А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Безымянная трилогия – 01

«Анджей Заневский. Крыса: Авторский сборник»: Локид; М.; 1996
ISBN 5-320-00128-2
Аннотация
Сегодня Анджей Заневский (род. в 1940 г.) один из самых модных прозаиков Западной Европы. Его ставят в один ряд с Ф. Кафкой, Дж. Джойсом, А. Камю.
Творческая судьба писателя складывалась необычно: первое польское издание повести “Крыса” появилось лишь после выхода в свет её перевода на чешский язык (1990) и переводов на девять других языков, выпущенных издательствами Дании, Финляндии, Франции, Испании, Голландии, Германии, США, Великобритании, Италии. А написал А. Заневский свою “Крысу” ещё в 1979 году!
Повесть «Крыса» – это не просто книга о животных, хотя, возможно, и такое восприятие имеет право на существование. Это, напротив, рассказ о движущих обществом законах, о наших мифах, о правде и лжи, о любви и надежде, о тоске и одиночестве.

Анджей Заневский
КРЫСА
I think we are in rat's alley
Where the dead men lost their bones
Thomas Stearns Eliot. The Wasteland

Мне кажется, что все мы кружим крысиными тропами
Среди костей, оставленных умершими
Томас Стернз Элиот “Бесплодная земля”
Предисловие
Уважаемый читатель!
“Крыса” – моя первая повесть о животных, посвященная существам необыкновенным и малоизученным, так как знания человека о грызунах в большей степени касаются методов борьбы с ними, нежели понимания их поведения, психики и чувственности. И в то же время повесть эта полна сенсационного и таинственного, поскольку вокруг крысиных нор и гнезд разыгрывается немало трагедий, драм и приключений… Подвиги Геракла, трагедия Эдипа, путешествия Одиссея, отчаяние Ниобеи, судьбы богов, титанов и людей сталкиваются, переплетаются, соединяются, наполняя сознание существа, своими размерами и весом не превышающего размеров нашего сердца.
Мы не хотим об этом помнить в нашей на первый взгляд чистой человеческой жизни. Ведь крысы вызывают у нас отвращение и страх перед болезнями, которые они иной раз разносят, а также прямо-таки суеверный ужас перед мощью их постоянно, на протяжении всей жизни растущих зубов. Подземное сообщество крыс, их умение приспосабливаться и беспрерывная борьба за существование, их массовые переселения и индивидуальные склонности к путешествиям, примеры их необычайного ума и те рассказы и легенды, которых я наслушался о них в детстве, разбудили во мне не просто любопытство, а, скорее, некую смесь восхищения и уважения к природе, создавшей существа, столь совершенно сосуществующие с человеком.
Rattus norvegicus и rattus rattus – крыса странствующая и крыса темная – два основных подвида большого семейства крысиных, которые сопутствуют человеку с самого начала возникновения рода человеческого, а судьбы их теснейшим образом связаны с нашими судьбами и в значительной мере являются отражением нашей собственной цивилизации и экологической ситуации. Это может показаться странным, но лишь в присутствии людей, с самого начала объявивших крысам войну, эти грызуны нашли наилучшие для них условия жизни. Столкнувшись с человеком, слабые создания, жившие до этого в пещерах, лесах и степях и служившие легкой добычей птицам, змеям и хищным млекопитающим, видоизменились, набрались сил и перешли в массовое наступление. Вопреки бытующему мнению, именно люди благоприятствуют крысам, и лишь благодаря нашей цивилизации крысы сумели заполонить все континенты и достичь столь высокого уровня организации своего сообщества. Наши подвалы, склады, амбары, помойки, свалки, конюшни, казармы, тюрьмы, фермы, каналы, плотины, кухни и гаражи стали домами крыс, их царством, а вполне возможно, что и местом зарождения новой, необычайно сильной и плодовитой, хищной и устойчивой ко всем происходящим вокруг изменениям цивилизации.
Причины и механизмы именно такого, а не иного способа крысиного существования, общественная иерархия крыс и взаимоотношения между отдельными особями, а также разнообразие их характеров и склонностей, очень похожих на людские, издавна вызывали у меня искренний интерес. Заключенные в лабораторных лабиринтах крысы ведут себя совсем по-разному, проявляя свои способности и слабости: иной раз они впадают в отчаяние, пускаются в бегство, отступают, но иногда – и это бывает чаще – они ищут выход и совершают свой выбор, прогрызая тонкие стенки – преграды, чтобы создать или обнаружить уже существующие новые лабиринты.
Я пытался сблизиться с крысами, познать их как можно лучше и полнее. Я выращивал их, подсматривал, старался понять их и подружиться с ними.
Я видел крыс, живших в руинах Гданьска и в послевоенных ветшающих домах Нового порта, видел зверьков, пытавшихся пробраться на корабли, спускавшихся и карабкавшихся вверх по причальным канатам, наблюдал за крысами в переулках Сайгона, Стамбула, Берлина, Бухареста, Варшавы и многих других городов. Я собирал как правдивые сведения, так и все сплетни об их жизни и нравах, исходя при этом из принципа, что, соглашаясь даже с тем, что в отдельных рассказах не вызывает особого доверия, я таким образом познаю не только крыс, но и людей, которые эти сказки сочинили – из отвращения и ненависти или же, напротив, из восхищения, дружелюбия и веры.
Буддизм, к примеру, возносит крысу очень высоко в иерархии живых существ… Именно хитрая, ловкая крыса, спрыгнув со спины вола, первой является перед умирающим Буддой. И лишь вслед за крысой – мудрейшей из зверей – и волом, прославившимся своим трудолюбием, появляются остальные звери буддийского календаря: тигр, кролик, дракон, змея, лошадь, петух, овца, обезьяна, собака и свинья.
Другая легенда повествует о тысячах крыс из святыни Карай Ма в Биханере, в Западной Индии. Эти крысы – умершие поэты в своей следующей, звериной жизни, и в этом облике они ожидают возвращения к своему прежнему образу поэтов-чатанов.
В сказках многих народов присутствуют отвратительные образы властителей, съедаемых полчищами мышей и крыс. Следует полагать, что эти легенды основаны на реальных событиях, а описанные немецким путешественником Петером Палласом тучи крыс, переплывших Волгу под Астраханью весной 1721 года, и ранее преодолевали земные и водные преграды в поисках жизненного пространства и пищи на просторах Азии, Европы и Африки…
Не только польского короля Попеля съели крысы… Май-нцкий архиепископ Отто I сжег в овине толпу голодных бедняков, чтобы сберечь от лишних ртов провизию для своего двора… И за это недостойное деяние он был съеден крысами в башне на берегу Рейна, которая и до сих пор носит название Binger Maeuseturm… Такая же справедливая кара настигла ещё многих владык и менее значительных духовных и светских лиц, о чем с удовлетворением повествуют сказания разных народов. Съедение людей изголодавшимися крысами – это не просто легенды, а документально подтвержденные факты, и об этом отлично известно всем искателям кладов и приключений, прочесывающим старые подземелья, форты и подвалы, а также тем, кто работает в каналах и туннелях. В 1977 году, когда я был в опустошенном войной, изголодавшемся Вьетнаме, мне довелось столкнуться со случаями поедания крысами детей, хотя, казалось бы, работавшие матери оставляли свои сокровища в совершенно недоступных колыбельках. Мотив крысиной судьбы, всегда сопутствующей судьбе человека, прослеживается во многих литературных произведениях – у Кафки, Элиота, Джойса, Камю…
Отголоски этих эпизодов, рассказов, легенд, а также дальнейшее их развитие внимательный читатель обнаружит в “Крысе” – новой жестокой одиссее, написанной много лет назад.
Основным стержнем моей личной философии стала убежденность в том, что все формы жизни на земле произошли от одного и того же источника, что все они – детища одной и той же тайны существования, тайны цели и смысла. Я верю, что столь мудрые звери, как крысы, руководствуются не только инстинктами и рефлексами, но прежде всего разумом, опытом, умением сопоставлять, памятью и чувствами и что из всех окружающих их явлений и происходящих событий они способны делать выводы, что в них куда меньше звериного и куда больше человеческого, чем мы, люди, готовы признать из-за нашей самоуверенности.
Человек – высшее создание, не важно, самозванец он или Божий избранник – должен сегодня стать снисходительным, все понимающим опекуном и другом миллиардов существ, языка которых он не понимает, а поведение оценивает по удобным для себя самого, устоявшимся схемам. Но, к сожалению, все происходит с точностью до наоборот. А ведь мы знаем, что существование и жизнь каждого из нас – точно такая же форма существования белка, как и жизнь собаки, крысы, голубя и каждой прочей живой твари. Человек забывает, что он – точно такой же организм, и поступает так, как будто хочет всеми силами откреститься от столь невыгодного родства и любой ценой оторваться от своих биологических корней.
Поэтому он ищет источник своего происхождения за границами нашей галактики или в проявлении воли Божьей. А это свидетельствует о крайней степени самонадеянности и неоправданном высокомерии, так сильно укоренившихся в нашем сознании.
Мы верим в то, что навязанная нами цивилизация является единственно возможной и наиболее совершенной, первой и последней. И эта слепая вера – ошибка, которую мы ежедневно совершаем. Мы не знаем, какие цивилизации принесет нам будущее, когда мы сознательно или бессознательно совершим на сей раз уже массовое самоубийство, к которому мы все время так близки. Может, это будет цивилизация птиц, может – цивилизация крыс, а может – цивилизация насекомых.
Мы давно уже не видим в животных партнеров, видя в них лишь биологические механизмы, которые должны подчиняться нашим потребностям, нашей воле и знаниям, нашим прихотям. Разум зверей мы признаем лишь в той степени, в какой он может быть нам полезен. Мы создали огромные бойни, фермы, кожевенные заводы – миллионы мест убийства… Мы не только самоуверенные, мы самые жестокие создания в природе и при этом воспринимаем подобное состояние не просто как норму, но даже как хороший вкус – такой же, как шикарные манто из лис или из недоношенных плодов каракулевой овцы… Я пишу об этом потому, что стоит наконец отдать себе отчет в том, кто мы такие и к чему идем.
И если, Уважаемый Читатель, тебе иногда приходят в голову мысли о реинкарнации, ты можешь также задуматься и о том, что человек, в своей предыдущей жизни бывший крысой, носит в своем подсознании память о том былом существовании и что перипетии его прошлой судьбы в особых, драматических ситуациях неизбежно проецируются на его далекую от предыдущей, сегодняшнюю – человеческую – жизнь. Но если повернешь эту ситуацию обратной стороной и представишь себе судьбу души, которая, покинув тело человеческое, находит свое следующее земное существование в обличье крысы, ты можешь сделать ещё один шаг вперед и обнаружить в своих рассуждениях, как твое сознание подвергается именно такой трансформации. И если ты это сделаешь, ты сам станешь героем моей повести и поймешь, как много общего у тебя с этим на первый взгляд столь тебе чуждым и столь далеким от тебя зверем. И тогда все, что я написал, станет простым и очевидным.
Ведь эта книга – не только основанное на фактах повествование, но в то же время ещё и сказка, легенда – очень жестокая и невероятная, серая и полная боли и страданий, – такая же, как и сама по себе крысиная жизнь, и именно поэтому – правдоподобная. Живущее рядом с нами, буквально под нашими ногами, сообщество грызунов сопутствует нам на протяжении тысячелетий, разделяя с нами и наше благосостояние, и нужду, и мир, и войну.
Мы не хотим замечать их, не хотим знать о них, мы боремся с ними, презираем их так глубоко, как только мы – люди – умеем это делать.
Я иной раз думаю – не слишком ли глубок камуфляж, прикрывающий некоторые поступки моего героя, многие события и мотивы? Будут ли правильно прочитаны и поняты вплетенные мною в современный пейзаж символы прошлого, следы, ведущие к самым началам цивилизации?
Последняя исповедь КРЫСЫ – это не просто книга о животных, хотя, возможно, и такое восприятие имеет право на существование. Это, напротив, рассказ о движущих обществом законах, о наших мифах, о правде и лжи, о любви и надежде, о тоске и одиночестве.
Мы все – жители Вселенной, мы дышим одним и тем же земным воздухом, принадлежим к одному и тому же классу млекопитающих, наш мозг, сердце, желудок имеют очень сходное строение, одинаковы процессы оплодотворения и материнство. Так что в плане биологии и психологии мы очень близкие родственники, и оба наши вида – хотя и по разным причинам – благодаря своей живучести, силе и уму не только пережили миллионы лет эволюции, но и усовершенствовались настолько, что стали хозяевами всей планеты.
И потому прошу Тебя, Уважаемый Читатель, – не забывай, что, столь натуралистично и подробно описывая жизнь крысы, я все время думал о тебе.
Автор

* * *
Темнота, темнота, как после рождения, темнота, обступающая со всех сторон. Тогда было ещё темнее: черный плотный барьер отделял от жизни, от пространства, от сознания. Кроме темноты, я не знал ничего, все было не так, как сейчас, когда в мозгу продолжают роиться отблески света, видения – обрывки, куски, тени.
Вспомни ту увиденную впервые, засевшую в памяти темноту, вообрази её в том первозданном виде, попробуй воссоздать ход жизни, события, скитания, побеги, путешествия с самого начала – с первых мгновений, наступивших после расставания с теплым брюхом матери, с первого болезненного глотка воздуха, с ощущения неожиданного холода, перегрызаемой пуповины и осторожного прикосновения языка.
Помню: каналы, подвалы, туннели, погреба, подземелья, чердаки, переходы, щели, сточные канавы, канализационные трубы, выгребные ямы, рвы, колодцы, помойки, свалки, склады, кладовки, хлева, курятники, скотные дворы, сараи… Мой крысиный мир – жизнь среди теней, во тьме, в серости, во мраке и полумраке, в сумерках и в ночи, как можно дальше от дневного света, от слепящего солнца, от пронизывающих насквозь лучей, от ослепительно блестящих поверхностей.
Еще стараясь держаться подальше от света, инстинктивно следуя за запахом молока в набухших сосках и теплом материнского брюха, когда заросшие уши ещё не пропускали звуков, я впервые скорее почувствовал, чем увидел сквозь тонкую пленку сросшихся век тень серости – словно более светлое пятно в окружающем глубоком мраке. Это отблеск зажженной лампочки или случайного солнечного луча, проникшего в поддень через подвальное окно, внезапно упал на мои закрытые глаза, разбудил первые ощущения.
Мягкий свет завораживает, манит, пробуждает любопытство. Отрываясь от соска матери, ты неуклюже ползешь вперед, к свету.
Мать осторожно хватает зубами за шкуру, подтаскивает к себе, укладывает. Рядом с её теплым брюхом серое пятно быстро забывается, но ненадолго. Вскоре беспокойство охватывает вновь, опять появляются размытые очертания, и я опять срываюсь с места и ползу в сторону туннеля, соединяющего гнездо с подвалом.
Мать старательно вылизывает меня, моет своим влажным языком, чистит от первых блох, загнездившихся под мышками.
Немногое осталось в памяти от тех первых проблесков сознания, с тех пор, когда я ещё не знал, что я – крыса, а мое ещё не разбуженное воображение ничего не предчувствовало и не подсказывало мне.
Кроме стремления к свету, к любому проблеску, пробивающемуся сквозь веки, я реагировал лишь на издаваемый матерью пронзительный писк. И этот писк, так же как запах сосков и ощущение тепла и безопасности, притягивал к себе, учил, приказывал.
Мой слух ещё не сформировался, ушные отверстия пока ещё не открылись, и лишь часть звуков проникает в сознание. Однако писк матери не перепугаешь ни с чем – он неразрывно связан с теплом и с восхитительным вкусом молока.
Голую розовую кожу постепенно покрывает нежный серый пушок. Я это чувствую – мне становится все теплее. Теперь я уже не боюсь лежать на голой поверхности.
Я расту и набираюсь сил. Я уже могу первым пробиться к наполненному молоком соску и даже отодвинуть тех, кто ползет рядом со мной. Я отпихиваю их, преграждаю им дорогу, а когда в одном соске иссякнет молоко, всем весом своего тела рвусь к следующему.
Я ем больше всех, я самый большой – мне подчиняются, уступают дорогу. Каждый день на твердом полу гнезда я пытаюсь встать, пытаюсь выпрямить пока ещё неуклюжие, слабые лапки, стараюсь двигаться вперед и назад, переворачиваться и подниматься. Когда у меня не получается, я писком зову мать – она подтаскивает меня к себе, схватив зубами за хвост или за шкуру на загривке.
Потребность ощущать под собой твердый пол, на котором я учусь ходить, становится не менее сильной, чем жажда света в закрытых пока, но все более чувствительных глазах.
Здесь, на твердом полу гнезда, я почувствовал, как из моих пальцев вырастают пока ещё слабенькие, гнущиеся, пружинящие, помогающие мне встать коготки.
1 2 3