Она выглядела так же великолепно, как в день венчания много лет назад. Зная это, иногда умело наносила удары закадычной подруге, толстухе Хейзел Эплбайл, если та начинала не в меру хвастаться своими четырьмя благополучными детьми. Чтобы быть в форме, Мадлен ежедневно истязала себя гимнастикой, месяц в году проводила на самых дорогих курортах и соблюдала строжайшую диету. Несмотря на хрупкость, ее энергия била ключом – она успевала везде и всюду, начиная от благотворительных базаров и кончая жизнью дочери.
Пробыв в Европе достаточно долго, целых пять недель, при встрече не обняла ни Эдэма, ни Дайану. Не потому, что не любила, нет… Просто это был ее стиль.
– Эдэм, иди в детскую, – сказала она сразу же таким тоном, будто выступала с трибуны на очередном завтраке лиги благотворительных обществ. – Все, что я привезла для тебя из Европы, Элла Лу положила на стол. Эдэм мгновенно повеселел. Бабушка умела предугадывать его желания и часто делала такие подарки, какие родителям и в голову бы не пришло подарить. Он помнил о том, что следует быть сдержанным, поэтому сказал вежливо:
– Спасибо большое, милая бабушка!
Мадлен просияла, на лице отражалось неподдельное удовольствие, даже улыбка ее на миг стала естественной. После этого Эдэм чинно направился в детскую, но, как только завернул за угол, понесся стрелой вверх по лестнице.
У Мадлен со слухом было все в порядке. Услышав топот его ног по вощеному дубовому паркету, она резко крикнула вдогонку:
– Эдэм, дорогой! В доме бегать нельзя! Но он уже был вне пределов ее досягаемости и поступал так, как нравилось ему.
Настала очередь Дайаны. Мадлен окинула критическим взглядом каскад ее волос, в беспорядке рассыпанных по плечам. Как бы защищаясь, та, взмахнув головой, положила ладонь на согнутую в локте руку Росса.
Мадлен сделала вид, будто видит Росса впервые в жизни, и слегка нахмурилась. И, только чтобы соблюсти правила приличия, обратилась к нему со словами:
– Росс, Ричард в гостиной.
Он одарил тещу улыбкой. Но это была дежурная улыбка – глаза оставались холодными. Он обратил внимание на то, что Мадлен не поздоровалась с ним должным образом, и на полное отсутствие теплоты в ее голосе. Сделав вид, будто не понял намека удалиться в гостиную и оставить Дайану наедине с ней, он не двинулся с места.
– Я тоже хочу поздороваться с папой, – сказала Дайана.
Глаза Мадлен сверкнули.
– Конечно, дорогая! Но если ты не против, загляни потом на кухню. Мне и Патриции нужна твоя помощь.
Мадлен пошла вперед, а Дайана с Россом за ней. Она шла, и было видно, что горда своим домом. Высокий потолок прихожей был выложен плитами из красного дерева, скрепленными грубо тесанными кедровыми балками. В центре свешивалась огромная бронзовая люстра со множеством сверкающих хрустальных подвесок, напоминающих осколки голубого льда. Ноги мягко ступали по восточным коврам, фамильной гордости Мадлен, пока они шагали через анфиладу комнат с антикварной французской мебелью, строго выдержанной в одном стиле; но желания присесть и отдохнуть среди всего этого великолепия не возникало – от одной мысли об этом сразу же становилось неуютно. Многие предметы стоили баснословных денег. Мадлен не пропускала ни одного аукциона.
Однако, несмотря на роскошь и красоту, Дайана в доме матери чувствовала себя не в своей тарелке – вероятно, потому, что каждый предмет будто специально подбирался не для того, чтобы радовать, притягивать к себе, а для того, чтобы отпугивать. Не покидало чувство, будто находишься в музее: не дотрагивайся, не садись – и так далее. И что самое удивительное – в любое время года внутри было прохладно и даже веяло холодом. Дайана непроизвольно поежилась, и, хотя здесь когда-то был ее дом, она только сейчас поняла, как неуютно было ей все то время. Возможно, и дизайнером решила стать, потому что ощущала острую потребность создавать такую атмосферу в доме, чтобы людям было радостно и приятно в нем жить.
– А я не знала, что тетя Патриция гостит у вас. – Дайана решила поддержать разговор.
Патриция, младшая сестра Мадлен, по профессии педиатр, жила в Денвере. Она никогда не была замужем.
– А ты знаешь, что она ездила вместе с нами в Европу? – спросила Мадлен, обернувшись на ходу. Дайана кивнула. – В общем, Ричард наконец-то уговорил ее продать дом, что рядом с его офисом. Сюда мы вернулись все вместе, чтобы обговорить условия продажи. Боюсь, мы с ней намучаемся! Совершенно невозможный человек, да ты и сама знаешь.
Они вошли в гостиную. Отец тепло приветствовал дочь с зятем. Обменявшись с Россом рукопожатием, он заключил Дайану в объятия, крепко прижав к своему круглому брюшку. Сантиметров на пять выше Мадлен, когда та была в туфлях на каблуках, Ричард был натуральный колобок – одним словом, толстяк-коротышка. Диеты он не придерживался, хотя Мадлен и настаивала, но от случая к случаю демонстрировал силу воли, отказываясь от второго куска любимой им сдобной ватрушки. Мадлен обожала его. Несмотря на все его несовершенства и недисциплинированность, подчеркивала она. Хотя, вероятней всего, любила его именно поэтому. Со своим мужем, и только с ним, она была необыкновенно мягка, позволяла ему, как говорится, телячьи нежности на людях, при этом краснела, как девочка. Это был, вне всякого сомнения, брак по любви, и их взаимная страсть с годами не проходила.
Мадлен оставила всех в гостиной, а сама удалилась на кухню. Каминные часы, издающие бой каждые четверть часа, пробили во второй раз, и Дайана поспешно извинилась, вспомнив об обещании помочь матери.
Когда она вошла в кухню, от ароматного запаха мяса, запеченного с грибами, засосало под ложечкой. Патриции, к ее огорчению, там не оказалось, – она умчалась в кабинет, так как только что позвонил очередной поклонник. Мадлен с Дайаной оказались одни. Атмосфера накалялась с каждой минутой – это чувствовалось.
– Полагаю, не будешь возражать, – начала Мадлен в своей обычной сверхвежливой манере, действующей на нервы, – если я скажу вот что. Не считаешь ли ты, что выглядишь гораздо лучше, когда подбираешь волосы? Смотрю на тебя и вспоминаю этих лохматых хиппи. Дайана резко опустила хрустальную салатницу на стол.
– Мама, Россу нравится именно такой стиль.
– А не он ли виноват в том, что ты бледна как полотно? Если бы ты спросила меня, почему я так считаю, я бы ответила, что ты не выглядишь счастливой.
– Не спросила и не спрошу, дорогая мамочка!
Внезапно решетчатые двери распахнулись с таким шумом, будто это подгулявший ковбой ввалился в салун опрокинуть еще стаканчик.
– Дайана-а-а… – взвизгнула тетя Патриция.
Услышав однажды ее голос, забыть его было невозможно. Техасский акцент остался при ней навеки, а Мадлен от него избавилась, считая, что слишком растягивать слова вульгарно. Патриция влетела в кухню, словно за нею гнались, непроизвольно прервав обмен «любезностями» между сестрой и племянницей. Сильвия, дремавшая на высокой табуретке у бара, мгновенно превратилась в пушистый огненный шар и зашипела, как только Патриция оказалась рядом. Кошке пошел восемнадцатый год, по-кошачьим меркам она была уже в весьма преклонном возрасте и, привыкнув к мертвой тишине в огромном доме, терпеть не могла громких звуков.
Мадлен взглянула на сестру с раздражением, оторвав взгляд от голландского соуса, который не переставая помешивала.
Кошка, как и хозяйка, смотрела на Патрицию сквозь узкие щелки глаз весьма подозрительно. Ушки Сильвии были прижаты к оранжевой голове, а кончик пушистого хвоста подрагивал.
Патриция тем не менее делала вид, будто не замечает произведенного ее появлением смятения. Во-первых, она терпеть не могла кошек; однажды в детстве дернула за хвост злого кота и тот пустил в ход когти и зубы. Во-вторых, на правах младшей сестры она с юных лет проявляла мятежный характер и, хотя теперь ей было за пятьдесят, оставалась такой же бунтаркой. Кроме того, однажды поняв, что у Мадлен на все есть свои правила, она еще в трехлетнем возрасте решила, что самое лучшее не считаться ни с одним из них, и всегда поступала так, как ей нравилось, хотя иногда и делала то, что велела старшая сестра. Но это случалось редко, в основном когда Патриция была чем-то озабочена или не могла в тот момент придумать ничего лучше.
Что касается внешности, Патриция была копией своей сестры, правда в ее блондинистом варианте. И хоть энергии у нее тоже было с избытком, на этом сходство заканчивалось. Патриция была свободолюбивая натура, к тому же абсолютно непредсказуемая и непоследовательная, поэтому она так раздражала собранную и дисциплинированную Мадлен. Но, как известно, противоположности сходятся, а посему, несмотря на совершенную несхожесть характеров, сестры обожали друг друга. Обе испытывали наслаждение от общения, хотя, конечно, никогда бы не признались никому в целом мире, что их жаркие споры иногда заканчивались довольно бурно.
Патриция сосредоточила все внимание на высокой и изящной племяннице. Крепко сжав ее ладони, она не отводила от нее внимательного взгляда. Дайане даже показалось, будто экзальтированная тетка пытается заглянуть ей в душу. Обычно, когда Патриция находилась в состоянии покоя хотя бы секунду, возникало ощущение, будто она сжатая упругая пружина.
– Ах, дорогая моя, как прекрасно, что вы с Россом опять вместе! Это просто великолепно!
Мадлен начала яростно помешивать соус – стало слышно, как стучит о стенки кастрюльки ложка.
– Спасибо, тетя Патриция. Я и сама ужасно рада. – Дайана улыбалась, просияв.
– Представь себе, я никак не могла взять в толк, почему вы расстались, но, слава Богу, теперь все это в прошлом. И почему мне не встретился похожий на него мужчина… когда я была моложе, – протянула она с мечтательным видом. – Кто мне объяснит? Вышла бы замуж, шла бы по жизни шутя и играя, вон как Мадлен, например.
Мадлен кинула на сестру убийственный взгляд, который Патриция постаралась не заметить, потому что эта тема была в их отношениях камнем преткновения.
Хотя Патриция жила одна, мужчины и любовь не обошли ее стороной. Поклонников у нее было хоть отбавляй. Мадлен, естественно, это не нравилось. Однажды, давно это было, Мадлен неодобрительно отозвалась об одном аргентинском пароходном магнате, на что Патриция отреагировала в присущей ей экспрессивной манере: «Мадлен, дорогая, успокойся, я за него замуж не пойду. Он сделал мне предложение, ты это знаешь. Ну и вот, я подумала и решила, раз он тебе не нравится, я его в нашу семью приводить не стану. Подожду… Вся жизнь впереди». Патриция ждала вот уже более двадцати лет, и в тех редких случаях, когда Мадлен советовала ей остепениться, выйти замуж, отвечала несколько экзальтированно: «Ах, отстань! Ни один мужик не подходил мне так, как Рафаэль, а тебе он, видите ли, не понравился. Был бы и у меня сейчас муж, если бы не ты…»
Напоминание об этом всегда тяготило Мадлен. Это был тяжелый крест, который она несла всю жизнь. Ничего в жизни не желавшая так сильно, как устроить судьбу своей младшей сестры, она своими собственными руками отвела ее счастье.
Между тем атмосфера на кухне постепенно сгущалась.
– Знаешь, дорогая моя девочка, – продолжила Патриция, – мне очень нравится твой Росс.
– Патриция, – взорвалась Мадлен, и ложка зловеще звякнула. – Ты совсем не знаешь Росса, иначе бы не говорила так. Он тогда выставил Дайану из дома не просто так, у него были далеко идущие планы.
– Мама, прошу тебя! Во всем была виновата я, а не Росс. Миллион раз об этом говорила!
– Говорила, говорила… Только ничего не объясняла, должна я добавить, – заметила Мадлен, вздернув нос.
– На то были свои причины, – сказала Дайана тихо.
– Ты просто Росса защищаешь – вот и все, – не унималась Мадлен. – Знаю… Прекрасно понимаю. Он сделал что-то такое ужасное, в чем ты не хочешь признаться даже самой себе.
– Ну нет же, нет, мама! – Дайана была уже на пределе. – Не могу я рассказывать тебе все о своей замужней жизни и про себя объяснять что-либо не в состоянии. Пойми, я давно уже не ребенок и не вижу никакой необходимости бежать к мамочке со своими проблемами.
Патриция кинулась в самую гущу, она больше не могла сдерживаться.
– Мадлен, между прочим, я – врач. И всегда советую родителям моих пациентов не давить на психику, добиваясь откровенности, потому что это только затрудняет возникновение доверительных отношений.
Мадлен бросила на сестру испепеляющий взгляд.
– Неприятно это говорить, но придется. Патриция, дорогая, – произнесла Мадлен тем самым кисло-сладким тоном, который звучал для ее близких друзей как предостережение, – ты педиатр, а не психиатр.
– Чтобы понять, что ты, Мадлен, суешься, куда тебя не просят, не обязательно быть психиатром. А ты сейчас занимаешься именно этим!
– О-о-о-о! – Мадлен буквально задохнулась от гнева. Патриция, одна из немногих людей, кто отваживался перечить ей, вывела ее из терпения. Однако голос Мадлен не изменился, оставаясь все таким же притворно-сладким. – У тебя нет детей, поэтому тебе не понять, что я как мать чувствую… что значит для меня ее возврат к этому человеку. Я хочу ей счастья, а она и дня не была с ним счастлива! Будь у тебя ребенок, возможно, поняла бы, как болит материнское сердце, если в семье у дочери не все в порядке. Вот только у тебя нет ребенка, а у меня…
Мадлен неожиданно замолчала и побледнела, Дайана с испугом подумала, что та сейчас потеряет сознание. Такое она видела впервые. К ее изумлению, Патриция была спокойна и молчала. Похоже, между сестрами было что-то недосказанное, какая-то тайна. Странным показалось и то, что ни та, ни другая на нее даже не взглянули. Впервые в жизни Дайана увидела страх в глазах матери. Ее непробиваемая броня дала трещину. Она как бы постарела на несколько лет. Дайана даже почувствовала к ней нежность и желание оградить от тревог. Выражение лица Патриции показалось тоже странным, и в какой-то момент Дайана прочитала на нем сострадание. Потом возникшая неловкость между ними исчезла, обе они торопливо и одновременно начали говорить, как будто старались замаскировать какой-то промах. Но он, этот промах, присутствовал в продолжение всего ужина как нежеланный и незваный гость.
Ужин у Мадлен прошел так, как обычно проходили ее ужины. Мужчины составили свое общество, женщины – свое, за исключением застолья. Патриция была необыкновенно оживленна и занимательна. Она все время меняла темы разговора, не давая углубиться ни в одну из них, ибо уже через несколько минут ей становилось скучно. В этот вечер она вела себя особенно раскованно.
К великому облегчению Дайаны, ни Мадлен, ни Патриция не возвращались к разговору о ее отношениях с Россом. Однако Дайана ощущала неловкость, возникшую между сестрами после вспышки раздражения у Мадлен. Сложилось впечатление, будто обе они нарушили какую-то границу, установленную ими в далеком прошлом.
А когда Дайана неожиданно появилась на кухне со стопкой тарелочек после десерта, она услыхала фразу которой обменялись мать и тетка:
– Удивляешь ты меня, Мадлен! Нужно было рассказать ей об этом давным-давно…
Они увидели ее и, смутившись, замолчали. Дайана почувствовала себя неловко, поняв, что разговор шел о ней. Однако она была слишком поглощена размышлениями о своих собственных проблемах, чтобы думать еще и об этой случайно брошенной фразе.
В продолжение всего вечера она с трудом следила за нитью оживленной беседы, которую плела тетя Патриция. Мысли Дайаны то и дело возвращались к Россу и Эдэму. Казалось, будто она от них за тридевять земель, словно у них своя жизнь, а у нее своя. Как-никак три года обходились без нее! Наверно, каждый раз с нетерпением ждут наступления среды – дня, когда она уезжает в Хьюстон на целых двое суток, думала она. Вот когда они обдумывают свои планы! Получается, она делает несчастными самых дорогих для нее людей на свете. Сомнения не давали Дайане покоя.
Что же все-таки происходит? Неужели она так похожа на свою мать? Ведь та тоже мешает нормально жить ей, своему ребенку.
Поздно вечером, когда Росс с Дайаной уже лежали в кровати, он, обняв ее, сразу почувствовал, что она напряжена, как струна.
– Мне показалось, будто ты весь вечер была какая-то тихая.
– Не знаю, может быть.
– Все еще никак не успокоишься?.. Ну что особенного в том, что Эдэм идет в поход?
Его ладонь поглаживала ее обнаженное плечо, и от этого ей становилось спокойнее.
– Дело не только в этом, – ответила она дрожащим голосом. – Ну, не прав я, не прав… Нужно было сначала выяснить твою точку зрения. Хочешь, найду причину, чтобы не пустить его? Расстроится, конечно, ну да ладно! – Он убрал прядь волос с ее лба и поцеловал сначала один глаз, потом другой.
– Ни в коем случае! – вырвалось у нее.
– Почему? – удивился Росс.
– Разве непонятно? Не хочу я выглядеть бабой-ягой в его глазах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16