— Вижу, — сказала Ромашка.
— Как вам нравится в нашем лесу? — Медвежонок переминался с ноги на ногу и думал, что бы ещё сказать.
— Мне здесь очень нравится. Здесь очень красиво.
— И погода прекрасная, правда? Вы любите дождь?
— Дождь? Я ещё ни разу не видела дождя. Какой он?
— Дожди бывают разные, — сказал Медвежонок. — Бывает грибной — это когда дождь, а сквозь дождь — солнце.
— Это, наверное, очень красиво, — сказала Ромашка. — Как вы хорошо говорите. Расскажите ещё что-нибудь.
— А бывает проливной дождь, — сказал Медвежонок. Это одна вода.
— Я очень люблю воду, — сказала Ромашка.
Ёжик прыгал за ёлкой и делал Медвежонку разные знаки. «Знакомь! Знакомь меня!» — кричал про себя Ёжик. Но Медвежонок будто забыл про Ёжика. Он ходил вокруг Ромашки, размахивая лапами, и говорил без умолку.
— Это ещё что, — говорил Медвежонок. А бывает — снег.
— Что это?
— О! Это очень холодное вещество. Это такой дождь зимой. Представляете? С неба падают белые пушистые хлопья. Ну с чем сравнить? Ну, вот, например, со мной, с Медвежонком.
— Такие огромные?
— Нет, такие же пушистые, мягкие, ласковые.
— А вы — ласковый?
— Очень, — сказал Медвежонок.
Ёжик готов был плакать от обиды, но боялся вылезти из-под ёлки. «Как тебе не стыдно, Медведь! Ты же обещал!» — кричал про себя Ёжик.
И тут Медвежонок обернулся к нему и сказал:
— А хотите, я вас познакомлю со своим другом?
— Очень, — сказала Ромашка.
— Позвольте вам представить моего друга Ёжика. — И Медвежонок сделал широкий жест лапой. — Выходи! — шепнул он Ёжику.
Но Ёжик стоял за ёлкой и чувствовал, что лапы у него примёрзли к земле. Он хотел весело рассмеяться и крикнуть: «Иду, Медвежонок!» — но почувствовал, что лапы у него не шевелятся и он не может раскрыть рта.
— Позвольте вам представить моего самого лучшего друга, Ёжика, — громче сказал Медвежонок и ещё шире повёл лапой. — Да выходи же! — зашипел он.
Но Ёжика будто окостенил мороз. Он вдруг с ужасом понял, что никогда ни за что не найдёт в себе сил подойти к Ромашке.
Он повернулся и что было мочи, ломая кусты, спотыкаясь, падая, побежал вглубь леса.
Не улетай, пой, птица!
Повеселимся, Поросёнок!
— А как?
— Давай попрыгаем!
И они запрыгали: Заяц — через пенёк, Поросёнок — через поваленную осину.
— Так не развеселишься, — сказал Заяц. — Иди сюда!
И подвёл Поросёнка к упавшей сосне.
Весенний лес, набитый солнцем и птицами, стоял в зелёном дыму.
— Прыгай! — сказал Заяц.
— Боюсь, — сказал Поросёнок.
— Смотри! — сказал Заяц. И прыгнул.
— У тебя ноги длинные, — и Поросёнок лёг животом на сосну.
— Да не так, — сказал Заяц. — Смотри!
Птица пела далеко и тревожно, потом подлетела ближе, запела радостно и светло.
— Ты не смотришь, — обиделся Заяц. — Так я тебя не научу.
— Я смотрю, — сказал Поросёнок.
«Где же она сидит?» — разглядывая ветку за веткой, думал Поросёнок.
— Смотри в третий раз! Больше не покажу.
Заяц прыгнул, и тут Поросёнок её увидел.
Она была совсем крошечная, серый такой комочек, а пела так, что у Поросёнка защемило в груди.
— Будешь прыгать или нет? — спросил Заяц.
— Ты прыгай, — сказал Поросёнок. Он, не отрываясь глядел на птицу.
Вот она наклонила голову и…
Такого Поросёнок ещё никогда не слышал.
— Главное не бойся, — говорил Заяц. — И отталкивайся двумя ногами сразу. Понял?
— Ага, — сказал Поросёнок. «Если бы я умел так петь, если бы я только чуть-чуточку мог, как она. Я бы…»
— Ну прыгай! — сказал Заяц.
Поросёнок подпрыгнул, лёг животом на поваленную сосну и закрыл глаза.
— Эх ты! — сказал Заяц. — Учи тебя! — И убежал.
— Птица, — шептал Поросёнок. — Не улетай, пой, птица! Я не умею прыгать, не умею петь, но, когда ты поёшь, мне кажется, мне кажется… я могу всё.
Птица пела, а поросёнок лежал ничком на упавшей сосне, и ему казалось, что он сам — вольная птица, летит высоко над землёй и машет лёгкими крыльями. Прибежал Заяц.
— Ну, будешь прыгать? — спросил он. — Да чего же ты плачешь? Вот глупый! Да я тебя научу, научу! Надо только отталкиваться двумя ногами сразу.
Кукуня
— Капает и капает, и — туман, — разве это погода?
— Нет, — сказал Кукуня, новый знакомец Ёжика и Медвежонка.
— А ты сам откуда? — спросил Ёжик.
— Я — здешний. Мама у меня куница, от неё — хитрость.
— А папа? — спросил Медвежонок.
— Папа — бобр. Всё плотины строил.
— Значит, ты — хитрый? — спросил Ёжик.
— Смышлёный, — сказал Кукуня. — Я — смышлёный, трудолюбивый, люблю поспать, поесть, поплотничать, повеселиться…
— И плавать любишь? — спросил Ёжик.
— И плавать.
— А кувыркаться?
— Нет, — сказал Кукуня. — Кувыркаться не люблю. У меня от этого голова болит.
Они сидели посреди туманного леса в беседке, которую построил Кукуня.
Накрапывал дождь, пахло землёй и листьями.
— А что ты ещё любить? — спросил Медвежонок.
— Черёмуху.
— А ещё?
Кукуня задумался. Он был небольшой зверёк с маленькой головой и мохнатыми лапами. Больше всего он походил на собаку таксу, если бы она надела пушистые валенки.
— А ты откуда пришёл? — спросил Ёжик.
— Из-за реки.
— А зачем построил вот эту?.. — Медвежонок не знал, как назвать беседку.
— Не знаю. Где-то видал, — сказал Кукуня. — Дождь не мочит, а стен нет.
— А если ветер?
— В дом уйду.
— А где дом?
— Построю.
— Ты к нам надолго? — Медвежонок обошёл Кукуню и даже потрогал его лапой.
— А что?
— Интересно, — сказал Ёжик.
— Посмотрю, — сказал Кукуня. — Понравится — останусь, не понравится — уйду.
— А куда? — спросил Медвежонок.
— Мало ли! Захочу — вернусь к себе за реку, захочу — пойду дальше.
— А куда? — спросил Ёжик.
— Пойду к белым медведям, к песцам. Меня северные олени любят.
— А ты и на севере был?
— Был.
— И на юге?
— Везде. Я даже на Ките плавал.
— Врёшь! — сказал Медвежонок.
— Я старый, — сказал Кукуня. — Годы мои большие. Чего мне врать?
— А сколько же ты живёшь? — спросил Ёжик.
— Лет 300, — сказал Кукуня. — А может, 500. Не помню.
— Мою бабушку помнишь?
— А как же! Славная была Ежиха.
— А моего дедушку?
— Печальный был Медведь, — сказал Кукуня. — Всё на скрипке играл.
— Правильно! — воскликнул Медвежонок. — У меня и скрипка в шкафу осталась.
— Бери, говорит, Кукуня, свою скрипку. Сыграем!
— Это кто говорит?
— Это твой дед. Мне.
— А ты и на скрипке можешь?
— А мне — что топором, что на скрипке.
И Медвежонок уточкой полетел домой и вернулся со скрипкой. Пока он бегал, Ёжик ни о чём не спрашивал, а только глядел на Кукуню во все глаза.
— Ну-ка, давай скрипку!
Кукуня потрогал струны, взмахнул смычком — скрипка запела. Кукуня играл по-деревенски — просто и от души. Скрипка то плакала, то хохотала. И Медвежонок с Ёжиком то сидели, насупившись, то пускались в пляс.
— Нет, лапа не та, — вздохнул Кукуня, опуская смычок. — Эх, бывало, сядем с дедом твоим на два пенька, да как грянем, как потащит, потащит он вверх, а я — кругами хожу. Волки плакали.
— Куда потащит? — спросил Ёжик.
— Кого?
— Ну, туда… Душу.
И Кукуня снова взял скрипку и заиграл так, что Ёжик с Медвежонком заплакали.
— Хороший у тебя дед был, — сказал Кукуня. — Редкий Медведь, жаль только, моя скрипка сгорела.
— Бери, — сказал Медвежонок. — Бери дедушкину!
— И никуда не уезжай, — сказал Ёжик.
Кукуня зажмурился, посидел так с закрытыми глазами, взял скрипку — и накрапывающий дождь, и лес, и туман — всё смешалось с запахом земли и листьев, и беседка, построенная Кукуней, вместе с друзьями уточкой поплыла над землёй.
Урюк
— А можно сказать — бушует весна? — спросил Ёжик.
— Конечно!
И Заяц понёсся через лес, и Ёжик с Медвежонком следом.
Заяц прискакал к дикой вишне.
— Глядите! — сказал Заяц. — Как снег!
— Цветёт, — сказал Ёжик.
— Пахнет…
— Нюхайте! — сказал Заяц.
И все стали подпрыгивать и нюхать.
— Снегом, — сказал Медвежонок.
— Свежестью!
— А почему — бушует? — Ёжик остановился. — Ведь когда бушует — всё свищет, летит?
— А дожди? — сказал Заяц. — А птицы?
— Верно! Дожди — летят, птицы — свищут!
— И облака, — сказал Медвежонок. — Облака тоже летят.
— И бабочки!
— При чём здесь бабочки?
— Как? А цветы? — и Заяц показал на вишню.
— Персики, — сказал Медвежонок. Знаешь, как персики цветут? Урюк!
— Нет у нас персиков!
— Сирень, — сказал Ёжик. — Вот уж цветёт!
— Сирень — сиреневая, при чём здесь вьюга?
— А белая?
— И липы, — сказал Заяц. — Отцветут, и лепестки так и летят.
— Вместе с яблоневыми…
— И урюк! — сказал Медвежонок.
— Отстань ты со своим урюком!
— Как метель! — Медвежонок хотел, чтоб не забыли урюк.
— И дожди! — крикнул Ёжик.
— И облака!
— И черёмуха!
— И слива!
— И черешня!
— И вишня!
— Вот потому-то — бушует!
— Не-а, — сказал Медвежонок. — Уж если кто по-настоящему бушует, так это — урюк!
Сова-сова
В эти самые лучшие часы, когда солнце уже садится, но ещё не наступили сумерки и от деревьев на снегу — длинные глубокие тени, — в эти часы Ёжик садился у окна и мечтал.
То же самое делал Медвежонок.
А у Зайца не было сил мечтать, потому что Заяц просто не мог сидеть на месте.
Вот и сегодня он сперва сбегал к Ёжику, потом — к Медвежонку, и обоих застал сидящими у окна, глядящими в затухающий лес.
— И птицы не поют! — огорчился заяц. — Поговорить не с кем.
Белка сидела у печки с вязанием.
Хомячок съел кашу и теперь пил компот.
Филин ещё не проснулся.
И Волк видел последний сон.
«Взойдёт луна, вылезет на поляну и — завоет», — подумал Заяц.
Он знал, что Ёжика с медвежонком сейчас трогать нельзя; с Белкой и Хомячком — скучно; и поэтому Заяц один прыгал по остывающему насту и просто не знал, куда себя деть.
С Лисой у Зайца сложились особые отношения, и поэтому он решил сбегать к Лисе.
— Лиса-Лиса, бон суа! — сказал Заяц.
— Бон суа! Добрый вечер, Заяц!
У Лисы была французская бабушка, и она учила Зайца по-французски.
— Коман са ва? Как дела? — спросил Заяц.
— Са ва комси комса. Так себе, — сказала Лиса.
— Сова-сова, — обрадовался Заяц. — Так себе.
— Учи, — сказала Лиса.
И Заяц полетел по лесу, повторяя:
— Сова-сова! Сова-сова! Сова-сова!
— Тебе чего? — спросил Филин. — Чего надо?
— Ничего, — сказал Заяц.
— А чего зовёшь?
— Я тебя не звал.
— Как же не звал? — рассердился Филин. — Прыгаешь, кричишь: «Сова! Сова!» Это я же!
— Это по-французски — так себе! — сказал Заяц.
— Это я — так себе?
— Нет, это по-французски «так себе», а ты — очень и очень хороший!
— То-то, — сказал Филин. — А что будет по-французски Волк-волк?
— Ещё не знаю.
— А Лиса-лиса?
— Надо спросить. Сбегаю и спрошу.
«Сова-Сова!» — пол по дороге к Лисе Заяц и с порога спросил:
— Сова-сова — так себе, а Лиса-лиса?
— Не сова-сова, а са ва комси комса, — сказала Лиса. — А Лиса-лиса — это я, и больше никто.
— А Волк-волк?
— Волк-волк — по-французски ничего не значит.
«И всё-таки что-то здесь не так, — зубря „сову-сову“ и в третий раз огибая лес, на бегу думал Заяц. — Сова-сова — так себе, значит, а Волк-волк — ещё хуже».
Он до того задумался, к тому же, не переставая вопил «сову-сову», что не заметил Волка.
— Ты кого славишь? — схватил Зайца Волк.
— Сова-сова — так себе! — выпалил Заяц.
— Вот именно! Кому она нужна, твоя Сова? Бегай и кричи: Волк! Волк!
— Что ж мне тебя кричать, когда ты ничего не значишь?
— Я?
— Ну да. Для французов ты — тьфу!
«Неужто Волк для них — ничто?» опечалился Волк. Он так расстроился, что даже отпустил Зайца.
— Совсем, — горько вздохнул Заяц. — Представляешь, Волченька, ты — Волк, а тебя как будто и нет.
— Ничего, Заяц, — сказал Волк. — Это, может, меня у французов нет, у них и леса-то нет. Зато здесь мы с тобой — у-ух!
— Ух! — кивнул Заяц.
— Ну, беги, — потрепал по ушам Зайца Волк. — Тянись к знанию.
И, по-волчьи осклабившись, показал страшные зубы:
— Беги-беги! Учись! Пусть знают наших!
И Заяц, ликуя, помчался по лунному лесу, зовя Сову-сову — хищную птицу, которая, может, там, у французов, и означает ни то ни сё, ни так ни сяк, так себе, а у нас — тихую жуть.
Солёные ножки
— Почему ты всё знаешь, Заяц?
— От бабушки. Если б вы знали, какая у меня была бабушка!
— И считать тебя научила?
— И считать.
— И писать?
— И писать.
— А мой дед, — сказал Медвежонок, — всё на печке сидел. А бабка ему ножки солила.
— Как это?
— Нагреет воды, выльет в ушат, туда — соли и золы из печки.
— Зачем? — спросил Ёжик.
— Для здоровья. Бывало, скажет: «Ну, Медведюшка, давай ножки солить!» Дед обрадуется — очень он это любил.
— А моя бабка, — сказал Ёжик, — была неграмотной. Зато дедушка в свистульку свистел.
— Мой на скрипке играл, — сказал Медвежонок. — Сунет лапы в ушат, а сам за скрипку. Бабка сядет, голову набок — пригорюнится.
— Он что, только грустную играл? — спросил Заяц.
— Что ты! Бывало, и плясовую. Я пляшу, бабка плачет.
— Отчего? — спросил Ёжик.
— Очень деда любила.
— А мой сгинул, — сказал Заяц. — Дед сгинул, отец сгинул, мать пропала. Одна бабушка у меня была. Зато какая бабушка! Посадит к окну, даст уголёк — рисуй, Зайчик!
— А мои вместе свистели, — сказал Ёжик. — Дед бабку тоже научил. Проснутся — и свистят.
— Вот никогда не слышал, чтобы ежи свистели, — сказал Заяц.
— А они — тихонько. Свистят себе и свистят. Когда я чуть побольше стал, мне тоже свистульку сделали.
— Бузинную?
— Не, из липы. Дед липовые любил. У них звук… с шершавинкой.
— А сейчас можешь? — спросил Заяц.
— Забыл. И потом — я свистульки делать не умею.
Помолчали.
Тихо и хорошо было в осеннем лесу.
— Я бы вас извлекать корень научил, — сказал Заяц. — Да, боюсь, не смогу: бабка со мной две зимы билась.
— Что мы — кроты?
— Ты нас и так вон сколькому научил! — сказал Ёжик.
— А давайте ножки солить!
И тут все обрадовались, согрели воды, насыпали золы, соли, и Ёжик неслышно, про себя, засвистел в свистульку, Заяц сквозь слёзы увидел свою любимую бабушку, а Медвежонок радовался, что вот все сидят, солят ножки, а вспомнил, как надо солить, он, Медвежонок.
Как Ослик, Ёжик и Медвежонок встретились после долгой зимы
— Дорогой Ёжик, я так рад тебя видеть! — сказал Медвежонок Ёжику, когда они встретились после долгой зимы.
— И я! — сказал Ёжик.
— Как тебе зимовалось?
— Я чуть было не замёрз… — сказал Ёжик.
— И я…
Они стояли посреди еловой опушки обнявшись и не знали, что говорить и делать от радости.
— Я очень рад, — сказал Медвежонок и погладил Ёжика по плечу.
— И я очень рад! Осторожно, не уколись, — сказал Ёжик и погладил Медвежонка.
— Ничего! Ты — самая добрая колючка в нашем лесу!
— Всё равно ты можешь уколоться, — сказал Ёжик.
Они стояли молча, глядя друг на друга, а потом Медвежонок сказал:
— А где наш друг Ослик?
— Не знаю…
— Может, он замёрз в эту долгую зиму?
— Нет, не может быть! Побежим к нему!
И они по талому снегу побежали через лес к домику Ослика.
— Ослик! — ещё издали закричал Медвежонок.
— Осли-ик! — подхватил Ёжик.
— Осли-и-и-ик!! — крикнули они вместе, выбежав на полянку перед домиком Ослика.
Ослик только что пообедал и теперь доедал кисель из сушёных лопушков.
Он выглянул в окошко, увидел Ёжика с Медвежонком на опушке перед домом и, как был в халате до земли, выбежал на крыльцо.
— Эй! — крикнул он.
— Эй!! — крикнули Ёжик с Медвежонком.
И Ослик, разбрызгав всеми четырьмя копытцами лужу, подбежал к друзьям.
— Весна! Весна! — закричали все. И закружились по ноздреватому снегу, приговаривая: — Вот мы и встретились! Не могло быть, чтобы мы не встретились! Вот и весна!..
А старый чёрный Ворон смотрел на них жёлтыми глазами и тихо картавил:
— Кар-р-р! Повстр-р-речались!..
Ему было очень грустно одному сидеть на дереве, и наконец он не выдержал и крикнул:
— Карррр! Обррр-р-р-радовались!!.
И, уже не унимаясь, кричал до тех пор, пока его не услышали другие вороны и не подняли такой грай, от которого после долгой зимы пробудился весь лес.
Бетховенская тропа
Ранним утром по Бетховенской тропе, заложив лапы за спину, медленно шёл Заяц. Солнце только что поднялось, воздух ещё не прогрелся, и вокруг было прохладно и сумрачно.
«Хорошо вот так идти и дышать, — думал Заяц. — Хорошо вот так идти, дышать полной грудью и смотреть по сторонам».
Зайцу было так хорошо в это утро, солнце так нежно освещало верхушки деревьев, что Заяц тихонько запел:
В Карловых Варах все ещё спят,
Заяц не спит, он идёт по дорожке.
Заяц не старый,
Очень усталый —
Дедушка всех карловарских зайчат.
«А хорошая получается песня, — подумал Заяц. — Такую песню не стыдно и Ёжику спеть, и Медвежонку, и Муравью. Только надо придумать дальше».
И он пошёл, мурлыкая мелодию и подбирая слова.
Вот я иду, и кругом — никого, —
спел Заяц. —
Вот я иду и гляжу на деревья.
Полон участия,
Полон доверья,
Самого лучшего полон всего.
«А ведь правда, — подумал Заяц, — так хочется кому-нибудь что-нибудь такое сделать, чтобы сказали: „Спасибо! Спасибо, Заяц!“ — „Не за что, — сказал бы я. — Не стоит благодарности!“ А вот что бы такое сделать и — кому?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34