А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Сверхзадача в другом - сделать это необходимо в течение ближайших двух-трех дней, пока инспекция раскачивается, экономическая полиция не в курсе, а информация о ядовитой пахучей смеси не предана гласности.
- Ты прекрасно знаешь, Феликс, - печально закончила Нина свое душераздирающее повествование, - что десяти тысяч долларов у нас нет и в помине. Даже тысячи нет. Светлане, нашей дочери... - она с особым нажимом произнесла "нашей", - угрожают криминальные элементы. Каждый потерянный день - это гвоздь в крышку гроба. Поэтому мы решили...
- Маленько поторговать ядом! - захохотал, будто никогда в жизни не острил так удачно, отставной полковник. Его загорелое, в грубых складках лицо лоснилось, смешливые глазки помаргивали из-под кустиков бровей. Он казался весьма довольным ситуацией - может, не той, в какую мы попали, а той, что сложилась сейчас за столом. - Ты же не знаешь, Феликс, ты ж не знаешь наверняка, что "пуасон" по-французски - это по-нашему, по-русски - "яд"! Да, представь - яд!
Надо ж было жизни такую шутку сыграть с вами!
23
Мне не показалось это смешным.
- Что значит - поторговать, и - кому?
Наверное, мой голос прозвучал чересчур резко: Нина вздрогнула и закусила губу, полковник оборвал смех и пристально взглянул на меня.
- Всем нам, - сказал он негромко. - Вам троим как семье. И мне как вашему другу, потому что вы для меня вроде почти родственники. Мой Витусик и ваша Светлана как-никак...
- Да вы что, осатанели?! - я отшвырнул вилку. - Мне, писателю, стать на углу с этой пакостью? С поганой отравой?! Да если бы и парижские они были, то...
- Замолчи! - взвизгнула Нина. - Нахлебник, захребетник несчастный! Писатель, тоже мне! Кому нужны твои шедевры?! Жрать небось хочешь каждый день? Дочь спасай, ничтожество, пусть не родную, пусть! Но неужели ты не понимаешь, что если мы сейчас...
Она захлебнулась слезами и села, закрыв ладонями лицо. Николай Петрович укоризненно покачал головой, вынул из кармана платок, вытер лысину. Светлана, подбежав к матери, что-то зло и взволнованно шептала ей на ухо, та не реагировала, ее трясло.
- Успокойтесь, Нина Сергеевна. - Полковник вылил в наши с ним емкости остатки "Самарской" и откашлялся. - Вранье это, что метиловый спирт ядовитый, наши зэки хлебали его втихаря, и никто не помер. Да кто ж духи станет хлебать, спрашивается? Глаза ими тоже не прыскают, не туалетная водичка после бритья. А реализовать их надо немедленно, тут у матросов нет вопросов. - Он подумал и, закатив глаза, быстро опрокинул стопку, причмокнул, похрустел грибком. - Придется, Феликс Михайлович, никуда не денешься. Писатель - не писатель. Я вот полковник, ордена имею за выслугу, а ведь не брезгую. Ради вас, не ради себя!
- Бред собачий... Надо искать где-то деньги. - Я тоже выпил, закусывать не стал. - Я попрошу аванс под книгу...
- Да брось ты! - неожиданно свежим, полным презрения голосом оборвала меня Нина. Ее крутые щеки пылали, в черных глазищах, прекрасных даже и сейчас, несмотря на годы, а когда-то сводивших меня с ума глазищах светилось жаркое презрение. - Ты врешь все время - не только нам, ты привык уже врать самому себе. Ты знаешь, что твой роман - пусть он даже гениальный - никто сегодня издавать не будет, а значит, не даст за него и гроша ломаного! Аванс попросит!.. Боже ты мой, не мужик, а тряпочка, которой только пыль вытирать!..
И вытирают!
- Прекрати!
Нет, не надо мне сегодня этих сцен, ради Марьяны сдержись!
- Хорошо! - глаза Нины свирепо сверкнули. - Ты завтра же приносишь домой тысячу долларов! Нет, полторы тысячи! Потому что мы будем горбиться и за тебя, чистоплюя! Попробуй не принеси - вышвырну! С бомжами будешь жить на вокзале, бабам ты уже не нужен, нищий классик!
Я чувствовал, что бледнею. Прикрыв веками глаза, начал мысленно отсчет:
двадцать... девятнадцать... восемнадцать... семнадцать...
Видимо, огородный полковник решил, что я все-таки спасовал. Смачно жуя что-то, судя по хрупанью, огурец, он миролюбиво, почти ласково заговорил. О том, что у него в Сызрани, Новокуйбышевске и в Тольятти есть деловые дружки, которые чем-то помогут в реализации, что никого, конечно, просвещать насчет качества "Пуасона" не стоит, однако дорожиться тоже не стоит, даже по одиннадцати - и то хорошо...
"Продать дачу! - пронеслось у меня в мозгу. - За бесценок. Записана она, слава богу, на мое имя... Завтра же дать объявление..."
- Так "да" или "нет"?! - услышал я словно издалека звенящий металлом голос жены.
- Да! Да! Да! - заорал я и с силой ударил кулаком по столу. Рюмка упала, звякнув о тарелку. - Будут вам проклятые эти баксы! Завтра - не завтра, а будут, чтоб вы все провалились!
Я выскочил из-за стола и бросился в прихожую. И именно в эту секунду там забренчал телефон.
- Да! Ходоров!
- Старик, ты где сегодня валандался, классик наш служивый? - услышал я дурашливый голос Зямы Краснопольского. - Небось не знаешь - не ведаешь, что за новости у нас?
- Говори! - раздраженно буркнул я.
- Полная реорганизация нашего благословенного "Парфенона". Вот так!
- Что это значит?
- Завтра узнаешь. Тебе, кажется, выпадет осо-о-бая такая миссия. Ничего конкретного не скажу, сам толком не знаю. Но вроде бы связано с худлитературой, романы будешь кропать... Что-то в этом духе. Поздравляю, классик!.. Ну до завтра, телевизор смотрю, а тут рекламная пауза, вот и позвонить решил, не вытерпел. Покеда!
Я положил трубку на рычаг и вышел на лестничную площадку. Закурил. Надежда тихонько, но явственно, как ребеночек в чреве, ворохнулась, отогнав кипящую тоскливую ярость. Романы писать? Чушь какая-то... Может, кто-то заказал... И чтобы именно я...
Убедившись, что в пачке осталось всего две сигареты, я тихонько закрыл за собой дверь и быстро спустился по лестнице. До ближайшего киоска, где можно купить курева, было чуть меньше квартала, но я свернул в противоположную сторону. Сумерки уже сгустились, было все еще душновато, но совсем не жарко, почти комфортно. Перейдя через площадь, я опустился в сквере на скамейку и закинул ногу на ногу. Мимо, косясь на меня и пересмеиваясь, прошагали три аляповато накрашенные нимфетки, я проводил их долгим, но вполне безразличным взглядом...
И внезапно увидел, словно на холсте написанную, жанровую картину: отдых немолодого жуира... Бородатенький дяденька с сигареточкой, равнодушненько усталое выражение лица, скрещены ножки, локоток на спинке скамьи... А ведь ему, этому душезнатцу Ходорову, только что надавали по мордасам, принудили заняться пес знает чем - не криминальной торговлей, так тайной продажей чужого имущества... Ведь дача только формально его, совсем не Ходоровской жизни она кусочек. Какие бы значительные рожи он сейчас не строил, но этот бородач и на самом-то деле - тряпочка для пыли. Чужое "надо" - его карма, его удел, а что такое его собственное "надо", он позабыл давным-давно... Сегодня наконец-то сверкнул в бессознательной его жизни просветик чего-то настоящего, нужного именно ему, Ходорову, да ведь уже завтра затолкает, затопчет его чужое "надо", некогда будет ему искать свое. А там и развеется, расплывется, забудется - то ли было, то ли не было, почудилось...
Если бы завтра!.. До завтра надо было еще дожить. Ночью, когда я, как мне показалось, только-только уснул на своем диване под шум воды и позвякивание посуды на кухне, что-то тяжелое придавило мне грудь. Спросонок я что-то крикнул, но маленькая твердая ладонь зажала мне рот. "Тихо, милый, тихо..." - услышал я в темноте голос Нины... Видит бог, как я не хотел этого сегодня...
Мы не были близки уже месяц, она никогда не проявляла инициативы, почти никогда... Я был уверен, что противен, по меньшей мере безразличен ей как мужчина, что ей, такой сексуально непритязательной и в более молодые годы, это теперь без надобности, разве что как уздечка для мужа. Да и какая там уздечка, если за все двадцать лет она не приревновала меня ни разу, по крайней мере не показала наружно. И вдруг она сама пришла ко мне в постель, даже сама сняла с себя рубашку и - бог ты мой, что творится! - так усердно и так неумело старается возбудить мое естество руками, жесткими сухими поцелуями, яростным, похожим скорей на атаку борца на ковре прижиманием своего горячего, чуть влажного после душа, такого еще крепкого тела.
24
- Ты мой... Единственный в жизни... Давай же, давай же, люби меня, Феля мой, Феля!.. - как в лихорадке жарко бормотала она, ерзая и извиваясь - сначала на мне, а потом, после того как почувствовала, что это уже возможно, подо мной...
С такой яростной, если не сказать свирепой страстью Нина не отдавалась мне так давно, что и не упомнишь, чего такого мы вытворяли в годы наши молодые...
Когда она ушла к себе в спальню, я подумал о том, что моя жена - ортодокс, верный себе и своим принципам до конца.
Сейчас я ей был нужен.
Еще некоторое время я полежал на спине, таращась в темноту. Потом зажег лампу, взял из ящика стола пачечку чистой бумаги и записал события минувшего дня. С месяц я не прикасался к дневнику, хотя некогда и поклялся себе, что вести его буду каждодневно. И больше того - не наспех, кое-как, дабы только отделаться, а беллетризированно, даже с главами. Глядишь, и пригодятся записки как черновое сырье для романа или повести. Названия книг и глав - мое слабое место, мучаю себя постоянно. Но сегодня в голову пришло сразу: "Дело спасения утопающих - дело рук самих утопающих". Вторую часть фразы я все же вычеркнул, ясно и так.
Тоскливо мне стало, тоскливо... Но как бы то ни было, а Светлана в беде. И никуда мне не деться.
Убийца
Опровергнутое алиби Разбудил ее Арчибальд. Толкнув носом полуоткрытую дверь, деловито процокал когтями по спальне и лизнул свесившуюся с кровати обнаженную руку хозяйки.
Анна дернула плечом, убрала руку под простыню. Но настырный спаниель, явно обрадованный - ага, шевельнулась! - забросил передние лапы на край постели и уже присел было, чтобы вспрыгнуть, да не успел - Анна опередила его, выпятив локоть. Еще не проснувшись как следует, она действовала чисто рефлекторно - дурацкая привычка длинноухого золотистого коккера будить сначала ее, а потом и Машу была неизживаема. А спать с закрытой дверью душно.
Впрочем, Арчи мог принять на себя вину лишь за выходные и праздники, когда хозяйка отсыпалась. В будни он нес службу дневального почти по будильнику, ну разве что на пять-десять минут опережал его дребезжание. Так что мириться с этим следователю Лариной было можно, тем более, если предположить, что когда-то будильник способен и отказать. Да и просто позабудешь завести его вечером.
- Встаю, Арчик, уже встаю...
Сегодня четверг, до воскресенья еще целых три дня... Застилая постель, она поймала себя на том, что в последнее время что-то уж слишком ценит свои выходные. До обещанного в сентябре отпуска, если, конечно, дадут, осталось совсем пустяк, можно и потерпеть, как ни устала. В этом году - как никогда.
Возраст?.. Тридцать один, четвертый десяток... Многовато для иллюзий насчет чего-то личного, но совсем немного, если считать служебные ступеньки. Через год-полтора дадут капитана, а майором станет, небось, когда седину придется закрашивать. Слава Богу, что она блондинка, высветлилась и хоть бы хны.
Она накинула на ночную рубашку халатик и пошла в ванную. Критически щурясь на себя в зеркале, отметила не без удовлетворения, что крем, купленный для нее Ираидой в областном центре, и в самом деле хорош - сухость кожи на лбу и надбровьях уже совсем не та, что неделю назад. А если опять пустить от висков локоны, то ведь будет бабеночка и ничего!.. Нос чуть маловат да и губы, скажем прямо, могли быть посочнее, не рот, а куриная гузка. Но ведь все же глаз-то мужики еще кладут на нее! Даже зеленые лейтенанты, чего уж и говорить о солидных женатиках с двумя просветами... Еще не вечер, Анна!.. Только вот на кой тебе это все?.. Ведь куда спокойней живется сейчас, чем раньше, до развода с этим неудалым поддавальщиком. "Муж!" До сих пор в капитанах ходит, горе луковое... Вот уж действительно в худшем смысле типовой мент, а никакой к черту не следователь...
Арчибальду не удалось оторвать от подушки Машу: у нее первые в жизни каникулы, валяется в постели до десяти. Спит с книжкой под подушкой. Вчера легла, кажется, с "Мойдодыром", счастливая до невозможности, что наконец-то читает сама, без мамы и бабушки.
- Не опаздываешь? - донеслось из кухни.
- Нет, мам, в самый раз!
Кажется, опять яичница с помидорами? Годится. Только бы успеть самой заварить кофе, мамина жиденькая бурда уже поперек горла. "На твоей работе надо беречь сердце"... Да уж, этим сбережешь... Лишнюю ложечку зерен в кофемолке Вера Петровна всерьез считает угрозой для дочкиного здоровья. Знать бы ей, сколько чашек растворимого Анна поглощает за день на работе...
- Ты слышала областные известия, когда умывалась? Нет? А я ведь специально на полную громкость включила. Ничего не слышала?
- М-м... - мотнула головой Анна, принимаясь за яичницу. - А что такое случилось?
- Алюминиевая мафия... - значительно произнесла Вера Петровна, сокрушенно тряхнув пегим узелком на макушке. - Нет, кажется, дюралюминиевая...
Анна фыркнула, мать обидчиво поджала губы.
- Мил-ли-ар-ды расхитили! Это не твои киосочные воришки.
Вера Петровна не скрывала от дочери своей убежденности, что та способна на куда более великие дела, чем ковыряние в скучном уголовном мусоре районного масштаба. Большая любительница детективных романов правда, классики уровня Сименона и Агаты Кристи, а не сегодняшней мясницкой - она живо интересовалась всяким новым делом, которое открывала следователь райотдела милиции Ларина, и очень быстро утрачивала к нему всякий интерес, разочаровавшись в его незначительности.
- Так вот, - с энтузиазмом продолжала Вера Петровна, - дело уже закончено следствием и передается в суд. Вскрылось такое, что ой-ой!.. Представляешь, Анютка, через подставных лиц - между прочим кавказской национальности - московские фирмачи якобы поставляли нам в Самару алюминий... Или дюралюминий?.. В общем, поставляли куда меньше, чем было в документах, а наши заводские оформляли...
Анна не слушала. Время от времени угукая и кивая, чтоб не обидеть мать, она с тоской думала о том, что сегодня ей воленс-неволенс придется-таки заниматься делом этого странноватого бомжа Сидорова. Три дня она не вызывала его на допросы, ждала более подробной информации. Ответ из Магаданской области на запрос по месту рождения "Сидорова Ивана Петровича" придет наверняка не скоро, да и вряд ли подозреваемый сказал о себе правду. И хотя вчера вечером пришло сообщение из информцентра о том, что в криминальных картотеках оттиски его пальцев не зарегистрированы, Анна была - пусть без достаточных оснований - убеждена, что бритоголовый бродяга, играющий под дурачка, потреплет ей нервы изрядно.
По дороге в райотдел она думала уже о другом, более приятном. О том, что послезавтра, если не случится никаких ЧП, они с Ираидой все-таки выберутся на шашлыки к Турищевым, самой, пожалуй, симпатичной паре среди ее и Иркиных друзей. Дача у них рядышком, в одной остановке, если на электричке, но вроде бы они собирались туда на своей "Волге". Возможно, и подвезут, надо только спросить у Иры, чем ей войти в долю. Хоть и в гости зовут, а на халяву неудобно. Интересно, кого они еще позовут на свой уик-энд? Анна готова была головой поручиться, что там будет кто-нибудь из неженатых мужичков. Может, даже из города. Ираида не пропустит шанса свести закадычную подружку с очередным кандидатом в женихи. Сама-то она даже и не помышляла когда-либо выйти замуж. "Разве что борец сумо - знаешь, такие пузатые гиганты? - мне будет под пару, - весело острила она. - Да только где, скажи, у нас в Кинеле такие японцы?" Острить острила, но Анна-то знала, насколько весело этой чудесной, добрейшей, преданной друзьям женщине, ее ровеснице и бывшей однокласснице. Но тогда, в школе, Ира на что-то надеялась, мечтала когда-нибудь встретить принца, которому будет наплевать на ее габариты, потому что сумеет почувствовать в ней прекрасную душу и пылкое сердце. Так давно это было...
Когда любимая подружка разводилась со своим Лариным, Ираида настояла на том, чтобы Аня оставила фамилию мужа. "Не цепляйся ты за свою Мухортову, смешно даже! Анна Ларина - это же звучит! На фамилию порой обращают внимание раньше, потом уж на самого человека", - убеждала она Анну, которой было противно все, что связано было со скупердяистым алкашом надо же такое сочетание! - отравившем ей почти пять первых послеуниверситетских лет. Четыре года как они в разводе, но только полтора года она более или менее спокойна - снова женился, супружница на сносях и к Анне с Машенькой по пьянке уже не пристает.
Даже по телефону.
- Анна Сергеевна, тебя Михалычев спрашивал! - поздоровавшись, тотчас сообщил ей Сергей Жуколев, следователь, с которым она в связи с ремонтом на втором этаже уже почти неделю делила кабинет. - Сдается мне, что насчет магазина в Язовке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13