Не желая драться, христиане безропотно, словно овцы, расставались со своими жизнями. Молились и умирали, молились и умирали.
Публика начала роптать — зрелище получилось скучным и напоминало скорее гигантскую бойню, нежели грандиозную осаду Трои. Но скоро ропот прекратился, зрители не верили своим глазам — убитые христиане уже грудами лежали на арене, а их поток из маленькой, игрушечной крепости так и не прекращался.
Это «чудо» объяснялось простой хитростью. Модель крепости была установлена прямо над колодцем, соединенным с тюрьмой. Служители куникула выталкивали людей на сцену непосредственно из камер, и поэтому эта бойня действительно могла быть очень и очень продолжительной.
Когда зрители, наконец, поняли механизм происходящего на их глазах «чуда», амфитеатр разразился бурными овациями в честь автора этой превосходной идеи. Рукоплескания публики заслужил Петроний, но Нерон с восторгом принял их на свой счет. Все были довольны.
Когда фокус с обилием христиан внутри маленькой крепости удался и был признан зрителями, двери «Трои» закрылись. По арене промчалась конница, добившая еще живых христиан. И тут же из главных ворот выкатили огромного, красивого, словно сказочного, «троянского коня». Публика была в восторге!
Снова раздался надрывный звук труб, и воцарилась мертвая тишина. Напротив игрушечной крепости возвышался сопоставимый по размерам «троянский конь», а вокруг лежали горы окровавленных тел.
*******
Максимилиану показалось, что он сошел с ума. Взору сенатора предстала странная картина. Изнутри игрушечной Трои медленно поднималась платформа. В ее центре возвышался кол, к которому была привязана женщина — тонкая тростинка, словно молодая виноградная лоза на изгороди. Через мгновение Максимилиан узнал в ней Анитию.
Его глаза наполнились слезами. Нерон уготовил его воспитаннице роль прекрасной Елены.
Но что это за мужчина стоит рядом с ней? Максимилиан вглядывался, щурился и не верил своим глазам. Рядом с Анитией стоял его ближайший друг. Секст! Мысли Максимилиана помчались с бешеной скоростью: «Как такое могло случиться?! Почему Секст арестован?! Кто донес на него?! Что сейчас будет происходить?!»
Петроний не был уверен, что Секст станет потешать толпу, вступив в бой с гладиаторами. А ему хотелось, чтобы Секст хорошенько помучился перед смертью на глазах у своего «учителя». Так у Петрония и родилась эта идея — он вынудит Секста драться! Захочет хотя бы попытаться уберечь Анитию от расправы, и будет! Будет как миленький!
Голова «троянского коня» отвалилась в сторону, и на ее месте появился первый из гладиаторов, потом другой, третий. Всего двенадцать человек. Они выстроились на спине деревянной лошади, обратив лица в сторону императорской ложи. Галлы, фракийцы, самниты — горделивые, спокойные красавцы, вооруженные до зубов, в сверкающих цирковых доспехах.
Рим знал этих гладиаторов поименно — это лучшие бойцы империи, лучшие из лучших. Увидев их, зрители разразились щенячьим восторгом. Рукоплескания тонули в реве голосов, крик растворялся в скандирующих аплодисментах.
Резкий звук военного рога прекратил этот громоподобный шум. Гладиаторы выбросили вверх правые руки и, обратив взоры к императору, прокричали:
— Идущие на смерть приветствуют тебя! Нерон встал со своего места и провозгласил:
— Смерть заговорщику! Да падет Троя! Римляне, конечно, узнали сенатора Секста.
И теперь все встало на свои места. Секст, оказывается, намеревался погубить императора! Он готовил против него заговор!
— Смерть заговорщику! Да падет Троя! — амфитеатр вторил словам императора многотысячным эхом.
Первый из гладиаторов — галл по имени Ланион, в прыжке преодолел пространство, разделявшее «троянского коня» и стены «Трои». Секст встретил его с мечом в руке.
Максимилиан закрыл глаза.
Что эти звери сделают с его девочкой, когда получат в качестве трофея ее юное тело?! Мечта плебеев — наблюдать, как дикие чудовища под улюлюканье зрителей глумятся над дочерью патриция. Торжество низости над чистотой.
******* Вой продолжался больше часа. Трибуны безумствовали.
В том, что Секст — хороший воин, мало кто сомневался. Но противостоять лучшим гладиаторам… Никто не ожидал от сенатора, что он победит хотя бы одного из них. Сначала зрители даже не подумали сделать ставки, но после победы Секста в двух первых боях на каждого из десяти оставшихся гладиаторов ставили огромные деньги. Кто одержит верх над сенатором?
Секст истекал кровью, дважды его ранили очень серьезно. Одна его нога была сломана, а правое плечо сильно повреждено. Сражаясь с седьмым гладиатором, сенатор мог держать меч уже только в левой руке. Это был настоящий триумф воли.
Максимилиан понимал, что шансы на победу у Секста равны нулю. Однако в исполненном искренней благодарности сердце Максимилиана стала теплиться слабая надежда. Но почему не он отражал сейчас удары гладиаторов?! Почему это испытание выпало Сексту?!
Зрители, восхищенные смелостью и силой приговоренного сенатора, начали роптать. Неужели Нерон не смилуется над Секстом? Покорить сердце римлян на арене цирка — дело почти невозможное, но сенатор сделал это! Он настоящий герой!
Петроний нервничал. Все пошло совсем не так, как он ожидал. А Максимилиан тем временем с замиранием сердца прислушивался к голосам зрителей. Их отношение к «заговорщику» стало меняться. Неужели произойдет чудо?! Неужели Секст и Анития могут спастись?!
Симпатии публики были уже всецело на стороне Секста. С трибун раздавались настойчивые требования помиловать сенатора и прекратить бой. Но Нерон делал вид, что не замечает этих обращений. Он изображал полнейшую отстраненность. Но трудно было не заметить, что все его внимание приковано к бою.
Гул народного недовольства поведением Нерона продолжал нарастать. С каждой секундой раскаты этого гула все больше и больше напоминали снежную лавину, несущуюся по горному склону.
Для императора наступала трагическая минута. Еще чуть-чуть — и толпа не оставит ему никакого выбора. Он не осмелится умертвить того, кем так восхищается Рим. Ему придется помиловать заговорщика Секста. Но это немыслимо! Совершенно немыслимо!
Нерон молился: боги, пусть очередной бой закончится, наконец, в пользу гладиатора! Секст изнемогает, у него больше нет сил. Он должен пасть! Еще мгновение — и он допустит ошибку, обязательно! Но нет, у Секста откуда-то снова и снова берутся силы!
Раненый раздосадованный фракиец, разбежавшись, прыгает на Секста. Несколько мгновений, сцепившись друг с другом, они борются на краю «Трои». Секунда — и нанизанное на меч Секста мертвое тело фракийца летит вниз под восторженные крики толпы.
— Помиловать! Помиловать! — скандирует амфитеатр.
Даже безучастные до того преторианцы вдруг присоединяются к общему ору. Нерон инстинктивно поворачивается к Флаву — беззаветно преданному ему начальнику стражи. И — о, проклятье богов, его губы тоже вторят толпе:
— Помиловать! Помиловать!
Максимилиан замирает. Его тело напряжено, словно гигантская пружина под многотонным прессом. Еще мгновение — и он порвет кожаные ремни, сковывающее его тело. Помиловать! Помиловать! Помиловать!
Нерон вынужден принять решение. Он встает, подходит к краю ложи. тысячи пар человеческих глаз неотступно следят за каждым его движением. Император протягивает вперед руку. Воцаряется гробовая тишина. Куда пойдет палец — вниз или вверх? Жизнь или смерть?…
*******
Увлеченные зрелищем зрители и не заметили, как в небе собрались тучи. Мучительная духота дня давала слабую надежду на грозовой ливень, но народ уже даже боялся в это верить.
В течение нескольких недель к ряду на земли Рима не пролилось ни одной дождевой капли. Водоемы стали пересыхать, растения жухли под палящим солнцем. Казалось, разгневанные боги решили превратить римские земли в пустыню.
И вот, над замершим амфитеатром гулкими ударами прокатились раскаты грома. Нерон стоял, словно парализованный, не в силах отжать от своего кулака большой палец. Израненный, истекающий кровью Секст смотрел ему прямо в глаза и вдруг начал смеяться:
— Ну что, матереубийца?! Народ молчит. — сенатор обвел взглядом трибуны. — Представился хороший случай сказать ему правду! Назови им имя императора, приказавшего спалить Рим! Назови свое имя, Нерон! Скажи им правду!
Тревожный шепот волной пошел по трибунам: «Что он говорит?! Нерон сжег Рим?! Не может быть! Секст помешался, тронулся рассудком! Нет, это правда! На руках Нерона кровь наших близких! Христиане — невинные жертвы! Секст прав — во всем виноват Нерон! Из-за него Рим прокляли боги!».
И в тот момент, когда народное волнение достигло своего пика, «Троя» вдруг вспыхнула и загорелась. Внезапно, словно по волшебству. В считанные секунды она превратилась в огненный столб. Огонь пожирал ее с бешеной скоростью.
Сквозь огненное зарево и клубы дыма Максимилиан видел, как Секст пытается освободить Анитию от пут, держащих ее у столба в центре горящей платформы.
— Проклятие Богов заговорщику и клеветнику… — Нерон услышал в своем правом ухе шепот Петрония.
— Боги наказывают заговорщика и клеветника! — провозгласил Нерон.
И толпа, пораженная увиденным, стихла. На ее глазах пламя пожирало макет «Трои» и тех двух человек, которые были на ее вершине. Казалось, Юпитер действительно вмешался в дело.
Прозвучали новые раскаты грома, на трибуны упали первые крупные капли дождя, и начался ливень. Потоки воды, падающей с небесного свода, заставили публику вскочить с мест и бежать в укрытие.
Последнее, что видели зрители, — это Анитию. Секст освободил ее от пут, а дождь спас от огня. Она сидела на вершине тлеющей «Трои» — живая и невредимая — и обнимала мертвое тело Секста, задохнувшегося в дыму, и медленно раскачивалась из стороны в сторону.
Кто-то прокричал в толпе:
— Святая!
*******
Нерон был вне себя от бешенства. И он бы, наверное, убил Петрония на месте, если бы не понимал до конца всей отчаянности своего положения.
Да, ситуация вышла из-под контроля, но Петроний все-таки спас положение. Он догадался в нужный момент отдать приказание служащим амфитеатра о немедленном поджоге «Трои» и вложил в уста императора подходящую реплику.
Теперь народ в замешательстве — чему верить? Словам Секста или императору. Гнев Юпитера, обелявший Нерона в глазах народа, предстал воочию. А то, что он был инсценирован Петронием, к счастью, знал только узкий круг лиц.
С другой стороны, суеверного Нерона напугало чудесное спасение Анитии. Конечно, можно было думать, что это просто случайность, стечение обстоятельств. Но случайность ли? И как объяснить это народу? Наконец, что с ней теперь делать?
— Петроний, я начинаю подозревать, что это ты плетешь против меня заговор! — кричал Нерон.
— Прикажи казнить меня, божествен ный! — спокойно отвечал Петроний, терять ему было нечего.
— И прикажу! — император топал ногами.
Нерон не выносил, когда кто-либо позволял себе говорить с ним в таком тоне. Но нервы у всех были на пределе, так что сдерживать себя приходилось даже императору.
— Я думаю, мы сможем все уладить. Зав трашние игры пройдут именно так, как нам нужно, — сказал Петроний, когда Нерон чуть— чуть пришел в себя. император испытывающее посмотрел на Петрония.
— Казнь Максимилиана не разочарует тебя, — Петроний почтительно опустил голову.
Раздался короткий звонок. Данила поднялся с дивана и пошел открывать дверь.
Аня стояла на пороге нашей съемной квартиры, — тонкая, тихая, с бледным как полотно лицом. Вид у нее был потерянный.
— Что случилось? — спросил я.
— Врачи говорят, его спасет только чудо. Я подумала, что вы сможете помочь.
— она сказала это спокойно и ровно, глядя куда-то мимо или даже сквозь нас. Меньше чем через час мы уже были в его палате. Последние сутки Максим почти не приходил в сознание.
*******
Накануне поздним вечером состояние Максима стало внезапно странным образом ухудшаться. Врачи не могли понять почему. На глазах все его тело покрывалось багровыми пятнами. Они выглядели, словно кровоподтеки от ударов.
В какой-то момент, еще будучи в сознании, Максим внезапно потерял способность говорить. Он пытался издавать какие-то звуки, что-то сказать Ане. Но язык его не слушался, превратившись в неподвижный, мертвый кусок биологических тканей.
«Двусторонний паралич языка… — протянул обследовавший его дежурный врач. — Странное дело. Как такое может быть?.. Непонятно».
Утром собрали консилиум, пригласили профессора, долго обследовали Максима и пытались понять, какова природа возникших кровоподтеков. Аллергия? Нарушение свертываемости крови? Слабость сосудистых стенок?
Когда врачи вышли из палаты, Аня подошла к профессору и спросила:
— Я его гражданская жена. Вы можете сказать, что с ним?
Профессор внимательно посмотрел на Аню и отвел ее в сторону.
— Он у вас верующий? — пожилой уже мужчина смотрел на нее испытывающим взглядом поверх тонких очков.
— Верующий? — не поняла Аня.
— Ну, христианин? — уточнил он.
Аня задумалась. Как ей правильно ответить на этот вопрос?
— Верующий, но не христианин, — сказала она через секунду. — Но почему вы спрашиваете?
— Видишь ли, милая, — профессор выглядел сосредоточенным и одновременно с этим растерянным. — Очень уж похожи на стигма ты… Знаешь, что это такое?
— Да, знаю, — ответила Аня.
Профессор выдержал долгую паузу, в продолжение которой напряженно смотрел в пол, словно пытался там что-то найти.
— Умеешь молиться — молись, — сказал вдруг этот странный пожилой человек в белом халате. — Знаю, это звучит глупо. Но молись…
******* Максим открыл глаза и посмотрел на нас.
— Э-э-эу, э-э-эу, — мычал он, переводя взгляд с нас на Аню и с Ани на нас.
Его руки хаотично двигались по одеялу. Он, видимо, не мог с ними управиться, но хотел что-то показать нам с помощью жеста.
Данила подсел к нему на кровать и тихо спросил:
— Тебе кажется, Аня в опасности?
— Э-э-эу! Э-э-эу! — Максим делал Даниле утвердительные знаки головой и, кажется, улыбался — его поняли!
— Мы позаботимся о ней, не волнуйся. Позаботимся…
— Э-э-эу! Э-э-эу…
Сознание Максима стало мерцать, и он погрузился в небытие.
— Вот, — Аня приподняла одеяло.
Мы увидели изуродованное кровоподтеками тело. И тут, прямо на наших глазах, огромные, массивные багровые пятна стали проступать на его кистях и стопах. Казалось, что в них лопнули сосуды, сразу все. Кровь хлынула в ткани, и они мгновенно разбухли.
Я инстинктивно прикоснулся к багровому стигмату на его ладони. И в то же мгновение пол стал уходить у меня из-под ног. Яркий солнечный свет, заливавший пространство, ударил в глаза. Барабанные перепонки судорожно задрожали от неистовых криков улюлюкающей толпы, скандирующих аплодисментов, топота ног, рева диких животных и надрывного стона умирающих.
На гигантских трибунах античного Колизея бесновалось обезумевшее людское море. Волна возбуждения мощным потоком прокатывалась по трибунам и, не затухая ни на мгновение, тонула в следующей. Арена, как поле брани, была усеяна человеческими телами, сотни животных — львов, тигров, пантер, леопардов, диких собак, — обезумев от вкуса крови и обилия жертв, рвали на куски человеческие останки.
На высоком помосте в центре арены три раба, орудуя большими молотками, приколачивали тело человека к кресту.
Толпы черни с самого рассвета ждали, когда же откроются ворота амфитеатра.
Со страхом и упоением люди прислушивались к рычанию львов, хриплому реву пантер и вою диких собак. Зверей не кормили уже два дня, лишь дразнили кровавыми кусками мяса. Представление с участием зверей должно было стать кульминацией торжеств. Публика ожидала чего-то прежде не виданного и особенного.
Количество животных, привезенных в Рим со всей империи, обещало предстоящему зрелищу грандиозный успех. Трибуны заполнились незадолго до полудня.
Народ спорил: одни говорили, что львы искуснее разрывают людей, другие — что тигры.
Ходили слухи, что на арене будут разыгрываться сюжеты о жизни бога, которому поклоняются христиане.
*******
Петронии все продумал, никаких неожиданностей не будет. Сначала с животными сразятся гладиаторы — это всегда возбуждает толпу. А потом он устроит кровавое месиво, кинув на растерзание голодным животным всех не казненных еще христиан.
Для большей красочности христиан одели в шкуры животных и огромным стадом вывели на арену. Несчастные пели псалмы и ложились на землю. Публика разозлилась — подобное пассивное поведение жертв не предвещало зрелищности представления.
Гнев публики был Петронию на руку — пусть сердятся на христиан, «поджигателей Рима». Знаменитый оратор Авл торжественно зачел многочисленные, хорошо продуманные Петронием обвинения христиан в различных злодеяниях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11