Она нервно потянула вбок блузку и схватила ртом воздух. Ей стало нечем дышать, она задыхалась. Крик застрял у нее в горле. Крик боли и отчаяния. Протяжный, мучительный крик.
Раймонд растерялся. Ему хотелось обнять Нину, прижать к себе, утешить, успокоить. Сказать, что все будет хорошо. Что он ее защитит. Но он не решался. Он боготворил Нину. Дотронуться до нее — все равно что взять в руки святыню…
Его сердце разрывалось от тоски. Раймонд не мог видеть ее слез. Это что-то ужасное, страшное, несправедливое. Нина не должна плакать. Такая душа не должна страдать. Это неправильно. Этого просто не может быть… Нет.
Раймонд протянул руку и едва коснулся ее локтя. Кончиками пальцев. Это мгновение показалось ему вечностью. Он боялся вздохнуть. Словно своим вздохом он мог спугнуть чудо. Прекрасную райскую птицу, по какой-то случайности навестившую землю.
Нина подалась в его сторону. И спрятавшись у Раймонда за спиной, прижалась щекой к его плечу. Нежная, трепетная, ранимая…
— Еще никто… Никто не относился ко мне так, как ты. Ни один мужчина. Ни один человек.
— Да что ты! — смутился Раймонд. — Я — ничего… Я…
— Нет, Раймонд, нет. Ты особенный. Ты чуткий. Ты внимательный. Ты заботливый. Никто, никто не относится ко мне так… — Нина говорила настолько проникновенно, что сердце Раймонда, казалось, вот-вот порвется на части. От боли, от нежности, от отчаяния.
Но куда она теперь пропала? Не оставила ни адреса, ни телефона. Раймонд даже не знает ее фамилии. Может быть, уехала домой?.. Вот так? Не простившись? Или что-то случилось? Одна, в чужом городе. Нет, не может быть. Бог ее защищает. Она — неземное существо. С ней ничего не может случиться…
Телефонный звонок вырвал Раймонда из состояния глубокой прострации. Сердце заколотилось в груди, словно после марафонской дистанции. Пот мгновенно покрыл лицо тонкой влажной пленкой. Дыхание прервалось. Ни слова не вымолвить…
— Але! Раймонд, ты? Ты там уснул, что ли? — раздалось в телефонной трубке. — Я тебя уже полчаса жду!
Это Мартин. Раймонд сам просил его сегодня о встрече. И забыл. Так скверно на душе… Хочется хоть с кем-нибудь поговорить…
— Да, Мартин! Прости. Иду-иду. Сейчас уже буду…
Изображение пропало.
Экран стал серым и замерцал. Снова какой-то сбой в системе. Информации пока больше нет. Но мы — все четверо — продолжали сидеть за столом и молча смотреть на экран. Белые полосы по серой, дрожащей ряби.
— Странно, — сказал я. — Вроде бы все правильно, а что-то не так…
— Да вообще ничего не понятно, — Гаптен заметно нервничал. — В Откровении говорится: «И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч». А тут и ухватиться вроде не за что… Мисима, Сад, актеры какого-то авангардною театра. Нина эта книжку какую-то пишет, античную мифологию поминает, про ДНК рассказывает.
— И еще непонятно, к чему все эти слова — «чудо», «пророчество», «колдовство», «волшебство», «фея», — поддержал я Гаптена. — Странное нагромождение. Андрей, а ты что думаешь?
И без того угрюмый Данила скрестил руки на груди, откинулся на спинку кресла и насупился.
Андрей не шелохнулся. Склонив голову, он рисовал на листе бумаги странные каракули.
— Я думаю, что это магический солипсизм, — ответил он.
— Магический солипсизм? — переспросил я. — Что это значит?
— Солипсизм — это философское направление, — сказал Андрей, не поднимая головы; судя по всему, он не был расположен к откровенному разговору. — Беркли, Фихте, отчасти Декарт… Суть солипсизма проста: все, что существует, существует лишь в сознании отдельного человека. То есть реальности нет. Есть только то, что в голове. Все субъективно, а объективные суждения невозможны. Теперь добавьте к солипсизму слово «магия», и вы поймете, что я имею в виду…
— Внешний мир зависит от того, что я думаю? Как подумаю, так и будет? — понял я.
— Да, — кивнул головой Андрей и тихо добавил: — И все люди вокруг — только марионетки. «Ментальные фантомы». Безчувств, без жизни, без любви… Как она придумала, так они и будут прыгать.
Данила выругался, встал и вышел. Мы с Гаптеном оцепенели.
— Плохо дело, ребята, — Андрей оторвался от своего занятия, поднял голову и посмотрел на нас печальными глазами. — Влюбился наш Данила. Влюбился.
— Влюбился?.. — мне показалось, что я ослышался. — В кого?!
— Ну, понятно в кого, — сухо констатировал Гаптен. — В нее.
— В Нину?! — я все еще не мог в это поверить. — Как?.. В ней же Тьма…
— Ну, во-первых, это не факт… — протянул Андрей.
— А во-вторых, боюсь, что скоро будет фактом. — отрубил Гаптен.
Мы с Андреем удивленно уставились на Гаптена.
— Светлые хотят что-то обсудить, — Гаптен повернул к нам свой монитор. — Вот.
На экране высветилось приглашение.
После той Встречи Двадцати четырех, когда Свами Брахмананда объявил о низложении Баланса Силы, мы уже несколько раз общались со Светлыми. С шестью Посвященными, стоящими на стороне света. Раньше мы и не догадывались об их существовании. А ведь это именно благодаря этим людям, Даниле удалось добраться до Байкала и встретить там Схимника.
Светлые, как и Темные, лишь приверженцы Света и Тьмы. Можно сказать — их идеологические сторонники. Да, Светлые обладают знаниями, силой, возможностями, ресурсами. Они нас защищают, снабжают информацией, помогают в контактах с внешним миром. Но во всем остальном они обычные люди, только Посвященные.
И Темные — не Тьма. Они — люди. Посвященные, которые помогают Тьме. Свет и Тьма — это вообще не какой-то определенный человек. Только сейчас Тьма предпринимает попытки воплотиться в конкретных людях, чтобы с их помощью установить на земле Свое господство. Впрочем, только сейчас у Нее и появились на это силы.
Во время одной из наших последних встреч со Светлыми Посвященный суфий Санаи сказал так:
«Подлинное счастье — это когда два Света становятся Одним. Когда Свет, живущий в твоей душе, открывается Свету, который царствует во Вселенной. Свет души, скрывающийся от Вселенского Света, напротив, обречен на страдание. А страдание и открывает путь Тьме. И то, что Тьма обрелa силу, означает только одно… Наступила эпоха великого страдания Духа».
Данила тогда удивился и спросил у Санаи: «Это странно. Ведь, люди живут все лучше и лучше. Почему вы думаете, что страданий стало больше?»
«Люди неправильно понимают слово страдание, — ответил Санаи. — У людей все больше сил и возможностей, чтобы бороться с голодом, бедностью и болезнями. Они думают, что в этих трех напастях и заключено их страдание. Им кажется, что, будь они чуть богаче, а их жизнь — чуть сытнее и здоровее, их страдания исчезнут сами собой. На борьбу с этим „злом“ люди бросают все свои силы. Все. А страдание — это другое. И потому сейчас человек слаб перед истинным страданием, как никогда».
Мне ответ Санаи показался и правиль1ным, и полным. А Данила вдруг начал спорить. Он стал говорить, что если у людей жизнь будет лучше, то они смогут больше времени уделять своей душе, внутреннему Свету.
Санаи ничего не ответил. Он только как-то очень странно посмотрел на Данилу.
А Данила задумался.
Потом, уже вечером, он сказал мне: «Знаешь, Анхель, все-таки я чего-то не понимаю. Я хочу, чтобы люди не голодали, не болели, не бедствовали. Разве хорошо, если ребенок голоден, болен, и ему не на что купить игрушку? Почему здоровье и благосостояние несовместимы со счастьем и Светом?».
Я не знал, что ему ответить. И он прав. И Санаи, как мне казалось, тоже прав.
— Хорошенькое дело, — протянул Андрей, глядя на экран с приглашением к встрече.
— Да… И что мы им скажем? — Гаптен пожал мечами. — Что Данила у нас влюбился во Всадницу?..
И только в эту секунду до меня вдруг дошло. Тьма попытается завладеть сердцем Данилы через эту женщину! Мы совладали с Первой Печатью, и Тьма решила пойти ва-банк — перетянуть на свою сторону Избранника! Ужас сковал все мое тело. Нет! Не может быть!
Экран Гаптена моргнул, и на нем появилось новое сообщение. Наше приглашение было аннулировано. Теперь Светлые приглашали на встречу только одного Гаптена.
— Не хотят встречаться с Данилой, — тихо сказал Андрей. — Испугались.
Клорис рвет и мечет, — безразличным тоном сообщил Мартин, потягивая пиво, из стройной кружки. — Что с вами со всеми стряслось? Сначала тебя не было. Теперь вот Сэм куда-то запропастился…
Мартин высокий и полный. Не толстый, а именно полный, грузный. Лицо — один большой овал, с бессмысленными, неизвестно как попавшими на эту лунную поверхность деталями. Лицо обрюзгшей, уставшей от жизни пятидесятилетней женщины. Залысины и длинные волосы. А ведь ему еще и тридцати нет. Печальное зрелище. Клорис любит его в роли госпожи де Монтрей. Он играет круглую дуру, и у него это хорошо получается. Впрочем, сам Мартин считает, что он великий режиссер. Только его творческих замыслов никто не понимает…
Встретиться с ним в клубе — идея неудачная. Но Сэм действительно не отвечает на телефонные звонки, а больше просто не с кем поговорить.
— С Моникой что-то стряслось? — вяло поинтересовался Мартин.
Они сидели за столиком на подвесной металлической конструкции, установленной вдоль четырех стен на уровне второго этажа, вокруг устроенного колодцем танцпола.
— С Моникой? — не понял Раймонд.
— Да… — глупо рассмеялся Мартин. — К доктору тебе надо, Раймонд! К доктору!
«Черт!» — мысленно обругал себя Раймонд. Моника — это же его девушка. Даже не сообразил сразу. Раймонд должен был позвонить ей еще неделю назад! Но сначала он не хотел, а потом… Потом он и вовсе отключил телефон.
— С Моникой все в порядке, — соврал Раймонд.
В конце концов, какое Мартину дело?! Вечно он во все лезет. У него всегда «свое видение» и «свое мнение» По любому поводу! А если ты это мнение не разделяешь, он взрывается, говорит гадости и уходит. Но его и слушать-то невозможно — выражается путано, пространно. Начнет издалека и ни к чему не приходит. Перескакивает с темы на тему, вспоминает прежние обиды, кто кому что сказал… Все неправы, он прав. И любимая фраза: «Мне когда-нибудь дадут сказать?!» При том, что он говорит в три раза больше всех остальных вместе взятых…
— Она в студию приходила… — ухмыльнулся Мартин. — Искала тебя.
Раймонд отпил свой скотч. Мартин относится к разряду людей, которые «все знают» и учат «как жить». Сейчас это прозвучало именно таким образом — ты, мол, Раймонд, как всегда все делаешь неправильно.
— Не так нужно с женщинами, Раймонд! — как и ожидалось, Мартин пустился в пространные рассуждения о жизни. — Ты женщин боготворишь. Ну, а если не боготворишь, то уважаешь, по крайней мере. Относишься к ним как к разумным существам. На разные умные темы говоришь. Что-то втираешь им. Вьешься…
Раймонд почувствовал, что у него свело челюсти:
— Ты это к чему, Мартин?
— Да к тому, Раймонд… — продолжил Мартин тем же своим отвратительным, высокомерным тоном. — Не правильно ты с ними. Женщины бывают хорошие, а бывают плохие. И все. Как с ними разговаривать? Чего им объяснять? Они все как одна — про деньги думают да про длину твоей письки. Все.
— Ладно. Оставим это, — Раймонд допил скотч, повернулся к Мартину боком и уставился на танцпол.
Перед глазами стояла Нина. Прекрасная, умная, сильная. А рядом это существо — без пола и всего с одной извилиной. Впрочем, откуда Мартину знать, что такое настоящая женщина? Разве же она будет с ним встречаться? Разве обратит на него внимание? Удивительно, что у него вообще был хоть какой-то сексуальный опыт. Какая женщина могла с ним спать?.. Бр-р-р…
— Ты, конечно, можешь мне не верить, — Мартин обиделся, — но я знаю, о чем говорю.
— Мартин, отвянь, — музыка стала громче, и Раймонду пришлось даже крикнуть.
Все тело вдруг стало чесаться. Уже два дня у него странный зуд. На предплечьях, кистях, на шее, туловище. Он растирает себя чуть не до крови. Что-то нервное…
— Ты когда-нибудь дашь мне сказать! — вспылил Мартин и дал традиционную для этого своего вопроса паузу.
— Скажи, — Раймонд отодвинулся еще дальше и почесал руку.
— Я тебя не учу жить, Раймонд, — от изрядного количества выпитого язык у Мартина стал заплетаться. — Но у меня есть свое мнение. Все женщины такие. Вот Моника, например. Хорошая она или плохая?.. Раз ты с ней встречаешься, значит, думаешь, что хорошая. А чего в ней хорошего? Ей просто приятно думать, что ты актер. Вон — в двух фильмах снялся, в спектакле играешь. Она так самоутверждается. За твой счет.
— А что, по-другому не бывает?
Раймонд подумал о Нине. Она заинтересовалась им. Одно осознание этого факта вызывало у него ощущение щенячьего восторга и благоговейного трепета. Нина удивительная женщина, воплощенное божество. А как иначе?! Конечно, он счастлив. Но, если следовать логике Мартина, то получается, что Раймонд самоутверждается за ее счет. Это не правда. Это не так. Он просто любит. Он любит Нину. Это же так очевидно! Почему сразу всех обвинять?..
— Не бывает! — Мартин ударил кулаком по столу.
— Ты больной?.. — Раймонд посмотрел на Мартина — полное ничтожество.
— Это ты больной, — Мартин расплылся в глупой улыбке. — Вот Моника тебе сразу дала?..
— Да я бы и не взял «сразу», — пробурчал Раймонд.
Вот, например, у них с Ниной ничего не было. Ничего. Ну и что с того? Если не было, значит, что они не любят друг друга? Или, может быть, у них нет совместного будущего? Какая глупость! За те три дня, пока они были вместе, они сблизились духовно. Нина говорит, что это «энергетический контакт». Это настоящие отношения — глубокие, искренние. Что бы изменилось, если бы у них был секс? Ничего. Чудо бы исчезло — вот что! Нет, Мартин глупость городит. Конечно. Глупость и пьяный бред.
Откуда Мартину знать? Что он вообще понимает в женской психологии? Ни одна женщина никогда бы не рассказала ему, что у нее на сердце. А ведь есть тысяча причин… Женщины живут своим прежним опытом. И если женщину обманули, если ее предали, обидели, унизили, она уже не может сразу же довериться мужчине, даже если она влюбилась в него с первого взгляда. Ей нужно время. Прежде он должен будет доказать ей свою верность, свою преданность, свою доброту и честность. Только тогда их отношения могут перерасти во что-то большее…
— Ты это только так говоришь, — Мартин назидательно погрозил Раймонду пальцем. — Только говоришь! А это четкий критерий. Четкий! Если тетка тебе сразу дала, значит, ты ей запал. А если запал, то можно и дальше продолжать. А если нет, то какого черта! Хотела бы, так и понятно. А не хочет, так чего на нее силы-то тратить?
Нина любила лишь однажды. Она была счастлива своей любовью. Но тот мужчина поднял на нее руку. Он издевался над ней, требовал от нее невозможного, унижал. А потом набил. Жестоко. Чудовищно жестоко. Он бил ее головой о каменный пол. Бил до тех пор, пока у нее не пошла кровь. До тех пор, пока Нина не потеряла сознание. Она кричала, она просила его: «Не бей, пожалуйста! Не бей меня! Только не голову!». Но он бил — жестоко, методично. Бил от бессилия, от неспособности подчинить ее, сломать ее волю.
Теперь Мартин говорит: «Если женщина тебя любит, она переспит с тобой в первый же день». Какой бред! Как может Нина переспать с незнакомым человеком, зная о том, как жестоки и несправедливы могут быть мужчины? Подумать только: кто-то решился поднять на Нину руку?!..
«Знаешь, когда я увидела кровь, — рассказывала она Раймонду. — Я вдруг перестала бояться. Я поняла, что не умру. Никогда. Что моего тела не существует. И с того дня я начала писать свою книгу. С того самого дня…»
— Да, тратить силы это не в твоем духе, — сказал Раймонд сквозь зубы.
— Не в моем, — глаза Мартина как-то странно заблестели. — Вот и Моника мне это сказала.
Раймонду весь этот разговор опротивел окончательно. Надо вставать, прощаться и уходить. Да, нужно вернуться домой. Вдруг Нина пришла к нему и ждет у дверей?.. Пора.
— Что Моника тебе сказала? — безразлично спросил Раймонд, вставая с кресла.
— Она сказала, что я не трачу сил. Просто беру и имею, — ответил Мартин.
— Ну и хорошо, — Раймонд пропустил его ответ мимо ушей, кивнул головой и поднялся. — А я пойду. Пора мне. Пока!
Раймонд направился к выходу. Нужно пройти между столиков, там лестница вниз. Спуститься на танцпол и слева дверь…
«Просто беру и имею», — прозвучало в голове Раймонда. Он остановился и замер. Потом обернулся, сделал несколько шагов назад и напряженно посмотрел на Мартина:
— Ты это про что?..
Мартин был метрах в трех от него. Он отвернулся и тупо смотрел на танцпол. Нет, он слышал Раймонда, но он отвернулся и тупо смотрел на танцпол.
— Что ты имеешь в виду, Мартин?! — заорал Раймонд, силясь перекричать заглушающий его слова рейв.
— Ты ей не звонил, — Мартин посмотрел на Раймонда своими пустыми, водянистыми глазами. — Она расстроилась. Хотела, чтобы кто-нибудь ее утешил… А ты что думал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Раймонд растерялся. Ему хотелось обнять Нину, прижать к себе, утешить, успокоить. Сказать, что все будет хорошо. Что он ее защитит. Но он не решался. Он боготворил Нину. Дотронуться до нее — все равно что взять в руки святыню…
Его сердце разрывалось от тоски. Раймонд не мог видеть ее слез. Это что-то ужасное, страшное, несправедливое. Нина не должна плакать. Такая душа не должна страдать. Это неправильно. Этого просто не может быть… Нет.
Раймонд протянул руку и едва коснулся ее локтя. Кончиками пальцев. Это мгновение показалось ему вечностью. Он боялся вздохнуть. Словно своим вздохом он мог спугнуть чудо. Прекрасную райскую птицу, по какой-то случайности навестившую землю.
Нина подалась в его сторону. И спрятавшись у Раймонда за спиной, прижалась щекой к его плечу. Нежная, трепетная, ранимая…
— Еще никто… Никто не относился ко мне так, как ты. Ни один мужчина. Ни один человек.
— Да что ты! — смутился Раймонд. — Я — ничего… Я…
— Нет, Раймонд, нет. Ты особенный. Ты чуткий. Ты внимательный. Ты заботливый. Никто, никто не относится ко мне так… — Нина говорила настолько проникновенно, что сердце Раймонда, казалось, вот-вот порвется на части. От боли, от нежности, от отчаяния.
Но куда она теперь пропала? Не оставила ни адреса, ни телефона. Раймонд даже не знает ее фамилии. Может быть, уехала домой?.. Вот так? Не простившись? Или что-то случилось? Одна, в чужом городе. Нет, не может быть. Бог ее защищает. Она — неземное существо. С ней ничего не может случиться…
Телефонный звонок вырвал Раймонда из состояния глубокой прострации. Сердце заколотилось в груди, словно после марафонской дистанции. Пот мгновенно покрыл лицо тонкой влажной пленкой. Дыхание прервалось. Ни слова не вымолвить…
— Але! Раймонд, ты? Ты там уснул, что ли? — раздалось в телефонной трубке. — Я тебя уже полчаса жду!
Это Мартин. Раймонд сам просил его сегодня о встрече. И забыл. Так скверно на душе… Хочется хоть с кем-нибудь поговорить…
— Да, Мартин! Прости. Иду-иду. Сейчас уже буду…
Изображение пропало.
Экран стал серым и замерцал. Снова какой-то сбой в системе. Информации пока больше нет. Но мы — все четверо — продолжали сидеть за столом и молча смотреть на экран. Белые полосы по серой, дрожащей ряби.
— Странно, — сказал я. — Вроде бы все правильно, а что-то не так…
— Да вообще ничего не понятно, — Гаптен заметно нервничал. — В Откровении говорится: «И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч». А тут и ухватиться вроде не за что… Мисима, Сад, актеры какого-то авангардною театра. Нина эта книжку какую-то пишет, античную мифологию поминает, про ДНК рассказывает.
— И еще непонятно, к чему все эти слова — «чудо», «пророчество», «колдовство», «волшебство», «фея», — поддержал я Гаптена. — Странное нагромождение. Андрей, а ты что думаешь?
И без того угрюмый Данила скрестил руки на груди, откинулся на спинку кресла и насупился.
Андрей не шелохнулся. Склонив голову, он рисовал на листе бумаги странные каракули.
— Я думаю, что это магический солипсизм, — ответил он.
— Магический солипсизм? — переспросил я. — Что это значит?
— Солипсизм — это философское направление, — сказал Андрей, не поднимая головы; судя по всему, он не был расположен к откровенному разговору. — Беркли, Фихте, отчасти Декарт… Суть солипсизма проста: все, что существует, существует лишь в сознании отдельного человека. То есть реальности нет. Есть только то, что в голове. Все субъективно, а объективные суждения невозможны. Теперь добавьте к солипсизму слово «магия», и вы поймете, что я имею в виду…
— Внешний мир зависит от того, что я думаю? Как подумаю, так и будет? — понял я.
— Да, — кивнул головой Андрей и тихо добавил: — И все люди вокруг — только марионетки. «Ментальные фантомы». Безчувств, без жизни, без любви… Как она придумала, так они и будут прыгать.
Данила выругался, встал и вышел. Мы с Гаптеном оцепенели.
— Плохо дело, ребята, — Андрей оторвался от своего занятия, поднял голову и посмотрел на нас печальными глазами. — Влюбился наш Данила. Влюбился.
— Влюбился?.. — мне показалось, что я ослышался. — В кого?!
— Ну, понятно в кого, — сухо констатировал Гаптен. — В нее.
— В Нину?! — я все еще не мог в это поверить. — Как?.. В ней же Тьма…
— Ну, во-первых, это не факт… — протянул Андрей.
— А во-вторых, боюсь, что скоро будет фактом. — отрубил Гаптен.
Мы с Андреем удивленно уставились на Гаптена.
— Светлые хотят что-то обсудить, — Гаптен повернул к нам свой монитор. — Вот.
На экране высветилось приглашение.
После той Встречи Двадцати четырех, когда Свами Брахмананда объявил о низложении Баланса Силы, мы уже несколько раз общались со Светлыми. С шестью Посвященными, стоящими на стороне света. Раньше мы и не догадывались об их существовании. А ведь это именно благодаря этим людям, Даниле удалось добраться до Байкала и встретить там Схимника.
Светлые, как и Темные, лишь приверженцы Света и Тьмы. Можно сказать — их идеологические сторонники. Да, Светлые обладают знаниями, силой, возможностями, ресурсами. Они нас защищают, снабжают информацией, помогают в контактах с внешним миром. Но во всем остальном они обычные люди, только Посвященные.
И Темные — не Тьма. Они — люди. Посвященные, которые помогают Тьме. Свет и Тьма — это вообще не какой-то определенный человек. Только сейчас Тьма предпринимает попытки воплотиться в конкретных людях, чтобы с их помощью установить на земле Свое господство. Впрочем, только сейчас у Нее и появились на это силы.
Во время одной из наших последних встреч со Светлыми Посвященный суфий Санаи сказал так:
«Подлинное счастье — это когда два Света становятся Одним. Когда Свет, живущий в твоей душе, открывается Свету, который царствует во Вселенной. Свет души, скрывающийся от Вселенского Света, напротив, обречен на страдание. А страдание и открывает путь Тьме. И то, что Тьма обрелa силу, означает только одно… Наступила эпоха великого страдания Духа».
Данила тогда удивился и спросил у Санаи: «Это странно. Ведь, люди живут все лучше и лучше. Почему вы думаете, что страданий стало больше?»
«Люди неправильно понимают слово страдание, — ответил Санаи. — У людей все больше сил и возможностей, чтобы бороться с голодом, бедностью и болезнями. Они думают, что в этих трех напастях и заключено их страдание. Им кажется, что, будь они чуть богаче, а их жизнь — чуть сытнее и здоровее, их страдания исчезнут сами собой. На борьбу с этим „злом“ люди бросают все свои силы. Все. А страдание — это другое. И потому сейчас человек слаб перед истинным страданием, как никогда».
Мне ответ Санаи показался и правиль1ным, и полным. А Данила вдруг начал спорить. Он стал говорить, что если у людей жизнь будет лучше, то они смогут больше времени уделять своей душе, внутреннему Свету.
Санаи ничего не ответил. Он только как-то очень странно посмотрел на Данилу.
А Данила задумался.
Потом, уже вечером, он сказал мне: «Знаешь, Анхель, все-таки я чего-то не понимаю. Я хочу, чтобы люди не голодали, не болели, не бедствовали. Разве хорошо, если ребенок голоден, болен, и ему не на что купить игрушку? Почему здоровье и благосостояние несовместимы со счастьем и Светом?».
Я не знал, что ему ответить. И он прав. И Санаи, как мне казалось, тоже прав.
— Хорошенькое дело, — протянул Андрей, глядя на экран с приглашением к встрече.
— Да… И что мы им скажем? — Гаптен пожал мечами. — Что Данила у нас влюбился во Всадницу?..
И только в эту секунду до меня вдруг дошло. Тьма попытается завладеть сердцем Данилы через эту женщину! Мы совладали с Первой Печатью, и Тьма решила пойти ва-банк — перетянуть на свою сторону Избранника! Ужас сковал все мое тело. Нет! Не может быть!
Экран Гаптена моргнул, и на нем появилось новое сообщение. Наше приглашение было аннулировано. Теперь Светлые приглашали на встречу только одного Гаптена.
— Не хотят встречаться с Данилой, — тихо сказал Андрей. — Испугались.
Клорис рвет и мечет, — безразличным тоном сообщил Мартин, потягивая пиво, из стройной кружки. — Что с вами со всеми стряслось? Сначала тебя не было. Теперь вот Сэм куда-то запропастился…
Мартин высокий и полный. Не толстый, а именно полный, грузный. Лицо — один большой овал, с бессмысленными, неизвестно как попавшими на эту лунную поверхность деталями. Лицо обрюзгшей, уставшей от жизни пятидесятилетней женщины. Залысины и длинные волосы. А ведь ему еще и тридцати нет. Печальное зрелище. Клорис любит его в роли госпожи де Монтрей. Он играет круглую дуру, и у него это хорошо получается. Впрочем, сам Мартин считает, что он великий режиссер. Только его творческих замыслов никто не понимает…
Встретиться с ним в клубе — идея неудачная. Но Сэм действительно не отвечает на телефонные звонки, а больше просто не с кем поговорить.
— С Моникой что-то стряслось? — вяло поинтересовался Мартин.
Они сидели за столиком на подвесной металлической конструкции, установленной вдоль четырех стен на уровне второго этажа, вокруг устроенного колодцем танцпола.
— С Моникой? — не понял Раймонд.
— Да… — глупо рассмеялся Мартин. — К доктору тебе надо, Раймонд! К доктору!
«Черт!» — мысленно обругал себя Раймонд. Моника — это же его девушка. Даже не сообразил сразу. Раймонд должен был позвонить ей еще неделю назад! Но сначала он не хотел, а потом… Потом он и вовсе отключил телефон.
— С Моникой все в порядке, — соврал Раймонд.
В конце концов, какое Мартину дело?! Вечно он во все лезет. У него всегда «свое видение» и «свое мнение» По любому поводу! А если ты это мнение не разделяешь, он взрывается, говорит гадости и уходит. Но его и слушать-то невозможно — выражается путано, пространно. Начнет издалека и ни к чему не приходит. Перескакивает с темы на тему, вспоминает прежние обиды, кто кому что сказал… Все неправы, он прав. И любимая фраза: «Мне когда-нибудь дадут сказать?!» При том, что он говорит в три раза больше всех остальных вместе взятых…
— Она в студию приходила… — ухмыльнулся Мартин. — Искала тебя.
Раймонд отпил свой скотч. Мартин относится к разряду людей, которые «все знают» и учат «как жить». Сейчас это прозвучало именно таким образом — ты, мол, Раймонд, как всегда все делаешь неправильно.
— Не так нужно с женщинами, Раймонд! — как и ожидалось, Мартин пустился в пространные рассуждения о жизни. — Ты женщин боготворишь. Ну, а если не боготворишь, то уважаешь, по крайней мере. Относишься к ним как к разумным существам. На разные умные темы говоришь. Что-то втираешь им. Вьешься…
Раймонд почувствовал, что у него свело челюсти:
— Ты это к чему, Мартин?
— Да к тому, Раймонд… — продолжил Мартин тем же своим отвратительным, высокомерным тоном. — Не правильно ты с ними. Женщины бывают хорошие, а бывают плохие. И все. Как с ними разговаривать? Чего им объяснять? Они все как одна — про деньги думают да про длину твоей письки. Все.
— Ладно. Оставим это, — Раймонд допил скотч, повернулся к Мартину боком и уставился на танцпол.
Перед глазами стояла Нина. Прекрасная, умная, сильная. А рядом это существо — без пола и всего с одной извилиной. Впрочем, откуда Мартину знать, что такое настоящая женщина? Разве же она будет с ним встречаться? Разве обратит на него внимание? Удивительно, что у него вообще был хоть какой-то сексуальный опыт. Какая женщина могла с ним спать?.. Бр-р-р…
— Ты, конечно, можешь мне не верить, — Мартин обиделся, — но я знаю, о чем говорю.
— Мартин, отвянь, — музыка стала громче, и Раймонду пришлось даже крикнуть.
Все тело вдруг стало чесаться. Уже два дня у него странный зуд. На предплечьях, кистях, на шее, туловище. Он растирает себя чуть не до крови. Что-то нервное…
— Ты когда-нибудь дашь мне сказать! — вспылил Мартин и дал традиционную для этого своего вопроса паузу.
— Скажи, — Раймонд отодвинулся еще дальше и почесал руку.
— Я тебя не учу жить, Раймонд, — от изрядного количества выпитого язык у Мартина стал заплетаться. — Но у меня есть свое мнение. Все женщины такие. Вот Моника, например. Хорошая она или плохая?.. Раз ты с ней встречаешься, значит, думаешь, что хорошая. А чего в ней хорошего? Ей просто приятно думать, что ты актер. Вон — в двух фильмах снялся, в спектакле играешь. Она так самоутверждается. За твой счет.
— А что, по-другому не бывает?
Раймонд подумал о Нине. Она заинтересовалась им. Одно осознание этого факта вызывало у него ощущение щенячьего восторга и благоговейного трепета. Нина удивительная женщина, воплощенное божество. А как иначе?! Конечно, он счастлив. Но, если следовать логике Мартина, то получается, что Раймонд самоутверждается за ее счет. Это не правда. Это не так. Он просто любит. Он любит Нину. Это же так очевидно! Почему сразу всех обвинять?..
— Не бывает! — Мартин ударил кулаком по столу.
— Ты больной?.. — Раймонд посмотрел на Мартина — полное ничтожество.
— Это ты больной, — Мартин расплылся в глупой улыбке. — Вот Моника тебе сразу дала?..
— Да я бы и не взял «сразу», — пробурчал Раймонд.
Вот, например, у них с Ниной ничего не было. Ничего. Ну и что с того? Если не было, значит, что они не любят друг друга? Или, может быть, у них нет совместного будущего? Какая глупость! За те три дня, пока они были вместе, они сблизились духовно. Нина говорит, что это «энергетический контакт». Это настоящие отношения — глубокие, искренние. Что бы изменилось, если бы у них был секс? Ничего. Чудо бы исчезло — вот что! Нет, Мартин глупость городит. Конечно. Глупость и пьяный бред.
Откуда Мартину знать? Что он вообще понимает в женской психологии? Ни одна женщина никогда бы не рассказала ему, что у нее на сердце. А ведь есть тысяча причин… Женщины живут своим прежним опытом. И если женщину обманули, если ее предали, обидели, унизили, она уже не может сразу же довериться мужчине, даже если она влюбилась в него с первого взгляда. Ей нужно время. Прежде он должен будет доказать ей свою верность, свою преданность, свою доброту и честность. Только тогда их отношения могут перерасти во что-то большее…
— Ты это только так говоришь, — Мартин назидательно погрозил Раймонду пальцем. — Только говоришь! А это четкий критерий. Четкий! Если тетка тебе сразу дала, значит, ты ей запал. А если запал, то можно и дальше продолжать. А если нет, то какого черта! Хотела бы, так и понятно. А не хочет, так чего на нее силы-то тратить?
Нина любила лишь однажды. Она была счастлива своей любовью. Но тот мужчина поднял на нее руку. Он издевался над ней, требовал от нее невозможного, унижал. А потом набил. Жестоко. Чудовищно жестоко. Он бил ее головой о каменный пол. Бил до тех пор, пока у нее не пошла кровь. До тех пор, пока Нина не потеряла сознание. Она кричала, она просила его: «Не бей, пожалуйста! Не бей меня! Только не голову!». Но он бил — жестоко, методично. Бил от бессилия, от неспособности подчинить ее, сломать ее волю.
Теперь Мартин говорит: «Если женщина тебя любит, она переспит с тобой в первый же день». Какой бред! Как может Нина переспать с незнакомым человеком, зная о том, как жестоки и несправедливы могут быть мужчины? Подумать только: кто-то решился поднять на Нину руку?!..
«Знаешь, когда я увидела кровь, — рассказывала она Раймонду. — Я вдруг перестала бояться. Я поняла, что не умру. Никогда. Что моего тела не существует. И с того дня я начала писать свою книгу. С того самого дня…»
— Да, тратить силы это не в твоем духе, — сказал Раймонд сквозь зубы.
— Не в моем, — глаза Мартина как-то странно заблестели. — Вот и Моника мне это сказала.
Раймонду весь этот разговор опротивел окончательно. Надо вставать, прощаться и уходить. Да, нужно вернуться домой. Вдруг Нина пришла к нему и ждет у дверей?.. Пора.
— Что Моника тебе сказала? — безразлично спросил Раймонд, вставая с кресла.
— Она сказала, что я не трачу сил. Просто беру и имею, — ответил Мартин.
— Ну и хорошо, — Раймонд пропустил его ответ мимо ушей, кивнул головой и поднялся. — А я пойду. Пора мне. Пока!
Раймонд направился к выходу. Нужно пройти между столиков, там лестница вниз. Спуститься на танцпол и слева дверь…
«Просто беру и имею», — прозвучало в голове Раймонда. Он остановился и замер. Потом обернулся, сделал несколько шагов назад и напряженно посмотрел на Мартина:
— Ты это про что?..
Мартин был метрах в трех от него. Он отвернулся и тупо смотрел на танцпол. Нет, он слышал Раймонда, но он отвернулся и тупо смотрел на танцпол.
— Что ты имеешь в виду, Мартин?! — заорал Раймонд, силясь перекричать заглушающий его слова рейв.
— Ты ей не звонил, — Мартин посмотрел на Раймонда своими пустыми, водянистыми глазами. — Она расстроилась. Хотела, чтобы кто-нибудь ее утешил… А ты что думал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10