Каждый раз на воде от удара весла появлялись разбегающиеся круги, которые блестели, как полу линия тонких серебряных браслетов. Лодка почти неслышно неслась по своей мягкой дороге, оставляя позади себя рассеченный надвое золотисто-серебряный след. Из прибрежных тростников раздавался последний, вечерний кряк уток. Отовсюду слышались многоголосые концерты лягушек. Из леса доносилось стрекотание кузнечиков. Мошкара не надоедала, ее относил свежий ветерок.
На западе угас последний отсвет вечерней зари.
— Начнем здесь! — прошептал дядя.
Но Синяя Птица возразил:
— Мы должны выйти на правую сторону реки: там меньше камышей и можно ближе подойти к берегу.
Пока Хмурый День вел кану поперек течения. Синяя Птица зажег факел из бересты и укрепил его на носу лодки в отверстии небольшой дощечки. Позади факела была вертикально установлена другая доска, которая заслоняла свет, чтобы он не слепил охотников. Сырой песок, насыпанный вокруг доски, гасил случайные искры, предохраняя кану от огня. Охотники притаились в темноте, а лучи света пронизывали тьму перед лодкой. Когда факел хорошо разгорелся, дядя развернул кану и направил вдоль самого берега вниз по реке. Она плыла бесшумно, как бесшумны шаги воина на тропах войны. Только иногда Хмурый День погружал весло в воду, и так искусно, что не было слышно даже падения капель.
Синяя Птица притаился с луком и всматривался в берег, постепенно, участок за участком, освещаемый факелом. Позади каноэ берег вновь погружался в темноту. Они осторожно обходили прибрежные камыши, и узкая полоска луга, снова подступая к самой воде, отделяла лес от реки.
Вдруг мальчик почувствовал легкое покачивание — это был условный сигнал. Он означал: «Внимание!»
Тихий топот и сопение донеслись с берега. Охотник натянул тетиву. О, это было вовремя! На берегу, освещаемый медленно скользящим пучком света, стоял крупный олень.
Высоко подняв голову, животное уставилось на бесшумный свет, движущийся по реке. Из любопытства олень немного приблизился. Мальчик увидел, как лучи факела отражались в удивленных больших глазах этого красивого животного, и спустил туго натянутую тетиву. Легкий свист стрелы! Одним прыжком олень исчез в темноте!
Дядя проворчал в знак похвалы: «Хо-хо!» — повернул каноэ и посадил его на песок. Потом он выскочил на берег, побежал, пригибаясь к земле, вверх по откосу. Синяя Птица немного боязливо последовал за ним, — он не был вполне уверен в успехе. И что вообще дядя хочет увидеть в такой темноте?
Однако почти у самой опушки леса Хмурый День остановился. Там лежал олень: стрела довольно глубоко вошла в грудь. Вдвоем они подтащили оленя к берегу, и только тогда дядя заговорил.
— Да, это был действительно отличный выстрел. Если тебе все равно, побудем еще немного здесь. Поджарим печень и сердце. Ночь длинна, и у нас достаточно времени поохотиться за вторым оленем.
Удивленно выслушал дядю Синяя Птица. Хмурый День прежде никогда не спрашивал его согласия, и, как старший, он вообще мог не считаться с мнением племянника.
Куски мяса скоро поджарили над огнем. Мальчик получил сердце оленя. Стрела попала прямо в аорту. Было непонятно, как олень с такой раной мог добежать до леса.
Оба поели с аппетитом. Хмурый День, как и раньше, отрезая ножом небольшие кусочки, тщательно пережевывал пищу. Наконец он обтер нож о легины, вложил его в ножны, висящие на поясе, и заговорил:
— Мой племянник! Я наблюдал за тобой все прошедшие годы и вижу, что у тебя сердце краснокожего. Ты теперь доволен удачной охотой, а довольные люди всегда лучше расположены слушать других. Поэтому я хотел бы поделиться с тобой моими самыми сокровенными думами. Я знаю, что они верны.
Синяя Птица слушал внимательно. Дядя говорил спокойно, немного торжественно, как говорит вождь на Большом Совете.
— Ты раньше жил в стране Восхода и не знаешь, возможно, так хорошо, как мы, что наша родина становится все меньше и меньше. Но ты видишь теперь лучше, чем раньше, как быстро по тропам идут краснокожие из стран Восхода в страны Заката Солнца. Когда-то наше племя жило у Восточного моря, теперь англичане заняли уже местность и вокруг Огайо, заняли и форт, который ты знаешь. И если бы тогда не победили генерала Брэддока у Мононгахеллы, они заняли бы этот форт на много зим раньше.
На душе у мальчика стало тяжело. Снова нависла гнетущая тень, омрачающая жизнь индейцев по всей стране Огайо. Синяя Птица был уже достаточно взрослым, чтобы понять заботы своих краснокожих родственников.
Как часто отец говорил о продвижении белых! Они теснили индейцев от моря к рекам, от рек — к предгорьям, из предгорий — к Аллеганам и все дальше и дальше на запад. Белые заняли всю огромную территорию — от Филадельфии до Рейстоуна. А теперь англичане вновь продвинулись вперед — от горной цепочки Аллеган до Огайо.
Но вот дядя снова заговорил.
— Мой племянник, ты прожил достаточно много зим в стране Восхода и ты знаешь ее лучше, чем мы. Скажи мне, — смогут ли краснокожие изгнать белых со своей земли и заставить их уйти на свою прежнюю родину? Что ты об этом думаешь? Не стесняйся, говори свободно и открыто.
Синяя Птица растерялся.
Такого вопроса он ожидал меньше всего. Мальчик подумал о форте Дюкен, защищенном орудиями, о большом числе белых жителей на равнинах и о большом городе Филадельфии.
— Я не думаю, мой дядя, что белых можно изгнать. Их стало слишком много. На границе живут только немногие белые, а чем дальше на восток, тем гуще становятся поселения. Там есть поселки, во сто раз большие, чем наш поселок Плодородная Земля.
Лицо Хмурого Дня помрачнело. Оно стало серым и покрылось морщинками под поблекшей и давно не обновляемой раскраской. Он, видимо, сосредоточенно думал.
— Ленапы говорят, что мы должны объединиться с французами и вместе с ними изгнать англичан. Веришь ли ты в то, что в союзе с французами мы смогли бы победить Красные мундиры?
— Этого я не знаю, мой дядя. Но отец думает, что французы будут так же жестоки, как и все белые.
— Ленапы говорят, что если бы мы в союзе с французами изгнали англичан, то нам стало бы легче…
Упорно возвращался Хмурый День к этой мысли, как к своей последней надежде. Мальчик подумал о словах отца: «У белых людей, на каком бы языке они ни говорили, каменное сердце». Однако он не хотел возражать дяде и был очень рад, что Хмурый День не задавал больше вопросов.
Они погрузили оленя в каноэ и поплыли. Однако второго выстрела в эту ночь Синяя Птица не сделал. Дядя вел лодку, не заботясь о сохранении тишины: его мысли, вероятно, витали где-то далеко.
Когда на востоке появились первые проблески рассвета, охотники подвесили оленя у дверей дома Черепах.
Хмурый День похвалил меткость племянника, однако его, видимо, не удовлетворил разговор у ночного костра; и, когда наступил вечер, он те же вопросы задал Маленькому Медведю.
Мальчик слушал внимательно. Удастся ли отцу поколебать глубокое внутреннее убеждение дяди.
Вождь поднялся с циновки, подозвал Синюю Птицу и помог ему взобраться на чердак. Мальчик должен был вытащить из самого дальнего угла старый потертый кожаный мешок. Отец снова подсел к Хмурому Дню, взял мешок, открыл его и вынул ножницы. Они когда-то попали к отцу и с тех пор так и лежали на чердаке, так как здесь никто не мог привыкнуть к этим странно складывающимся ножам.
Дядя вообще никогда не видел подобной вещи и с трудом скрывал свое удивление. Отец двумя руками раскрыл ножницы.
— Ты видишь два ножа, двигающиеся навстречу друг другу, как два воина. Сначала кажется, что они обязательно встретятся и порежут один другого, но они, — Малый Медведь хлопнул ножницами и закрыл их, — но они едва поцарапают один другого и разойдутся, ничего не сделав друг Другу. Но если кто-нибудь попадет между ними, они его разрежут на мелкие куски.
Отец положил лист маиса между раскрытыми концами ножниц, щелкнул ими — и на колени дяди упали разрезанные куски. Хмурый День схватил обрезки, приложил их один к другому, снова разделил, потом попробовал острые края ножниц и покачал головой. Он попросил дать ножницы и сам попробовал резать листья, а потом молча вернул «встречающиеся ножи» отцу.
— Эти два ножа — англичане и французы, — продолжал отец. — Они сталкиваются, но никогда не уничтожают друг друга, зато разрежут на куски листок маиса, попавший между ними. Этот листок — мы — краснокожие племена. Мы будем уничтожены белыми. Должны ли мы при этом кому-нибудь из них помогать или защищать одну из сторон?
Хмурый День не сказал больше ничего. Но его ястребиный нос, казалось, стал еще острее.
На следующий день дядя распрощался молчаливее, чем всегда.
Глава 19
Подобно пожару прерий, разнеслась по земле Огайо весть о захвате форта Дюкен. Ленапы погрузились в тупую бездеятельность и в первый раз за долгие годы остались на лето дома. Они поступили на этот раз разумно, потому что осенью, как гром далеко пронесшейся грозы, долетело известие о больших сражениях и о падении главного города Канады-Квебека. Все шло вопреки надеждам Хмурого Дня: были изгнаны не красные мундиры-англичане, а французы, союзники ленапов. Война подходила к концу.
На этот раз и в поселках на Бобровой реке почувствовались перемены в беспокойном мире белых, потому что вождь, возвратившись весной из Преск Ила, принес известие, которому трудно было даже поверить: и там уже сидели англичане. Французские торговцы и солдаты исчезли, там раздавалась только английская речь. Маленький Медведь сказал с иронией:
— Мы заметили это не только по красным мундирам и другой речи, но прежде всего по ценам. Новые бледнолицые запрашивают еще дороже и они еще нахальнее, чем прежние. Один из них потребовал за ружье стопу бобровых шкурок высотою с это ружье. Если так будет и дальше продолжаться, то, возможно, ленапы окажутся правы, утверждая, что с французами легче поладить.
Факел войны угасал медленно. Все новые и новые форты и торговые пункты попадали в руки англичан; наконец к ним попал и Детройт, на западном берегу озера Эри.
Белые, вероятно, устали от войны; казалось, однако, что теперь беспокойный дух белых вселился в краснокожих. По поселку ползли слухи, что между западными племенами будет заключен союз Черных Раковин Вампума и Красного Томагавка. Против англичан готовилось восстание. Индейцы в союзе с французами хотели освободить Канаду и все торговые пункты вплоть до Огайо.
В водовороте неясных разговоров упоминалось все чаще имя Понтиака. В поселке на Бобровой реке мало знали об этом «Наполеоне индейцев». Его посланники шли по долинам всех рек между канадскими лесами и верховьями Миссисипи; впервые после поражения французов он терпеливо связывал крепкую сеть вокруг ничего не подозревающих англичан. Понтиак был вождем племени оттава, живущего далеко к северо-западу от озера Эри.
Но если заходила речь об этом человеке, Маленький Медведь останавливал говорившего: «Не слушай песен пролетающих птиц», или: «Я ничего не слышал». Он не хотел ничему верить, пока сам не поговорил довольно серьезно с одним из гонцов Понтиака.
В разгаре зимы, незадолго до нового года, на Бобровую реку прибыл посланец Понтиака и выступил на Большом Совете поселков. Он пришел и в поселок Плодородная Земля. Пока он отдыхал в отведенной для гостей половине дома Черепах, от дома к дому холил глашатай и созывал всех мужчин: «Слушать слова Понтиака».
И едва на покрытый снегом поселок спустились сумерки, Дом Собрания Совета наполнился людьми. Посередине пылал большой костер; вокруг него на корточках плотными рядами разместились воины. У огня сидел вождь ирокезов Малый Медведь, с двумя вождями ленапов. Позади них разместились пожилые, за ним — молодые воины, а у самых стен, в полутьме, сидели юноши.
Синяя Птица сидел рядом с Диким Козленком, притаившись, как мышонок, и с интересом смотрел на собравшихся. Дрожащие отсветы пламени играли на неподвижных лицах воинов, посасывающих трубки. Белые облачка дыма поднимались вверх и растворялись в синем дыме костра. Каждый раз, когда открывалась дверь, в помещение врывался холодный воздух.
Наконец все были в сборе и посланник Понтиака поднялся. Синяя Птица открыл рот от удивления. Такого индейца он еще никогда не видел. Мужчина был почти двухметрового роста. Вместо украшения из перьев на затылке была укреплена ярко-красная кисточка, кончик оленьего хвоста, а в ушах блестели серебряные кольца. На высокий стан была наброшена темно-синяя накидка с такой же ярко-красной, как и головной убор, подкладкой, и там, где накидка спадала на правую руку, ее отвороты, казалось, были залиты багрянцем. В руке великан держал широкий пояс из бесчисленных полированных раковин. Искусно набранный вампум, казалось, растворился в полутьме помещения: многочисленные черные, вышитые раковинами узоры приглушали блеск немногих, но поистине прекрасных белых жемчужин.
Некоторое время посланник пристально и молча смотрел на собравшихся, точно хотел заглянуть своими глазами в душу каждого. В наступившей тишине было слышно только потрескивание костра.
Но вот посланник начал говорить.
Медленно перебирал он пальцами раковины вампума; каждая имела свое значение, а все вместе они передавали послание Понтиака.
— Братья! Мы все принадлежим к одной семье, мы все дети Великого Духа Ованийо; мы ходим все по одной и той же тропе и утоляем нашу жажду из одного источника. Дело большой важности теперь побуждает нас выкурить трубку у костра Совета.
Братья! Когда белые впервые ступили на нашу землю, они были голодны, у них не было места, чтобы расстелить свои одеяла, чтобы разжечь костер… Наши предки, сочувствуя их нужде, с радостью поделились с ними всем тем, что посылает Великий Дух нам, своим краснокожим детям. Мы кормили чужестранцев, когда они голодали, мы лечили их, когда они болели, постилали им меха, когда они хотели спать, и дарили им землю, чтобы они могли охотиться и сеять маис.
Братья! Белые подобны ядовитым змеям. Замерзая, они были слабы и беззащитны, но едва согрели их, они ожили и жалят своих благодетелей. Когда белые пришли к нам, они были слабы, но мы сами сделали их сильными. Они хотят уничтожить нас или изгнать, как волков и кугуаров.
Братья! Белые люди не друзья индейцев. Вначале они просили лишь столько земли, чтобы хватило места построить хижину. А теперь они требуют всю нашу землю и все поля охоты — от восхода до заката Солнца.
Братья! Много зим тому назад еще не было Земли и не всходило и не заходило Солнце — была тьма. Но Великий Дух сотворил Землю. Он дал белым их родину по другую сторону Великой Воды. А этот остров, заселив дичью, дал нам, своим краснокожим детям. Он влил в нас силу и мужество, чтобы защищать свою землю.
Братья! Мой народ хочет мира, все краснокожие хотят мира, но там, где белые, для нас нет мира; он может быть только на груди нашей матери Земли.
Братья! Вы знаете, что и белые состоят из двух народов. Сначала пришли французы. С ними мы были в мире, они не обманывали нас, и мы ели из одного котла. Потом появились Красные мундиры англичане и их родственники — Длинные ножи. Они перевалили через горы, построили свой форт и теперь хотят отнять наши поля охоты. Они изгнали французов, а теперь и нас хотят изгнать.
Братья! Кто такие белые и нужно ли их бояться? Быстро передвигаться они не могут, и их тело — хорошая мишень для стрел. Они только люди, и наши предки немало их уничтожили.
Братья! Мы должны быть едины, мы должны курить одну трубку. Каждый должен защитить как свои земли, так и земли другого, в союзе с французами.
Братья! Я хочу, чтобы вы вместе с нами подняли томагавк.
С последними словами посланник повернул вампум, и пламя костра осветило темный узор на обратной его стороне.
— Братья! Если мы будем едины, Великий Дух поможет уничтожить наших врагов и даст своим краснокожим детям счастье.
Правая рука говорившего сделала легкое движение вперед, и томагавк с огненно-красной рукояткой упал к ногам вождя Малого Медведя.
Затаив дыхание, Синяя Птица через головы сидящих следил за вождем. Речь посланца взволновала Синюю Птицу до глубины души. «Конечно, Малый Медведь должен тотчас же поднять томагавк!» Но вождь оставался неподвижен. Наступила томительная тишина! Тогда один из вождей ленапов подошел к посланцу, взял в одну руку вампум, в другую поднятый томагавк.
— Ленапы слышали слова Понтиака, и они пойдут за ним!
«Хау!» — громкий гортанный возглас ленапов подтвердил слова их вождя.
Только тогда поднялся вождь Маленький Медведь. И, прежде чем заговорить, он пристально посмотрел на собравшихся.
— Братья! Мы слышали слова Понтиака. Я думаю, что, прежде чем принять решение, нам нужно подумать несколько дней. Ленапы, наши родственники, решились сразу последовать за Понтиаком.
Братья! Мы не будем мешать ленапам следовать зову их сердец, но дети Длинных Домов не могут пойти за ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
На западе угас последний отсвет вечерней зари.
— Начнем здесь! — прошептал дядя.
Но Синяя Птица возразил:
— Мы должны выйти на правую сторону реки: там меньше камышей и можно ближе подойти к берегу.
Пока Хмурый День вел кану поперек течения. Синяя Птица зажег факел из бересты и укрепил его на носу лодки в отверстии небольшой дощечки. Позади факела была вертикально установлена другая доска, которая заслоняла свет, чтобы он не слепил охотников. Сырой песок, насыпанный вокруг доски, гасил случайные искры, предохраняя кану от огня. Охотники притаились в темноте, а лучи света пронизывали тьму перед лодкой. Когда факел хорошо разгорелся, дядя развернул кану и направил вдоль самого берега вниз по реке. Она плыла бесшумно, как бесшумны шаги воина на тропах войны. Только иногда Хмурый День погружал весло в воду, и так искусно, что не было слышно даже падения капель.
Синяя Птица притаился с луком и всматривался в берег, постепенно, участок за участком, освещаемый факелом. Позади каноэ берег вновь погружался в темноту. Они осторожно обходили прибрежные камыши, и узкая полоска луга, снова подступая к самой воде, отделяла лес от реки.
Вдруг мальчик почувствовал легкое покачивание — это был условный сигнал. Он означал: «Внимание!»
Тихий топот и сопение донеслись с берега. Охотник натянул тетиву. О, это было вовремя! На берегу, освещаемый медленно скользящим пучком света, стоял крупный олень.
Высоко подняв голову, животное уставилось на бесшумный свет, движущийся по реке. Из любопытства олень немного приблизился. Мальчик увидел, как лучи факела отражались в удивленных больших глазах этого красивого животного, и спустил туго натянутую тетиву. Легкий свист стрелы! Одним прыжком олень исчез в темноте!
Дядя проворчал в знак похвалы: «Хо-хо!» — повернул каноэ и посадил его на песок. Потом он выскочил на берег, побежал, пригибаясь к земле, вверх по откосу. Синяя Птица немного боязливо последовал за ним, — он не был вполне уверен в успехе. И что вообще дядя хочет увидеть в такой темноте?
Однако почти у самой опушки леса Хмурый День остановился. Там лежал олень: стрела довольно глубоко вошла в грудь. Вдвоем они подтащили оленя к берегу, и только тогда дядя заговорил.
— Да, это был действительно отличный выстрел. Если тебе все равно, побудем еще немного здесь. Поджарим печень и сердце. Ночь длинна, и у нас достаточно времени поохотиться за вторым оленем.
Удивленно выслушал дядю Синяя Птица. Хмурый День прежде никогда не спрашивал его согласия, и, как старший, он вообще мог не считаться с мнением племянника.
Куски мяса скоро поджарили над огнем. Мальчик получил сердце оленя. Стрела попала прямо в аорту. Было непонятно, как олень с такой раной мог добежать до леса.
Оба поели с аппетитом. Хмурый День, как и раньше, отрезая ножом небольшие кусочки, тщательно пережевывал пищу. Наконец он обтер нож о легины, вложил его в ножны, висящие на поясе, и заговорил:
— Мой племянник! Я наблюдал за тобой все прошедшие годы и вижу, что у тебя сердце краснокожего. Ты теперь доволен удачной охотой, а довольные люди всегда лучше расположены слушать других. Поэтому я хотел бы поделиться с тобой моими самыми сокровенными думами. Я знаю, что они верны.
Синяя Птица слушал внимательно. Дядя говорил спокойно, немного торжественно, как говорит вождь на Большом Совете.
— Ты раньше жил в стране Восхода и не знаешь, возможно, так хорошо, как мы, что наша родина становится все меньше и меньше. Но ты видишь теперь лучше, чем раньше, как быстро по тропам идут краснокожие из стран Восхода в страны Заката Солнца. Когда-то наше племя жило у Восточного моря, теперь англичане заняли уже местность и вокруг Огайо, заняли и форт, который ты знаешь. И если бы тогда не победили генерала Брэддока у Мононгахеллы, они заняли бы этот форт на много зим раньше.
На душе у мальчика стало тяжело. Снова нависла гнетущая тень, омрачающая жизнь индейцев по всей стране Огайо. Синяя Птица был уже достаточно взрослым, чтобы понять заботы своих краснокожих родственников.
Как часто отец говорил о продвижении белых! Они теснили индейцев от моря к рекам, от рек — к предгорьям, из предгорий — к Аллеганам и все дальше и дальше на запад. Белые заняли всю огромную территорию — от Филадельфии до Рейстоуна. А теперь англичане вновь продвинулись вперед — от горной цепочки Аллеган до Огайо.
Но вот дядя снова заговорил.
— Мой племянник, ты прожил достаточно много зим в стране Восхода и ты знаешь ее лучше, чем мы. Скажи мне, — смогут ли краснокожие изгнать белых со своей земли и заставить их уйти на свою прежнюю родину? Что ты об этом думаешь? Не стесняйся, говори свободно и открыто.
Синяя Птица растерялся.
Такого вопроса он ожидал меньше всего. Мальчик подумал о форте Дюкен, защищенном орудиями, о большом числе белых жителей на равнинах и о большом городе Филадельфии.
— Я не думаю, мой дядя, что белых можно изгнать. Их стало слишком много. На границе живут только немногие белые, а чем дальше на восток, тем гуще становятся поселения. Там есть поселки, во сто раз большие, чем наш поселок Плодородная Земля.
Лицо Хмурого Дня помрачнело. Оно стало серым и покрылось морщинками под поблекшей и давно не обновляемой раскраской. Он, видимо, сосредоточенно думал.
— Ленапы говорят, что мы должны объединиться с французами и вместе с ними изгнать англичан. Веришь ли ты в то, что в союзе с французами мы смогли бы победить Красные мундиры?
— Этого я не знаю, мой дядя. Но отец думает, что французы будут так же жестоки, как и все белые.
— Ленапы говорят, что если бы мы в союзе с французами изгнали англичан, то нам стало бы легче…
Упорно возвращался Хмурый День к этой мысли, как к своей последней надежде. Мальчик подумал о словах отца: «У белых людей, на каком бы языке они ни говорили, каменное сердце». Однако он не хотел возражать дяде и был очень рад, что Хмурый День не задавал больше вопросов.
Они погрузили оленя в каноэ и поплыли. Однако второго выстрела в эту ночь Синяя Птица не сделал. Дядя вел лодку, не заботясь о сохранении тишины: его мысли, вероятно, витали где-то далеко.
Когда на востоке появились первые проблески рассвета, охотники подвесили оленя у дверей дома Черепах.
Хмурый День похвалил меткость племянника, однако его, видимо, не удовлетворил разговор у ночного костра; и, когда наступил вечер, он те же вопросы задал Маленькому Медведю.
Мальчик слушал внимательно. Удастся ли отцу поколебать глубокое внутреннее убеждение дяди.
Вождь поднялся с циновки, подозвал Синюю Птицу и помог ему взобраться на чердак. Мальчик должен был вытащить из самого дальнего угла старый потертый кожаный мешок. Отец снова подсел к Хмурому Дню, взял мешок, открыл его и вынул ножницы. Они когда-то попали к отцу и с тех пор так и лежали на чердаке, так как здесь никто не мог привыкнуть к этим странно складывающимся ножам.
Дядя вообще никогда не видел подобной вещи и с трудом скрывал свое удивление. Отец двумя руками раскрыл ножницы.
— Ты видишь два ножа, двигающиеся навстречу друг другу, как два воина. Сначала кажется, что они обязательно встретятся и порежут один другого, но они, — Малый Медведь хлопнул ножницами и закрыл их, — но они едва поцарапают один другого и разойдутся, ничего не сделав друг Другу. Но если кто-нибудь попадет между ними, они его разрежут на мелкие куски.
Отец положил лист маиса между раскрытыми концами ножниц, щелкнул ими — и на колени дяди упали разрезанные куски. Хмурый День схватил обрезки, приложил их один к другому, снова разделил, потом попробовал острые края ножниц и покачал головой. Он попросил дать ножницы и сам попробовал резать листья, а потом молча вернул «встречающиеся ножи» отцу.
— Эти два ножа — англичане и французы, — продолжал отец. — Они сталкиваются, но никогда не уничтожают друг друга, зато разрежут на куски листок маиса, попавший между ними. Этот листок — мы — краснокожие племена. Мы будем уничтожены белыми. Должны ли мы при этом кому-нибудь из них помогать или защищать одну из сторон?
Хмурый День не сказал больше ничего. Но его ястребиный нос, казалось, стал еще острее.
На следующий день дядя распрощался молчаливее, чем всегда.
Глава 19
Подобно пожару прерий, разнеслась по земле Огайо весть о захвате форта Дюкен. Ленапы погрузились в тупую бездеятельность и в первый раз за долгие годы остались на лето дома. Они поступили на этот раз разумно, потому что осенью, как гром далеко пронесшейся грозы, долетело известие о больших сражениях и о падении главного города Канады-Квебека. Все шло вопреки надеждам Хмурого Дня: были изгнаны не красные мундиры-англичане, а французы, союзники ленапов. Война подходила к концу.
На этот раз и в поселках на Бобровой реке почувствовались перемены в беспокойном мире белых, потому что вождь, возвратившись весной из Преск Ила, принес известие, которому трудно было даже поверить: и там уже сидели англичане. Французские торговцы и солдаты исчезли, там раздавалась только английская речь. Маленький Медведь сказал с иронией:
— Мы заметили это не только по красным мундирам и другой речи, но прежде всего по ценам. Новые бледнолицые запрашивают еще дороже и они еще нахальнее, чем прежние. Один из них потребовал за ружье стопу бобровых шкурок высотою с это ружье. Если так будет и дальше продолжаться, то, возможно, ленапы окажутся правы, утверждая, что с французами легче поладить.
Факел войны угасал медленно. Все новые и новые форты и торговые пункты попадали в руки англичан; наконец к ним попал и Детройт, на западном берегу озера Эри.
Белые, вероятно, устали от войны; казалось, однако, что теперь беспокойный дух белых вселился в краснокожих. По поселку ползли слухи, что между западными племенами будет заключен союз Черных Раковин Вампума и Красного Томагавка. Против англичан готовилось восстание. Индейцы в союзе с французами хотели освободить Канаду и все торговые пункты вплоть до Огайо.
В водовороте неясных разговоров упоминалось все чаще имя Понтиака. В поселке на Бобровой реке мало знали об этом «Наполеоне индейцев». Его посланники шли по долинам всех рек между канадскими лесами и верховьями Миссисипи; впервые после поражения французов он терпеливо связывал крепкую сеть вокруг ничего не подозревающих англичан. Понтиак был вождем племени оттава, живущего далеко к северо-западу от озера Эри.
Но если заходила речь об этом человеке, Маленький Медведь останавливал говорившего: «Не слушай песен пролетающих птиц», или: «Я ничего не слышал». Он не хотел ничему верить, пока сам не поговорил довольно серьезно с одним из гонцов Понтиака.
В разгаре зимы, незадолго до нового года, на Бобровую реку прибыл посланец Понтиака и выступил на Большом Совете поселков. Он пришел и в поселок Плодородная Земля. Пока он отдыхал в отведенной для гостей половине дома Черепах, от дома к дому холил глашатай и созывал всех мужчин: «Слушать слова Понтиака».
И едва на покрытый снегом поселок спустились сумерки, Дом Собрания Совета наполнился людьми. Посередине пылал большой костер; вокруг него на корточках плотными рядами разместились воины. У огня сидел вождь ирокезов Малый Медведь, с двумя вождями ленапов. Позади них разместились пожилые, за ним — молодые воины, а у самых стен, в полутьме, сидели юноши.
Синяя Птица сидел рядом с Диким Козленком, притаившись, как мышонок, и с интересом смотрел на собравшихся. Дрожащие отсветы пламени играли на неподвижных лицах воинов, посасывающих трубки. Белые облачка дыма поднимались вверх и растворялись в синем дыме костра. Каждый раз, когда открывалась дверь, в помещение врывался холодный воздух.
Наконец все были в сборе и посланник Понтиака поднялся. Синяя Птица открыл рот от удивления. Такого индейца он еще никогда не видел. Мужчина был почти двухметрового роста. Вместо украшения из перьев на затылке была укреплена ярко-красная кисточка, кончик оленьего хвоста, а в ушах блестели серебряные кольца. На высокий стан была наброшена темно-синяя накидка с такой же ярко-красной, как и головной убор, подкладкой, и там, где накидка спадала на правую руку, ее отвороты, казалось, были залиты багрянцем. В руке великан держал широкий пояс из бесчисленных полированных раковин. Искусно набранный вампум, казалось, растворился в полутьме помещения: многочисленные черные, вышитые раковинами узоры приглушали блеск немногих, но поистине прекрасных белых жемчужин.
Некоторое время посланник пристально и молча смотрел на собравшихся, точно хотел заглянуть своими глазами в душу каждого. В наступившей тишине было слышно только потрескивание костра.
Но вот посланник начал говорить.
Медленно перебирал он пальцами раковины вампума; каждая имела свое значение, а все вместе они передавали послание Понтиака.
— Братья! Мы все принадлежим к одной семье, мы все дети Великого Духа Ованийо; мы ходим все по одной и той же тропе и утоляем нашу жажду из одного источника. Дело большой важности теперь побуждает нас выкурить трубку у костра Совета.
Братья! Когда белые впервые ступили на нашу землю, они были голодны, у них не было места, чтобы расстелить свои одеяла, чтобы разжечь костер… Наши предки, сочувствуя их нужде, с радостью поделились с ними всем тем, что посылает Великий Дух нам, своим краснокожим детям. Мы кормили чужестранцев, когда они голодали, мы лечили их, когда они болели, постилали им меха, когда они хотели спать, и дарили им землю, чтобы они могли охотиться и сеять маис.
Братья! Белые подобны ядовитым змеям. Замерзая, они были слабы и беззащитны, но едва согрели их, они ожили и жалят своих благодетелей. Когда белые пришли к нам, они были слабы, но мы сами сделали их сильными. Они хотят уничтожить нас или изгнать, как волков и кугуаров.
Братья! Белые люди не друзья индейцев. Вначале они просили лишь столько земли, чтобы хватило места построить хижину. А теперь они требуют всю нашу землю и все поля охоты — от восхода до заката Солнца.
Братья! Много зим тому назад еще не было Земли и не всходило и не заходило Солнце — была тьма. Но Великий Дух сотворил Землю. Он дал белым их родину по другую сторону Великой Воды. А этот остров, заселив дичью, дал нам, своим краснокожим детям. Он влил в нас силу и мужество, чтобы защищать свою землю.
Братья! Мой народ хочет мира, все краснокожие хотят мира, но там, где белые, для нас нет мира; он может быть только на груди нашей матери Земли.
Братья! Вы знаете, что и белые состоят из двух народов. Сначала пришли французы. С ними мы были в мире, они не обманывали нас, и мы ели из одного котла. Потом появились Красные мундиры англичане и их родственники — Длинные ножи. Они перевалили через горы, построили свой форт и теперь хотят отнять наши поля охоты. Они изгнали французов, а теперь и нас хотят изгнать.
Братья! Кто такие белые и нужно ли их бояться? Быстро передвигаться они не могут, и их тело — хорошая мишень для стрел. Они только люди, и наши предки немало их уничтожили.
Братья! Мы должны быть едины, мы должны курить одну трубку. Каждый должен защитить как свои земли, так и земли другого, в союзе с французами.
Братья! Я хочу, чтобы вы вместе с нами подняли томагавк.
С последними словами посланник повернул вампум, и пламя костра осветило темный узор на обратной его стороне.
— Братья! Если мы будем едины, Великий Дух поможет уничтожить наших врагов и даст своим краснокожим детям счастье.
Правая рука говорившего сделала легкое движение вперед, и томагавк с огненно-красной рукояткой упал к ногам вождя Малого Медведя.
Затаив дыхание, Синяя Птица через головы сидящих следил за вождем. Речь посланца взволновала Синюю Птицу до глубины души. «Конечно, Малый Медведь должен тотчас же поднять томагавк!» Но вождь оставался неподвижен. Наступила томительная тишина! Тогда один из вождей ленапов подошел к посланцу, взял в одну руку вампум, в другую поднятый томагавк.
— Ленапы слышали слова Понтиака, и они пойдут за ним!
«Хау!» — громкий гортанный возглас ленапов подтвердил слова их вождя.
Только тогда поднялся вождь Маленький Медведь. И, прежде чем заговорить, он пристально посмотрел на собравшихся.
— Братья! Мы слышали слова Понтиака. Я думаю, что, прежде чем принять решение, нам нужно подумать несколько дней. Ленапы, наши родственники, решились сразу последовать за Понтиаком.
Братья! Мы не будем мешать ленапам следовать зову их сердец, но дети Длинных Домов не могут пойти за ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22