Фарреллу все это показалось безмерно утешительным, и он, мучимый далеко не одной разновидностью голода, съел гораздо больше, чем следовало.Остановившись в дверях ресторанчика и осторожно втянув воздух, чтобы выяснить, как поживают обуглившиеся пазухи, он услышал грубоватый, добродушный голос, сказавший прямо над ухом:– Привет тебе, добрый рыцарь Призраков и Теней.Фаррелл обернулся и увидел мужчину, которого он знал под именем Хамид ибн Шанфара, направляющегося к нему с другой стороны улицы в обществе Ловиты Берд и двух музыкантов с Празднества в честь Дня Рождения Короля. Один был высок, с длинными редеющими каштановыми волосами и выражающим бычье долготерпение лицом фламандского Святого Антония; другой походил на гуляку-сатира, рыжебородого и кривоногого. В падающем из ресторанчика тусклом свете, они отвесили Фарреллу по формальному поклону каждый, между тем как Хамид их представлял.– Это мессир Маттео деи Серви, а вот этот mauvais sujet шалопай ( фр. )
и совершенно никчемный во всех отношениях малый прозывается брат Феликс Аравийский.Фаррелл поклонился в ответ и спросил далече ль они держат путь.– На занятия по рыцарскому бою, – весело ответил Хамид. – Пойдемте с нами. Все равно по телевизору сегодня ничего не увидишь, кроме кулинарных рецептов и наставлений по выгуливанию собак.– Рыцарский бой, – сказал Фаррелл. – Дрожь копий. Лязг мечей и щитов. Покорись, презренный!Сатир по имени Феликс Аравийский ухмыльнулся:– В семь тридцать, каждый четверг. Лучшее представление в городе, какое можно увидеть за деньги, – буйной головой он мотнул в сторону святого. – Вот он относится к этому серьезно и сейчас ходит у инструктора в любимчиках. Мы-то с Хамидом и Ловитой не из учеников, мы, скорее, крикуны-болельщики. Группа поддержки.И он взмахнул словно бы дирижерским жезлом, как-то сумев воссоздать этим жестом и жесткий звон незримого меча.Фаррелл вдруг обнаружил, что уже идет с ними по улице, и Ловита Берд держит его под руку, а смущенный Маттео деи Серви, говорит:– На самом деле, я не так уж и хорош, не хватает времени, чтобы упражняться как следует. Для меня это скорее род дисциплины или философии. Очень помогает сосредоточиваться.Длинный, нескладный сверток, который он и Феликс несли поочереди, то и дело шпынял Фаррелла в бок, холодный, как нос любознательной акулы.Фаррелл спросил:– Но кто же вас учит? Где вы ухитрились откопать человека, знакомого с техникой средневекового боя?На лице Феликса Аравийского выразилось мягкое удивление.– Помилуйте, да в Авиценне что ни человек, то и знаток чего-нибудь совершенно невероятного. Особенно это касается боевых искусств. Каких хотите – с оружием, без оружия – знатоков тут хоть пруд пруди. Как бродячих самураев в фильмах Куросавы.– Не то что лютнистов, – вставил Маттео деи Серви. – Лютнистов еще поди поищи. Хороших , конечно.– А кстати, – подхватил Феликс Аравийский, и во весь остаток пути они на два голоса настойчиво убеждали Фаррелла присоединиться к их ансамблю, называвшемуся «Василиск». Когда Фаррелл сказал им, что умеет сносно играть всего на одном инструменте, в то время как прочие музыканты ансамбля – за вычетом игравшей на ударных леди Хризеиды – явно владеют полудюжиной каждый, Феликс успокоил его:– Послушайте, серпентами и тромбонами мы уже сыты по горло, а вот лютня нам и вправду нужна.А Маттео добавил:– Люди хотят слышать лютню, вообще что-нибудь постарше Моцарта, им это просто нужно. Мы в последнее время много играем в городе, не в одной только Лиге, и нас всегда просят об этом.– Вас что же, приглашают?Феликс и Маттео радостно закивали, Хамид хмыкнул, а Ловита погладила Фаррелла по руке и сказала:– Я его агент.– Поговорим, – сказал Фаррелл.Боевой инструктор жил в пышном, обшарпанном, викторианского пошиба доме, стоявшем в конце раздрызганной улочки и окруженном с трех сторон лунными ландшафтами строительных площадок. С четвертой располагался наполовину законченный въезд на скоростное шоссе, так что дом походил на сломанный старый клык, торчащий из челюсти скелета. Миновав распахнутую входную дверь, спутники Фаррелла провели его в высокую холодную комнату, лишенную мебели и украшений, не считая прикнопленных к стенам рисунков и гравюр, изображающих оружие и доспехи. Пятеро мужчин, одетых одинаково – в выцветшие лыжные костюмы, включая ботинки и толстые рукавицы, стояли перед невысоким мужчиной с эспаньолкой, одетым в голубую тенниску и блеклые хлопчатобумажные брюки. Когда он обернулся, чтобы коротко квинуть вошедшим, Фаррелл увидел желтовато-серые, как у африканского попугая, глаза.Лица двух учеников прикрывали обычные фехтовальные маски, на двух других были мотоциклетные шлемы с защитными щитками из прозрачной цветной пластмассы на лицах. Лицо пятого, – более щуплого, чем прочие, насколько позволял судить стеганый камзол, полностью скрывал стальной шлем, похожий на перевернутый кверху дном кувшин, вытянутый носик которого, спускаясь, закрывал сзади шею мужчины, а на том месте, где полагалось находиться ручке, выступало вперед гладкое заостренное забрало с торчащими наружу зубами.Ловита пихнула Фаррелла локтем и зашептала:– Это ваша леди Мурасаки соорудила. Небось весит больше, чем она сама.Пятеро мужчин, выстроившихся перед инструктором, опасливо поглядывали на него поверх раскрашенных щитов. Все щиты, кроме одного, были деревянными, формой походили на воздушных змеев и имели в длину фута четыре, если не больше. Единственное исключение, схожее очертаниями с утюгом и определенно так же добросовестно увесистое, как шлем, принадлежало опять-таки щуплому мужчине, конечности которого казались слишком хрупкими, чтобы сносить суровые требования исторической достоверности. Фаррелл спросил у Хамида:– Щит – тоже ее работа?Сарацин отрицательно покачал головой:– Щит сделал в прошлом году Турнирный Мастер Хенрик, для Вильяма Сомнительного. Вильяму, скорее всего, надоело таскать такую тяжесть.Маттео деи Серви извлекал из принесенного свертка разного рода срендневековые атрибуты и торопливо переодевался, а маленький инструктор тем временем легкой поступью обходил своих подбитых ватой учеников, резко стукая одного по согнутой руке, чтобы тот поднял щит на уровень носа, хватая другого за плечо и разворачивая его так, чтобы оно составило со щитом прямой угол.– Всепокорнейше прошу вас, юные лорды, согните ноги в коленях. Мы уже говорили с вами об этом, – голос у него был сухой и горячий, густой от нетерпения. – Правую руку на бедро, чтобы плечи оставались прямыми.Он обошел вокруг мужчины в стальном шлеме и с силой пнул его под колено.– Ступни стоят твердо, колени прямо над носками ног. Как будто вы сидите в кресле-качалке.Мужчина в шлеме покачнулся, на миг показалось, что он свалится на пол. Инструктор сказал:– Будь вы правильно сбалансированы, я бы не смог этого сделать, – и перешел к следующему ученику, чтобы выправить его стойку.Хамид негромко рассказывал Фарреллу:– Его зовут Джон Эрне. Он уже много лет занимается этим, но ничем больше с Лигой не связан. Не танцует, не бывает на празднествах, вообще ни в чем, кроме вот этого, не принимает участия. Даже на турнирах больше не сражается.– А чем он занимается в остальное время?Хамид пожал плечами.– Понятия не имею. Возможно, он маклер, возможно управляющий в детском саду. Я полагаю, что он – консультант по конфиденциальным капиталовложениям, но доказать не возьмусь.Инструктор уже выбрал меч из нескольких, стоявших в углу – все были вырезаны и выструганы из ротанга – и теперь замер, положив деревянный клинок на ладонь левой руки и задумчиво глядя на шестерых мужчин. Внезапно меч взлетел вверх, пронесся далеко у него за плечами, а сам инструктор, сделав на широко расставленных ногах два странных шажка, изо всей мочи саданул мечом по голове ближайшего к нему мужчину. Фаррелл замер на полувздохе, но ученик успел поднять щит и поймать удар, с громким стуком отбросивший щит к его лицу. Инструктор мгновенно отвел руку, норовя нанести жестокий рубящий удар по ногам ученика, а когда тот опустил щит, снова отбив клинок, он еще раз двинул по шлему и сразу затем по оставшемуся незащищенным боку ученика. Ученик отразил и эту атаку, но щит сдвинулся в сторону, и инструктор немедля наотмашь рубанул мечом по открывшейся ноге, метя чуть выше колена. Нога подогнулась, и ученик, выронив щит, схватился за нее обеими руками.– Вверх и вниз, – холодно произнес инструктор. – Щит движется только вверх и вниз, господа мои.И без дальнейших слов он набросился на следующего по порядку ученика – на Маттео деи Серви – обрушив на края его щита барабанную дробь ударов кружащего над головою меча. Направляемый предплечьем Маттео щит скакал и дергался, пытаясь отбить яростную атаку, однако Маттео не позволял ему сдвигаться ни в одну, ни в другую сторону, и ротанговый меч ни разу не коснулся его тела. Инструктор переходил от ученика к ученику – козлобородый голем в теннисной майке, с механической яростью колотя по выдвигавшимся навстречу щитам, костлявые руки неустанно вздымались, подтянутое тело почти взлетало над полом при каждом ударе. Грохот и лязг стояли в холодной комнате, словно внутри ветряной мельницы.Добравшись до щуплого мужчины в громадном кувшинном шлеме, инструктор ненадолго замедлил движения, на морщинистом, немного склоненноми набок лице, казалось, возникло выражение стесненной жалости. Он нанес два легких удара, вынуждая стальной щит качнуться вправо и влево, затем сказал что-то, чего Фаррелл не расслышал. Ученик, не ответив, покачал головой и снова поднял щит, приняв положенную для защиты стойку. Инструктор вздохнул, и ротанговый меч с безумным погребальным звоном обрушился на раскрашенную сталь. Быстро перемещать щит щуплый мужчина не мог, и хотя ему удавалось блокировать на удивление большое число ударов, остальные точно попадали по ногам и по телу с такими звуками, будто взрывалась охваченная огнем сосновая живица. Он ни разу не дрогнул – зато всякий раз вздрагивал Фаррелл.Инструктор отступил на шаг и опустил меч.– Десять минут.Круто повернувшись и раскачиваясь на ходу со сдержанной силой балетного танцора, он направился туда, где сидели Фаррелл, Хамид, Ловита и Феликс Аравийский. Он опустился рядом ними на корточки, опираясь на меч – римский ветеран, сощурясь, озирающий сумеречные ущелья пиктских земель – ему можно было дать и тридцать пять лет и шестьдесят. Кожа и загрубевшие от пота спускающиеся до плеч волосы были одного и того же, не имеющего названия цвета – что-то среднее между цветом песка и цветом дыма. Хамид сказал:– Джон Эрне – рыцарь Призраков и Теней.Джон Эрне с быстрой улыбкой протянул руку:– Еще один музыкант? Да, конечно.Круглые, глубоко сидящие глаза пробежались по телу Фаррелла, словно по автомобилю, стоящему на смазочном стенде.– Как вы узнали? – спросил Фаррелл. – Только потому, что я пришел с музыкантами?– Ну, и это тоже, – ответил Джон Эрне. – Но главным образом потому, что вы ежились каждый раз, как я едва не попадал кому-нибудь по руке.Он вытянул перед собой, ладонями вниз, покрытые бледными волосками руки и весело окинул их взглядом. Даже при раскрытых ладонях узловатые костяшки пальцев выступали наружу, два ногтя на правой руке потрескались и почернели.– Пока достается в среднем одному пальцу в год, – задумчиво сказал он. – Правда, позапрошлой весной мне во время mкlйe сломали руку.Ладони у него были меньше, чем у Фаррелла.Ученики сидели и стояли, прислонясь к стене, они стянули шлемы и дышали через открые рты. Все они только-только превратились из отроков в юношей – кроме Маттео деи Серви и щуплого мужчины, сидевшего в сторонке, склонив голову на шлем, который он держал на коленях. Когда мужчина поднял голову, Фаррелл увидел, что это японец.– Не так уж мы и бережем свои руки, – запротестовал Феликс Аравийский. Он кивнул в сторону Маттео, уже начавшего упражняться со щитом, делая обманные выпады и отступая. – Вон, полюбуйтесь на него, совсем готов. Подождите следующего Турнира Святого Кита, вы увидите, как он будет носиться по полю, набрасываясь на все, способное двигаться.Маттео взглянул в их сторону, улыбаясь, как на отпускной фотографии.Джон Эрне беззлобно хмыкнул и отвернулся от Маттео, принявшись разглядывать ремешок, которым была обмотана рукоять его меча.– Ни на какой турнир он не выйдет, и вы это отлично знаете.Фаррелл заметил, что зубы у него самых разных размеров – скорее ассортимент, чем комплект – а нос был по меньшей мере однажды сломан.– Музыкантам приходится постоянно упражняться, – сказал Джон Эрне. – Но я еще не встречал музыканта, который был бы собой доволен. Поэтому они никогда и ни в чем не идут с тобой до конца.Фаррелл во все глаза смотрел на него, а инструктор продолжал:– Что они умеют, так это учиться. Возьмите хоть вашего друга, ему достаточно лишь показать, как производится обманное нападение или как использовать щит в ближнем бою, и он усвоит урок быстрее всех в классе, потому что привык думать о технике. Но честно говоря, я предпочел бы, чтобы он вообще не лез в подобные дела. Он выучится и тому, и другому, и третьему и чем лучше у него будет получаться, тем сильнее я буду злиться на него, а почему – он так никогда и не поймет. Нет, правда, я предпочел бы, чтобы он в это не лез.– Боже мой, – медленно произнес Фаррелл. В голову ему пришла Джулия, и он почувствовал, как у него по лицу расползается улыбка. Он сказал: – А мы с вами похожи.На этот раз тускло-желтый взгляд остановился на нем в некоторой задумчивости.– Да? Меня хватает только на то, чтобы серьезно относиться к чему-нибудь одному, если вы это имели в виду, – он грациозно пожал плечами, теребя двумя пальцами козлиную бородку. – Здесь за мной давно укрепилась репутация обладающего обширными познаниями чудака. Меня приглашают на занятия по истории, я показываю кое-что и рассказываю о жизни, построенной на уже не существующих принципах. Рассказываю о рыцарстве, чести, prouesse, геройство ( фр. )
об игре по правилам и наблюдаю за тем, как у них вытягиваются лица.Фаррелл с испугом ощутил, как и у него при этих словах что-то стало сдвигаться в лице.Хамид беспечно сказал:– Конечно, слушая вас, они начинают нервничать, Джон. Это ведь Авиценна, люди здесь благосклонно относятся к теоретическому насилию, к каким-нибудь повстанцам в Парагвае, подрывающим никому не известных, но безусловно неприятных людей. Точно так же они любят и Средневековье, вынося, так сказать, за скобки все его неприятные стороны. А вы пугаете их, им начинает казаться, что это птеродактиль залетел к ним в аудиторию, хлопает крыльями, орет и гадит. Слишком уж вы настоящий.Круглые глаза, казалось, сморгнули, не закрываясь, как глаза попугая.– Динозавр. Вы и вправду так думаете? – Джон Эрне издал смешок – что-то заурчало в ноздрях, не более. – И все же это мое время.Он наклонился и с силой похлопал Фаррелла по колену.– Время оружия. Дело даже не в том, что у каждого есть пистолет, дело в том, что каждый хочет сам стать пистолетом. Людям хочется превратиться в пистолеты, в ножи, в пластиковые бомбы, в служебных собак. Время, когда что ни день открывается десять новых заведений, в которых преподают карате, когда школьников третьего класса обучают кун-фу, а мать с портрета Уистлера владеет черным поясом айкидо. Я знаком с одним малым, тихо обитающим на неприметной улочке, так он целое состояние нажил на savate, это что-то вроде французского кик-боксинга.Фаррелл наблюдал за лицом инструктора, все еще пытаясь определить, сколько же ему лет. Двигаясь или разговаривая, он выглядел совсем молодым, но улыбаясь, сильно старел.– Бесчисленные разновидности искусства самозащиты, – продолжал Джон Эрне, – и каждый занимается им всего-навсего потому, что боится грабителей или полиции, или оттого, что это один из путей дзена. Но никакое новое оружие не может долго оставаться неиспользованным. Очень скоро улицы заполнят миллионы людей – заряженных, взведенных и с отчаянным нетерпением ожидающих, когда кто-нибудь нажмет на приделанный к ним курок. И кто-то непременно сделает это – достаточно будет одному человеку толкнуть другого или косо посмотреть на него, вот тогда все и начнется.Он раскрыл ладонь и подул на нее, словно сдувая пушок одуванчика.– Воздух наполнится таким количеством смертельных рефлекторных движений и старинных приемов обезоруживания противника, что все вокруг заволочет голубая дымка. И единственное, что будет слышно – это как граждане Соединенных Штатов, все до последнего, рубят друг друга ребрами ладоней по шеям.– И к чему тогда все ваше рыцарство? – тихо спросил Фаррелл.Маттео деи Серви и еще один ученик начали отрабатывать приемы владения мечом и щитом, кружа один вокруг другого странной ковыляющей поступью, такой же, как у инструктора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
и совершенно никчемный во всех отношениях малый прозывается брат Феликс Аравийский.Фаррелл поклонился в ответ и спросил далече ль они держат путь.– На занятия по рыцарскому бою, – весело ответил Хамид. – Пойдемте с нами. Все равно по телевизору сегодня ничего не увидишь, кроме кулинарных рецептов и наставлений по выгуливанию собак.– Рыцарский бой, – сказал Фаррелл. – Дрожь копий. Лязг мечей и щитов. Покорись, презренный!Сатир по имени Феликс Аравийский ухмыльнулся:– В семь тридцать, каждый четверг. Лучшее представление в городе, какое можно увидеть за деньги, – буйной головой он мотнул в сторону святого. – Вот он относится к этому серьезно и сейчас ходит у инструктора в любимчиках. Мы-то с Хамидом и Ловитой не из учеников, мы, скорее, крикуны-болельщики. Группа поддержки.И он взмахнул словно бы дирижерским жезлом, как-то сумев воссоздать этим жестом и жесткий звон незримого меча.Фаррелл вдруг обнаружил, что уже идет с ними по улице, и Ловита Берд держит его под руку, а смущенный Маттео деи Серви, говорит:– На самом деле, я не так уж и хорош, не хватает времени, чтобы упражняться как следует. Для меня это скорее род дисциплины или философии. Очень помогает сосредоточиваться.Длинный, нескладный сверток, который он и Феликс несли поочереди, то и дело шпынял Фаррелла в бок, холодный, как нос любознательной акулы.Фаррелл спросил:– Но кто же вас учит? Где вы ухитрились откопать человека, знакомого с техникой средневекового боя?На лице Феликса Аравийского выразилось мягкое удивление.– Помилуйте, да в Авиценне что ни человек, то и знаток чего-нибудь совершенно невероятного. Особенно это касается боевых искусств. Каких хотите – с оружием, без оружия – знатоков тут хоть пруд пруди. Как бродячих самураев в фильмах Куросавы.– Не то что лютнистов, – вставил Маттео деи Серви. – Лютнистов еще поди поищи. Хороших , конечно.– А кстати, – подхватил Феликс Аравийский, и во весь остаток пути они на два голоса настойчиво убеждали Фаррелла присоединиться к их ансамблю, называвшемуся «Василиск». Когда Фаррелл сказал им, что умеет сносно играть всего на одном инструменте, в то время как прочие музыканты ансамбля – за вычетом игравшей на ударных леди Хризеиды – явно владеют полудюжиной каждый, Феликс успокоил его:– Послушайте, серпентами и тромбонами мы уже сыты по горло, а вот лютня нам и вправду нужна.А Маттео добавил:– Люди хотят слышать лютню, вообще что-нибудь постарше Моцарта, им это просто нужно. Мы в последнее время много играем в городе, не в одной только Лиге, и нас всегда просят об этом.– Вас что же, приглашают?Феликс и Маттео радостно закивали, Хамид хмыкнул, а Ловита погладила Фаррелла по руке и сказала:– Я его агент.– Поговорим, – сказал Фаррелл.Боевой инструктор жил в пышном, обшарпанном, викторианского пошиба доме, стоявшем в конце раздрызганной улочки и окруженном с трех сторон лунными ландшафтами строительных площадок. С четвертой располагался наполовину законченный въезд на скоростное шоссе, так что дом походил на сломанный старый клык, торчащий из челюсти скелета. Миновав распахнутую входную дверь, спутники Фаррелла провели его в высокую холодную комнату, лишенную мебели и украшений, не считая прикнопленных к стенам рисунков и гравюр, изображающих оружие и доспехи. Пятеро мужчин, одетых одинаково – в выцветшие лыжные костюмы, включая ботинки и толстые рукавицы, стояли перед невысоким мужчиной с эспаньолкой, одетым в голубую тенниску и блеклые хлопчатобумажные брюки. Когда он обернулся, чтобы коротко квинуть вошедшим, Фаррелл увидел желтовато-серые, как у африканского попугая, глаза.Лица двух учеников прикрывали обычные фехтовальные маски, на двух других были мотоциклетные шлемы с защитными щитками из прозрачной цветной пластмассы на лицах. Лицо пятого, – более щуплого, чем прочие, насколько позволял судить стеганый камзол, полностью скрывал стальной шлем, похожий на перевернутый кверху дном кувшин, вытянутый носик которого, спускаясь, закрывал сзади шею мужчины, а на том месте, где полагалось находиться ручке, выступало вперед гладкое заостренное забрало с торчащими наружу зубами.Ловита пихнула Фаррелла локтем и зашептала:– Это ваша леди Мурасаки соорудила. Небось весит больше, чем она сама.Пятеро мужчин, выстроившихся перед инструктором, опасливо поглядывали на него поверх раскрашенных щитов. Все щиты, кроме одного, были деревянными, формой походили на воздушных змеев и имели в длину фута четыре, если не больше. Единственное исключение, схожее очертаниями с утюгом и определенно так же добросовестно увесистое, как шлем, принадлежало опять-таки щуплому мужчине, конечности которого казались слишком хрупкими, чтобы сносить суровые требования исторической достоверности. Фаррелл спросил у Хамида:– Щит – тоже ее работа?Сарацин отрицательно покачал головой:– Щит сделал в прошлом году Турнирный Мастер Хенрик, для Вильяма Сомнительного. Вильяму, скорее всего, надоело таскать такую тяжесть.Маттео деи Серви извлекал из принесенного свертка разного рода срендневековые атрибуты и торопливо переодевался, а маленький инструктор тем временем легкой поступью обходил своих подбитых ватой учеников, резко стукая одного по согнутой руке, чтобы тот поднял щит на уровень носа, хватая другого за плечо и разворачивая его так, чтобы оно составило со щитом прямой угол.– Всепокорнейше прошу вас, юные лорды, согните ноги в коленях. Мы уже говорили с вами об этом, – голос у него был сухой и горячий, густой от нетерпения. – Правую руку на бедро, чтобы плечи оставались прямыми.Он обошел вокруг мужчины в стальном шлеме и с силой пнул его под колено.– Ступни стоят твердо, колени прямо над носками ног. Как будто вы сидите в кресле-качалке.Мужчина в шлеме покачнулся, на миг показалось, что он свалится на пол. Инструктор сказал:– Будь вы правильно сбалансированы, я бы не смог этого сделать, – и перешел к следующему ученику, чтобы выправить его стойку.Хамид негромко рассказывал Фарреллу:– Его зовут Джон Эрне. Он уже много лет занимается этим, но ничем больше с Лигой не связан. Не танцует, не бывает на празднествах, вообще ни в чем, кроме вот этого, не принимает участия. Даже на турнирах больше не сражается.– А чем он занимается в остальное время?Хамид пожал плечами.– Понятия не имею. Возможно, он маклер, возможно управляющий в детском саду. Я полагаю, что он – консультант по конфиденциальным капиталовложениям, но доказать не возьмусь.Инструктор уже выбрал меч из нескольких, стоявших в углу – все были вырезаны и выструганы из ротанга – и теперь замер, положив деревянный клинок на ладонь левой руки и задумчиво глядя на шестерых мужчин. Внезапно меч взлетел вверх, пронесся далеко у него за плечами, а сам инструктор, сделав на широко расставленных ногах два странных шажка, изо всей мочи саданул мечом по голове ближайшего к нему мужчину. Фаррелл замер на полувздохе, но ученик успел поднять щит и поймать удар, с громким стуком отбросивший щит к его лицу. Инструктор мгновенно отвел руку, норовя нанести жестокий рубящий удар по ногам ученика, а когда тот опустил щит, снова отбив клинок, он еще раз двинул по шлему и сразу затем по оставшемуся незащищенным боку ученика. Ученик отразил и эту атаку, но щит сдвинулся в сторону, и инструктор немедля наотмашь рубанул мечом по открывшейся ноге, метя чуть выше колена. Нога подогнулась, и ученик, выронив щит, схватился за нее обеими руками.– Вверх и вниз, – холодно произнес инструктор. – Щит движется только вверх и вниз, господа мои.И без дальнейших слов он набросился на следующего по порядку ученика – на Маттео деи Серви – обрушив на края его щита барабанную дробь ударов кружащего над головою меча. Направляемый предплечьем Маттео щит скакал и дергался, пытаясь отбить яростную атаку, однако Маттео не позволял ему сдвигаться ни в одну, ни в другую сторону, и ротанговый меч ни разу не коснулся его тела. Инструктор переходил от ученика к ученику – козлобородый голем в теннисной майке, с механической яростью колотя по выдвигавшимся навстречу щитам, костлявые руки неустанно вздымались, подтянутое тело почти взлетало над полом при каждом ударе. Грохот и лязг стояли в холодной комнате, словно внутри ветряной мельницы.Добравшись до щуплого мужчины в громадном кувшинном шлеме, инструктор ненадолго замедлил движения, на морщинистом, немного склоненноми набок лице, казалось, возникло выражение стесненной жалости. Он нанес два легких удара, вынуждая стальной щит качнуться вправо и влево, затем сказал что-то, чего Фаррелл не расслышал. Ученик, не ответив, покачал головой и снова поднял щит, приняв положенную для защиты стойку. Инструктор вздохнул, и ротанговый меч с безумным погребальным звоном обрушился на раскрашенную сталь. Быстро перемещать щит щуплый мужчина не мог, и хотя ему удавалось блокировать на удивление большое число ударов, остальные точно попадали по ногам и по телу с такими звуками, будто взрывалась охваченная огнем сосновая живица. Он ни разу не дрогнул – зато всякий раз вздрагивал Фаррелл.Инструктор отступил на шаг и опустил меч.– Десять минут.Круто повернувшись и раскачиваясь на ходу со сдержанной силой балетного танцора, он направился туда, где сидели Фаррелл, Хамид, Ловита и Феликс Аравийский. Он опустился рядом ними на корточки, опираясь на меч – римский ветеран, сощурясь, озирающий сумеречные ущелья пиктских земель – ему можно было дать и тридцать пять лет и шестьдесят. Кожа и загрубевшие от пота спускающиеся до плеч волосы были одного и того же, не имеющего названия цвета – что-то среднее между цветом песка и цветом дыма. Хамид сказал:– Джон Эрне – рыцарь Призраков и Теней.Джон Эрне с быстрой улыбкой протянул руку:– Еще один музыкант? Да, конечно.Круглые, глубоко сидящие глаза пробежались по телу Фаррелла, словно по автомобилю, стоящему на смазочном стенде.– Как вы узнали? – спросил Фаррелл. – Только потому, что я пришел с музыкантами?– Ну, и это тоже, – ответил Джон Эрне. – Но главным образом потому, что вы ежились каждый раз, как я едва не попадал кому-нибудь по руке.Он вытянул перед собой, ладонями вниз, покрытые бледными волосками руки и весело окинул их взглядом. Даже при раскрытых ладонях узловатые костяшки пальцев выступали наружу, два ногтя на правой руке потрескались и почернели.– Пока достается в среднем одному пальцу в год, – задумчиво сказал он. – Правда, позапрошлой весной мне во время mкlйe сломали руку.Ладони у него были меньше, чем у Фаррелла.Ученики сидели и стояли, прислонясь к стене, они стянули шлемы и дышали через открые рты. Все они только-только превратились из отроков в юношей – кроме Маттео деи Серви и щуплого мужчины, сидевшего в сторонке, склонив голову на шлем, который он держал на коленях. Когда мужчина поднял голову, Фаррелл увидел, что это японец.– Не так уж мы и бережем свои руки, – запротестовал Феликс Аравийский. Он кивнул в сторону Маттео, уже начавшего упражняться со щитом, делая обманные выпады и отступая. – Вон, полюбуйтесь на него, совсем готов. Подождите следующего Турнира Святого Кита, вы увидите, как он будет носиться по полю, набрасываясь на все, способное двигаться.Маттео взглянул в их сторону, улыбаясь, как на отпускной фотографии.Джон Эрне беззлобно хмыкнул и отвернулся от Маттео, принявшись разглядывать ремешок, которым была обмотана рукоять его меча.– Ни на какой турнир он не выйдет, и вы это отлично знаете.Фаррелл заметил, что зубы у него самых разных размеров – скорее ассортимент, чем комплект – а нос был по меньшей мере однажды сломан.– Музыкантам приходится постоянно упражняться, – сказал Джон Эрне. – Но я еще не встречал музыканта, который был бы собой доволен. Поэтому они никогда и ни в чем не идут с тобой до конца.Фаррелл во все глаза смотрел на него, а инструктор продолжал:– Что они умеют, так это учиться. Возьмите хоть вашего друга, ему достаточно лишь показать, как производится обманное нападение или как использовать щит в ближнем бою, и он усвоит урок быстрее всех в классе, потому что привык думать о технике. Но честно говоря, я предпочел бы, чтобы он вообще не лез в подобные дела. Он выучится и тому, и другому, и третьему и чем лучше у него будет получаться, тем сильнее я буду злиться на него, а почему – он так никогда и не поймет. Нет, правда, я предпочел бы, чтобы он в это не лез.– Боже мой, – медленно произнес Фаррелл. В голову ему пришла Джулия, и он почувствовал, как у него по лицу расползается улыбка. Он сказал: – А мы с вами похожи.На этот раз тускло-желтый взгляд остановился на нем в некоторой задумчивости.– Да? Меня хватает только на то, чтобы серьезно относиться к чему-нибудь одному, если вы это имели в виду, – он грациозно пожал плечами, теребя двумя пальцами козлиную бородку. – Здесь за мной давно укрепилась репутация обладающего обширными познаниями чудака. Меня приглашают на занятия по истории, я показываю кое-что и рассказываю о жизни, построенной на уже не существующих принципах. Рассказываю о рыцарстве, чести, prouesse, геройство ( фр. )
об игре по правилам и наблюдаю за тем, как у них вытягиваются лица.Фаррелл с испугом ощутил, как и у него при этих словах что-то стало сдвигаться в лице.Хамид беспечно сказал:– Конечно, слушая вас, они начинают нервничать, Джон. Это ведь Авиценна, люди здесь благосклонно относятся к теоретическому насилию, к каким-нибудь повстанцам в Парагвае, подрывающим никому не известных, но безусловно неприятных людей. Точно так же они любят и Средневековье, вынося, так сказать, за скобки все его неприятные стороны. А вы пугаете их, им начинает казаться, что это птеродактиль залетел к ним в аудиторию, хлопает крыльями, орет и гадит. Слишком уж вы настоящий.Круглые глаза, казалось, сморгнули, не закрываясь, как глаза попугая.– Динозавр. Вы и вправду так думаете? – Джон Эрне издал смешок – что-то заурчало в ноздрях, не более. – И все же это мое время.Он наклонился и с силой похлопал Фаррелла по колену.– Время оружия. Дело даже не в том, что у каждого есть пистолет, дело в том, что каждый хочет сам стать пистолетом. Людям хочется превратиться в пистолеты, в ножи, в пластиковые бомбы, в служебных собак. Время, когда что ни день открывается десять новых заведений, в которых преподают карате, когда школьников третьего класса обучают кун-фу, а мать с портрета Уистлера владеет черным поясом айкидо. Я знаком с одним малым, тихо обитающим на неприметной улочке, так он целое состояние нажил на savate, это что-то вроде французского кик-боксинга.Фаррелл наблюдал за лицом инструктора, все еще пытаясь определить, сколько же ему лет. Двигаясь или разговаривая, он выглядел совсем молодым, но улыбаясь, сильно старел.– Бесчисленные разновидности искусства самозащиты, – продолжал Джон Эрне, – и каждый занимается им всего-навсего потому, что боится грабителей или полиции, или оттого, что это один из путей дзена. Но никакое новое оружие не может долго оставаться неиспользованным. Очень скоро улицы заполнят миллионы людей – заряженных, взведенных и с отчаянным нетерпением ожидающих, когда кто-нибудь нажмет на приделанный к ним курок. И кто-то непременно сделает это – достаточно будет одному человеку толкнуть другого или косо посмотреть на него, вот тогда все и начнется.Он раскрыл ладонь и подул на нее, словно сдувая пушок одуванчика.– Воздух наполнится таким количеством смертельных рефлекторных движений и старинных приемов обезоруживания противника, что все вокруг заволочет голубая дымка. И единственное, что будет слышно – это как граждане Соединенных Штатов, все до последнего, рубят друг друга ребрами ладоней по шеям.– И к чему тогда все ваше рыцарство? – тихо спросил Фаррелл.Маттео деи Серви и еще один ученик начали отрабатывать приемы владения мечом и щитом, кружа один вокруг другого странной ковыляющей поступью, такой же, как у инструктора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41