Но вот потребовалось предпринять не литературную акцию, за которую платят гонорар и возможна премия, а куда-то поехать, бескорыстно потратить время и силы, поспорить, похлопотать, побегать, – и он уже только «жалкий каторжник». И не желая глянуть в глаза голодающим (сам-то он в жизни не голодал, даже в лагере), он отворачивается от своей Бегичевки и бежит домой обедать: жена просила не опаздывать…А между прочим, идея устроить в своих поместьях дома отдыха для фронтовиков ведь была бы тем более душеспасительна для замшелого грешника, что ведь никто другой так злобно и грязно не клеветал на этих самых фронтовиков и на всю Красную Армию, на ее полководцев, на всю Великую Отечественную войну, никто так бесстыдно не нахваливал генерала Власова и других предателей.В полном соответствии с гитлеровской пропагандой и задолго до появления полоумного Резуна этот живой классик объявил виновницей войны не фашистскую Германию, а свою родину, усмотрев в действиях ее руководства в 1940 и 1941 годах «склонение иностранного государства к объявлению войны СССР». То есть полтора года наше руководство только тем и озабочено было, лишь о том и мечтало, как бы подбить Гитлера на агрессию против родины!Но, говорит, «Америка, Англия, Франция, Канада, Австралия при первой (!) опасности гитлеризма протянули руку Сталину». А тот, надо полагать, не желал помощи, ему нужна была агрессия немцев, он готовился встретить их с цветами под Москвой. Но к какому времени относит мыслитель «первую опасность гитлеризма»? Если к июню 1941 года, то какую же «руку» могла протянуть, допустим, Франция, сама уже год стонавшая под фашистской пятой? А Англия? Отброшенная за Ла-Манш, она сама нуждалась в помощи не меньше нас. Что же до Австралии, то она и дипломатические-то отношения с нами установила лишь в октябре 1942 года. Америка же, вступившая в войну только в декабре 1941 года, тогда, в июне, и англичанам-то не шибко помогала. А в целом картина войны у него такая: «Огромный Советский Союз воевал против маленькой Германии». Против маленькой, бедненькой, несчастненькой… Полоумный Резун, право, часто выглядит умнее Солженицына.Он при первом же появлении уверял: «Я четыре года воевал на фронте». Когда возвращался из Америки, то в Омске на встрече с лопоухими почитателями добавил: «Я воевал доблестно!» А на самом деле два первых самых страшных года войны в глубоком тылу обитал то под юбкой супруги, то в обозной роте чистил конюшню, то кантовался в каком-то блатном училище, то в запасном полку, а остаток войны – в таких условиях, что без конца строчил стихи да рассказы и донимал ими по почте московских писателей – Федина, Лавренева, профессора Тимофеева…Потом денщик привез ему из Ростова жену, и она у него гостевала, сколько хотела, по вечерам читали вслух «Жизнь Матвея Кожемякина» и другие шедевры мировой литературы. В конце концов это осточертело командиру дивизиона, и он потребовал: «Убрать бабу!» А последние три месяца войны Солженицын и вовсе обеспечил себе полную безопасность под защитой бутырских стен. И вот, имея за спиной такую войну, он и теперь, при вручении Солжпремии, все обличает «нашу полную растерянность 1941 года, и тупость неподготовленных командиров, и малодушие политруков…» И назидательно живописует «эту немецкую легкость, как при лихо закатанных по локоть рукавах секли превосходными автоматами от живота по красноармейцам»…Это он в кино видел или Сорокина ему рассказала, больше-то неоткуда. И ведь, опять же, какая неутомимость! Еще в заплесневелом «Архипелаге», в этой бондаренковской библии, поносил наших генералов и офицеров: дескать, все они скопом «были ничтожны, ни одной личности, много было совсем тупых и неопытных». Старичок, видимо, уже в маразме и не помнит, что ведь лет, поди, тридцать долдонит об этом, но ни разу не задался вопросом: как же эти тупые да ничтожные немцев в Москву не пустили, а сами в Берлин припожаловали? Однажды в редакции «Нового мира» встретил маршала И.С. Конева и, придя домой, прошептал жене под одеялом: «Похож на колхозного бригадира». А потом и напечатал. Ах, аристократ сермяжный! Нашел чем уязвить крестьянского сына. Да и мало ли кто на кого похож. На кого сам-то похож? Поглядись в зеркало, образина…А что касается «нашей полной растерянности 1941 года», то о ней тогда же, а именно еще 17 сентября 1941 года, когда Солженицын увлеченно преподавал астрономию в школе города Морозовска Ростовской области, хорошо, например, писал в «Памятной записке» Гитлеру командир 39-го армейского корпуса генерал-лейтенант Рудольф Шмидт: «Ход Восточной кампании показал, что большевистское сопротивление и ожесточение далеко превзошли все ожидания… В качестве немедленной меры надо отменить приказ о расстреле комиссаров». (Вторая мировая война. Два взгляда. М., 1995, с. 259-260). Генерал надеялся, что это ослабит отпор Красной Армии. Гитлер не послушал его, но совсем не по этой причине пришлось через три с половиной года стреляться самому.Немного позднее, 7 декабря, кажется, именно в тот день, когда Солженицын, как писал он жене, чистил навоз в конюшне, «нашу полную растерянность» зафиксировал в дневнике и командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Федор фон Бок: "Ужасный день!.. Правое крыло 3-й танковой группы начало ночью отступать. На правом фланге 9-й армии противник тоже значительно расширил свой прорыв… Танковая армия терпит неудачу у Михайлова, который приходится сдать…К нынешнему тяжелому кризису привели три фактора.1. Наступление осенней распутицы.2. Паралич железных дорог.3. Недооценка силы сопротивления врага и его людских и материальных ресурсов.В ошеломляюще короткий срок русский снова поставил на ноги разгромленные дивизии. В противоположность этому сила немецких дивизий в результате непрерывных боев и наступившей суровой зимы уменьшилась более чем наполовину, боеспособность танковых войск стала и того меньше. Потери офицерского и унтерофицерского состава пугающе велики…" (там же, с. 168-169).Генерал малодушно лукавил, выдвигая на первое место среди причин провала наступления на Москву распутицу и морозы, а силу нашего отпора – на последнее. Сам же чуть ниже пишет, что сила немецких дивизий уменьшилась более чем наполовину прежде всего в результате непрерывных боев. В самом деле, не утонули же в грязи, не окостенели на морозе 750 тысяч их солдат, а ведь грязь и мороз, однако, и нам во многом мешали.Уже после войны более объективно писал о «нашей полной растерянности 1941 года» генерал Г. Блюментрит: «Теперь политическим руководителям Германии нужно было понять, что… нам противостояла армия, по своим боевым качествам намного превосходящая все другие армии, с которыми нам когда-либо приходилось встречаться на поле боя». И – ни слова о морозе. Руководители Германии это поняли, Солженицын до сих пор не может понять и уже никогда не поймет…Солженицын решительно изменил бы себе, если и в этой премиальной речи не изобразил бы «засады за нашей спиной откормленных заградотрядчиков». Представьте себе: они с женой, лежа в постели под тремя накатами офицерской землянки или в избе, читают вслух «Жизнь Матвея Кожемякина», а рядом – откормленные с автоматами прислушиваются…Да видел ли он в жизни хоть одного заградчика?.. Вот несколько строк из докладной записки 3-го отдела Краснознаменного Балтийского флота № 21431 от 10 декабря 1941 года Военному совету флота о работе заградотряда на территории Эстонской ССР и в районе Ленинграда с 22 июня по 22 ноября 1941 года: «На территории Эстонии с началом Великой Отечественной войны образовалось значительное количество мелких банд из антисоветских элементов, главным образом националистической организации „Кайтселиит“… В связи с этим основные усилия заградотряда были направлены на разгром укрывавшихся в лесах и болотах банд… В первые дни войны в районе Локса было поймано шесть бандитов, один из них при попытке к бегству убит… На пути в Виртсу взвод заградотряда внезапно на машинах врезался в заставу немцев. В этой стычке взвод потерял 6 человек убитыми и 2 ранеными. Потери немцев не установлены…» Так вот, в одной схватке погибло 6 «откормленных».А в вашей беспушечной батарее звуковой разведки, Солженицын, за полтора года, что вы ей командовали, сколько погибло изможденных? Во всех ваших писаниях об этом – ни слова…А уж как Солженицын превозносил Власова: «один из самых способных», «настоящая фигура». Надо полагать, Власов вообще-то не был лишен военных способностей, дослужился же до генерал-лейтенанта, до командарма. Но Солженицын-то нахваливает его безграмотно, невпопад. Пишет, например, что 99-й стрелковой дивизией, которая нанесла немцам один из первых контрударов в самом начале войны, командовал тогда именно он, Власов. Но вот что писал о тех днях маршал И.Х. Баграмян, тогда в звании полковника начальник оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта: «В полосе 26-й армии большой урон нанесла врагу 99-я сд генерала Н.И. Дементьева. Хотя в результате внезапности частям 101-й немецкой пехотной дивизии удалось ворваться в пограничный город Перемышль, но развить успех они не сумели. Наши войска атаковали противника. Они дрались за каждый дом. Хотя освободить Перемышль пока не удалось, враг был задержан, и генерал Дементьев заверил командование, что утром они вышвырнут гитлеровцев из города». Свое слово генерал сдержал.Может быть, Власов был начальником штаба 99-й сд? Нет, им был полковник С.Ф. Горохов. 12-томная «История Второй мировой войны» тоже называет Н.И. Дементьева командиром 99-й дивизии, которая «совместно с пограничниками 23 июня выбила немцев из Перемышля и удерживала его до 27 июня». Наконец, на мой запрос Главное управление кадров Министерства обороны в ответе за подписью начальника отдела т. Прокопьева сообщило мне, что генерал-майор Дементьев Николай Иванович вступил в командование 99-й сд 17 января 1941 года. Умер он 11 августа 1954 года. А лжецы и клеветники почему-то ужасно долговечны и злоупотребляют этим…
28 июня вышло в «Завтра» окончание моей статьи «Черное и красное». В десятом часу утра телефонный звонок. Не называясь, не здороваясь – Куняев:– Прочитал твою статью. Поздравляю. Вот видишь, как я, а ты оскорбил меня в «Патриоте».– Оскорбить можно лишь возведением лжи, неправды, – ведь так? – ответил я. – Чем же ты так оскорблен? Я писал, что главред печатает в 15 номерах свои воспоминания. Где тут неправда? Может, только в пяти? Нет, все верно, больше того, оказывается, имел право написать, что в 20. Дальше: «перемежая свои воспоминания главами из сочинения родного сына». Где тут неправда? Может, это не твой сын, а Евтушенки? Дальше: «а также воспоминаниями родной матушки». Где тут неправда? Может, твоя родная матушка не Александра Никитична Железнякова, а Мариэтта Сергеевна Шагинян или Розалия Самойловна Землячка? Тогда прими извинения… Дальше: "Еще не окончилась публикация, как уже хор поет аллилуйю: «Хочется низко поклониться». Что тут неправда? Может, хор пел не «Хочется поклониться», а «Хочется материться»? Нет, все точно. Дальше: "И тут же А.Бобров возглашает в «Советской России»: «Духовный подвиг!» Что тут неправда? Может, не поэт Бобров, а Починок? Нет, все верно. Больше того, Бобров не один раз возгласил «Подвиг!». Да еще в той же «Советской России» Гусев заливался: «Книга-событие… С безоглядной смелостью, с подкупающей искренностью… Его острое, как пика, перо… Автор убеждает читателя: предательство и лицемерие, политиканство и двоедушие несовместимы с талантом, как гений и злодейство…» Что за Гусев? Может, тот, чья настоящая фамилия Драбкин? Нет, это Геннадий Михайлович, первый заместитель по журналу да заодно и редактор книги. Сам отредактировал, сам и расхвалил. Тут и Бондаренко: «Книга-событие… Книга-явление… Книга-объедение…» Что за Бондаренко? А Владимир Григорьевич, член редколлегии «Нашего современника», безотказный человек… Вот это все и есть, по слову Константина Леонтьева, «смесительная простота». Вы же его читаете, а ведь еще и понимать надо…Конечно, я сказал немало язвительных слов, но они же все правдивы и потому не могут считаться оскорблением. Надо уметь держать удар, Станислав Юрьевич. Ну вот «здоровым мужиком» назвал по ошибке. Прими извинения.– Нет, ты меня оскорбил. Никто не смел так сказать обо мне…– Лучше посчитай, скольких оскорбил ты своими уничижительными ярлыками, разухабистыми оценками, высокомерием… А опять же публикация писем! Тут твой грех тяжелей всего перед Татьяной Глушковой…– Она изменница!Но чем так уж особенно-то доняла Глушкова мемуариста? Он жалуется сквозь слезы: "Я стал для нее «адвокатом измены», «партрасстригой», «лжекоммунистом», «державопевцем», «известным стихотворцем»… Да ведь здесь все – святая правда. Сам себя мемуарист называет даже авантюристом, но тогда что обидного, оскорбительного в глушковском «державопевце»? И разве не правда, что Куняев известный стихотворец? Конечно, известный, даже излишне. Столько книг навыпускал, что от некоторых даже открещивается: «Глушкова объявляет, что за 22 года работы, с 1960 по 1982 год, я издал 29 книг. Сообщаю: в это число она включила 12 книг национальных поэтов, в которых я участвовал порой всего лишь несколькими переводами». Глушкова не выдумывала, она взяла данные из известного справочника «Писатели Москвы» (1987 г.). Эти данные писатели представляли в редакцию справочника сами. И 8 книг (а не 12!) обозначены там как переводы Куняева. Так зачем же представил эти книги как свою работу, если там «всего лишь», – хотелось выглядеть еще грандиозней?.. Но что же в итоге? 29 – 8 = 21. Тоже неплохо. Каждый год – книга. Как у Евтушенки. А в упомянутом «Биографическом словаре» указано: «В 1980-е годы у С. Куняева вышло в свет более 10 книг» (с. 392). Более! Значит, и тут каждый год – книга, да иной раз и не одна. Так ли проворен Евтушенко? Тут же говорится, что книги Куняева издавались не только в родной Калуге и в Москве, но еще и в Туле, Иркутске, Тбилиси, Душанбе, Фрунзе, опять в Душанбе… Вся держава хотела читать поэта-авантюриста!Да, да, все – святая правда! Если человек печатает сочинение повешенного изменника родины, то кто же он, как не «адвокат измены»? Если после тридцати лет пребывания в партии он ликует в 1991 году: «На КПСС надели намордник. Победа!», то кто же он, как не «партрасстрига и лжекоммунист», очень мягко выражаясь? Тем более что тут же сказано: «Сегодня Ельцин, а если завтра Лигачев?» Тут перед нами уже не просто партрасстрига и лжекоммунист, прикрывавшийся партбилетом, а прихвостень ельцинского режима, дрожащий за его судьбу, как до сих пор дрожат Явлинский, Немцов, Новодворская при виде победы или просто успеха коммунистов в Туле, в Молдавии, в Нижнем Новгороде, в Иркутске… Есть основания думать, что вместе с ними синхронно дрожит и наш великий борец за русскую идею…В литературном и житейском плане Татьяна тоже стала критиковать недавнего приятеля, и тут не во всем была права, не всегда справедлива, но суть не в этом, а в решительном политическом противостоянии. Куняев же все сводил к ее скверному характеру, личным счетам, зависти и тому подобным кожемякизмам.– Ты все меряешь на свой персональный аршин и объявляешь изменниками тех, кто разошелся лично с тобой. У тебя и Шкляревский, и Соколов изменники… Нет, не Татьяна, а ты изменник. Она до конца дней осталась советским человеком, а ты стал антисоветчиком. – Я?!.. Антис?.. Я?!!.. Я никогда не был антисоветчиком!.. Тут – вершина лицемерия Куняева. Ведь он все время изображает себя провидцем, прозорливцем, который все видел в будущем и все понимал. С этого и книга начинается величественным заявлением: "Я имею честь принадлежать к той породе русских людей, о которых Аллен Даллес, изложивший в конце Второй мировой войны программу уничтожения России, писал: «И лишь немногие будут догадываться или понимать, что происходит…» И еще: «Я предчувствовал великую катастрофу, которая произошла. И видит Бог, я боролся с ее приближением всеми силами души!»И еще: «Я чувствовал приближение грозных времен»… И снова: «Мною все чаще овладевали предчувствия грядущей катастрофы… Я с ужасом чувствовал, что устои нашего советского государства шатаются…» и т.д.Но вот усилиями всех даллесов, Горбачевых и ельциных катастрофа Советского государства под видом перестройки началась. И что же делает наш провидец? У него даже есть раздел, так и озаглавленный "Мое сопротивление «перестройке». Какое сопротивление? В чем оно? Когда?.. Подлинная суть Куняева раньше была незаметна, но когда он пришел в журнал, получил власть и стал принимать конкретные решения, сразу все обнаружилось. Какие были самые первые шаги в журнале? Прежде всего, запустил на целый год роман Солженицына, антисоветчика № 1. Это сопротивление? Тут же ввел в редколлегию академика Шафаревича, антисоветчика №
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52