»
Галина Павловна будто прочла ее мысли и усмехнулась:
— Ах, что вы, что вы! Физиология здесь ни при чем. Травма исключительно психологического плана. Все дело в том, что Додик был женат. Правда, ныне об этом помнит разве такая старуха, как я.
Произнеся последнюю фразу, Галина Павловна кокетливо поправила тщательно завитые и уложенные седые букли.
— Ну какая же Вы старуха! Замечательно выглядите! — сочла своим долгом отметить Ирина.
Полно, дитя, меня утешать, — отмахнулась та. — Мои женские годы давно позади. Но вернемся к Додику. Женился он очень рано. На втором курсе консерватории. Едва восемнадцать лет исполнилось. На очаровательной девочке. Арфистке. Своей ровеснице. Давид просто боготворил ее. Даже в ансамбле с ней играл. Хотя Додик и арфа… — Она выдержала выразительную паузу. — Ну это все равно что из пушек — по воробьям. Другая бы на месте Ариадны от счастья умирала, что такой муж достался! А она, вы только подумайте, через полгода ушла. Бросила Додика! И ладно бы в никуда. Ну не сошлись характерами. Бывает. Так ведь нет. К другому! Тоже к пианисту. Только уже устроенному в жизни. Лауреату международного конкурса. Консерваторию окончил. И квартиру ему родители сделали. А с Додиком приходилось в общежитии жить. Оба не москвичи были. Словом, променяла Ариадна талант и любовь на медный грош. А грош — он грошом и остался. Не вышло из этого лауреата потом ничего. А Додик тогда чуть с ума не сошел. И что-то, видимо, в нем надломилось. С тех пор ведь ни разу и не женился.
Вот и на Настиной матери — наотрез отказался. И к тому же уговаривал ее от ребенка избавиться. Но она молодец. Не послушалась. По-своему поступила. И Настю родила, и с ним, несмотря ни на что, в дружеских отношениях осталась, и после замуж удачно вышла. От дипломата своего еще двоих родила. Они сейчас где-то в Латинской Америке живут.
— Да, да. В Бразилии, — была в курсе Ирина. — Настя к ним прошлым летом ездила, кучу фотографий привезла и мне показывала. Только вот не пойму, Галина Павловна, а в чем скандал-то заключался?
В Настиной бабушке! — свирепо проговорила та. — Лена с Додиком между собой довольно быстро все уладили, не вынося сор из избы. А вот Ленина мама, Настина бабушка, не могла позора перенести. Принялась строчить письма во все инстанции. Время было советское. Так она и в партком накатала телегу, и в Министерство культуры, и даже, кажется, в ЦК. Словом, чуть не сорвала Додику первый в его жизни зарубежный контракт. Мы всем миром его отстаивали. А бедная Лена писала объяснительные, что претензий к Додику не имеет, и это не он, а она сама его бросила. Ну он в результате уехал, вроде как на полгода, а вернулся только в начале девяностых. До этого ведь невозвращенцем считался. Правда, о Насте все время заботился. И посылки Лене с любой оказией передавал, и деньги. А когда стало можно, сам стал к Насте приезжать, и она к нему часто ездила. И квартиру ей в нашем доме купил. Ну да. Теперь она для него свет в окошке. Никогда не скажешь, где найдешь, где потеряешь.
Прозвенел третий звонок. Галина Павловна всполошилась:
— Пойдемте, пойдемте скорее, Ирочка! Заболтались совсем! Так и на Додика опоздать недолго!
Когда они пробирались к своим креслам, Ирина увидела, что пустовавшее в первом отделении место рядом с ней занято Настей.
— А я боялась, вы опоздаете! — воскликнула она.
— Да нет, в буфете были, — пояснила Галина Павловна и, перегнувшись через Ирину, чмокнула Настю в щеку.
Та ухмыльнулась.
— Похоже, успели уже насладиться искусством Федорова?
— Сверх меры, — ответила за себя и за Иру Галина Павловна.
Едва Давид появился на сцене, как Ире стало понятно, что такое на самом деле бурные овации! Марлинский был великолепен. Высокий, стройный, в идеально сидящем черном фраке! С каким достоинством он шел по сцене! И сколько сдержанного достоинства было в его поклонах!
Давид сел за рояль. После первого же, взятого им аккорда, публика словно бы разом подалась вперед и в восхищении замерла. И началось волшебство. Игра Марлинского зачаровывала. Он увел всех за собой в иной мир, в божественные гармонии бетховенского концерта.
Ира не могла отвести глаз от сцены. Марлинский сидел за роялем очень прямо, почти не двигаясь, жили лишь руки. Веки полуприкрыты. Взгляд направлен на клавиатуру. Лицо бледно и сосредоточенно. Профиль от напряжения сделался еще острее.
Ему подчинялось все и вся. Даже оркестр играл по-другому. Теперь-то Ирина ощутила разницу! Даже в паузах между частями концерта музыка будто беззвучно продолжалась, и публика напряженно слушала эти паузы.
Прозвучал финал. Полная тишина. Затем — шквал аплодисментов. Марлинский, точно выходя из транса, медленно провел рукой по белоснежной гриве и, резко вскочив на ноги, начал раскланиваться. На него посыпалось море цветов. У сцены образовалась длинная очередь из разновозрастных представительниц женского пола. Марлинский принимал букеты и складывал их на рояль, который вскоре стал похож на цветочную клумбу.
Марлинский несколько раз уходил со сцены, однако шквал оваций вынуждал его возвращаться. Польщенный Федоров вместе с ним уходил и приходил, при этом стараясь держаться хоть на полшага, но впереди Давида, всем своим видом показывая, что главный вообще-то тут он. Галина Павловна по этому поводу возмущенно воскликнула:
— Да ты хоть в зал выпрыгни, все равно торжество не твое.
Марлинский, обреченно махнув рукой, снова сел за рояль и повторил на «бис» финал концерта. Его отпустили лишь тогда, когда на сцене погас свет.
«Вот и кончилось, — с грустью подумала Ирина, вставая с кресла. — Теперь я не скоро его увижу, да и встретимся ли вообще? Он в Москву от силы раз в год приезжает».
— Настя, поздравляю! Замечательно! Передайте папе большое спасибо!
— Сами сейчас ему скажете, — откликнулась та. — Если я вас с Галиной Павловной к нему не приведу, он мне этого не простит.
Настя первой начала маневрировать в сторону артистической.
— Нет, наверное, неудобно. Папа ваш устал. Там люди… Знакомые. Что я стану мешать, — вновь предприняла попытку улизнуть Ирина.
— Он будет вам очень рад, — заверила Настя, подхватив ее и Галину Павловну под руки.
«Ну почему я не купила цветы!» — с сожалением подумала Ирина.
IV
Им пришлось протискиваться сквозь толпу. Жаждущие поздравить Давида стояли от коридора, ведущего к директорской ложе и далее — до двери в артистическую, перед которой вальяжно стоял дирижер Федоров, снисходительно принимая поздравления и величественно бросая каждому:
— Рад, что доставил вам удовольствие.
Настя обогнула его, не поздравив. Ира с Галиной Павловной проскользнули за ней; при этом Галина Павловна прошипела Ирине в ухо:
— И ведь не сомневается, что он герой дня.
Подлинный герой дня, а вернее, вечера стоял посреди артистической, уже без фрака, в одной рубашке. Талия была еще перетянута широким белым шелковым поясом, и Ирине пришло на ум сравнение с тореадором, только что победоносно завершившем бой. Лицо Давида то и дело озаряла победоносная улыбка. Увидав Настю и ее спутниц, он заметно обрадовался и с хулиганским видом прошептал:
— Все-таки я с ними справился. Поборол.
— Папочка, ты молодец! Гениально! — Настя, поднявшись на цыпочки, обняла его за шею и крепко поцеловала.
. — Ой, Галина Павловна! Как я рад! Совершенно не меняетесь! — Он церемонно чмокнул ее в щеку. — Я вон уже весь седой, а вы по-прежнему прекрасны.
— Додик, ты неисправимый льстец! — прокурлыкала разрумянившаяся от счастья Галина Павловна.
— Скажите, не очень вас разочаровал?
— Не прибедняйся. Чудесный концерт. Ты в превосходной форме.
— А вы? Не очень скучали? — обратился он к Ире.
— Мне очень понравилось! Великолепно…
Ире хотелось сказать что-то необычное, небанальное, чтобы он понял, какое произвел на нее впечатление, однако на ум ничего не шло, кроме дежурных и безличных поздравлений, и она смущенно умолкла.
— Девочки, чур, не сбегать. Дождемся, пока толпа рассеется, и едем праздновать, — распорядился Давид.
— Ой, да куда уж мне, старухе, праздновать. Пойду я, Настенька, — сказала Галина Павловна, когда они отошли в сторонку. — Муж дома ждет, волноваться будет, если я задержусь. Да и устала уже, если честно. А вы, молодые, конечно, гуляйте.
Не слушая возражений, она распрощалась и ушла.
Ирина расценила ее поведение как знак, что Марлинский пригласил их остаться из вежливости, а значит, самое тактичное и правильное с ее стороны — последовать примеру соседки.
— Настя, я все-таки пойду… Тяжелый день был, да и потом…
— Да что вы, Ирина! Я вас не отпускаю ни под каким видом! Даже и не надейтесь. На Галину Павловну отец не рассчитывал, а на вас, наоборот. Пути к отступлению у вас нет. Пойдемте сядем вон там, в уголочке, и понаблюдаем за публикой!
Люди все шли и шли. С одними Марлинский целовался и обнимался, другим пожимал руки, но для каждого у него находилось несколько слов.
«Тяжелая работа — принимать поздравления, — подумала Ирина. — После такого концерта, наверное, хочется расслабиться, отдохнуть, а он вот вынужден улыбаться и вежливо отвечать на дежурные и ничего, по сути, не значащие слова. Нет, с одной стороны, конечно, приятно, когда столько людей выражают тебе свое восхищение, пусть и не всегда искреннее, но пожать столько рук — утомительно. Как он выдерживает?»
Понаблюдав за Давидом несколько минут, она вдруг заметила мелькавшую возле него женщину. Она поднесла ему полотенце, которым он вытер вспотевшее лицо, чуть позже подала стакан воды, затем приняла из его рук ноты, которые ему вручил один из поздравляющих, и, положив их на столик, вновь очутилась подле Марлинского.
«Интересно, кто это? — продолжала наблюдать за высокой пышнотелой блондинкой Ирина. — Наверное, какая-нибудь ассистентка. Она пожалела, что рядом нет Галины Павловны. Та наверняка знала ответ. У Насти, что ли, спросить?» Однако Насти рядом не оказалось. Она уже беседовала с каким-то забавным коротышкой в другом углу комнаты. Зато подле Ирины устроились две средних лет дамы с бокалами шампанского в руках.
Оказалось, и они с большим интересом следят за маневрами блондинки.
— Смотри, как Ковалевская старается, — сказала первая.
— Надежда девушек питает, — хмыкнула вторая. — Хотя девчушкой ее не назовешь.
— Да уж, — отпив из бокала, кивнула первая. — Лучшие Маришкины годы уже позади.
— Потяжелела изрядно, — с удовольствием изрекла вторая. — А какая была тростиночка.
— Вот тогда бы ей Марлинского и окучивать. Наверняка бы не устоял.
— А я слышала, Маринка его уже уговорила.
— Если и уговорила, то ненадолго. Сколько у него и таких, и даже гораздо лучше было. Все равно не женится. Так что зря она суетится и верную женушку из себя изображает. Помяни мое слово: он даже на пожить ее с собой не возьмет.
— Почему?
— Слишком навязчивая. Гляди, как мельтешит. А Марлинский липучек не любит. Пугается.
У Ирины горели уши. Ей было стыдно. Надо уйти, чтобы не слушать эти гадости! Однако она не могла заставить себя встать. Ужасно ведь интересно. И она продолжала внимать двум сплетницам.
— Нет, Марлинскому, конечно, нужна баба поинтереснее, — бросила первая.
— И поумнее, — подхватила вторая. — Сам-то еще мужик хоть куда. — Она исторгла мечтательный вздох. — Но почему-то вечно получается: если мужик успешный и хорош собой, то рядом обязательно какая-нибудь страшная. И дура.
— Ну, не всегда.
— Может, и не всегда, но часто. И наоборот: женщина — красавица, а рядом с ней какой-нибудь урод.
— Ну если зарабатывает, то для мужика не страшно, если даже урод.
— Не знаю, — пожала плечами вторая. — Мне, например, не все равно. Но Маришка-то! Ма-ришка! Из кожи вон лезет.
— Почти уже вылезла. Гляди, как он на нее зло покосился. Ей сегодня точно нечего рассчитывать, что он ее в койку потащит.
— Твоя правда. Сегодня не потащит. Настя его караулит. А у нее на Маришку идиосинкразия. Кстати, я на днях Маришкиного бывшего встретила, которого она из-за Давида бросила. У него теперь новая жена, лет на двадцать Маришки моложе, и близнецы в коляске. Счастливый такой!
— Вот как значит. Тогда Маришка по всем фронтам пролетела. Обратно не вернешься. Место занято. А Марлинский скоро ее шуганет. Ладно, пошли еще по бокалу шампанского возьмем.
Кумушки удалились, оставив Ирину в полном смятении. Ехать праздновать с Марлинским окончательно расхотелось! Кому она там нужна! И без нее такой клубок отношений! Бог весть, во что это празднование выльется. Блондинка добровольно позиций не сдаст. Вон уже подхватила Марлинского под руку и бюстом об него трется. Настасья на нее волком смотрит. А девушка она не из робких, за словом в карман не полезет. Тут достаточно искры, чтобы фейерверк начался. Нет, надо уходить. Сейчас самый подходящий момент. Пока на нее не обращают внимания. Улизнет по-английски, а завтра извинится, сославшись на головную боль. Тем более что идея ее пригласить, наверняка принадлежит Насте. Не хотела оставаться наедине с папой и его пассией. Ну ничего, как-нибудь сами разберутся. Не хватает еще встревать в отношения совершенно чужих ей людей!
И Марлинский оказался совсем не таким очаровательным паинькой, каким предстал Ирине на ее собственной кухне. В обаянии ему, конечно, не откажешь, но что ей за дело до этого? Куда она полезла? Он — известнейший человек. Птица высокого полета! Естественно, вокруг него народ клубится. И женщины заглядываются, пытаются добиться его. Для каждой он — как выигрыш в лотерею, с его-то аурой. Успешный, привлекательный. И… свободный. Но ей-то, Ирине, на что надеяться? Она никто, ноль. Особенно по сравнению с людьми, которые его окружают. Подумаешь, один раз съел ее суп! Это ей показалось, будто у них сразу возникла какая-то доверительность, а он съел и забыл. Да Марина наверняка для него столько всего сделала! Он вообще давно привык, что люди за честь считают чем-нибудь ему услужить. И принимает это как должное. «Не по Сеньке, Ира, шапка, — заключила она. — Бежать надо отсюда, пока не поздно».
Она заставила себя подняться. Настя, бурно жестикулируя, убеждала в чем-то коротышку. Тот, смешно вытаращивая глаза, судя по всему, возражал ей.
Марлинский беседовал с какой-то парой, одновременно стремясь освободить руку из цепкого захвата Марины. До Ирины явно никому не было дела. Самое время двигаться к выходу, что она и сделала. Аккуратно, по стеночке. Вот она уже достигла дверного проема и… не удержавшись, оглянулась, чтобы последний раз взглянуть на Марлинского.
Ошибку свою она осознала слишком поздно. Взгляды их встретились. Брови Давида взметнулись вверх. Видимо, он что-то прочел на Иринином лице, ибо в следующий момент, решительно отодвинув Марину, ринулся вдогонку.
— Додик, Додик, куда ты! Если что-нибудь надо, я принесу сама! — жалобно крикнула ему вслед Марина.
Он, не оборачиваясь, отмахнулся и, настигнув Ирину, властно схватил ее за плечо.
— Куда вы?
— Да я… вот… понимаете… — Тепло, исходящее от его ладони, разлилось по всему ее телу, и почва готова была уйти из-под ног.
— Никаких вот! — Отрезал он. — Собрались оставить меня одного на растерзание вампирам? А я так рассчитывал на вашу поддержку.
— Я думала, вам с Настей захочется побыть, — выдавила из себя улыбку Ира. Вообще-то, ей хотелось сказать: «С Мариной».
Он окинул ее суровым взглядом:
— Фальшивите, мадам. Забыли, что я музыкант и у меня абсолютный слух?
Он так и не снял руки с ее плеча. Она в отчаянии промямлила:
— Давид, по-моему, вас ждут.
— А-а, понимаю. Марина вас смущает. Кровь бросилась Ирине в лицо. На что он, интересно, намекает?
— Марина просто моя помощница. Понимаете, ни больше и ни меньше. Словом, ее присутствие…
— Вам совершенно незачем передо мной оправдываться, — перебила она.
«Боже, какой двусмысленный разговор! — пронеслось у нее в голове. — Что он обо мне подумает? Получается, будто я проверяю, спит он с Мариной или нет! Угораздило же меня вляпаться!»
Марлинский схватил ее за руку и потянул за собой.
— Идемте. Я вас познакомлю. — И шепотом добавил: — Предупреждаю: Настя Марину терпеть не может, и догадываюсь почему. Хотя Марина — довольно полезный человек.
Последние его слова потрясли Иру. Ну и цинизм! Вот вам и небожитель! Великий музыкант! Конечно, судя по словам двух кумушек, Марина сама хороша и на такое отношение напрашивается. Но, все равно противно.
Марлинский тем временем доволок ее до Марины и торжественно представил:
— Знакомьтесь. Ирина — Настина соседка и мой спаситель. Без нее я вчера сначала бы умер от клаустрофобии в застрявшем лифте, а потом — от голода. Но Ирина спасла меня и от того, и от другого. Не говоря уж о том, что мне не пришлось сидеть, как бедному родственнику, на собственной торбе под дверью дочери. И какая кулинарка! — Марлинский причмокнул губами. — До сих пор ее щи вспоминаю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Галина Павловна будто прочла ее мысли и усмехнулась:
— Ах, что вы, что вы! Физиология здесь ни при чем. Травма исключительно психологического плана. Все дело в том, что Додик был женат. Правда, ныне об этом помнит разве такая старуха, как я.
Произнеся последнюю фразу, Галина Павловна кокетливо поправила тщательно завитые и уложенные седые букли.
— Ну какая же Вы старуха! Замечательно выглядите! — сочла своим долгом отметить Ирина.
Полно, дитя, меня утешать, — отмахнулась та. — Мои женские годы давно позади. Но вернемся к Додику. Женился он очень рано. На втором курсе консерватории. Едва восемнадцать лет исполнилось. На очаровательной девочке. Арфистке. Своей ровеснице. Давид просто боготворил ее. Даже в ансамбле с ней играл. Хотя Додик и арфа… — Она выдержала выразительную паузу. — Ну это все равно что из пушек — по воробьям. Другая бы на месте Ариадны от счастья умирала, что такой муж достался! А она, вы только подумайте, через полгода ушла. Бросила Додика! И ладно бы в никуда. Ну не сошлись характерами. Бывает. Так ведь нет. К другому! Тоже к пианисту. Только уже устроенному в жизни. Лауреату международного конкурса. Консерваторию окончил. И квартиру ему родители сделали. А с Додиком приходилось в общежитии жить. Оба не москвичи были. Словом, променяла Ариадна талант и любовь на медный грош. А грош — он грошом и остался. Не вышло из этого лауреата потом ничего. А Додик тогда чуть с ума не сошел. И что-то, видимо, в нем надломилось. С тех пор ведь ни разу и не женился.
Вот и на Настиной матери — наотрез отказался. И к тому же уговаривал ее от ребенка избавиться. Но она молодец. Не послушалась. По-своему поступила. И Настю родила, и с ним, несмотря ни на что, в дружеских отношениях осталась, и после замуж удачно вышла. От дипломата своего еще двоих родила. Они сейчас где-то в Латинской Америке живут.
— Да, да. В Бразилии, — была в курсе Ирина. — Настя к ним прошлым летом ездила, кучу фотографий привезла и мне показывала. Только вот не пойму, Галина Павловна, а в чем скандал-то заключался?
В Настиной бабушке! — свирепо проговорила та. — Лена с Додиком между собой довольно быстро все уладили, не вынося сор из избы. А вот Ленина мама, Настина бабушка, не могла позора перенести. Принялась строчить письма во все инстанции. Время было советское. Так она и в партком накатала телегу, и в Министерство культуры, и даже, кажется, в ЦК. Словом, чуть не сорвала Додику первый в его жизни зарубежный контракт. Мы всем миром его отстаивали. А бедная Лена писала объяснительные, что претензий к Додику не имеет, и это не он, а она сама его бросила. Ну он в результате уехал, вроде как на полгода, а вернулся только в начале девяностых. До этого ведь невозвращенцем считался. Правда, о Насте все время заботился. И посылки Лене с любой оказией передавал, и деньги. А когда стало можно, сам стал к Насте приезжать, и она к нему часто ездила. И квартиру ей в нашем доме купил. Ну да. Теперь она для него свет в окошке. Никогда не скажешь, где найдешь, где потеряешь.
Прозвенел третий звонок. Галина Павловна всполошилась:
— Пойдемте, пойдемте скорее, Ирочка! Заболтались совсем! Так и на Додика опоздать недолго!
Когда они пробирались к своим креслам, Ирина увидела, что пустовавшее в первом отделении место рядом с ней занято Настей.
— А я боялась, вы опоздаете! — воскликнула она.
— Да нет, в буфете были, — пояснила Галина Павловна и, перегнувшись через Ирину, чмокнула Настю в щеку.
Та ухмыльнулась.
— Похоже, успели уже насладиться искусством Федорова?
— Сверх меры, — ответила за себя и за Иру Галина Павловна.
Едва Давид появился на сцене, как Ире стало понятно, что такое на самом деле бурные овации! Марлинский был великолепен. Высокий, стройный, в идеально сидящем черном фраке! С каким достоинством он шел по сцене! И сколько сдержанного достоинства было в его поклонах!
Давид сел за рояль. После первого же, взятого им аккорда, публика словно бы разом подалась вперед и в восхищении замерла. И началось волшебство. Игра Марлинского зачаровывала. Он увел всех за собой в иной мир, в божественные гармонии бетховенского концерта.
Ира не могла отвести глаз от сцены. Марлинский сидел за роялем очень прямо, почти не двигаясь, жили лишь руки. Веки полуприкрыты. Взгляд направлен на клавиатуру. Лицо бледно и сосредоточенно. Профиль от напряжения сделался еще острее.
Ему подчинялось все и вся. Даже оркестр играл по-другому. Теперь-то Ирина ощутила разницу! Даже в паузах между частями концерта музыка будто беззвучно продолжалась, и публика напряженно слушала эти паузы.
Прозвучал финал. Полная тишина. Затем — шквал аплодисментов. Марлинский, точно выходя из транса, медленно провел рукой по белоснежной гриве и, резко вскочив на ноги, начал раскланиваться. На него посыпалось море цветов. У сцены образовалась длинная очередь из разновозрастных представительниц женского пола. Марлинский принимал букеты и складывал их на рояль, который вскоре стал похож на цветочную клумбу.
Марлинский несколько раз уходил со сцены, однако шквал оваций вынуждал его возвращаться. Польщенный Федоров вместе с ним уходил и приходил, при этом стараясь держаться хоть на полшага, но впереди Давида, всем своим видом показывая, что главный вообще-то тут он. Галина Павловна по этому поводу возмущенно воскликнула:
— Да ты хоть в зал выпрыгни, все равно торжество не твое.
Марлинский, обреченно махнув рукой, снова сел за рояль и повторил на «бис» финал концерта. Его отпустили лишь тогда, когда на сцене погас свет.
«Вот и кончилось, — с грустью подумала Ирина, вставая с кресла. — Теперь я не скоро его увижу, да и встретимся ли вообще? Он в Москву от силы раз в год приезжает».
— Настя, поздравляю! Замечательно! Передайте папе большое спасибо!
— Сами сейчас ему скажете, — откликнулась та. — Если я вас с Галиной Павловной к нему не приведу, он мне этого не простит.
Настя первой начала маневрировать в сторону артистической.
— Нет, наверное, неудобно. Папа ваш устал. Там люди… Знакомые. Что я стану мешать, — вновь предприняла попытку улизнуть Ирина.
— Он будет вам очень рад, — заверила Настя, подхватив ее и Галину Павловну под руки.
«Ну почему я не купила цветы!» — с сожалением подумала Ирина.
IV
Им пришлось протискиваться сквозь толпу. Жаждущие поздравить Давида стояли от коридора, ведущего к директорской ложе и далее — до двери в артистическую, перед которой вальяжно стоял дирижер Федоров, снисходительно принимая поздравления и величественно бросая каждому:
— Рад, что доставил вам удовольствие.
Настя обогнула его, не поздравив. Ира с Галиной Павловной проскользнули за ней; при этом Галина Павловна прошипела Ирине в ухо:
— И ведь не сомневается, что он герой дня.
Подлинный герой дня, а вернее, вечера стоял посреди артистической, уже без фрака, в одной рубашке. Талия была еще перетянута широким белым шелковым поясом, и Ирине пришло на ум сравнение с тореадором, только что победоносно завершившем бой. Лицо Давида то и дело озаряла победоносная улыбка. Увидав Настю и ее спутниц, он заметно обрадовался и с хулиганским видом прошептал:
— Все-таки я с ними справился. Поборол.
— Папочка, ты молодец! Гениально! — Настя, поднявшись на цыпочки, обняла его за шею и крепко поцеловала.
. — Ой, Галина Павловна! Как я рад! Совершенно не меняетесь! — Он церемонно чмокнул ее в щеку. — Я вон уже весь седой, а вы по-прежнему прекрасны.
— Додик, ты неисправимый льстец! — прокурлыкала разрумянившаяся от счастья Галина Павловна.
— Скажите, не очень вас разочаровал?
— Не прибедняйся. Чудесный концерт. Ты в превосходной форме.
— А вы? Не очень скучали? — обратился он к Ире.
— Мне очень понравилось! Великолепно…
Ире хотелось сказать что-то необычное, небанальное, чтобы он понял, какое произвел на нее впечатление, однако на ум ничего не шло, кроме дежурных и безличных поздравлений, и она смущенно умолкла.
— Девочки, чур, не сбегать. Дождемся, пока толпа рассеется, и едем праздновать, — распорядился Давид.
— Ой, да куда уж мне, старухе, праздновать. Пойду я, Настенька, — сказала Галина Павловна, когда они отошли в сторонку. — Муж дома ждет, волноваться будет, если я задержусь. Да и устала уже, если честно. А вы, молодые, конечно, гуляйте.
Не слушая возражений, она распрощалась и ушла.
Ирина расценила ее поведение как знак, что Марлинский пригласил их остаться из вежливости, а значит, самое тактичное и правильное с ее стороны — последовать примеру соседки.
— Настя, я все-таки пойду… Тяжелый день был, да и потом…
— Да что вы, Ирина! Я вас не отпускаю ни под каким видом! Даже и не надейтесь. На Галину Павловну отец не рассчитывал, а на вас, наоборот. Пути к отступлению у вас нет. Пойдемте сядем вон там, в уголочке, и понаблюдаем за публикой!
Люди все шли и шли. С одними Марлинский целовался и обнимался, другим пожимал руки, но для каждого у него находилось несколько слов.
«Тяжелая работа — принимать поздравления, — подумала Ирина. — После такого концерта, наверное, хочется расслабиться, отдохнуть, а он вот вынужден улыбаться и вежливо отвечать на дежурные и ничего, по сути, не значащие слова. Нет, с одной стороны, конечно, приятно, когда столько людей выражают тебе свое восхищение, пусть и не всегда искреннее, но пожать столько рук — утомительно. Как он выдерживает?»
Понаблюдав за Давидом несколько минут, она вдруг заметила мелькавшую возле него женщину. Она поднесла ему полотенце, которым он вытер вспотевшее лицо, чуть позже подала стакан воды, затем приняла из его рук ноты, которые ему вручил один из поздравляющих, и, положив их на столик, вновь очутилась подле Марлинского.
«Интересно, кто это? — продолжала наблюдать за высокой пышнотелой блондинкой Ирина. — Наверное, какая-нибудь ассистентка. Она пожалела, что рядом нет Галины Павловны. Та наверняка знала ответ. У Насти, что ли, спросить?» Однако Насти рядом не оказалось. Она уже беседовала с каким-то забавным коротышкой в другом углу комнаты. Зато подле Ирины устроились две средних лет дамы с бокалами шампанского в руках.
Оказалось, и они с большим интересом следят за маневрами блондинки.
— Смотри, как Ковалевская старается, — сказала первая.
— Надежда девушек питает, — хмыкнула вторая. — Хотя девчушкой ее не назовешь.
— Да уж, — отпив из бокала, кивнула первая. — Лучшие Маришкины годы уже позади.
— Потяжелела изрядно, — с удовольствием изрекла вторая. — А какая была тростиночка.
— Вот тогда бы ей Марлинского и окучивать. Наверняка бы не устоял.
— А я слышала, Маринка его уже уговорила.
— Если и уговорила, то ненадолго. Сколько у него и таких, и даже гораздо лучше было. Все равно не женится. Так что зря она суетится и верную женушку из себя изображает. Помяни мое слово: он даже на пожить ее с собой не возьмет.
— Почему?
— Слишком навязчивая. Гляди, как мельтешит. А Марлинский липучек не любит. Пугается.
У Ирины горели уши. Ей было стыдно. Надо уйти, чтобы не слушать эти гадости! Однако она не могла заставить себя встать. Ужасно ведь интересно. И она продолжала внимать двум сплетницам.
— Нет, Марлинскому, конечно, нужна баба поинтереснее, — бросила первая.
— И поумнее, — подхватила вторая. — Сам-то еще мужик хоть куда. — Она исторгла мечтательный вздох. — Но почему-то вечно получается: если мужик успешный и хорош собой, то рядом обязательно какая-нибудь страшная. И дура.
— Ну, не всегда.
— Может, и не всегда, но часто. И наоборот: женщина — красавица, а рядом с ней какой-нибудь урод.
— Ну если зарабатывает, то для мужика не страшно, если даже урод.
— Не знаю, — пожала плечами вторая. — Мне, например, не все равно. Но Маришка-то! Ма-ришка! Из кожи вон лезет.
— Почти уже вылезла. Гляди, как он на нее зло покосился. Ей сегодня точно нечего рассчитывать, что он ее в койку потащит.
— Твоя правда. Сегодня не потащит. Настя его караулит. А у нее на Маришку идиосинкразия. Кстати, я на днях Маришкиного бывшего встретила, которого она из-за Давида бросила. У него теперь новая жена, лет на двадцать Маришки моложе, и близнецы в коляске. Счастливый такой!
— Вот как значит. Тогда Маришка по всем фронтам пролетела. Обратно не вернешься. Место занято. А Марлинский скоро ее шуганет. Ладно, пошли еще по бокалу шампанского возьмем.
Кумушки удалились, оставив Ирину в полном смятении. Ехать праздновать с Марлинским окончательно расхотелось! Кому она там нужна! И без нее такой клубок отношений! Бог весть, во что это празднование выльется. Блондинка добровольно позиций не сдаст. Вон уже подхватила Марлинского под руку и бюстом об него трется. Настасья на нее волком смотрит. А девушка она не из робких, за словом в карман не полезет. Тут достаточно искры, чтобы фейерверк начался. Нет, надо уходить. Сейчас самый подходящий момент. Пока на нее не обращают внимания. Улизнет по-английски, а завтра извинится, сославшись на головную боль. Тем более что идея ее пригласить, наверняка принадлежит Насте. Не хотела оставаться наедине с папой и его пассией. Ну ничего, как-нибудь сами разберутся. Не хватает еще встревать в отношения совершенно чужих ей людей!
И Марлинский оказался совсем не таким очаровательным паинькой, каким предстал Ирине на ее собственной кухне. В обаянии ему, конечно, не откажешь, но что ей за дело до этого? Куда она полезла? Он — известнейший человек. Птица высокого полета! Естественно, вокруг него народ клубится. И женщины заглядываются, пытаются добиться его. Для каждой он — как выигрыш в лотерею, с его-то аурой. Успешный, привлекательный. И… свободный. Но ей-то, Ирине, на что надеяться? Она никто, ноль. Особенно по сравнению с людьми, которые его окружают. Подумаешь, один раз съел ее суп! Это ей показалось, будто у них сразу возникла какая-то доверительность, а он съел и забыл. Да Марина наверняка для него столько всего сделала! Он вообще давно привык, что люди за честь считают чем-нибудь ему услужить. И принимает это как должное. «Не по Сеньке, Ира, шапка, — заключила она. — Бежать надо отсюда, пока не поздно».
Она заставила себя подняться. Настя, бурно жестикулируя, убеждала в чем-то коротышку. Тот, смешно вытаращивая глаза, судя по всему, возражал ей.
Марлинский беседовал с какой-то парой, одновременно стремясь освободить руку из цепкого захвата Марины. До Ирины явно никому не было дела. Самое время двигаться к выходу, что она и сделала. Аккуратно, по стеночке. Вот она уже достигла дверного проема и… не удержавшись, оглянулась, чтобы последний раз взглянуть на Марлинского.
Ошибку свою она осознала слишком поздно. Взгляды их встретились. Брови Давида взметнулись вверх. Видимо, он что-то прочел на Иринином лице, ибо в следующий момент, решительно отодвинув Марину, ринулся вдогонку.
— Додик, Додик, куда ты! Если что-нибудь надо, я принесу сама! — жалобно крикнула ему вслед Марина.
Он, не оборачиваясь, отмахнулся и, настигнув Ирину, властно схватил ее за плечо.
— Куда вы?
— Да я… вот… понимаете… — Тепло, исходящее от его ладони, разлилось по всему ее телу, и почва готова была уйти из-под ног.
— Никаких вот! — Отрезал он. — Собрались оставить меня одного на растерзание вампирам? А я так рассчитывал на вашу поддержку.
— Я думала, вам с Настей захочется побыть, — выдавила из себя улыбку Ира. Вообще-то, ей хотелось сказать: «С Мариной».
Он окинул ее суровым взглядом:
— Фальшивите, мадам. Забыли, что я музыкант и у меня абсолютный слух?
Он так и не снял руки с ее плеча. Она в отчаянии промямлила:
— Давид, по-моему, вас ждут.
— А-а, понимаю. Марина вас смущает. Кровь бросилась Ирине в лицо. На что он, интересно, намекает?
— Марина просто моя помощница. Понимаете, ни больше и ни меньше. Словом, ее присутствие…
— Вам совершенно незачем передо мной оправдываться, — перебила она.
«Боже, какой двусмысленный разговор! — пронеслось у нее в голове. — Что он обо мне подумает? Получается, будто я проверяю, спит он с Мариной или нет! Угораздило же меня вляпаться!»
Марлинский схватил ее за руку и потянул за собой.
— Идемте. Я вас познакомлю. — И шепотом добавил: — Предупреждаю: Настя Марину терпеть не может, и догадываюсь почему. Хотя Марина — довольно полезный человек.
Последние его слова потрясли Иру. Ну и цинизм! Вот вам и небожитель! Великий музыкант! Конечно, судя по словам двух кумушек, Марина сама хороша и на такое отношение напрашивается. Но, все равно противно.
Марлинский тем временем доволок ее до Марины и торжественно представил:
— Знакомьтесь. Ирина — Настина соседка и мой спаситель. Без нее я вчера сначала бы умер от клаустрофобии в застрявшем лифте, а потом — от голода. Но Ирина спасла меня и от того, и от другого. Не говоря уж о том, что мне не пришлось сидеть, как бедному родственнику, на собственной торбе под дверью дочери. И какая кулинарка! — Марлинский причмокнул губами. — До сих пор ее щи вспоминаю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12