Из открывшейся двери, чуть не сбив меня с ног, выскочил парнишка в
белом накрахмаленном сюртучке, в белых полотняных штанах и резиновых гета
на босу ногу, с круглым подносом на руках, где на белоснежной салфетке
возвышались два бокала кока-колы со льдом и две крошечные чашечки с кофе.
- Эй, парень! - крикнул я ему вслед, не слишком надеясь, что он
остановится, но парнишка тут же стал как вкопанный и повернул голову в мою
сторону. В черных глазах не сыскать ни удивления, ни растерянности -
спокойствие и вежливое ожидание. - Может, вы скажете, где находится отель
"Мизуками?"
- Здравствуйте, мистер, вы стоите как раз у гостиницы, и сейчас я
открою вам дверь!
Он возвратился на два шага назад, решительно дернул на себя
стеклянную дверь, по ошибке принятую мной за продолжение витрины, где на
стеллажах живописно расположились натуральные японские блюда, банки с
пивом, кока-колой и бутылка виски "Саппоро", что и ввело меня в
заблуждение. Однако витрина была отгорожена от входа, на что и указал
официант.
В тесном вестибюле за узкой, как одиночный окоп, стойкой находилась
молодая черноволосая женщина, мило улыбаясь и всем своим видом показывая,
как она рада видеть меня.
- Добрый день, мисс! Меня ждет номер в вашем отеле. Мое имя -
Романько, - сказал я, опуская на искусственный алый ковер, покрывавший
пол, спортивную сумку и чемодан, где камнями лежали пишущая машинка и
досье, портативный диктофон, кассеты, запасные батареи и еще кое-что, что
я больше всего боялся разбить, и потому потянул чемодан, к вящему
неудовольствию стюардесс, в салон самолета, чтоб лично устроить в багажном
отсеке.
- Здравствуйте, мистер Романько! - Женщина за стойкой сделала
глубокий поклон, сложив вместе ладошки на груди. - Вы будете жить на пятом
этаже, 413-й номер (фу, черт, подумал я, что это меня преследует цифра
"тринадцать"?), телевизор, кондишн, ванная. Холодильника у нас нет. Вам
выписать счет на все время или вы хотите по дням?
- Спасибо. Я оплачу до четвертого сентября.
- Благодарю вас. У вас чек, "амэрикен экспресс"?
- Нет, наличные, доллары.
- О, благодарю вас.
Процедура заполнения регистрационной карточки, где содержалось четыре
вопроса - фамилия, год рождения, место рождения и национальность, заняла
минуту. Еще минута ушла на то, чтобы компьютер выдал счет, а я отсчитал
доллары.
И вот я уже поднимаюсь на пятый этаж в тесном, но вполне современном
скоростном лифте, сразу нахожу свой номер - как раз наискосок от выхода из
лифта, открываю дверь. Да, в таких апартаментах мне жить не доводилось:
пять-шесть квадратных метров, где, прижимаясь друг к другу, уместились
узкая кровать с тумбочкой, узенький письменный стол с телефоном, средних
размеров "Сони" на специальном кронштейне на стене на уровне груди -
телеприемник можно было поворачивать в любую сторону. Кондишн чуть ощутимо
подавал воздух, правда, не слишком-то отличный от уличного. Возле широкого
- почти во всю стену - окна едва умещалось низкое кресло и такой же
низенький столик. С трудом пробравшись к окну, я бросил заинтересованный
взгляд на окружающую меня местность. Крыши, множество проводов и
телеантенн, кое-где на крошечных плоских пространствах умудрялись
соседствовать кухонная плита и целая оранжерея, где кустились пальмы и
вызревали овощи. На веревках, как флаги расцвечивания, раскачивались под
порывами ветерка рубашки, майки, носки. На здании в отдалении, несмотря на
дневной свет, красным неоном светилась многометровая надпись "Мицубиси".
Еще дальше, смахивая на парижскую, широко расставила свои опоры местная
Эйфелева башня, утыканная разномастными антеннами.
Первым делом я принял душ, смывая с себя почти суточную усталость и
пот. Вылетев из Москвы в 18:40, спустя двенадцать часов мы приземлились в
токийском аэропорту "Нарита", и меня тут же повезли на вокзал, где мы с
другом моего друга Анатолия Власенко, работником торгпредства, приятным,
стройным, седоголовым, успели перекусить в ресторане и под сенью мощного
кондишна отдышаться от липкой, почти сорокаградусной жары. Тут и подоспела
посадка на экспресс. В вагоне, похожем на нашу электричку, отделанном
преимущественно светлыми красками и материалами, было даже прохладно, а
когда "монстр" понесся через японскую равнину к Кобе со скоростью 250
километров в час, стало и вовсе холодно и довелось даже одеть пиджак.
Быстро сменив дорожный костюм на джинсы, кроссовки и легкую белую
безрукавку, захватив необходимые документы, я сбежал вниз по лестнице. За
стойкой уже хозяйничал парень, у которого я спрашивал, как разыскать
"Мизуками", но теперь он был облачен в строгий темный костюм. Он
приветливо улыбнулся и на плане-схеме местного метрополитена показал, как
добраться до Острова и найти пресс-центр Универсиады. Еще посоветовал
выбрать из двух линий метрополитена частную, что хоть и стоит дороже на
полдоллара, но зато сократит путь по меньшей мере на пятнадцать -
семнадцать минут. Поблагодарив юношу, я вышел из отеля и сразу окунулся,
как в омут, в парной, остро нашпигованный отработанными газами автомобилей
студенистый воздух. Свернув налево, где находилась станция частного метро,
я купил билет до Санномии, где мне следовало пересесть на поезд-автомат,
связывавший Кобе с Маринатауном, то есть морским городом, выстроенным
японцами несколько лет назад на трехстах гектарах, отвоеванных у моря.
Этот "культурный город в море", как называли его многочисленные рекламы,
виделся создателям прототипом поселений ХХI века.
Спускаясь по лестнице в неглубокий тоннель-станцию, я обратил
внимание, что отделка - сплошь металл, покрытый пластмассой светло-серого
цвета, так рационально отштампованный, без острых углов и потаенных
закоулков, что не требует никакого ручного труда, а достаточно пустить
автомат-мойщик, и один человек справится с вместительным помещением
станции за несколько рабочих часов.
"Двадцать лет назад токийское метро выглядело куда мрачнее и
непригляднее, - отметил я про себя.
Японцы почему-то выстраивались в очереди друг другу строго в затылок,
на определенном расстоянии одна очередь от другой. Не слишком понимая, что
это должно означать, все же решил не лезть в чужой монастырь со своим
уставом и пристроился в хвост очереди за юной матерью с двумя детишками -
старшая, лет трех, крутилась возле ее ног, чувствуя себя вполне независимо
и самостоятельно, а вторая, совсем крошка, уложив головку на материнское
плечо, глазами-бусинками с любопытством разглядывала меня.
Лишь когда бесшумно подкатил поезд, ярко освещенный и почти сплошь
состоящий из стекла, так, во всяком случае, мне показалось, я понял,
почему японцы придерживались определенных мест, - как раз напротив очереди
открывались двери. Без толкотни все быстро разместились в вагоне.
Я с любопытством рассматривал окружающих меня людей. Японцы стали
выглядеть более по-европейски, чем двадцать лет назад. Одеты легко,
удобно, спокойны, как спокойны и дети: малышка, самостоятельно юркнувшая в
вагон, также беспрепятственно - без окриков и вскриков "Да куда ты
запропастилась?!" - изучала вагон, смело выглядывала из открытой двери на
станциях. На европейцев - в вагоне, помимо меня, находилось еще трое или
четверо "белолицых" - уже не взирали как на диво.
Я припомнил слова, буквально ошарашившие меня в Токио. Я спросил
Тониного друга что-то насчет местных нравов и обычаев: как одеваться -
официально или по погоде. Он рассмеялся и ответил: "Мы, европейцы, ну, и
американцы в том числе, люди третьего сорта. Да, именно третьего. Первый
сорт, то есть именно люди, - это японцы, второй сорт - китайцы. Ну, а мы -
третьего. Соответственно и отношение: если вы явитесь на прием, где будет,
скажем, наследный принц, в тапочках и в шортах, и вообще даже без майки,
никто не обратит на вас внимания... Что, мол, с них возьмешь! Вот так-то!
Замечу, что эта мысль исподволь, но упорно вдалбливается в юные головы -
Япония, Япония превыше всего... Хотя - это я вам говорю однозначно - они
никогда не подадут и виду, что относятся к вам, как к третьесортному.
Вежливость - норма местной жизни..."
Японец преклонного возраста мягко отстранился, пропуская меня к двери
на Санномии, хотя точно такое же движение первым сделал я.
Указатели надежно вывели меня к выходу из метро - именно к тому, что
вел к наземной станции экспресса на Остров, хотя поначалу я слегка
растерялся в тысячных толпах, входящих и выходящих из пребывающих по
нескольким линиям поездов, в лабиринте подземных магазинов, блистающих
роскошными витринами универмагов, видеосалонов и кафе, наполненных
ароматами готовящейся еды, табака и духов, звуками музыки и неумолчным
прибоем голосов.
Лишь на площади я вздохнул свободно, хотя здесь было по-прежнему
душно, даже соленое дыхание моря не освежало воздух.
Я купил жесткую картонку - билет в автомате, затем сунул картонку в
прорезь автомата-контролера, и он пропустил меня через стальной турникет.
Поднявшись на второй этаж на коротком эскалаторе, я попал к составу из
четырех вагонов с открытыми дверями, куда и поспешил вскочить. После
трекратного объявления по-японски створки дверей бесшумно соединились и
поезд двинулся в путь.
Эстакада была проложена на высоте минимум пятого этажа, и улицы Кобе,
примыкающие к порту, поплыли внизу. Вскоре под ногами заплескались
мутноватые волны залива; раздвигая тупым носом воду, продымил под нами
буксир с красной трубой. Потом пошли дома, выстроенные на искусственной
почве, завезенной сюда из трех скрытых начисто гор в окрестностях Кобе (на
их месте разместились теперь жилые кварталы): разностильные и разновысокие
- от сорока этажей суперсовременного отеля "Портопия", формой
напоминающего трубу исполинского океанского лайнера (издали Остров
смотрится, как корабль, устремленный в просторы моря), до вычурных, в
викторианском стиле коттеджей - они были аккуратно расставлены из конца в
конец Острова.
На моей станции, опять же не встретив ни единого человека,
обслуживавшего поезд, я спустился вниз, предварительно втолкнув билет в
магнитный зев контрольного устройства, убедившегося в законности моего
проезда и раскрывшего стальную дверцу-решетку.
В пресс-центре, куда я попал пару минут спустя, приятно холодил
свежий воздух. Полицейский на входе, увидев карточку с предварительной
аккредитацией, вежливо отступил в сторону, пропуская вовнутрь помещения с
очень высоким потолком.
Ряды столов с пишущими машинками, где сидели одинокие репортеры,
выдававшие на-гора первые репортажи с еще не открывшейся Универсиады. Из
бара слева - там за столиками народу было погуще - доносились приглушенные
звуки музыки. Оглядевшись, я обнаружил искомое: вдоль стены тянулись
кабинки с надписями мировых агентств и местных изданий. Я легко нашел
"Йомиури", нажал на ручку и... нос к носу столкнулся с тем, кого
приготовился долго разыскивать.
- Яша! - вскричал я.
- Олег! - заорал невысокий, черноволосый японец в белой рубашке с
короткими рукавами, при галстуке.
Это был Яшао Сузуки, сорокалетний бывший московский корреспондент
токийской газеты "Йомиури", по спортивному подтянутый и легкий на ногу,
заядлый теннисист, попортивший мне в свое время немало крови на корте в
Лужниках, потому что я долго не мог найти к нему подход, - он левша, и его
неожиданные крученые подачи были столь резки, что я не успевал поначалу
даже проводить мяч глазами. Правда, со временем мы приноровились друг к
другу, и я нащупал слабые места в обороне Сузуки, и мы стали играть с
переменным успехом. Впрочем, это случалось не так часто, потому что Сузуки
жил в Москве до конца 1981-го, а потом его перевели в Нью-Йорк, где с ним
и познакомился в интерпрессклубе Серж Казанкини. Он-то мне и проговорился
как-то о Сузуки и был страшно удивлен, что и я знаком с Яшей (так он сам
просил себя называть), и сообщил также, что японец в начале января
возвратился домой. В Токио я позвонил в редакцию "Йомиури", и мне любезно
сообщили, что заместитель заведующего международным отделом находится в
Кобе, где возглавляет бригаду газетчиков на Универсиаде.
И вот мы обнимаем друг друга.
- Олег, ты в Японии, подумать только! - восклицал Сузуки, буквально
ошалевший от встречи. - Не сообщил ничего!
- Куда, на деревню бабушке? Ты ведь после Москвы словно растворился.
А может, тебе просто не с руки встречаться с советским журналистом? Так ты
скажи прямо. - Я, конечно, разыгрывал Яшу, потому как знал, что уж в
чем-чем, а в настороженности или предубежденности к нашей стране и ее
людям его не заподозрить. Яша гордился своим приличным русским, выученным
самостоятельно. Его старший сын - мы с ним однажды сразились на корте -
владеет русским лучше, чем отец: пока они жили в Москве, он ходил в
советскую школу.
- Олег! Как ты можешь...
- Могу, могу! А как иначе относиться к друзьям, исчезающим бесследно?
- Да, да... - согласно закивал головой Яша. - У тебя есть проблемы?
- Мне нужно получить аккредитацию.
- Это в другом здании. Пойдем проведу.
Пока мы переходили в технический корпус прессцентра (он располагался
в подтрибунном помещении велотрека), Сузуки успел выложить новости: дома
все в порядке, сыновья учатся - старший в университете Васеда, младший еще
ходит в школу и увлекается каратэ, отца перерос на голову (акселерация
нигде так явственно, так наглядно не видна, как в Японии, где народ
традиционно был ниже среднего, по нашим понятиям, роста, а теперь
180-сантиметровые парни не редкость, есть и повыше). Сам же Яша после
Москвы, оказывается, успел поработать в Таиланде и только после этого
попал в Штаты. Америка не пришлась ему по душе, он - я это почувствовал -
остался руссофилом, качество, редко встречающееся в Японии.
- В Москву не собираешься?
- Хочу, - признался Яша, и в его голосе прозвучала плохо скрытая
тоска. - В Лужниках по-прежнему играешь в теннис?
- Иногда. Но редко.
- Здесь сыграем?
- В этом пекле? Ты ведь меня разгромишь, это нечестно.
- Мы сыграем вечером, когда спадет жара. Здесь, на Острове, есть
корты у моря, там свежо. Ну?
- Ракетку дашь?
- На выбор.
- Тогда условились. Как только акклиматизируюсь.
Процесс аккредитации занял ровно столько времени, сколько
понадобилось для того, чтобы нажать кнопки компьютера и получить исходные
данные моего документа, а затем извлечь упакованную в пластмассу мою
картонку из металлического пенала, продеть в прорези тонкую цепочку, и вот
уже ладанка, дающая право беспрепятственно проходить в ложу прессы
состязаний Универсиады-85, легла на мою грудь.
- Ты что намерен делать вечером? - поинтересовался Яша.
- Ничего. Работа начнется завтра.
- Тогда я хочу тебя угостить японской кухней в типично японском
ресторанчике. Идет?
Потолкавшись еще какое-то время в пресс-центре, мы возвратились на
поезде-автомате на берег, в город. Яша поймал такси. В салоне было
прохладно. Водитель в строгом темно-синем костюме и в белой рубашке с
галстуком, в белых нитяных перчатках прежде всего нажал кнопку телевизора,
и перед нами засветился цветной экран. Передавали очередной матч
первенства страны по гольфу - игра для меня малопонятная и потому
неинтересная. Мне оставалось лишь удивляться, чему так бурно восхищаются
трибуны, набитые до предела болельщиками.
- Эта американская игра просто-таки переполошила Японию, - сказал
Сузуки, приглушая звук телевизора. - Эпидемия какая-то - и только.
Специальные магазины со снаряжением, кстати, стоящем безумно дорого,
журналы, многочасовые передачи, спортлото и сумасшедшие болельщики... Я не
хожу на матчи... "Спартак" - "Динамо" - это зрелище!
- Ты имел в виду киевское "Динамо"? - спросил я строго.
- Можно и киевское, - немного растерянно ответил Сузуки.
- Только киевское! Разве ты не знаешь, что оно снова возвратилось в
лидеры советского футбола, хотя еще год назад никто не сомневался, что
команда агонизирует. Подумать только, десятое место в розыгрыше первенства
страны!
- Там по-прежнему Лобановский, так, кажется, зовут тренера?
- Снова Лобановский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29