Или же золотых рублей. Как вам будет удобнее. Я располагаю такой суммой и готов предоставить ее в ваше полное распоряжение.
«Сумасшедший, – подумал Врангель с сожалением. – А с виду так похож на нормального человека. Жаль. Надо тактично закончить разговор и выпроводить его. Однако для ненормального он неплохо осведомлен и все-таки владелец огромного парохода. Да так ли это? По-русски говорит чересчур хорошо, и кто проверял его личность? Может, вызвать охрану и отправить его в контрразведку?»
– Я знаю, о чем вы сейчас думаете, Петр Николаевич, – сочувственно кивнул американец. – И не осуждаю. Так сразу поверить трудно. Однако я и в самом деле миллиардер, и деньги у меня с собой. То есть на корабле, а чтобы у нас впредь не возникало недоразумений, готов сегодня же подтвердить свою правоту и искренность намерений. Слова вас не убедят. Сделаем проще. Возьмите охрану, сейчас же поедем в Минную гавань, и прямо там я отгружу вам первый взнос – на три миллиона довоенных рублей золотом. Если это вас убедит – будем беседовать дальше. Нет – можете хоть расстрелять меня, ваше право. А потеряете вы максимум час времени, да заодно и прогуляетесь по свежему воздуху. Ей-богу, ваше высокопревосходительство, я бы рискнул, игра того стоит. – Посетитель расплылся в простодушной улыбке. Врангелю даже показалось, что и подмигнул слегка.
– А документы мои вот, – продолжая демонстрировать проницательность, он протянул большой американский паспорт с орлом на обложке. – Ей-богу, я хоть и люблю пошутить иногда, но не стал бы ради этого пересекать океан и избирать столь неподходящие время и объект для розыгрыша. Вызывайте машину, Петр Николаевич. Это окажется ваша самая удачная в жизни сделка, будь я негром…
…Пока автомобиль Главнокомандующего в сопровождении взвода конного конвоя, скрипя рессорами на выбитом булыжнике окраинных улочек, неторопливо катился к Минной гавани, Врангель, слушая непринужденную болтовню американца, размышлял о том, что поступает более чем опрометчиво, доверившись этому странному человеку. Смешно даже вообразить, чтобы Верховный главнокомандующий воюющей армии, словно начитавшийся Буссенара гимназист, отправился ночью неизвестно куда в чаянии обрести свалившееся с неба сокровище. И в то же время его не оставляла отчаянная надежда, такая же, как минувшей зимой, когда Слащев с полуторами тысяч обессилевших офицеров и юнкеров оборонял перешейки. Тогда бог оказался милостив к нему. Так, может, и сейчас?.. Пристало ли ему, не боявшемуся смерти на фронтах, бояться сейчас показаться смешным, причем всего лишь в собственных глазах? Ведь больше ни одна душа на свете, кроме, конечно, этого самого гостя, не знает и не узнает о его слабости. Ибо, если тот обманет… И плевать на любые международные осложнения, хуже, чем есть, не будет. Да, вот именно…
По мере приближения к морю переулки становились все более узкими и кривыми, домишки по сторонам стояли маленькие, кое-как слепленные из самана, беленого кирпича и старых досок. Уличное освещение здесь совсем отсутствовало, лишь кое-где из не закрытых ставнями окон падал на мостовую слабый свет.
«Подходящее место для покушения», – подумал Врангель и незаметно расстегнул кобуру нагана.
Автомобиль съехал к заброшенному пирсу. Лучи ацетиленовых фар выхватили из мрака ржавые полузатопленные корпуса старых номерных миноносцев и поблескивающий стеклами рубки большой разъездной катер, пришвартованный у стенки. На массивных чугунных кнехтах в какой-то странной неподвижности замерли несколько фигур в белых морских рубахах. Не светились огоньки папирос, не слышно было разговоров и смеха, что составляло обычное времяпрепровождение русских солдат и матросов в отсутствие начальства. Эти же просто сидели каждый сам по себе. Может, просто спят так?
Только когда Ньюмен вышел из автомобиля, его люди оживились, задвигались, построились вдоль пирса, не слишком торопясь.
Американец бросил короткую команду, смысла которой Врангель не уловил, и тут же все пришло в движение. В море, где-то позади катера, вдруг громко затарахтел мотор, раньше его приглушенный стук был не слышен из-за плеска воды о причал и берег. Вспыхнули ходовые огни на мачте, зеленый и красный, и яркий прожектор осветил причал.
Из темноты появилось странное судно, что-то вроде самоходной баржи, с плоским загнутым вверх носом и невысокой надстройкой на корме. Врангелю оно показалось похожим на громадную галошу.
Минуя причал, плашкоут медленно приблизился к берегу, с лязгом цепей его передняя оконечность отвалилась и легла на галечный пляж.
Словно подъемный мост средневековой крепости. И тут же из глубины баржи показался грузовой автомобиль, большой, больше любого, ранее виденного генералом. Осторожно проворачивая огромные колеса, он съехал на берег и остановился.
Ньюмен отдал еще одну команду на английском. Его люди ускорили свой рабочий темп.
– Извольте, Петр Николаевич, – сделал американец приглашающий жест, и генерал наконец отщелкнул дверцу автомобиля, неторопливо спустился на землю с высокой подножки.
Двое матросов сноровисто, с обеих сторон кузова сразу, вскарабкались наверх и подали двум другим деревянный, окованный железом ящик, размером примерно как для винтовочных патронов.
Повозившись с замками, Ньюмен откинул крышку и включил сильный электрический фонарь.
Под деревянной крышкой была еще одна, мягкая, брезентовая или кожаная. А когда поднялась и она, Главнокомандующий увидел отливающие густой и жирной желтизной прямоугольные бруски. Врангель, окончивший в свое время Горный институт, узнал их сразу. Да и любой другой человек не ошибся бы. Ни медь, ни бронза так не блестят.
– Извольте, – снова повторил Ньюмен, протянул генералу один из слитков, и тот, взяв его в руки, едва смог удержать, слишком не соответствовали размер и вес. В бруске было пуда полтора.
– Теперь вы наконец поверили? – В голосе Ньюмена не было торжества, только едва уловимая ирония. – В машине ровно тридцать ящиков, по сто килограммов в каждом. Куда прикажете доставить? В ваш дворец или в другое место? За сохранность можете не опасаться, мои люди хорошо вооружены. Так как?
– Пусть едут за нами, – внезапно охрипшим голосом произнес Врангель.
…В кабинете Главнокомандующего, освещенном только настольной лампой, густо плавал сигарный дым. Американец курил очень длинную и толстую сигару, причем вначале несколько раз звучно пыхал, чтобы получше разгорелась, и лишь потом глубоко затягивался.
Генерал сидел напротив и внимательно слушал, не отводя глаз от лежащего у письменного прибора, словно пресс-папье, драгоценного бруска. На боковой грани глубоко выштампованы буквы: «SOUTH AFRIKA», порядковый номер и вес – 795 унций.
– Таким образом, – говорил Ньюмен, – уже за счет моей первой ссуды вы сможете полностью погасить задолженность по выплате денежного содержания войскам, начать закупки за наличный расчет продовольствия у местных крестьян. Ну и произвести определенное впечатление на «союзников». Англичане и французы очень живо реагируют на наличные деньги в руках партнера. Как говорил один мой приятель: я воспринимаю каждый доллар в руках другого как оскорбление, если не могу воспринять его как добычу…
– Вот именно, – мрачно кивнул Врангель. – Возможно, как раз это и погубило адмирала Колчака. Слишком много золота он возил с собой…
– Надеюсь, здесь мы этого не допустим. А вообще для надежности можно разместить следующую партию «товара» на линкоре «Адмирал Алексеев». Уж там-то он будет в полной безопасности.
У Врангеля, несмотря на давнюю, непроходящую усталость и бессонную ночь, настроение было приподнятое, эйфорическое, и он не хотел поднимать сейчас вопрос, чего это вдруг неизвестно откуда появившийся американец надумал помогать Белому движению да еще в размерах, превышающих всякое разумение. Какая ему в этом выгода и какой личный интерес? Что он есть, не может не быть, генерал не сомневался. Но об этом будет время поговорить и позже, соглашаться или нет на предложенные условия, спорить и торговаться, а сейчас было достаточно и того, что есть – ощущения свалившегося с сердца камня, веры, что и дальше теперь все будет хорошо. Пусть и трудно, но к трудностям не привыкать. В восемнадцатом году было не легче. Исчезло тоскливое чувство бессилия и безысходности, а остальное не страшно. Его состояние можно было сравнить с чувствами человека, уже на эшафоте получившего Высочайшее помилование. Замену повешения на каторгу.
Ньюмен, понимая это, держался раскованно и благодушно, словно сам получил внезапно дорогой подарок. Извлек из крокодилового, с золочеными уголками портфеля квадратную бутылку редкого, якобы пятидесятилетней выдержки, шотландского виски с винокуренного заводика, поставляющего свою продукцию ко двору британских королей не то пятьсот, не то шестьсот лет подряд.
– Одним словом, где-то между их Хартией вольностей и вашей Куликовской битвой начали свой бизнес, – сказал американец, продемонстрировав глубокие познания в мировой и российской истории.
Генерал сделал два мелких глотка, из вежливости почмокал губами и состроил понимающее лицо. Шедевр, мол…
– А вы что, настолько интересуетесь Россией, что и дату Куликовской битвы знаете?
– Отчего же нет? Уж если я чуть не весь словарь Даля наизусть выучил, то сотню-другую дат… Вы же, к примеру, помните, когда сражение на Каталаунских полях состоялось?
– В 451 году, – машинально ответил Врангель. – Так мне по должности положено, а вас что заставило?
– Будем считать, что любопытство. Язык изучил, потому что вообще к лингвистике склонен, а раз язык знаешь, книги начинаешь читать, что с ним еще делать? Начитавшись Лермонтова, Достоевского и Ключевского, не можешь больше относиться к этой стране как к чужой. Тем более что Америка ведь довольно скучная страна, по сравнению с ней Россия – как чужая планета. А итогом всего явилось мое нынешнее путешествие и эта вот беседа. Не правда ли, странно, Петр Николаевич, что желание никому не известного юноши из Сан-Франциско двадцать лет назад изучить русский язык теперь может способствовать спасению великой державы? От каких пустяков зависят подчас судьбы мира, а?
– Да уж, пути господни неисповедимы, – согласился Врангель, отодвигая от себя рюмку.
– Неужели не понравилось? – простодушно изумился американец. – Впрочем, конечно, без содовой и льда… Хотя сами шотландцы содовой не признают, предпочитают разбавлять виски чистой родниковой водой.
– Нет, совсем не плохо. Есть этакое своеобразие, оригинальный вкус, просто я избегаю крепких напитков…
– Ну не бывает же правил без исключений. Сегодня такой повод! А может, прикажете подать водки, и выпьем мы с вами как следует. За успех нашего безнадежного предприятия… – и громко засмеялся своей шутке.
– Рад бы, как во времена гвардейской молодости, но увы… Сердце после тифа беспокоит, и голова нужна постоянно свежая. Разве что шампанским могу компанию поддержать.
Откупорили бутылку, чокнулись, послушали тонкий, долго не стихающий звон. Чтобы отвлечься, Врангель стал вдруг вспоминать свое участие в японской войне, а Ньюмен сказал, что побывал на Англо-бурской и еще кое-где, чем значительно поднял свой авторитет в глазах генерала. Естественным образом перешли к перипетиям войны нынешней.
– Что меня у вас удивляет, Петр Николаевич, так это абсолютная безответственность высшего командования. Русский генерал может отказаться выполнить приказ старшего начальника, может его публично оспаривать, равнодушно наблюдать, как неприятель громит соседа, и не прийти на помощь. Это очень неправильно…
– Зачем же обобщать, – обиделся Врангель, принявший слова гостя и на свой счет тоже. Он ведь резко конфликтовал с Деникиным и по военным, и по политическим вопросам, добивался его смещения, – кроме того, надо же учитывать специфику гражданской войны…
– Не в гражданской войне дело. То же случалось и на германской, и на японской, и на всех прочих. Не обижайтесь, но причина в том, что Россия все-таки держава военно-феодальная. И названные мной особенности суть пережитки феодального устройства, не слишком изменившиеся со времен битвы на Калке. У немцев бы вам поучиться… Ну, бог даст, этот вопрос мы тоже порешаем в свое время…
Часы в углу кабинета, равнодушно махавшие маятником со времен обороны Севастополя, больше полувека подряд, прозвонили три раза.
– О, как поздно уже! – поразился Ньюмен. – Утомил я вас, простите великодушно. Позвольте откланяться. Завтра я, если не возражаете, заеду к вам часиков так в одиннадцать. Тогда и поговорим серьезно, по-деловому. Не возражаете? Других планов у вас нет?
– Если бы даже и были, нетрудно и поменять. У меня к вам тоже найдется несколько вопросов…
Генерал лично проводил гостя вниз по лестнице и вышел с ним в сад. Густо пахло можжевельником, высокие, в два человеческих роста, кусты которого образовывали темную прямую аллею. Трещали цикады, и опускающаяся к горизонту луна освещала зеленоватым светом вытертые мраморные плиты.
С непривычки генерал выпил, по его меркам, многовато, голова слегка кружилась, но приятно, и хотелось говорить еще и еще. Больше-то ему, не роняя достоинства, по душам поговорить не с кем. Разве что с женой, но это совсем другое. Ну и с Шатиловым иногда.
Он положил руку на локоть американца. Сказал как бы в шутку:
– А признайтесь, Эндрю, вы случайно не посланец князя тьмы? Как-то странно у вас получается. Три тонны золота, без расписки, без условий… Так ведь не бывает, согласитесь. Ну и пусть, в конце-то концов. Если речь пойдет о моей душе – пожалуйста! Эту цену за освобождение Родины я заплатить согласен…
Ньюмен весело рассмеялся, хлопнул генерала по мягкому парчовому погону с черным зигзагом и тремя звездочками. Выглядел он куда пьянее Врангеля.
– Ладно, ладно, мон женераль, завтра разберемся. Душу за какие-то три тонны презренного металла? Многовато будет. Да и тем более в таком варианте вы, пожалуй, не слишком бы и рисковали. Я не силен в богословии, но думаю, что господь имел бы все основания признать сделку недействительной и, напротив, даровать вам вечное блаженство… Помнится, в одном из Евангелий сказано: «Больше сея любви никто же не имать, да кто душу свою положит за други своя». Нет, для дьявола это была бы невыгодная сделка… – Он опять рассмеялся и начал прощаться.
– Подождите, я провожу вас до ворот. Там автомобиль, он отвезет вас, куда прикажете.
– Куда ж я прикажу? До катера, конечно, а там на корабль. Слушайте, а может, вместе поедем? Там еще добавим. Я вас с женой познакомлю, с друзьями… Чудесно время проведем.
Еле-еле генерал сумел усадить разгулявшегося гостя в автомобиль. Дождался, когда скроется за поворотом отблеск фар на брусчатке, и медленно, приволакивая ногу, пошел к дому. Остановился на верхней площадке лестницы и долго курил, глядя на море, где вдали сияли огни американского парохода…
ГЛАВА 4
На прием к Врангелю Новиков собрался лишь на третий день после прибытия в белый Крым. Он специально решил не спешить, нужно было сначала хоть немного обжиться в новой для себя обстановке. Впрочем, новой она могла показаться только на первый взгляд, а чем больше он в ней осваивался, тем больше знакомых черт всплывало из-под верхнего слоя повседневности.
Мало того, что очень многое начинало восприниматься как знакомое и почти родное при воспоминании о старых кинокартинах, фотографиях, открытках, когда-то прочитанных книгах, но еще чаще Андрей испытывал пронзительно-грустное чувство узнавания эпизодов собственного детства, мелких и мельчайших деталей, казалось бы, давно и прочно забытых.
В начале пятидесятых годов, оказывается, сохранялось еще очень многое из реалий нынешней жизни, особенно в маленьких провинциальных городах, где Андрею приходилось бывать в гостях у родственников отца.
И, бродя по улицам Севастополя, он вдруг ярко и отчетливо вспоминал – то пыльный, мощенный булыжником переулок и запах дыма от летних печек во дворах, на которых тогда, по причине отсутствия газа и дороговизны керосина для примусов, готовили обеды, то надраенную бронзовую табличку «Для писемъ и газетъ» над прорезью в двери, то особой формы латунную дверную ручку или деревянные ставни с кованой железной полосой и болтом для запирания на ночь… Да и просто старые, кривые, пожухлые от летней жары акации, которые с шестидесятых годов вдруг перестали высаживать на городских улицах, непонятно почему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
«Сумасшедший, – подумал Врангель с сожалением. – А с виду так похож на нормального человека. Жаль. Надо тактично закончить разговор и выпроводить его. Однако для ненормального он неплохо осведомлен и все-таки владелец огромного парохода. Да так ли это? По-русски говорит чересчур хорошо, и кто проверял его личность? Может, вызвать охрану и отправить его в контрразведку?»
– Я знаю, о чем вы сейчас думаете, Петр Николаевич, – сочувственно кивнул американец. – И не осуждаю. Так сразу поверить трудно. Однако я и в самом деле миллиардер, и деньги у меня с собой. То есть на корабле, а чтобы у нас впредь не возникало недоразумений, готов сегодня же подтвердить свою правоту и искренность намерений. Слова вас не убедят. Сделаем проще. Возьмите охрану, сейчас же поедем в Минную гавань, и прямо там я отгружу вам первый взнос – на три миллиона довоенных рублей золотом. Если это вас убедит – будем беседовать дальше. Нет – можете хоть расстрелять меня, ваше право. А потеряете вы максимум час времени, да заодно и прогуляетесь по свежему воздуху. Ей-богу, ваше высокопревосходительство, я бы рискнул, игра того стоит. – Посетитель расплылся в простодушной улыбке. Врангелю даже показалось, что и подмигнул слегка.
– А документы мои вот, – продолжая демонстрировать проницательность, он протянул большой американский паспорт с орлом на обложке. – Ей-богу, я хоть и люблю пошутить иногда, но не стал бы ради этого пересекать океан и избирать столь неподходящие время и объект для розыгрыша. Вызывайте машину, Петр Николаевич. Это окажется ваша самая удачная в жизни сделка, будь я негром…
…Пока автомобиль Главнокомандующего в сопровождении взвода конного конвоя, скрипя рессорами на выбитом булыжнике окраинных улочек, неторопливо катился к Минной гавани, Врангель, слушая непринужденную болтовню американца, размышлял о том, что поступает более чем опрометчиво, доверившись этому странному человеку. Смешно даже вообразить, чтобы Верховный главнокомандующий воюющей армии, словно начитавшийся Буссенара гимназист, отправился ночью неизвестно куда в чаянии обрести свалившееся с неба сокровище. И в то же время его не оставляла отчаянная надежда, такая же, как минувшей зимой, когда Слащев с полуторами тысяч обессилевших офицеров и юнкеров оборонял перешейки. Тогда бог оказался милостив к нему. Так, может, и сейчас?.. Пристало ли ему, не боявшемуся смерти на фронтах, бояться сейчас показаться смешным, причем всего лишь в собственных глазах? Ведь больше ни одна душа на свете, кроме, конечно, этого самого гостя, не знает и не узнает о его слабости. Ибо, если тот обманет… И плевать на любые международные осложнения, хуже, чем есть, не будет. Да, вот именно…
По мере приближения к морю переулки становились все более узкими и кривыми, домишки по сторонам стояли маленькие, кое-как слепленные из самана, беленого кирпича и старых досок. Уличное освещение здесь совсем отсутствовало, лишь кое-где из не закрытых ставнями окон падал на мостовую слабый свет.
«Подходящее место для покушения», – подумал Врангель и незаметно расстегнул кобуру нагана.
Автомобиль съехал к заброшенному пирсу. Лучи ацетиленовых фар выхватили из мрака ржавые полузатопленные корпуса старых номерных миноносцев и поблескивающий стеклами рубки большой разъездной катер, пришвартованный у стенки. На массивных чугунных кнехтах в какой-то странной неподвижности замерли несколько фигур в белых морских рубахах. Не светились огоньки папирос, не слышно было разговоров и смеха, что составляло обычное времяпрепровождение русских солдат и матросов в отсутствие начальства. Эти же просто сидели каждый сам по себе. Может, просто спят так?
Только когда Ньюмен вышел из автомобиля, его люди оживились, задвигались, построились вдоль пирса, не слишком торопясь.
Американец бросил короткую команду, смысла которой Врангель не уловил, и тут же все пришло в движение. В море, где-то позади катера, вдруг громко затарахтел мотор, раньше его приглушенный стук был не слышен из-за плеска воды о причал и берег. Вспыхнули ходовые огни на мачте, зеленый и красный, и яркий прожектор осветил причал.
Из темноты появилось странное судно, что-то вроде самоходной баржи, с плоским загнутым вверх носом и невысокой надстройкой на корме. Врангелю оно показалось похожим на громадную галошу.
Минуя причал, плашкоут медленно приблизился к берегу, с лязгом цепей его передняя оконечность отвалилась и легла на галечный пляж.
Словно подъемный мост средневековой крепости. И тут же из глубины баржи показался грузовой автомобиль, большой, больше любого, ранее виденного генералом. Осторожно проворачивая огромные колеса, он съехал на берег и остановился.
Ньюмен отдал еще одну команду на английском. Его люди ускорили свой рабочий темп.
– Извольте, Петр Николаевич, – сделал американец приглашающий жест, и генерал наконец отщелкнул дверцу автомобиля, неторопливо спустился на землю с высокой подножки.
Двое матросов сноровисто, с обеих сторон кузова сразу, вскарабкались наверх и подали двум другим деревянный, окованный железом ящик, размером примерно как для винтовочных патронов.
Повозившись с замками, Ньюмен откинул крышку и включил сильный электрический фонарь.
Под деревянной крышкой была еще одна, мягкая, брезентовая или кожаная. А когда поднялась и она, Главнокомандующий увидел отливающие густой и жирной желтизной прямоугольные бруски. Врангель, окончивший в свое время Горный институт, узнал их сразу. Да и любой другой человек не ошибся бы. Ни медь, ни бронза так не блестят.
– Извольте, – снова повторил Ньюмен, протянул генералу один из слитков, и тот, взяв его в руки, едва смог удержать, слишком не соответствовали размер и вес. В бруске было пуда полтора.
– Теперь вы наконец поверили? – В голосе Ньюмена не было торжества, только едва уловимая ирония. – В машине ровно тридцать ящиков, по сто килограммов в каждом. Куда прикажете доставить? В ваш дворец или в другое место? За сохранность можете не опасаться, мои люди хорошо вооружены. Так как?
– Пусть едут за нами, – внезапно охрипшим голосом произнес Врангель.
…В кабинете Главнокомандующего, освещенном только настольной лампой, густо плавал сигарный дым. Американец курил очень длинную и толстую сигару, причем вначале несколько раз звучно пыхал, чтобы получше разгорелась, и лишь потом глубоко затягивался.
Генерал сидел напротив и внимательно слушал, не отводя глаз от лежащего у письменного прибора, словно пресс-папье, драгоценного бруска. На боковой грани глубоко выштампованы буквы: «SOUTH AFRIKA», порядковый номер и вес – 795 унций.
– Таким образом, – говорил Ньюмен, – уже за счет моей первой ссуды вы сможете полностью погасить задолженность по выплате денежного содержания войскам, начать закупки за наличный расчет продовольствия у местных крестьян. Ну и произвести определенное впечатление на «союзников». Англичане и французы очень живо реагируют на наличные деньги в руках партнера. Как говорил один мой приятель: я воспринимаю каждый доллар в руках другого как оскорбление, если не могу воспринять его как добычу…
– Вот именно, – мрачно кивнул Врангель. – Возможно, как раз это и погубило адмирала Колчака. Слишком много золота он возил с собой…
– Надеюсь, здесь мы этого не допустим. А вообще для надежности можно разместить следующую партию «товара» на линкоре «Адмирал Алексеев». Уж там-то он будет в полной безопасности.
У Врангеля, несмотря на давнюю, непроходящую усталость и бессонную ночь, настроение было приподнятое, эйфорическое, и он не хотел поднимать сейчас вопрос, чего это вдруг неизвестно откуда появившийся американец надумал помогать Белому движению да еще в размерах, превышающих всякое разумение. Какая ему в этом выгода и какой личный интерес? Что он есть, не может не быть, генерал не сомневался. Но об этом будет время поговорить и позже, соглашаться или нет на предложенные условия, спорить и торговаться, а сейчас было достаточно и того, что есть – ощущения свалившегося с сердца камня, веры, что и дальше теперь все будет хорошо. Пусть и трудно, но к трудностям не привыкать. В восемнадцатом году было не легче. Исчезло тоскливое чувство бессилия и безысходности, а остальное не страшно. Его состояние можно было сравнить с чувствами человека, уже на эшафоте получившего Высочайшее помилование. Замену повешения на каторгу.
Ньюмен, понимая это, держался раскованно и благодушно, словно сам получил внезапно дорогой подарок. Извлек из крокодилового, с золочеными уголками портфеля квадратную бутылку редкого, якобы пятидесятилетней выдержки, шотландского виски с винокуренного заводика, поставляющего свою продукцию ко двору британских королей не то пятьсот, не то шестьсот лет подряд.
– Одним словом, где-то между их Хартией вольностей и вашей Куликовской битвой начали свой бизнес, – сказал американец, продемонстрировав глубокие познания в мировой и российской истории.
Генерал сделал два мелких глотка, из вежливости почмокал губами и состроил понимающее лицо. Шедевр, мол…
– А вы что, настолько интересуетесь Россией, что и дату Куликовской битвы знаете?
– Отчего же нет? Уж если я чуть не весь словарь Даля наизусть выучил, то сотню-другую дат… Вы же, к примеру, помните, когда сражение на Каталаунских полях состоялось?
– В 451 году, – машинально ответил Врангель. – Так мне по должности положено, а вас что заставило?
– Будем считать, что любопытство. Язык изучил, потому что вообще к лингвистике склонен, а раз язык знаешь, книги начинаешь читать, что с ним еще делать? Начитавшись Лермонтова, Достоевского и Ключевского, не можешь больше относиться к этой стране как к чужой. Тем более что Америка ведь довольно скучная страна, по сравнению с ней Россия – как чужая планета. А итогом всего явилось мое нынешнее путешествие и эта вот беседа. Не правда ли, странно, Петр Николаевич, что желание никому не известного юноши из Сан-Франциско двадцать лет назад изучить русский язык теперь может способствовать спасению великой державы? От каких пустяков зависят подчас судьбы мира, а?
– Да уж, пути господни неисповедимы, – согласился Врангель, отодвигая от себя рюмку.
– Неужели не понравилось? – простодушно изумился американец. – Впрочем, конечно, без содовой и льда… Хотя сами шотландцы содовой не признают, предпочитают разбавлять виски чистой родниковой водой.
– Нет, совсем не плохо. Есть этакое своеобразие, оригинальный вкус, просто я избегаю крепких напитков…
– Ну не бывает же правил без исключений. Сегодня такой повод! А может, прикажете подать водки, и выпьем мы с вами как следует. За успех нашего безнадежного предприятия… – и громко засмеялся своей шутке.
– Рад бы, как во времена гвардейской молодости, но увы… Сердце после тифа беспокоит, и голова нужна постоянно свежая. Разве что шампанским могу компанию поддержать.
Откупорили бутылку, чокнулись, послушали тонкий, долго не стихающий звон. Чтобы отвлечься, Врангель стал вдруг вспоминать свое участие в японской войне, а Ньюмен сказал, что побывал на Англо-бурской и еще кое-где, чем значительно поднял свой авторитет в глазах генерала. Естественным образом перешли к перипетиям войны нынешней.
– Что меня у вас удивляет, Петр Николаевич, так это абсолютная безответственность высшего командования. Русский генерал может отказаться выполнить приказ старшего начальника, может его публично оспаривать, равнодушно наблюдать, как неприятель громит соседа, и не прийти на помощь. Это очень неправильно…
– Зачем же обобщать, – обиделся Врангель, принявший слова гостя и на свой счет тоже. Он ведь резко конфликтовал с Деникиным и по военным, и по политическим вопросам, добивался его смещения, – кроме того, надо же учитывать специфику гражданской войны…
– Не в гражданской войне дело. То же случалось и на германской, и на японской, и на всех прочих. Не обижайтесь, но причина в том, что Россия все-таки держава военно-феодальная. И названные мной особенности суть пережитки феодального устройства, не слишком изменившиеся со времен битвы на Калке. У немцев бы вам поучиться… Ну, бог даст, этот вопрос мы тоже порешаем в свое время…
Часы в углу кабинета, равнодушно махавшие маятником со времен обороны Севастополя, больше полувека подряд, прозвонили три раза.
– О, как поздно уже! – поразился Ньюмен. – Утомил я вас, простите великодушно. Позвольте откланяться. Завтра я, если не возражаете, заеду к вам часиков так в одиннадцать. Тогда и поговорим серьезно, по-деловому. Не возражаете? Других планов у вас нет?
– Если бы даже и были, нетрудно и поменять. У меня к вам тоже найдется несколько вопросов…
Генерал лично проводил гостя вниз по лестнице и вышел с ним в сад. Густо пахло можжевельником, высокие, в два человеческих роста, кусты которого образовывали темную прямую аллею. Трещали цикады, и опускающаяся к горизонту луна освещала зеленоватым светом вытертые мраморные плиты.
С непривычки генерал выпил, по его меркам, многовато, голова слегка кружилась, но приятно, и хотелось говорить еще и еще. Больше-то ему, не роняя достоинства, по душам поговорить не с кем. Разве что с женой, но это совсем другое. Ну и с Шатиловым иногда.
Он положил руку на локоть американца. Сказал как бы в шутку:
– А признайтесь, Эндрю, вы случайно не посланец князя тьмы? Как-то странно у вас получается. Три тонны золота, без расписки, без условий… Так ведь не бывает, согласитесь. Ну и пусть, в конце-то концов. Если речь пойдет о моей душе – пожалуйста! Эту цену за освобождение Родины я заплатить согласен…
Ньюмен весело рассмеялся, хлопнул генерала по мягкому парчовому погону с черным зигзагом и тремя звездочками. Выглядел он куда пьянее Врангеля.
– Ладно, ладно, мон женераль, завтра разберемся. Душу за какие-то три тонны презренного металла? Многовато будет. Да и тем более в таком варианте вы, пожалуй, не слишком бы и рисковали. Я не силен в богословии, но думаю, что господь имел бы все основания признать сделку недействительной и, напротив, даровать вам вечное блаженство… Помнится, в одном из Евангелий сказано: «Больше сея любви никто же не имать, да кто душу свою положит за други своя». Нет, для дьявола это была бы невыгодная сделка… – Он опять рассмеялся и начал прощаться.
– Подождите, я провожу вас до ворот. Там автомобиль, он отвезет вас, куда прикажете.
– Куда ж я прикажу? До катера, конечно, а там на корабль. Слушайте, а может, вместе поедем? Там еще добавим. Я вас с женой познакомлю, с друзьями… Чудесно время проведем.
Еле-еле генерал сумел усадить разгулявшегося гостя в автомобиль. Дождался, когда скроется за поворотом отблеск фар на брусчатке, и медленно, приволакивая ногу, пошел к дому. Остановился на верхней площадке лестницы и долго курил, глядя на море, где вдали сияли огни американского парохода…
ГЛАВА 4
На прием к Врангелю Новиков собрался лишь на третий день после прибытия в белый Крым. Он специально решил не спешить, нужно было сначала хоть немного обжиться в новой для себя обстановке. Впрочем, новой она могла показаться только на первый взгляд, а чем больше он в ней осваивался, тем больше знакомых черт всплывало из-под верхнего слоя повседневности.
Мало того, что очень многое начинало восприниматься как знакомое и почти родное при воспоминании о старых кинокартинах, фотографиях, открытках, когда-то прочитанных книгах, но еще чаще Андрей испытывал пронзительно-грустное чувство узнавания эпизодов собственного детства, мелких и мельчайших деталей, казалось бы, давно и прочно забытых.
В начале пятидесятых годов, оказывается, сохранялось еще очень многое из реалий нынешней жизни, особенно в маленьких провинциальных городах, где Андрею приходилось бывать в гостях у родственников отца.
И, бродя по улицам Севастополя, он вдруг ярко и отчетливо вспоминал – то пыльный, мощенный булыжником переулок и запах дыма от летних печек во дворах, на которых тогда, по причине отсутствия газа и дороговизны керосина для примусов, готовили обеды, то надраенную бронзовую табличку «Для писемъ и газетъ» над прорезью в двери, то особой формы латунную дверную ручку или деревянные ставни с кованой железной полосой и болтом для запирания на ночь… Да и просто старые, кривые, пожухлые от летней жары акации, которые с шестидесятых годов вдруг перестали высаживать на городских улицах, непонятно почему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9