После этого нам совсем не стало никакого житья, потому что испанцы поставили себе целью уничтожить наше пиратское гнездо в этой части Эспаньолы и даже снарядили и послали в бухту возле мыса Тибурон два корабля.
Тут-то у пиратов и возник дерзкий план. Они решили разделиться на два отряда. Первый должен был отвлекать испанцев, а второй – попытаться завладеть хотя бы одним кораблем. Авантюра им удалась, сударь, и они захватили корабль, взяв его на абордаж. Позже они назвали его «Веселый Рок» в честь старого главаря.
Я не стану описывать все военные действия, сударь. У меня это не получилось бы, так как большую часть времени, пока они велись, картины боя укрывали от меня высокие кустарники и деревья. Мы с Гримо постарались не попадаться на глаза воюющим сторонам, хотя и принадлежали к одной из них, потому что питались мясом, зажаренным на кострах буканьеров.
Тем больше нам хотелось укрыться в лесу. Испанцы попросту повесили бы нас, попадись мы им в руки именно тогда.
– Вы ведь все-таки попались им, не правда ли?
– Совершенная правда, сударь. Однако при значительно более благоприятных для нас обстоятельствах.
– Так вы попали в плен…
– Когда без оглядки удирали от наших пиратов, а те, изрыгая проклятия, осыпали нас градом пуль.
– Вот оно что, – задумчиво протянул гасконец. – Значит, разбойники перестали дарить вас с Гримо своим расположением.
В глазах Планше заплясали бесенята.
– Ох, сударь! Я бы на их месте тоже… прекратил знакомство с людьми, которые…
– Которые – что, Планше?
– Которые без единого выстрела вывели из строя чуть поменее сотни дюжих молодцов.
– Кто же эти великаны, Планше?
– Я имею в виду нас с Гримо, – скромно, но с достоинством отвечал Планше. – Ну и господина Эвелина.
– Как же вам удалось совершить этот подвиг?
– Это все из-за правильной дозировки – во-первых, и благодаря тому, что господин Эвелин – большой знаток местной флоры, сударь. Я, конечно, имею в виду остров Эспаньолу в Карибском море, а не Иль-де-Франс, сударь.
– Верно, – с улыбкой заметил д’Артаньян. – Этот морской бродяга и впрямь, пожалуй, лучше знает растительность Нового Света, чем родные края. Но объясни мне, Планше, какая связь может быть между познаниями господина Эвелина и всей той суматохой, которая поднялась из-за тебя и Гримо в лагере пиратов?
– Связь есть, сударь. И самая прямая. Сейчас вы это увидите сами. Все обитатели лагеря имели обыкновение каждый день славить Бахуса, выпивая не менее двух пинт пальмового вина, так как другое попадалось в их руки гораздо реже, чем хотелось бы. Вы помните, сударь, я рассказывал вам, как это вино добывают.
– Ты действительно уделил внимание этой интересной теме, Планше.
– Так вот, господин Эвелин подсказал нам рецепт этого вина.
– По-моему, в прошлый раз ты говорил обратное. Стоит дать соку пальмового дерева перебродить – и вино готово! – посмеиваясь в усы, заметил мушкетер.
– Э-э, сударь! Нет такой вещи в природе, которую не может улучшить человеческий разум.
– Положительно ты стал философом, Планше. Мне становится не по себе в твоей компании.
– Сударь, поверьте, у меня и в мыслях не было, что мои слова придутся вам не по душе. Я их беру назад.
– Напротив. Продолжай, сделай милость. Как же улучшил вино разум господина Эвелина?
– Улучшил не он, это сделали мы с Гримо, когда представился момент. Господин Эвелин только предложил рецепт. В тамошних краях растет такое неприятное дерево. Оно зовется…
– Манцилин? – со смехом спросил д’Артаньян. Планше чуть не выпал из седла от удивления.
– Как, сударь?! Вы знаете?!! – воскликнул славный малый, немного оправившись от первого потрясения.
– Признаюсь, я немного посвящен в историю твоего побега.
– Кто же мог вам об этом рассказать, сударь? Уж, конечно, не Гримо.
– Еще бы! Гримо не способен на такой подвиг. Ему понадобилось бы произнести слов больше, чем он выговорил за всю жизнь.
– Тогда, сударь, я вовсе ничего не понимаю!
– Мне рассказал все не кто иной, как наш бравый капитан. Я повстречал его в Пьемонте, направляясь к армии.
– Значит, вам все известно? – заключил Планше.
– Отнюдь. Мне, например, непонятно, почему господин Эвелин не предупредил капитана Ван Вейде о готовящемся… улучшении букета вина. Тогда бравый шкипер смог бы избежать печальной участи любителей ежедневной выпивки. Кроме того, я совсем ничего не знаю о том, каким образом вы оказались в плену у испанцев. Ведь, как ты понимаешь, капитан оставался на берегу и ничего на этот счет мне сообщить не мог.
– На ваш первый вопрос ответить легче, сударь.
– Отлично.
– Поэтому я начну со второго.
– Ты силен в парадоксах, Планше! Это еще почему?
– Чтобы не портить вам впечатление от моей истории.
– Нет, Планше, так дело не пойдет. Ты еще ничего не рассказал мне об испанцах. Как вы оказались у них? Что было потом? Любопытство – мой основной порок, Планше.
– Дело было так, сударь. Мы гребли изо всех сил, потому что пули свистели вокруг, многие – близко. К счастью, действие ядовитых ягод таково, что человек, выпивший малую толику сока, быстро теряет зрение. Попросту слепнет на некоторое время. Это тем более эффективно в сочетании с обычным действием винных паров.
Одним словом, подстрелить нас они могли разве что случайно. Вот от этой случайности мы и хотели застраховаться, стремясь отплыть как можно дальше от берега.
В это время из-за мыса появился испанский корабль. Он был еще довольно далеко, но испанцы слышали выстрелы с берега и видели, в кого они направлены. Так как стреляли в нас, испанцы взяли меня и Гримо на борт. Им хотелось выяснить, в чем дело. Не будь этой стрельбы, нам пришлось бы туго. Мы приложили все усилия, чтобы изобразить себя жертвами пиратов, и это нам удалось. Убедительнее всего подтверждали наши слова дырки от пуль в нашем каноэ, борта были прострелены в нескольких местах.
Узнай испанцы об истинном положении дел в лагере, они высадились бы на берег и всех перебили бы. Но мы с Гримо ни словом не обмолвились о плачевном состоянии, в котором оставили наших буканьеров. Если бы мы это сделали, мы чувствовали бы себя убийцами. Кроме того, в лагере оставался господин Эвелин…
– Как же он не уберег бравого капитана от вашего ядовитого напитка – ведь они старые товарищи? Капитан жаловался мне, что почти три дня ничего не видел после вашего угощения. А ведь он до сих пор думает, что вы сделали это по ошибке, а не сознательно…
– Господин Эвелин, доброе сердце, понимая, что стоит только сказать о нашем плане капитану, все дело будет загублено, пожалел нас и промолчал. Шкипер не настолько хорошо относился к нам и не настолько плохо к своим подчиненным (а его, сударь, избрали капитаном «Веселого Рока»), чтобы держать все в секрете. Зато господин Эвелин договорился с нами, что в кувшин капитана мы нальем обычного вина, безо всяких примесей.
– Что же вам помешало?
– Воспоминания, сударь.
– Воспоминания?
– Да, сударь. Воспоминания о том, что капитан бывал крутоват с нами и не всегда разговаривал дружелюбно. А главное – мы ведь не знали, что отплытие фелуки из Ла-Рошели чудесным образом помогло вам. Мы думали, что он бросил вас, а сам сбежал, да еще помешал нам с Гримо, когда мы хотели возвращаться в Ла-Рошель. Внутренний голос сказал мне: «Планше, отпускать грехи – дело священника, тебе же следует воздать капитану Ван Вейде по заслугам». Короче говоря, я не стал делать исключения для капитана.
– Ты, оказывается, опасный человек, Планше.
– Что вы, сударь! Просто жаль было упускать такой случай, – отвечал Планше.
– Ну, ладно. Как же поступили с вами испанцы?
– Очень просто, сударь. Им постоянно не хватает солдат: во Фландрии, в Ломбардии, в Италии – повсюду. Нам предложили поступить на службу его католического величества короля Филиппа, предупредив, что в противном случае с нами обойдутся, как с пленными. Мы спросили – отправят ли нас в Европу? Спрашивал, разумеется я, Гримо вообще считался немым. Нам отвечали, что в Европе дерутся, и именно поэтому нам не избежать отправки на театр военных действий. Я чуть не закричал от радости, когда это услышал.
Я ни минуты не сомневался, что нам удастся дезертировать, как только заварится каша покрепче, – у нас уже имелся некоторый опыт по этой части. Фландрия, Италия – это же рядом с Францией, я был на седьмом небе от счастья.
Однако сторожили нас зорко. И дело, представлявшееся таким простым по ту сторону океана, оказалось весьма нелегким по эту. Сперва, сударь, мы попали во Фландрию под начало маркиза Спинолы – их самого толкового полководца. Потом Спинола был отправлен в Северную Италию. Вся его армия постепенно оказалась там же; маркиз хотел иметь при себе свои испытанные войска. Так мы с Гримо очутились под Казале.
Дела у испанцев шли все хуже, наемники стали разбегаться и разбредаться во все стороны, и тут само провидение помогло нам, послав вас и господина Атоса с мушкетерами именно туда, где находился наш дозор. Остальное вам известно, сударь.
– Твои приключения достойны пера летописца, Планше, – задумчиво проговорил д’Артаньян, глядя на зубцы башен и острые шпили парижских крыш, обрисовавшиеся вдалеке. – В дороге ты славно поработал. Париж перед нами.
– Оно и лучше, сударь. Дома всегда чувствуешь себя увереннее, – рассудительно откликнулся Планше.
Глава пятьдесят шестая,
из которой следует, что надписи на дверях не всегда отражают истинное положение вещей
Пока д’Артаньян и Планше совершают свое неторопливое путешествие в Париж, мы имеем своей целью обратить внимание читателей на другой предмет. Пользуясь привилегией, дарованной нам спецификой литературного ремесла, мы намерены совершить экскурс в недалекое прошлое, перенесясь сами и перенеся тех, кто продолжает следить за нашим повествованием, не только в пространстве, но и во времени.
Мы вернемся в Клермон-Ферран, покинутый нами в столь мрачном и унылом состоянии, и посмотрим, что происходило в том же городе месяца за два до описанных выше событий.
К сожалению, мы увидим все те же печальные картины: колокола отбивают заупокойные панихиды, их звон не смолкает весь день и добрую половину ночи. Непрерывно горят костры, в пламени которых сжигают одежду, пожитки и сами трупы, пораженные чумой. В воздухе носится черный пепел.
Растерянные врачи пытаются спасти тех знатных и родовитых горожан, которые готовы щедро платить им, хотя и понимают, что уже никакие деньги не помогут их пациентам. Дома заперты, лавки на запорах, повсюду разброд и шатание.
Но не станем пытаться охватить взглядом весь город. Заглянем лишь в уже знакомый нам трехэтажный дом с широкими окнами, находящийся неподалеку от площади по улице Гран-Гра.
В избранный нами день в просторном зале, освещенном свечами, так как, несмотря на дневное время, на улицах царил сумрак – частично из-за дыма, поднимавшегося от непрерывно горящих костров, отчасти же из-за низких туч, закрывающих небо, стоял человек. Он стоял у окна, заложив руки за спину и вперив угрюмый взор в темное оконное стекло.
Дверь отворилась, и в гостиную неслышной походной вошел лакей. Он принес еще один канделябр и зажег свечи, колеблющееся пламя которых окончательно рассеяло полумрак и заставило отступить его в углы обширного зала.
– Это ты, Антуан? – спросил человек, оборачиваясь.
– Да, ваша милость.
– Что слышно нового, Антуан? Кого еще утащила чума?
– Доктор Рудольфи говорит, что судью, ваша милость. Давно не видно и советника сенешальства.
– Королевский советник сенешальства Оверни в Клермоне уехал на прошлой неделе – я это знаю наверное. Он увез всю семью в Париж.
– Вот оно что, ваша милость.
Наступило молчание.
– Вели-ка подать вина, – неожиданно проговорил человек у окна. – Или сам принеси.
– Какого прикажете? – осведомился старый слуга, сопровождая свой вопрос поклоном.
– Ты же знаешь, Антуан, что я признаю только доброе вино из винограда, выросшего на песчаной почве Лидо.
Старик-слуга с поклоном удалился.
Выждав, когда двери за ним закрылись, хозяин дома, так как человек был, несомненно, хозяином в этом доме, отошел от окна и принялся мерить гостиную быстрыми шагами.
– Пора, пора, – бормотал он себе под нос. – Судья не успел уехать, и его не стало. Советник увез всех домочадцев, сенешаль отправил дочь в Париж. Сколько можно торчать здесь, ожидая неизвестно чего? Болезнь косит направо и налево. Камилла стала плохо спать, по ночам ее мучают кошмары, а бодрствование превратилось в такой же кошмар. Больше медлить нельзя.
Тут он остановился, словно пораженный какой-то догадкой.
– Но он, он! – прошипел человек, погрозив кулаком неведомому врагу. – Это он держит нас здесь. Он хочет сгноить тут и меня, и Камиллу. Но ему не дождаться этого. Нет, палач в пурпурной мантии. Я перехитрю тебя, я не доставлю тебе радости с усмешкой выслушать доклад о моей смерти. Все твои соглядатаи тоже люди из плоти и крови. Они так же смертны, как и все люди. И сдается мне, что чумы они боятся больше, чем тебя. Скоро они все разбегутся из зачумленного города, они уже бегут. И некому будет удержать меня тут.
Снова отворились двери, и вошел Антуан, неся на подносе бокал вина.
– Бутылку! Принеси бутылку! – отрывисто бросил мессир Гитон, так как это, конечно же, был бывший комендант Ла-Рошели.
– Ваша милость, осмелюсь почтительно заметить…
– Ты, кажется, не расслышал, Антуан!
– Но, ваша милость… ваш лекарь, доктор Рудольфи…
– К черту лекаря! К черту Ришелье! Пусть все они катятся к черту! А самое главное – к черту Клермон-Ферран!
– Согласен со всем, кроме первого, – раздался голос, и в дверях появился человек с умными глазами и постоянно изменяющимся выражением лица.
– А, это вы, Рудольфи, – проворчал мессир Гитон. – Антуан, подайте нам еще один бокал. Вы ведь не откажетесь от вина, произведенного на вашей родине, Рудольфи.
– Совершенно верно, мессир. В Венеции умеют делать все, в том числе и вино.
– А если что делать не умеют, то уж точно перепродадут с барышом, – так же ворчливо откликнулся г-н Гитон. – Ваше здоровье, Рудольфи.
– Сожалею, что не могу ответить вам тем же, ваша милость, так как сам запретил вам пить вино в количестве, превышающем один бокал в день. Но… принимая во внимание ваше настроение, то, что вы угощаете меня, и обстановку в городе… я закрываю глаза на это злоупотребление.
– У меня что-то болит вот здесь, – мрачно сказал г-н Гитон. – Может быть, меня пора выбросить на повозку, чтобы Камилла не заразилась? Вы не могли бы осмотреть меня?
– Непременно. Для этого я и состою при вашей милости, чтобы рассеивать все ваши подозрения и вылечить, если не дай Бог…
– Оставьте, Рудольфи, – брезгливо поморщился бывший мэр Ла-Рошели. – Не надо мне заговаривать зубы. От чумы еще никого не вылечивали.
– Правда, мессир, – легко согласился венецианец. – Благодарю за вино – оно превосходно. А теперь соблаговолите раздеться.
Врач долго и обстоятельно осматривал своего пациента, время от времени задавая ему короткие профессиональные вопросы. Закончив осмотр, доктор Рудольфи уселся в кресло и проговорил:
– В вашем возрасте, мессир, многие заплатили бы большие деньги, чтобы поменяться с вами здоровьем.
– Вы уверены, что не обнаружили ничего подозрительного? – не обращая внимания на развязный тон врача, спросил хозяин дома.
– Ах, мессир. Начало заболевания распознается по затвердению и набуханию сальных желез подмышками и в промежности. Набухшие железы растут очень быстро и скоро достигают размеров куриного яйца, а может быть, и яблока средней величины. Уже потом появляются черные пятна – сначала на предплечьях и бедрах, затем по всему телу. И карбункулы, которые не исчезают даже после того…
– Черт побери! Зачем вы все это мне рассказываете, Рудольфи?
– Чтобы успокоить вас, доказав, что у вас ничего нет.
– Ничего себе, успокоить. Нет, к черту! Я принял решение.
– Надеюсь, что оно соответствует тому, что ваша милость говорили, когда я вошел сюда?
– А что я говорил? Ах, да… я послал вас к черту. Извините, Рудольфи, я погорячился.
– Что вы, мессир, какие пустяки! Я имел в виду, что вы послали к черту Ришелье, а затем и Клермон-Ферран.
– А, вы правы. Да, именно это решение я имел в виду.
Часом позже господин Гитон постучал в дверь спальни Камиллы.
– Камилла, – заявил он, когда девушка пригласила его войти. – Пора собираться в дорогу.
Сердце Камиллы учащенно забилось, и она обрадованно всплеснула руками.
– Вы решили это окончательно, сударь?!
– Бесповоротно.
– Но мне показалось, что вы опять много пили сегодня?
– Это лишь подкрепило меня в моем намерении.
– Но как же быть с приказанием кардинала?!
– К черту кардинала и его приказы!
– Куда же мы поедем на этот раз?
– В Париж!
При этих словах своего бывшего опекуна Камилла не удержалась от радостного возгласа, который показался мессиру Гитону громче первого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49