В понедельник днем Рут приехала в Лидс и разрезала пироги на сотни кусочков, а каждый кусочек поделила на четыре части: хрустящая корка, мягкое тесто, мясной сок под ним и свиной фарш. Она даже сковырнула с корочки блестящий слой, пытаясь угадать его точный состав. Методом бесчисленных проб и ошибок, после восторга первых побед, когда заветный аромат хлынул из печи, и после очередной неудачной партии Рут наконец-то узнала все необходимое, и наступил тот миг, когда ее пироги были готовы к продаже. Между первозданным рецептом и ее собственным была лишь одна разница (люди старой закалки назовут ее кощунством): Рут пекла пироги в жестяных формах, потому что иначе не умела. Согласно же древней традиции, пирог нужно было «воздвигать» руками вокруг деревянной основы. О последнем методе и по сей день ведется множество споров, поэтому чем меньше мы о нем скажем, тем лучше.В западном Райдинге народ привык жить по давно устоявшимся традициям, и когда в витрине мясной лавки появились, вероятно, лучшие в северной Англии пироги со свининой, сначала их никто не брал. Через несколько дней объявился первый покупатель. Юноша ехал на работу и взял пирог случайно, не обратив внимания на начинку. Через две минуты тот же самый юноша ворвался в лавку и заказал второй; он купил бы больше, да деньги кончились. Его восторженных отзывов оказалось достаточно, чтобы убедить трех-четырех коллег поужинать новыми пирогами Рут Кент. С того дня желающих стало так много, что Рут пришлось отказаться от другой выпечки. Иначе она просто не справлялась с наплывом покупателей.Когда через два года Вильям Уолкер приехал в Клекхитон, он понял, что очутился в подлинной святыне этих пирогов. Другой святыней был Мелтон Мобрей, где впервые догадались запечь свиной фарш в тесте. Понятное дело, сначала люди косо поглядывали на кулинарную новинку, и лишь через несколько лет такие пироги стали одним из любимейших блюд нации.До приезда в Клекхитон Вильям никогда не пробовал этого блюда. Он был родом из Бингли, городка, имеющего с нами давние связи: единственный ослик тащил всю пряжу из Гомерсаля до Бингли (а это около десяти миль) и обратно. Обычно ослом правил Шустрый Джо, который славился на всю округу своей медлительностью и сердобольным отношением к животным. У нас говорили: «Плетешься, как Шустрый Джо», подразумевая, чтобы вы поторапливались.Итак, Вильям Уолкер прибыл в долину, снял убогую комнатушку и устроился инженером на шерстяную фабрику в Клскхитоне, хотя, по общему мнению, заслуживал куда большего, потому что был человеком безмерного таланта и доброй души.Клекхитон – важный, но небольшой городок, поэтому неудивительно, что Вильям скоро попал в магазин Рут, где сразу пристрастился к ее пирогам, да так, что стал заходить по два раза на дню. Он был низкого роста, плотный, с лицом что полная луна, румяный и улыбчивый. Казалось, Вильям всегда радовался даже сущей безделице. Рут смотрела на это круглое лицо и живот и представляла, что если посильнее надавить на голову, то Уолкер завертится и засвистит точно юла. Но в то же время она была очарована. Всякий раз, вручая ему пирог, Рут любовалась его причмокивающими губами и пальцами, в сладком предвкушении ласкающими хрустящую корочку. Сам он тут же начинал пританцовывать, словно только что получил сундук, доверху набитый драгоценностями. А уж как он любил поговорить о пирогах! Какая вчера была корочка! А какая сегодня вкусная начинка! Сердце Рут неизменно замирало в груди, когда этот круглый, вечно смеющийся человечек так и сыпал радостными и беззаботными комплиментами.А пироги становились все лучше и лучше. Она отдавала себе в этом отчет, потому что со временем их стало попросту не хватать. Через три года после судьбоносной поездки в Лидс витрина лавочки была завалена пирогами, и Рут пришлось сбросить балласт, отказаться от требухи и бекона. Теперь каждый свободный дюйм пространства был заставлен подносами – они громоздились друг на друге по семь-восемь штук. Люди покупали пироги с пылу с жару; точное время выпекания было известно каждому, и окрестные мастерские даже устраивали обеденный перерыв так, чтобы рабочие успели пораньше встать в очередь. К закрытию магазина они сметали все подчистую. В семь-восемь часов вечера, когда фабрики прекращали работу, толпы голодных обрушивались на мясную лавку. Они толкались и вставали на цыпочки, чтобы посмотреть, сколько пирогов еще осталось. Кое-кто, завидев у прилавка знакомого, кричал, чтобы тот захватил пирог и ему. Некоторые владельцы фабрик регулярно делал и крупные заказы и посылали конюхов сразу за дюжиной, и хотя Рут отличалась благоразумием, все же она не отказывалась от заманчивых предложений и часто распродавала последние запасы на глазах у озверевших трудяг.Вильям жил рядом с магазином и всегда заходил в спокойные часы. Благодаря должности инженера его рабочий график был относительно свободным. Говорят, для фабриканта нет большего счастья, чем инженер без дела: это значит, что все идет своим чередом и без заминок. На фабрике Хитона, куда устроился Вильям, занимались изготовлением шодди – дешевой ткани из переработанных лохмотьев и ветоши. Место, что и говорить, не престижное, поэтому ходили слухи, будто раньше Уолкер был гениальным изобретателем, а Хитон подобрал его, когда тот терпел нужду. На самом же деле все было куда прозаичнее. Вильям овдовел. Его жена умерла, родив мертвого младенца. Оставшись без семьи и получив рекомендательное письмо от прежнего хозяина, он покинул родные края в поисках новой жизни. Хитон с радостью принял талантливого инженера, на чем и закончились его скитания. В 1848-м, когда Вильям отведал первый пирог со свининой, он был одинок уже больше года.К тому времени между мясником и его женой возникли серьезные противоречия. Сначала они вздорили из-за упомянутой колбасы: за годы совместной жизни им не удалось решить этот спорный вопрос, который неизменно приводил к размолвкам. Рут была не в силах помочь подруге. На ней по-прежнему держался весь магазин, где она поняла, что будущее – в пирогах со свининой. И пока ее товарка отстаивала право на колбасу, Рут делала свое дело. Через несколько лет в долине не осталось человека, который бы не признавал, что пироги миссис Кент – лучшие в округе, а корочка – вне всякого сравнения. Корочка эта жива в памяти тех, кто хотя бы однажды ее попробовал. Аппетитная, не слишком жирная; нежный хруст распадался на языке восхитительными хлопьями; мягкая и белая внутри, она пропитывалась мясным соком, а в этом уютном гнездышке покоился свиной фарш. Конечно, людям свойственно нахваливать пироги, которые пекут в их родной деревне, потому что хороший пирог запоминается на всю жизнь – такова его природа. Но выпечка Рут Кент – исключение. К тому же с годами она становилась лучше и лучше, все партии были удачны, и популярность лавки неумолимо росла. Обеим женщинам это приносило приличный доход, но жена мясника быстро старилась из-за вечных перепалок с супругом, пока оба не утомились настолько, что окончательно ушли от дел и провели остаток жизни в спорах о свинине. К тому времени Вильям Уолкер стал постоянным покупателем в мясной лавке, а Рут целыми днями пекла пироги и все реже думала о чем-то другом.Однажды, сразу после обеда, когда рабочие обыкновенно возвращаются на фабрики, Вильям заглянул в «Полную чашу» пропустить кружечку пива. Он был у стойки один и все прокручивал в уме фразу, которую придумал еще утром, а к обеду довел до совершенства. Вильям так ее заучил, что, когда бармен предложил ему еще пива, он не раздумывая ответил:– Может, ты не прочь прогуляться, скажем, в воскресенье…Тут он осекся. Возникло неловкое молчание, и мужчины медленно подняли глаза друг на друга.– Я хотел сказать… – начал Вильям, но он понятия не имел, что хотел сказать.– Еще? – повторил бармен и, не дожидаясь ответа, стал наливать пиво в его кружку. Они пристально наблюдали, как тонкий слой пены поднимается над коричневым элем. Вильяму здорово повезло: его блестящее предложение так изумило бармена, что через минуту тот позабыл точную формулировку, и теперь оба лихорадочно рылись в памяти.– Я об охоте, – наконец выдавил Уолкер.– А, нуда, нуда, – затараторил бармен. – Конечно же, охота!– У вас тут кролики водятся?– О да! Как раз по воскресеньям их стреляем! – Бармен был страшно рад удачному выходу из положения и даже не подумал, что ружья у него нет вовсе, капканы последний раз он ставил в пятнадцать лет, да и вообще мало кто нынче ходит на охоту.– Ну, – сказал Вильям, – тогда постреляем как-нибудь!– Ага, постреляем.– Твое здоровье!– Твое здоровье!И он быстренько скрылся в задней комнате.Вильям поднес кружку к губам. Капля пота скатилась по его лысине, набрала скорость на побагровевшем лбу, свесилась с кончика носа и булькнула в пиво. Он оглядел бар, нимало не сомневаясь, что все посетители его услышали. Но в зале никого не было. Тогда Вильям стал пить.После третьей пинты он направился в мясную лавку. Уолкер сунул незажженную сигару в зубы (он терпеть не мог табачного дыма, но сигара должна была произвести впечатление на Рут). Затем немного постоял у двери, разгладил пиджак, убедился, что подтяжки не перекрутились, и принялся старательно заправлять рубашку в брюки. Однако пиво лишило его точности движений, поэтому он ввалился в лавочку, все еще пряча хвост рубашки и неуклюже извиваясь.– Господи! – воскликнула Рут, которая наблюдала за его забавными приготовлениями из окна. – Куда ты так вырядился?– Если ты не прочь… то есть… если ты можешь… воскресенье… будет время в воскресенье… если погулять… ну, понимаешь… мы могли бы…Так он мучился несколько минут, теряя мысль н начиная все заново. Чувство времени вместе с ловкостью, по-видимому, осталось в «Полной чаше», и бессвязный монолог Вильяма затянулся. Рут слушала молча, опершись локтями на прилавок. В уголках ее губ заиграла легкая улыбка. Наконец лепет утих, но не раньше, чем Рут перегнулась через стойку и поцеловала Уолкера в щеку.– В воскресенье, – сказала она.В магазин вошел покупатель, и огорошенный Вильям попятился к двери, не отрывая взгляда от Рут. Она улыбалась как-то иначе, по-новому: ее лицо приобрело незнакомые очертания, улыбка возникла на щеках, затем теплое напряжение поднялось к глазам и пролилось на грудь, легкие наполнил щекочущий воздух. Покупатель дернул себя за воротник и кашлянул – он торопился и, должно быть, понял, что если не прекратить волшебство прямо сейчас, то можно простоять так полдня.На первое приглашение Вильяму потребовалось двенадцать месяцев, и только пиво помогло ему одолеть врожденную робость. Раньше он вообще не пил, поэтому расхрабрился не на шутку. Но быть пьяным постоянно Уолкер не мог, а в трезвом виде так конфузился, что заходил в магазин лишь в самые оживленные часы. Краем глаза Рут наблюдала, как он проскальзывает в дверь и до последнего прячется за спинами покупателей. Стоило ему подойти к прилавку, Рут сразу отворачивалась в поисках пирога, словно бы говорила: «Я все понимаю, не волнуйся». Когда же она протягивала Вильяму тяжелый бумажный пакет, то замечала, что становится еще выше, а в руках ощущала легкое покалывание. Как ребенок, которому велели не озорничать, она едва сдерживала улыбку и называла всем известную цену. Ее голос при этом становился необычайно низким и заговорщицким.За несколько дней покупка пирога исподволь превратилась для обоих в ритуал. Уолкер по-прежнему вел себя робко, но теперь в его робости появилась нотка чудачества и даже лукавости. Однажды, подойдя к прилавку, он подмигнул Рут, при этом храня насмешливо-серьезное выражение лица, а та в ответ сделала маленький реверанс. Так продолжалось всю неделю, поэтому к воскресенью оба понятия не имели, как прекратить игру и снова стать нормальными людьми.Был жаркий день, и Вильям зашел за ней в два часа. Тогда Рут жила в комнатах над магазином, потому что иначе не смогла бы постоянно смотреть за пирогами. Кроме того, так выходило дешевле. Рут открыла дверь и высунулась наружу. На ней было простое зеленое платье и соломенная шляпка, нос перепачкан в муке. Последнее обстоятельство смутило Вильяма: хоть ему и нравилось белое пятнышко, было бы жестоко с его стороны вывести даму на улицу в таком виде. Поэтому он постучал себя по носу. Сперва Рут решила, будто это часть их игры, но потом заметила, куда смотрит Уолкер, и догадалась, в чем дело. Она смахнула муку и, густо покраснев, рассмеялась.Рут стала приводить себя в порядок, но как-то странно: она похлопала юбки и завертела головой, пытаясь найти в своем облике какой-нибудь изъян. Наконец от этого зрелища им обоим стало неловко, и Рут выдавила:– Чего уж там, заходи. Я все равно не готова.Вильям медлил. Тогда Рут скрылась в задней комнате, и ему оставалось только следовать за ней.Внутри стоял тяжелый дух животного жира и мяса, не то чтобы отвратительный, но такой сильный, что непривыкшего человека от него мутило.– Скоро вернусь! – крикнула она из кухни. – Дело-то хлопотное, за пирогами глаз да глаз нужен!Ее речь перемежалась грохотом подносов и случайными глухими ударами – такие звуки обычно не издают те, кто готовится к свиданию. Вильям не знал, куда себя деть, поэтому заглянул на кухню. Рут стояла к нему спиной, с закатанными рукавами, и месила тесто.– Еще минуту! – бросила она через плечо и вернулась к работе.Уолкер встал в дверях и оглядел комнату. Она была маленькая, не больше десяти футов, но в ней помещалось все необходимое для пекаря: на полу большие глиняные кувшины с мукой, стол с прикрученной к нему мясорубкой, а под ней – ведро, полное коричнево-серого фарша; на столе лежали увесистые куски мяса и хрящи, блестевшие на солнце; с тонких сухожилий свисали узлы белого жира и липкой прозрачной пленки; в огромных блюдах с кровью – сырые легкие, сердца и прочие внутренности. Кровь переливалась через край, ее ручейки сходились на столе и покрывали большую часть деревянного пространства, а на сухих островках были заметны въевшиеся коричневые пятна. Слева от Вильяма почти до потолка высилась печь, холодная, но забитая жестяными формами (в основном маленькими, среди которых затесались одна или две больших, все пустые и убранные явно впопыхах). Наверху тоже были формы, они касались потолка, и даже Рут приходилось вставать на стул, чтобы их достать. Когда глаза Вильяма свыклись с полной неразберихой, он разглядел неровные стопки форм на полу и в углах и трехфутовую гору над раковиной, заслонившую все окно.Не веря собственным глазам, Уолкер потряс головой. Под размеренные движения Рут его взгляд бегал от одного развала к другому, от сочащейся кровью требухи к грязным жестяным формам. Повсюду валялись большие сковородки, до краев полные густой мерзкой жижи – по-видимому, той же самой, которую он с наслаждением вкушал дважды в день.Но не реалии мясной лавки повергли его в такое смятение, ведь Вильям работал на фабрике по производству шодди, где вонючая грязь стала его хлебом насущным. Нет, Уолкера поразил хаос, полный беспорядок, царивший на кухне, – один его вид оскорблял хладнокровную логику инженерной мысли. Всюду анархия, безнадежное смятение, отсутствие какой-либо модели. Вильяму даже стало стыдно за себя. Это же надо – прокрасться за прилавок и с омерзением разглядывать чужую кухню, столь отличную от того, что выставляется на продажу! Хуже того, Уолкер понимал, что, пока здесь не наведут порядок, ему не поесть чудесных пирогов Рут Кент. Всякий раз это кошмарное зрелище будет туманить его чувства и перебивать вкус.Чтобы осмыслить, как такое вопиющее пренебрежение к собственному делу могло повторяться изо дня в день, Вильям задал Рут несколько простых вопросов: в какие часы она печет, каковы размеры партий, как она заказывает и готовит мясо. Такие элементарные вещи, по его разумению, должен знать каждый. В этих цифрах и фактах измеряется любое предприятие, а работа – не что иное, как следование строгому алгоритму чисел. Но Рут не нашлась что ответить. Она даже не помнила, сколько раз в неделю топит печь (а может, и не знала). Партии? Сколько чего? Как ты сказал? Что-что? А допрос все продолжался, и скоро Вильяму стало ясно, что Рут погрязла в тумане хаотичной рутины. Он взглянул на ее ноги и увидел потрескавшиеся туфли, пропитанные мукой и жиром; руки – грубые, в мозолях, под кожей перекатываются крепкие веревочные мускулы. Весь разговор Рут месила тесто, покачивая головой.Вильям выяснил, что она делает тесто для большой партии пирогов, которые по обыкновению лепит поздно вечером, а на рассвете ставит в печь. Пока они пекутся, Рут успевает подготовить вторую партию. Только так она может обеспечить всех желающих обедом. Днем наступает очередь следующей партии, вечерней. А потом магазин закрывается на ночь, и все повторяется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20