А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Маша Швецова - 0


«Героев не убивают»: Нева; СПб; 2003
ISBN 5-7654-2507-0
Аннотация
Средства массовой информации сообщают о похищении жены крупного бизнесмена средь бела дня, в центре города. Но все, кто может что-то рассказать об этом происшествии, делают вид, что преступления не было. Незадолго до этого преступником-одиночкой дерзко ограблены пункты обмена валюты. Позже совершен налет на ювелирный магазин. Покончил с собой известный врач-гинеколог. И за всеми этими преступлениями — тень спецслужб. Странным образом переплелись судьбы жертв и преступников… Следователь Швецова начинает раскручивать этот запутанный клубок, но свидетели гибнут один за другим. Кто-то очень не хочет, чтобы она узнала правду. Кто-то всесильный; или это только кажется?
Елена Топильская
Героев не убивают
Героев не убивают, их увольняют.
Фольклор правоохранительных органов
Глава 1
За окном завывал не по-летнему яростный ветер, хлопала развалившаяся фрамуга. Стемнело, собирался дождь. Вдруг громыхнуло так, что я испуганно поежилась. Мне стало неуютно одной в полутемном кабинете, то и дело мерещились шорохи в коридоре, похожие на крадущиеся шаги. Нервы у меня не выдержали. Я поднялась и заперла дверь изнутри на ключ, вернулась к столу и продолжила писать.
Человек с пистолетом в руке вошел в бронированное помещение обменного пункта валюты, убил охранника и выстрелил в стекло кассы. Молодая кассирша знала, что стекло, отделяющее ее от клиентов, — пуленепробиваемое, но все равно смертельно испугалась. Она покорно собрала деньги из ячеек, перетянула пачку резиночкой, положила в желобок и подвинула разбойнику. Разбойник взял восемнадцать тысяч семьсот шестьдесят долларов США, положил пачку денег во внутренний карман и спокойно вышел на улицу. На полу обменного пункта растекалась лужа крови из раны в груди охранника. За пуленепробиваемым стеклом билась в истерике кассирша.
Кто-то заскребся в дверь моего кабинета, я вздрогнула и прислушалась.
Но там затаились, стало тихо. «Кошмар», — подумала я, в прокуратуре уже никого нет, а входную дверь я не закрывала, ожидая возвращения коллеги Горчакова с происшествия. Придет какой-нибудь маньяк, меня грохнет и украдет компьютер.
Шорох возобновился; я затаилась, надеясь, что маньяк, судя по его тихим манерам, не станет взламывать дверь, подумает, что меня нет, и уйдет…
Конечно, это оказался шутник Горчаков, это он так меня пугал, зная, что я страшная трусиха. Я поняла, что это он, когда, не выдержав напряжения, подкралась к двери и попыталась определить, стоит ли за дверью кто-нибудь, а Лешка, услышав, что я подошла, стал завывать, как привидение.
— Вот идиот, — сказала я, впуская его в кабинет.
— А ты испугалась? — довольно допытывался он.
— Испугалась. Что за дурацкие шутки?
— Да ладно. — Он подошел к столу и глянул на монитор. — Уже второй эпизод пишешь?
— Да, хочу в понедельник сдать.
— Счастливая. — Он опустился на стул и вытянул ноги. Кабинет наполнился смешанными запахами табачного дыма, подвальной сырости и общепита. Наверняка Лешка успел забежать в столовую рядом с местом происшествия и перекусить, и трескал наверняка на кухне, рядом с плитой и котлами, вот и пропах жареной картошкой.
— А ты его по факультету помнишь? — спросил Лешка, кивая на уголовное дело.
— Нет, — я покачала головой, — он же был на курс старше. Я только фамилию его слышала; про него говорили, что он краса и гордость факультета.
Учился лучше всех, на КВНах блистал, соблазнял девушек…
— Интересно, а он тебя помнит?
— Да откуда, Лешенька? Я, правда, училась хорошо, но была серой мышкой, из библиотек не вылезала, на мальчиков не смотрела.
— Да, как была дурой, так и осталась, — пробурчал друг, но я не обиделась. Просто Горчаков всегда принимал активное участие в моей личной жизни, от всей души желая мне счастья. Мы уже давно друг на друга не обижаемся.
— Ну чего там, Лешка? — спросила я, наливая ему чай.
За много лет совместной работы мы научились понимать друг друга без слов. Общепит общепитом, а от чая Лешка никогда не откажется. Ночью его разбуди и предложи пожрать — проснется и все съест.
— Чего-чего, — промычал он с набитым ртом. — Как обычно, черепно-мозговая, причем непонятно — то ли дали по башке, то ли от падения с высоты собственного роста.
— Вскрытие покажет, — пожала я плечами.
— Да-а, покажет оно! Когда это оно что-нибудь показывало!
— Ну, это ты со зла. А личность-то установили?
— Да где уж нам уж! Это ты все в высших сферах вращаешься, а я специалист по бомжам… Я подошла к Лешке и погладила его по голове:
— Бомжи разные бывают…
Лешка хмыкнул. Он понял, что я имею в виду. Три дня назад его вызвали на падение с высоты, сказали — бомж с крыши свалился. В принципе это не редкость, бомжи лазают по крышам с целью кражи тарелок НТВ и часто срываются вниз, либо по неловкости, либо по пьяни. Бомж так бомж. Лешка приехал во двор, где лежало тело, и с недоумением оглядел кашемировое пальто, надетое на труп, галстук от Версаче, золотые часы и золотые зубы, а также битком набитый бумажник, лежавший на асфальте рядом с трупом. «Это что, по-вашему, бомж?» — осведомился он у участкового. «Ну а кто же? — удивился участковый. — Вот паспорт его, он в Питере не прописан, значит, лицо без определенного места жительства…»
Отставив чашку, Горчаков любезно предложил проводить меня, если я соберусь в течение получаса, но я отказалась. Обвинительное по разбойнику действительно надо было сдать в понедельник. Сейчас закрою за Лешкой входную дверь, посижу еще часа три, до полуночи, а потом вызову такси. Сыночек мой в лагере, никто меня дома не ждет, кроме жабы Василисы вот и надо использовать свободное время по максимуму.
Стуча по клавишам клавиатуры компьютера, я вспоминала, как взяли разбойника. Он и вправду был выпускником юрфака, красавцем и бонвиваном. Когда я заканчивала факультет, он уже год работал в прокуратуре и там тоже слыл первым парнем на деревне, его громко арестовали за получение взятки в виде ужина в ресторане. Что уж там было на самом деле, я не знаю, но в суде он получил пять лет и отбыл их от звоночка до звоночка. С юридической карьерой было покончено, а самолюбие у Рыбника било через край. Он пропал на восемь лет, похоже было, что где-то воевал, допускаю даже, что в Иностранном легионе, — три языка, французский, английский и испанский, он знал блестяще. Потом появился здесь, в Питере, и за полгода совершил пять дерзких ограблений пунктов обмена валюты, забрал в общей сложности около трехсот тысяч долларов. Эти деньги так и не нашли, хотя прочесали мы все на совесть.
Незаурядный ум Рыбника проявился и в том, как он готовил разбойные нападения на валютники. Он выбирал маленькие тихие пункты на окраинах, сразу стрелял в охранника на глазах у кассиров, и те, хоть и знали, что пуля не пробьет стекла перегородки, да и дверь бронированная — в кассу не войти, все равно отдавали ему деньги. Психология: когда у тебя на глазах только что убили человека, нет сил сопротивляться. Рассчитал он все блестяще, но из-за своей педантичности и засыпался. Поймали мы его именно на этом, сделав рутинную работу: во всех пунктах, подвергшихся нападениям, изъяли и проверили данные о лицах, менявших валюту. Было понятно, что преступник наверняка приходил в эти пункты осматриваться, но, чтобы не привлекать к себе внимание, должен был поменять деньги. Оказалось, что во всех компьютерах есть данные о некоем Рыбнике, который за неделю-две до нападения покупал незначительное количество долларов, десять-пятнадцать. Нашли Рыбника, установили за ним наружное наблюдение и взяли с пистолетом в очередном валютнике. Кассирши опознали его по всем эпизодам, пистолет, который был у него в руках при задержании, «пошел» на все убийства, так что за судьбу дела я не волновалась. Не было сомнений в том, что на этот раз Рыбник получит пожизненное.
У меня в ходе следствия контакта с Рыбником не сложилось, уж очень он был отстранен и высокомерен. Показаний он не давал, хотя на отвлеченные темы, без протокола, разговаривал. Но только не о себе и своей жизни. Даже на невзначай устроенные мною провокации не поддавался. Я, к примеру, заведя разговор о каких-то фильмах, вышедших на экраны как раз в период восьмилетнего провала в его биографии, пыталась выяснить, смотрел ли он их, и хоть так рассчитывала узнать, был ли он в России в это время. Но он, почуяв ловушку, тут же замыкался и даже не поддерживал беседу о боевых действиях в горячих точках нашей страны. «Точно из Иностранного легиона», — думала я, разглядывая его непроницаемое лицо. Одна только тема могла встряхнуть его, хотя и на нее он говорить отказывался, — это его юридическое образование. Видно было, что ему больно и горько вспоминать о своей юридической карьере, — все-таки он был лучшим студентом и в прокуратуре подавал надежды. Он весь вспыхивал, когда я в первый раз нечаянно, а потом, конечно, умышленно — упоминала о факультетских преподавателях или о его бывших сослуживцах. А после этого замыкался так, что это осложняло следствие. В остальном же он был абсолютно спокоен, я бы сказала — в его положении неестественно спокоен. Причем спокойствие это было ненаигранным, уж это я чувствовала. За столько лет работы на следствии я научилась определять, действительно человек не волнуется или прикидывается.
И еще я в который раз оценила правоту шефа, не отдавшего дело Рыбника Лешке, хотя и Горчаков, и я просили его об этом.
Если бы перед Рыбником сидел мужчина-следователь, неизвестно, чем бы все кончилось. Самолюбивый Рыбник не вынес бы вида своего ровесника, дослужившегося до должности старшего следователя и классного чина младшего советника юстиции. Допускаю, что он мог бы вспыхнуть настолько, что стукнул бы Лешку чем-нибудь или попытался устроить побег. А меня он, похоже, особо всерьез не принимал.
Следствие не заняло много времени — доказательств было с избытком.
Адвокат у Рыбника был дежурный, подзащитный соглашение с ним заключать отказался и не заплатил ему ни копейки. Родственников у Рыбника не было.
Кстати, к моему недоумению, мы не нашли даже женщины, с которой у Рыбника были бы какие-то отношения. Правда, вопреки Лешкиным язвительным замечаниям, и мужчины тоже. Вообще ни одной связи Рыбника мы не установили, хотя наружка ходила за ним около месяца. Можно было понять, почему он не общается с университетскими друзьями и бывшими сослуживцами, но чтобы у человека не было вообще ни единой близкой души?
Я еще поудивлялась некоторое время, почему такой незаурядный преступник ходил «на дело» без маски и деньги с целью разведки менял по своему паспорту.
Но в конце концов и эти вопросы перестали меня занимать. Составлю обвинительное заключение, отправлю дело в суд и забуду про Рыбника, тем более что я его больше никогда не увижу. Пойдут новые дела, новые происшествия и сотрут из моей памяти образ неудавшегося коллеги, этого одинокого волка, который очень бы мне нравился, если бы на его совести не висело по крайней мере пять трупов.
Расстались мы с ним прохладно, подписали протокол об окончании ознакомления с делом — и все.
Кончался вечер пятницы. Впереди были выходные, суббота — родительский день, увижу наконец своего Хрюндика. В полдвенадцатого я прикинула, что, посидев в воскресенье за компьютером, я закончу обвиниловку и в понедельник с чистой совестью предстану перед шефом.
Засунув дело в сейф, я закрыла кабинет, сдала прокуратуру на сигнализацию и спустилась вниз. Такси ловить не пришлось, в принципе, я еще успевала на метро.
Успешно преодолев самый страшный отрезок на пути домой — от входа в парадную до дверей квартиры, — я сбросила туфли, засунула в рот кусок колбасы и плюхнулась на диван перед телевизором.
Наслаждаясь тишиной и покоем, я предалась любимому занятию: задрав ноги на спинку дивана, бесцельно нажимала на кнопки пульта, не успевая даже понять, что показывают мне разные каналы, до тех пор, пока на экране не мелькнуло знакомое лицо. Тут я приостановила марафон по телепрограммам и всмотрелась в журналиста Старосельцева, который в этот момент анонсировал свою статью в ближайшем номере еженедельника «Любимый город». Поскольку я врубилась в его монолог на середине, я не особо вслушивалась в то, что он говорит, но почувствовала, что соскучилась по старому Другу, поэтому взялась за телефон и набрала номер его пейджера. Звонок старого друга не заставил себя ждать.
— Здравствуйте, Мария Сергеевна! Как вы поживаете?
— Спасибо, Антон. Куда вы пропали?
— Да вот… Нелегкая журналистская судьба опять забросила меня в Париж… Мы посмеялись.
— Нет, серьезно. Закрутился. Вы же знаете, текучка. Вот, поручили мне журналистское расследование по дворцу.
— По какому дворцу?
— По президентскому.
— А он что, под Парижем?
— Под Питером. Мария Сергеевна, а вы что, газет не читаете?
— Антон Александрович, я и телевизор не смотрю. Вот сегодня случайно включила, и то потому лишь, что вас показывали…
— Ну, так я как раз и говорил про это расследование. Ну да ладно, я вам лучше нашу газетку принесу. У вас-то что новенького?
— Разбойника заканчиваю, — похвасталась я.
— Какого разбойника?
— Антон Александрович, — сказала я с укоризной, — вы что, газет не читаете?
Старосельцев усмехнулся:
— Открою вам секрет, Мария Сергеевна, те, кто пишут в газеты, обычно их не читают. Либо одно, либо другое.
— Но ваша-то газета про него писала. Это злодей, который грабил пункты обмена валюты. Бывший юрист, между прочим.
— А-а, что-то припоминаю…
— Эх вы! «Припоминаю…» Это же дело века!
— Мария Сергеевна, какое же это дело века? Ну ограбил несколько валютников, ну и что? Чего здесь особенного? Естественно, про это все уже забыли.
— Кроме потерпевших, — пробормотала я. Поболтав еще немного в таком же духе, мы договорились, что в субботу Старосельцев на своей «антилопе» отвезет меня в лагерь к Гошке. Распрощавшись с журналистом, я еще некоторое время щелкала пультом, благо некому было меня за это пожурить, а потом потащилась в свою одинокую постель. Вот парадокс: мне скучно и плохо без Сашки, а когда он здесь, я ловлю себя на мысли, что жду его ухода. Прав был Горчаков — мне так понравилось жить одной, что у Сашки не было шансов. Он все тянул, не решаясь со мной поговорить, и дождался, что я отвыкла от него. А я не мячик, забытый на дороге, за которым можно вернуться и подобрать в том же виде через час или через неделю. Или через год. Нельзя женщин без нужды оставлять одних надолго, только мужчины этого не понимают.
Глава 2
Дивным летним утром мы с Антоном мчались по Приморскому шоссе в лагерь к моей деточке. Машина рассекала прозрачный воздух, слева плескался залив, пахло песком и соснами, и как-то не верилось, что в этом кристальном мире существуют убийцы, насильники, тюрьмы и обвинительные заключения.
Конечно же, такой пейзаж требовал любви. Погруженная в свои мысли о том, что мужчины (перефразируя Зощенко) играют некоторую роль в нашей личной жизни, я пропустила мимо ушей добрую половину монолога журналиста Старосельцева про интриги вокруг президентского дворца. Пришлось прислушаться только тогда, когда Старосельцев настойчиво потребовал отклика.
— …Представляете? Откуда в бюджете такие деньги?
— Какие?
— Четыреста пятьдесят миллионов. Причем не рублей.
— А что, в бюджете нет таких денег?
— Мария Сергеевна! Вы что, с дуба рухнули? Четыреста пятьдесят миллионов баксов на дачу президента? Когда милиционерам нечего платить? Это называется «без порток, а в шляпе».
— Но должна же быть у президента дача? Чем он хуже простых сограждан?
— Но и совесть должна быть у президента. Нам в августе двести пятьдесят миллионов международного долга отдавать, а тут вдвое больше…
— Антон, — он говорил так проникновенно, что я заинтересовалась, — а что, эти деньги планируется взять из бюджета?
— Ха, в том-то весь и фокус. Президент запретил вносить эти расходы в бюджет.
— Ну и замечательно, раз он такой принципиальный. В чем тогда проблема?
— В том, что у президента должна быть дача. Поняв наконец, что я не слышала начала, Старосельцев разъяснил мне, что администрация президента положила глаз на царский дворец в Стрельне, возмечтав реконструировать его под летнюю резиденцию главы государства. Да и вообще, пригодится. Но денег в бюджете на эту пресловутую культуру нет. Поэтому кинули клич олигархам — подайте на восстановление дворца. Всего-то ничего, полмиллиардика какие-то…
Если всем миром скинуться, вообще говорить не о чем. Но, к сожалению, олигархи почему-то еще не выстроились в очередь с мешками денег. И проведенное Антоном журналистское расследование доказывает, что с подачи администрации президента Генеральная прокуратура организовала массированный наезд на сильных мира сего, с целью внушить им, что надо делиться.
1 2 3 4 5