На кресте есть еще даты рождения и смерти. Легко сосчитать, что дедушка умер сорока четырех лет, двадцать три года тому назад.
Вечером мы спрашиваем у бабушки:
— Каким был наш дедушка?
Она говорит:
— Что? Нет у вас никакого дедушки.
— Но был. Давно.
— Нет, не было. Когда вы родились, он уж давно помер. Так что не было у вас деда — и все.
Мы спрашиваем:
— А зачем вы его отравили?
— О чем это вы?
— Люди говорят, что вы отравили дедушку.
— Люди говорят, люди говорят… Ну и пусть себе говорят что хотят.
— Так вы его не травили?
— Отстаньте от меня, сукины вы дети! Ничего не доказано, а люди всегда брешут!
Мы снова спрашиваем:
— Вы дедушку не любили, мы знаем. Тогда почему вы так ухаживаете за его могилой?
— Именно потому! Из-за того, что люди говорят. Чтоб не брехали зря! И потом — откуда вы знаете, что я ухаживала за его могилой, а? Вы опять за мной шпионили, сукины вы дети! Чтоб вас черт взял!…
Упражнения в жестокости
Воскресенье. Мы ловим курицу и перерезаем ей горло — как это делала бабушка. Потом мы приносим курицу на кухню и говорим:
— Приготовьте ее, бабушка.
Она начинает кричать:
— Кто вам позволил?! Вы не смеете! Я тут распоряжаюсь, вы, грязные щенки! Я не стану ее готовить — лучше сдохнуть!
Мы говорим:
— Ладно. Тогда мы сами ее приготовим.
Мы начинаем ощипывать курицу, но бабушка отнимает ее у нас:
— Вы не умеете! Косорукие! Вы меня в гроб вгоните, грязные щенки! За что такое наказание Господне?!…
Пока курица готовится, бабушка плачет:
— Лучшая ведь курочка была! Они нарочно ее выбрали! А я ведь ее во вторник на базар снести хотела!…
Когда мы едим курицу, мы говорим:
— Очень вкусная курица. Мы теперь будем есть курицу каждое воскресенье.
— Каждое воскресенье?! Вы спятили! Вы что, разорить меня хотите?!
— Мы будем есть курицу каждое воскресенье, нравится это вам или нет.
Бабушка опять плачет:
— Ну что я им сделала? За что? Бедная я, несчастная!… Они меня уморить хотят! Бедную беспомощную старуху! А я к ним была так добра!…
— Да, бабушка, вы добрая, очень добрая. Вот поэтому вы будете жарить нам курицу каждое воскресенье, из доброты.
Когда она немного успокаивается, мы говорим ей:
— Теперь, когда вам надо будет кого-то убить — курицу или поросенка, — скажите нам. Мы это сделаем.
Она говорит:
— Так вам это дело нравится, что ли?
— Нет, бабушка. Это как раз потому, что нам не нравится убивать. Поэтому мы должны привыкнуть к этому.
Она говорит:
— Ясно. Новое упражнение. Что ж, на сей раз вы правы: надо суметь убить, коли нужно будет.
Мы начинаем с рыбы. Мы берем рыб за хвост и бьем головой о камень. Скоро мы привыкаем убивать животных, предназначенных на еду, — кур, кроликов, уток. Потом мы привыкаем убивать и тех животных, которых убивать незачем. Мы ловим лягушек, прибиваем к дощечке и вспарываем им брюхо. Мы ловим бабочек и прикалываем булавкой к картонке. Скоро у нас получается хорошая коллекция бабочек.
Однажды мы вешаем нашего рыжего кота на суку. Он висит и при этом вытягивается так сильно, что становится невероятно длинным. Он бьется в конвульсиях. Когда он перестает дергаться, мы обрезаем веревку. Он лежит, вытянувшись, на траве совершенно неподвижно, но потом вдруг вскакивает и убегает.
С этого времени кот больше не приближается к дому, хотя иногда крутится поодаль. Он даже не отваживается подойти, чтобы полакать молоко из блюдца, которое мы ставим для него на крыльцо.
Бабушка говорит:
— Что-то кот одичал совсем.
Мы говорим:
— Не беспокойтесь, бабушка, о мышах мы и сами позаботимся.
Мы ставим мышеловки, а пойманных мышей кидаем в кипяток.
Другие дети
В Городке мы встречаемся с другими детьми. Школа закрыта, и они весь день проводят на улице. Есть и старшие ребята, и малыши. У некоторых тут есть дома и матери, других привезли откуда-то, как нас. Больше всего детей из Большого Города.
Многие дети живут с людьми, которых они раньше не знали. Им приходится работать в поле или в винограднике. Люди, у которых они живут, не всегда добры к ним.
Старшие часто нападают на младших. Они отбирают все, что найдут у младших в карманах, а иногда и саму одежду. Они их колотят — особенно неместных. Это потому, что у малышей из Городка есть матери, которые за них заступаются.
Нас никто не защищает, и нам приходится защищаться самим.
Мы вооружаемся: обкалываем камни, чтобы у них были острые края, набиваем песком и камешками носки. У нас есть бритва — мы нашли ее в комоде на чердаке, рядом с Библией. Нам достаточно достать бритву, и большие мальчишки убегают.
Однажды в жаркий полдень мы сидим у колонки, где набирают воду те, у кого нет своего колодца. Рядом валяются в траве трое больших мальчишек. Там прохладнее — в тени деревьев, возле воды, которая все время течет из колонки.
Приходит Заячья Губа и ставит под струю свое ведро. Вода течет слабо, она ждет, пока ведро наполнится.
Когда ведро наконец наполняется, один из мальчишек поднимается, подходит и плюет в ведро. Заячья Губа выливает воду, споласкивает ведро и снова ставит его под струю.
Когда ведро опять наполняется, встает другой парень и тоже плюет в ведро. Заячья Губа опять споласкивает ведро и ставит под струю. Теперь она не дожидается, пока ведро наполнится — когда ведро налито до половины, она подхватывает его и пытается убежать.
Третий парень догоняет ее, хватает за руку и плюет в ведро.
Заячья Губа просит:
— Перестаньте, пожалуйста. Мне нужна вода для питья.
Парень говорит:
— А вода вполне чистая. Я в нее просто плюнул. Ты же не хочешь сказать, что моя слюна для тебя недостаточно чистая? Мой плевок чище любой вещи в вашем доме!
Заячья Губа выливает воду и плачет.
Тогда парень расстегивает ширинку и говорит:
— Ну-ка пососи! Если отсосешь, так и быть — дадим тебе налить ведро.
Заячья Губа встает на колени. Парень отходит от нее, говоря:
— Ты что, и впрямь подумала, что я суну свой член в твой вонючий рот? Грязная корова!
Он пинает Заячью Губу в грудь и застегивает ширинку.
Тогда подходим мы. Мы поднимаем Заячью Губу с колен, берем у нее ведро, споласкиваем и наполняем его.
Один из мальчишек говорит:
— Все, пошли отсюда.
Другой говорит:
— Ты чего, веселье только начинается!
Первый отвечает:
— Кончаем. Я этих знаю. Они опасные.
— Опа-асные? Эти-то засранцы? Гляди, ща их уделаю.
Он подходит к нам и хочет опять плюнуть в ведро, но один из нас дает ему подножку, а другой бьет по голове набитым песком носком. Парень падает. Он без сознания. Его приятели смотрят на нас исподлобья, один хочет подойти, но второй говорит:
— Ты поосторожнее! Эти ублюдки на все способны. Они мне как-то голову камнем разбили. И бритва у них есть — они ей машутся не долго думая. Они тебе глотку перережут без всякого. Говорю тебе, психи они!
Парни уходят.
Мы отдаем ведро Заячьей Губе. Она спрашивает:
— Что ж вы сразу за меня не заступились?
— Мы хотели посмотреть, как ты станешь защищаться.
— Да что я могла сделать против этих дылд?
— Например, ударить ведром по голове, расцарапать им лицо, дать ногой по яйцам, закричать или убежать и вернуться позже.
Зима
Начинает холодать. Перерыв наши чемоданы, мы надеваем все, что там есть теплого: по нескольку свитеров и по нескольку пар штанов. Но надеть вторые ботинки поверх наших сношенных до дыр ботинок мы, конечно, не можем. Да и нет у нас других ботинок. Перчаток тоже нет, нет и шапок. Руки и ноги у нас в цыпках от холода.
Небо теперь серое, улицы пусты, речка замерзла, а лес засыпан снегом. Мы больше не можем никуда ходить. Скоро мы останемся без дров.
Мы говорим бабушке:
— Нам нужны две пары резиновых сапог.
Она отвечает:
— Еще чего вам нужно? Где я, по-вашему, деньги возьму?
— Бабушка, у нас дрова кончаются.
— Значит, экономить их надо.
Мы больше не выходим из дома. Мы делаем разные свои упражнения, вырезаем из дерева ложки и хлебные доски, учимся до позднего вечера. Бабушка почти не встает с постели. Она даже на кухню почти не выходит. Нам никто не мешает.
Едим мы плохо. Не осталось ни овощей, ни фруктов, куры больше не несутся. Каждый день бабушка приносит из погреба немного сушеных бобов и несколько картофелин — хотя погреб забит копченым мясом, колбасой и банками варенья.
Иногда приходит почтальон. Он звонит в велосипедный звонок, и бабушка выходит из дома. Почтальон мусолит карандаш, пишет что-то на бумажке и передает бумажку бабушке, которая ставит на ней крестик. Тогда почтальон дает ей какие-то деньги, пакет или письмо и, насвистывая, едет обратно.
Бабушка запирается с посылкой или деньгами в своей комнате. Письма она кидает в печку.
Мы спрашиваем ее:
— Бабушка, почему вы выкидываете письма не читая?
Она отвечает:
— Я читать не умею. В школу я не ходила, всю жизнь только и знала, что работала. Я-то не то что вы, не балованная.
— Мы могли бы читать вам вслух.
— Никто не должен читать мои письма.
Мы спрашиваем:
— Кто посылает вам посылки, деньги и письма?
Она не отвечает.
На другой день, когда она спускается в погреб, мы обыскиваем ее комнату. Под кроватью лежит посылка — ящик вскрыт, в нем свитера, шарфы, шапки и перчатки. Мы ничего не говорим бабушке, чтобы она не узнала, что у нас есть ключ от ее комнаты.
После ужина мы ждем. Бабушка прикладывается к своей бутылке с водкой, а потом, пошатываясь, идет в спальню и открывает дверь ключом, который висит у нее на поясе. Мы проскакиваем в комнату за ней и толкаем бабушку в спину. Она падает на кровать, а мы делаем вид, что ищем что-то, и находим посылку.
Мы говорим:
— Бабушка, это нехорошо. Мы мерзнем, у нас нет теплых вещей, мы не можем выйти из дому, а вы хотите продать все, что мама связала для нас и прислала нам.
Бабушка не отвечает, только плачет.
Мы говорим ей:
— Это мама посылает вам деньги и пишет письма.
Бабушка говорит:
— Не мне она пишет. Она отлично знает, что я неграмотная. Вы тут живете, вот она и пишет. Да только не нужны мне ее письма! Ничего мне от нее не нужно!
Почтальон
Теперь мы караулим почтальона у калитки. Почтальон — старик. Он носит фуражку и ездит на велосипеде с двумя кожаными сумками на багажнике.
Когда он приезжает, мы не даем ему позвонить — мы мигом отвинчиваем звонок, чуть только он останавливается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Глухой читает по губам, что говорит слепой, и отвечает:
— Да, улица совсем пустая.
Слепой говорит:
— Ненадолго. Я уже слышу чьи-то шаги в переулке слева.
Глухой говорит:
— Правильно. Идет мужчина.
Слепой спрашивает:
— Как он выглядит?
Глухой отвечает:
— Как все: бедный и старый.
Слепой говорит:
— Я догадался. Он шаркает, как старик. И он босой — значит, бедный.
Глухой говорит:
— Он лысый. В старой солдатской куртке. Штаны у него слишком короткие, а ноги грязные.
— А глаза?
— Не вижу. Он смотрит себе под ноги.
— А рот?
— Губы слишком втянуты… наверно, он совсем беззубый.
— А руки?
— Он их держит в карманах. Карманы большие и чем-то набиты, сильно оттопыриваются. Это картошка или грецкие орехи — судя по форме… Вот он глядит на нас. Но цвет глаз я не разберу.
— Еще что ты видишь?
— Морщины на лице. Глубокие. Как шрамы.
Слепой говорит:
— Я слышу сигнал отбоя воздушной тревоги. Налет кончился, пошли домой.
Через некоторое время нам уже не нужно завязывать глаза и затыкать уши. Тот, кто изображает слепого, просто смотрит внутрь, а глухой заставляет себя ничего не слышать.
Дезертир
В лесу мы находим человека. Живого, молодого и без формы. Он неподвижно лежит за кустом и смотрит на нас.
Мы спрашиваем:
— Почему вы тут лежите?
Он отвечает:
— Я не могу идти. Я перешел границу. Шел две недели, днем и ночью. В основном ночью. У меня больше нет сил. Я не ел три дня.
Мы спрашиваем:
— А почему вы без формы? Все молодые мужчины носят форму — они все в армии.
Он говорит:
— Я больше не хочу быть солдатом.
— Вы больше не хотите сражаться с врагом?
— Ни с кем я не хочу сражаться. У меня врагов нет. Я хочу домой.
— А где ваш дом?
— Еще далеко… Если я не добуду еды, мне туда не дойти.
Мы спрашиваем:
— Так почему вы не пойдете и не купите еды? У вас что, денег нет?
— И денег нет тоже, а главное — нельзя, чтобы меня видели. Я должен прятаться. Меня никто не должен увидеть.
— Почему?
— Я покинул полк без позволения. Я удрал. Я дезертир. Если меня поймают — повесят или расстреляют.
Мы спрашиваем:
— Как убийцу?
— Да. Как убийцу.
— А ведь вы никого убивать не хотите. Просто хотите домой…
— Да, я только хочу домой…
Мы спрашиваем:
— Какой еды вам принести?
— Все равно. Любой.
— Козий сыр, крутые яйца, хлеб и фрукты. Пойдет?
— Да, да! Все что угодно!
Мы спрашиваем:
— Может быть, еще одеяло? Ночи теперь холодные, часто идет дождь…
Он говорит:
— Да, только так, чтобы вас не заметили. И ведь вы никому не расскажете, правда? Даже своей матери?…
Мы отвечаем:
— Нас никто не заметит, мы никогда никому ничего не рассказываем, а матери у нас нет.
Когда мы возвращаемся с едой и одеялом, он говорит:
— Вы очень добрые.
Мы отвечаем:
— Мы не хотим быть добрыми. Мы принесли все это просто потому, что эти вещи вам совершенно необходимы. Вот и все.
Он говорит:
— Я не знаю, как вас благодарить. Я вас никогда не забуду.
Его глаза полны слез.
Мы говорим:
— Знаете, плакать нет смысла. Слезы никому не помогают. Вот мы никогда не плачем. Хотя мы еще не взрослые, как вы.
Он улыбается и говорит:
— Вы правы. Простите меня — я больше не буду плакать. Это все просто потому, что я так устал…
Упражнение в голодании
Мы говорим бабушке:
— Сегодня и завтра мы ничего не будем есть. Только пить воду.
Она пожимает плечами:
— Мне-то что! Но работали чтоб как положено.
— Конечно, бабушка.
В первый день она убивает курицу и жарит ее в печке. Днем она зовет нас:
— Идите есть!
Мы идем на кухню; пахнет очень вкусно. Мы голодные, но не очень. Мы смотрим, как бабушка разрезает курицу. Она говорит:
— У-мм, а пахнет-то как! Чуете? Ну что, дать вам по ножке?
— Нет, бабушка, мы ничего не хотим.
— Жаль, жаль… Курочка-то удалась.
Она ест курицу руками, облизывает пальцы и вытирает их о фартук. Она обгладывает и обсасывает кости.
Она говорит:
— Молоденькая курочка-то, нежная. Ну бывает ли что вкуснее?
Мы говорим:
— Бабушка, за все время, что мы здесь живем, вы ни разу не готовили нам курицу.
Она говорит:
— Ну вот сегодня и сготовила. Ешьте, радуйтесь.
— Вы же знаете, что мы ничего не едим ни сегодня, ни завтра.
— А при чем тут я? Очередная ваша дурость.
— Это одно из наших упражнений. Мы учимся терпеть голод.
— Ну вот и терпите. Никто вам не мешает.
Мы выходим из кухни и принимаемся за работу в саду. К концу дня мы начинаем по-настоящему чувствовать голод. Мы пьем много воды. Ночью нам трудно заснуть. А когда мы все же засыпаем, нам снится еда.
Назавтра в обед бабушка доедает курицу. Мы смотрим, как она ест, но видим ее будто в тумане. Мы больше не чувствуем голод, но у нас кружится голова.
Вечером бабушка печет оладьи и ставит их на стол с вареньем и молодым сыром. Нам нехорошо, желудок сводит, но как только мы ложимся, мы сразу засыпаем глубоким сном. Когда мы просыпаемся, бабушка уже ушла на рынок. Мы хотим позавтракать, но в кухне ничего нет. Ни хлеба, ни молока, ни сыра. Бабушка все заперла в погреб. Мы могли бы отпереть его, но решаем ни к чему не прикасаться. Мы едим помидоры и огурцы с солью.
Бабушка возвращается с рынка и говорит:
— Вы сегодня утром не сделали своей работы.
— Вы должны были нас разбудить, бабушка.
— Сами должны просыпаться. Да ладно, на первый раз, так и быть, покормлю вас.
Она варит овощной суп из того, что принесла обратно с рынка. Как всегда. Мы съедаем совсем немного. После еды бабушка говорит:
— Дурацкое упражнение. И вредное для здоровья.
Могила дедушки
Однажды мы видим, как бабушка выходит из дому с лейкой и садовыми инструментами. Но идет она не в виноградник, а в противоположную сторону. Мы идем за ней, держась подальше: мы хотим узнать, куда она пошла.
Бабушка идет на кладбище. Она останавливается перед одной из могил и кладет принесенные инструменты на землю. На кладбище больше никого нет. Только бабушка и мы.
Прячась за кустами и надгробиями, мы подбираемся ближе. Бабушка близорукая и плохо слышит; мы можем наблюдать за ней незаметно.
Она выпалывает сорняки с могилы, вскапывает и рыхлит граблями землю, сажает цветы, приносит из колодца воду и поливает могилу.
Закончив работу, она собирает инструменты, а потом встает на колени перед деревянным крестом. Она складывает руки, как для молитвы, но то, что до нас доносится, — это в основном брань:
— Дерьмо… ублюдок… свинья… грязный… проклятый…
Когда бабушка уходит, мы осматриваем могилу: она хорошо ухожена. Мы смотрим на крест — там написана та же фамилия, что у бабушки. И еще это мамина девичья фамилия. А имя двойное, написано через черточку, и это — наши имена.
На кресте есть еще даты рождения и смерти. Легко сосчитать, что дедушка умер сорока четырех лет, двадцать три года тому назад.
Вечером мы спрашиваем у бабушки:
— Каким был наш дедушка?
Она говорит:
— Что? Нет у вас никакого дедушки.
— Но был. Давно.
— Нет, не было. Когда вы родились, он уж давно помер. Так что не было у вас деда — и все.
Мы спрашиваем:
— А зачем вы его отравили?
— О чем это вы?
— Люди говорят, что вы отравили дедушку.
— Люди говорят, люди говорят… Ну и пусть себе говорят что хотят.
— Так вы его не травили?
— Отстаньте от меня, сукины вы дети! Ничего не доказано, а люди всегда брешут!
Мы снова спрашиваем:
— Вы дедушку не любили, мы знаем. Тогда почему вы так ухаживаете за его могилой?
— Именно потому! Из-за того, что люди говорят. Чтоб не брехали зря! И потом — откуда вы знаете, что я ухаживала за его могилой, а? Вы опять за мной шпионили, сукины вы дети! Чтоб вас черт взял!…
Упражнения в жестокости
Воскресенье. Мы ловим курицу и перерезаем ей горло — как это делала бабушка. Потом мы приносим курицу на кухню и говорим:
— Приготовьте ее, бабушка.
Она начинает кричать:
— Кто вам позволил?! Вы не смеете! Я тут распоряжаюсь, вы, грязные щенки! Я не стану ее готовить — лучше сдохнуть!
Мы говорим:
— Ладно. Тогда мы сами ее приготовим.
Мы начинаем ощипывать курицу, но бабушка отнимает ее у нас:
— Вы не умеете! Косорукие! Вы меня в гроб вгоните, грязные щенки! За что такое наказание Господне?!…
Пока курица готовится, бабушка плачет:
— Лучшая ведь курочка была! Они нарочно ее выбрали! А я ведь ее во вторник на базар снести хотела!…
Когда мы едим курицу, мы говорим:
— Очень вкусная курица. Мы теперь будем есть курицу каждое воскресенье.
— Каждое воскресенье?! Вы спятили! Вы что, разорить меня хотите?!
— Мы будем есть курицу каждое воскресенье, нравится это вам или нет.
Бабушка опять плачет:
— Ну что я им сделала? За что? Бедная я, несчастная!… Они меня уморить хотят! Бедную беспомощную старуху! А я к ним была так добра!…
— Да, бабушка, вы добрая, очень добрая. Вот поэтому вы будете жарить нам курицу каждое воскресенье, из доброты.
Когда она немного успокаивается, мы говорим ей:
— Теперь, когда вам надо будет кого-то убить — курицу или поросенка, — скажите нам. Мы это сделаем.
Она говорит:
— Так вам это дело нравится, что ли?
— Нет, бабушка. Это как раз потому, что нам не нравится убивать. Поэтому мы должны привыкнуть к этому.
Она говорит:
— Ясно. Новое упражнение. Что ж, на сей раз вы правы: надо суметь убить, коли нужно будет.
Мы начинаем с рыбы. Мы берем рыб за хвост и бьем головой о камень. Скоро мы привыкаем убивать животных, предназначенных на еду, — кур, кроликов, уток. Потом мы привыкаем убивать и тех животных, которых убивать незачем. Мы ловим лягушек, прибиваем к дощечке и вспарываем им брюхо. Мы ловим бабочек и прикалываем булавкой к картонке. Скоро у нас получается хорошая коллекция бабочек.
Однажды мы вешаем нашего рыжего кота на суку. Он висит и при этом вытягивается так сильно, что становится невероятно длинным. Он бьется в конвульсиях. Когда он перестает дергаться, мы обрезаем веревку. Он лежит, вытянувшись, на траве совершенно неподвижно, но потом вдруг вскакивает и убегает.
С этого времени кот больше не приближается к дому, хотя иногда крутится поодаль. Он даже не отваживается подойти, чтобы полакать молоко из блюдца, которое мы ставим для него на крыльцо.
Бабушка говорит:
— Что-то кот одичал совсем.
Мы говорим:
— Не беспокойтесь, бабушка, о мышах мы и сами позаботимся.
Мы ставим мышеловки, а пойманных мышей кидаем в кипяток.
Другие дети
В Городке мы встречаемся с другими детьми. Школа закрыта, и они весь день проводят на улице. Есть и старшие ребята, и малыши. У некоторых тут есть дома и матери, других привезли откуда-то, как нас. Больше всего детей из Большого Города.
Многие дети живут с людьми, которых они раньше не знали. Им приходится работать в поле или в винограднике. Люди, у которых они живут, не всегда добры к ним.
Старшие часто нападают на младших. Они отбирают все, что найдут у младших в карманах, а иногда и саму одежду. Они их колотят — особенно неместных. Это потому, что у малышей из Городка есть матери, которые за них заступаются.
Нас никто не защищает, и нам приходится защищаться самим.
Мы вооружаемся: обкалываем камни, чтобы у них были острые края, набиваем песком и камешками носки. У нас есть бритва — мы нашли ее в комоде на чердаке, рядом с Библией. Нам достаточно достать бритву, и большие мальчишки убегают.
Однажды в жаркий полдень мы сидим у колонки, где набирают воду те, у кого нет своего колодца. Рядом валяются в траве трое больших мальчишек. Там прохладнее — в тени деревьев, возле воды, которая все время течет из колонки.
Приходит Заячья Губа и ставит под струю свое ведро. Вода течет слабо, она ждет, пока ведро наполнится.
Когда ведро наконец наполняется, один из мальчишек поднимается, подходит и плюет в ведро. Заячья Губа выливает воду, споласкивает ведро и снова ставит его под струю.
Когда ведро опять наполняется, встает другой парень и тоже плюет в ведро. Заячья Губа опять споласкивает ведро и ставит под струю. Теперь она не дожидается, пока ведро наполнится — когда ведро налито до половины, она подхватывает его и пытается убежать.
Третий парень догоняет ее, хватает за руку и плюет в ведро.
Заячья Губа просит:
— Перестаньте, пожалуйста. Мне нужна вода для питья.
Парень говорит:
— А вода вполне чистая. Я в нее просто плюнул. Ты же не хочешь сказать, что моя слюна для тебя недостаточно чистая? Мой плевок чище любой вещи в вашем доме!
Заячья Губа выливает воду и плачет.
Тогда парень расстегивает ширинку и говорит:
— Ну-ка пососи! Если отсосешь, так и быть — дадим тебе налить ведро.
Заячья Губа встает на колени. Парень отходит от нее, говоря:
— Ты что, и впрямь подумала, что я суну свой член в твой вонючий рот? Грязная корова!
Он пинает Заячью Губу в грудь и застегивает ширинку.
Тогда подходим мы. Мы поднимаем Заячью Губу с колен, берем у нее ведро, споласкиваем и наполняем его.
Один из мальчишек говорит:
— Все, пошли отсюда.
Другой говорит:
— Ты чего, веселье только начинается!
Первый отвечает:
— Кончаем. Я этих знаю. Они опасные.
— Опа-асные? Эти-то засранцы? Гляди, ща их уделаю.
Он подходит к нам и хочет опять плюнуть в ведро, но один из нас дает ему подножку, а другой бьет по голове набитым песком носком. Парень падает. Он без сознания. Его приятели смотрят на нас исподлобья, один хочет подойти, но второй говорит:
— Ты поосторожнее! Эти ублюдки на все способны. Они мне как-то голову камнем разбили. И бритва у них есть — они ей машутся не долго думая. Они тебе глотку перережут без всякого. Говорю тебе, психи они!
Парни уходят.
Мы отдаем ведро Заячьей Губе. Она спрашивает:
— Что ж вы сразу за меня не заступились?
— Мы хотели посмотреть, как ты станешь защищаться.
— Да что я могла сделать против этих дылд?
— Например, ударить ведром по голове, расцарапать им лицо, дать ногой по яйцам, закричать или убежать и вернуться позже.
Зима
Начинает холодать. Перерыв наши чемоданы, мы надеваем все, что там есть теплого: по нескольку свитеров и по нескольку пар штанов. Но надеть вторые ботинки поверх наших сношенных до дыр ботинок мы, конечно, не можем. Да и нет у нас других ботинок. Перчаток тоже нет, нет и шапок. Руки и ноги у нас в цыпках от холода.
Небо теперь серое, улицы пусты, речка замерзла, а лес засыпан снегом. Мы больше не можем никуда ходить. Скоро мы останемся без дров.
Мы говорим бабушке:
— Нам нужны две пары резиновых сапог.
Она отвечает:
— Еще чего вам нужно? Где я, по-вашему, деньги возьму?
— Бабушка, у нас дрова кончаются.
— Значит, экономить их надо.
Мы больше не выходим из дома. Мы делаем разные свои упражнения, вырезаем из дерева ложки и хлебные доски, учимся до позднего вечера. Бабушка почти не встает с постели. Она даже на кухню почти не выходит. Нам никто не мешает.
Едим мы плохо. Не осталось ни овощей, ни фруктов, куры больше не несутся. Каждый день бабушка приносит из погреба немного сушеных бобов и несколько картофелин — хотя погреб забит копченым мясом, колбасой и банками варенья.
Иногда приходит почтальон. Он звонит в велосипедный звонок, и бабушка выходит из дома. Почтальон мусолит карандаш, пишет что-то на бумажке и передает бумажку бабушке, которая ставит на ней крестик. Тогда почтальон дает ей какие-то деньги, пакет или письмо и, насвистывая, едет обратно.
Бабушка запирается с посылкой или деньгами в своей комнате. Письма она кидает в печку.
Мы спрашиваем ее:
— Бабушка, почему вы выкидываете письма не читая?
Она отвечает:
— Я читать не умею. В школу я не ходила, всю жизнь только и знала, что работала. Я-то не то что вы, не балованная.
— Мы могли бы читать вам вслух.
— Никто не должен читать мои письма.
Мы спрашиваем:
— Кто посылает вам посылки, деньги и письма?
Она не отвечает.
На другой день, когда она спускается в погреб, мы обыскиваем ее комнату. Под кроватью лежит посылка — ящик вскрыт, в нем свитера, шарфы, шапки и перчатки. Мы ничего не говорим бабушке, чтобы она не узнала, что у нас есть ключ от ее комнаты.
После ужина мы ждем. Бабушка прикладывается к своей бутылке с водкой, а потом, пошатываясь, идет в спальню и открывает дверь ключом, который висит у нее на поясе. Мы проскакиваем в комнату за ней и толкаем бабушку в спину. Она падает на кровать, а мы делаем вид, что ищем что-то, и находим посылку.
Мы говорим:
— Бабушка, это нехорошо. Мы мерзнем, у нас нет теплых вещей, мы не можем выйти из дому, а вы хотите продать все, что мама связала для нас и прислала нам.
Бабушка не отвечает, только плачет.
Мы говорим ей:
— Это мама посылает вам деньги и пишет письма.
Бабушка говорит:
— Не мне она пишет. Она отлично знает, что я неграмотная. Вы тут живете, вот она и пишет. Да только не нужны мне ее письма! Ничего мне от нее не нужно!
Почтальон
Теперь мы караулим почтальона у калитки. Почтальон — старик. Он носит фуражку и ездит на велосипеде с двумя кожаными сумками на багажнике.
Когда он приезжает, мы не даем ему позвонить — мы мигом отвинчиваем звонок, чуть только он останавливается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10