— Разве ты не узнал меня?
— Вы мессир Ренэ,— сказал швейцарец.
— В таком случае пропусти меня.
— Не могу,— сказал солдат.
— Негодяй!
— Мне так приказано.
— Но ведь ты впустил меня.
— Я получил на это приказ.
— От кого?
— От короля.
Испуганный Ренэ снова бросился бежать. Он поднялся по темной лестнице и вошел к королеве.
— Ваше величество,— сказал он в испуге,— меня не пропустили.
— В таком случае,— сказала королева, отворяя ту дверь своей комнаты, которая вела в парадные покои,— ступай туда, может быть, часовые на главной лестнице не получили этого приказа.
Ренэ прошел парадные комнаты и дошел до лестницы. Двое часовых стояли на верхней ее ступени.
— Пропустите! — крикнул им Ренэ.
Часовые посторонились.
Внизу лестницы стояли еще двое часовых.
— Пропустите! — повторил Ренэ.
Часовые пропустили его.
«Я спасен»,— подумал он.
Он перешел двор Лувра и подошел к воротам. В этот час ворота королевского дворца всегда заперты, но достаточно было постучаться в дверь караульни, чтобы их отперли. Ренэ постучал.
— Отворите! — сказал он. Вышел швейцарец.
— Кто идет? — спросил он.
— Я.
— Кто вы?
— Ренэ.
Парфюмер надеялся, что ему стоит только назвать себя, и ворота перед ним отворятся.
Но не успел он назвать своего имени, как из караульни вышел человек.
Это был герцог Иоанн Крильон.
— Эй! Сюда! — крикнул он.
На его зов вышел весь караул.
— Милостивый государь,— начал Ренэ вкрадчивым голосом,— вы, быть может, не узнали меня?
— Что? — надменно сказал Крильон.
— Я Ренэ.
— Арестуйте этого негодяя! — приказал герцог, не удостоив ответом парфюмера.— И потребуйте у него шпагу.
Флорентиец понял, что Крильон действовал по приказу короля.
Один из швейцарцев отобрал у него шпагу, и он даже не подумал обнажить ее для своей защиты.
Крильон взял шпагу, вынул из ножен, которые отбросил далеко в сторону, затем переломил ее о свое колено.
— Вот как поступают с авантюристами,— сказал он,— которые корчат из себя дворян и позорят людей, состоящих на службе у короля. Эй! Закуйте в кандалы этого убийцу!— приказал он.
В караульне не нашлось цепей, но оказались веревки. По знаку Крильона парфюмеру скрутили веревками руки за спиной.
— Теперь,— продолжал Крильон,— отоприте ворота.
Ворота отворили. Двое швейцарцев встали по бокам Ренэ.
Крильон толкнул его, прибавив:
— Иди, негодяй!
В первый раз придворный вельможа обращался так бесцеремонно с парфюмером, человеком, пользовавшимся такой милостью, что всякий боялся прогневать его. Правда, того, кто теперь говорил с ним, звали храбрым Крильоном, и даже сама королева-мать боялась его.
— Честное слово Крильона! — прошептал герцог.— Король дал мне пренеприятное поручение, но я взялся исполнить его, потому что от него все отказывались.
Он проводил Ренэ до Шатлэ, двери которого раскрылись перед ним.
К несчастью Ренэ, губернатором Шатлэ был человек вроде Крильона: бесстрашный и неподкупный старый солдат, которого звали де Фурон, ненавидевший всех итальянцев-придворных, приехавших во Францию в свите королевы-матери.
— Видите вы этого человека? — спросил его Крильон.
— Конечно, это Ренэ-флорентиец,— ответил де Фурон.
— Ну, так это убийца, которого скоро колесуют по приказу короля.
Де Фурон окинул Ренэ взглядом с головы до ног.
— Это давно уже следовало сделать,— сказал он.
— Я поручаю его вам,— прибавил Крильон,— и вы отвечаете за него головой.
— Слушаюсь,— просто ответил старый солдат.
Ренэ понял, войдя в свою темницу, что ему нечего
ждать ни пощады, ни сострадания.
— Ах! — прошептал он.— Что бы мне послушать де Коарасса, этого проклятого беарнца, умеющего угадывать будущее по звездам.
* * *
В то время, как массивные двери Шатлэ закрылись за Ренэ-флорентийцем, Генрих и Ноэ при свете луны сидели на берегу реки в ожидании, когда пробьет десять часов на колокольне Сен-Жермен л'Оксеруа.
— Ноэ, друг мой,— говорил Генрих,— как ты находишь, недурно я сыграл свою роль астролога?
— Превосходно!
— Знаешь, мой милый, я совершил настоящий подвиг.
— Еще бы!
— Недурно ведь убедить человека, который слывет за колдуна, что я более силен в его науке, чем он.
— Это, однако, опасно.
— Была минута, когда мне стало жаль его, до того у него был испуганный вид. Но мое сострадание не помогло, он попал в ловушку.
— Я разделяю мнение Пибрака.
— А что говорит Пибрак?
— Что он выйдет из Шатлэ, а если не выйдет, то парламент оправдает его.
— О,— протянул Генрих.
— Вот увидите. А так как рано или поздно он узнает, что мы обманывали его...
Генрих перебил своего друга:
— Ноэ, мне пришла в голову мысль.
— Неужели!
— И превосходная.
— Послушаем.
— Как навсегда оградить себя от гнева и мести этого проклятого флорентийца.
— Вот как! Да говорите же скорее, что вы такое придумали!
— Паола любит тебя, так ведь?
— До безумия!
— Хвастун!
— Да нет же, честное слово!
— Ну, так ты должен похитить ее!
— Черт возьми! Это дело нешуточное!
— Она будет заложницей.
— Хорошо! Куда же мы спрячем ее?
— С Годольфином. Годольфин любит Паолу. Если Паола согласится остаться у тебя пленницей, то Годольфина не придется уже держать взаперти.
— Да, придумано недурно! — сказал Ноэ.— Я подумаю об этом.
— Советую тебе.
— Я сегодня же вечером разузнаю кое-что.
— Значит, ты идешь туда.
— Еще бы!
В эту минуту пробило десять часов.
— А я,— сказал Генрих,— иду злословить насчет
принца Наваррского.
Молодые люди дошли до Лувра, пожали друг другу руки и расстались.
Ноэ пошел к мосту Св. Михаила.
Генрих начал ходить взад и вперед, находя, что луна слишком нескромно светит, и поджидал Нанси.
Нанси скоро появилась на пороге калитки.
Она кашлянула, Генрих подошел.
Швейцарец, только что перед этим преградивший своей алебардой проход Ренэ-флорентийцу, теперь снова дремал стоя.
Однако это был уже не тот, который стоял на часах день тому назад. «Это, кажется, обычный приказ»,— подумал Генрих.
Он позволил Нанси взять себя за руку и увлечь на темную лестницу.
Принц поднялся по ней вслед за Нанси.
На лестнице было еще темнее, чем обыкновенно, и принцу показалось, что она сделалась длиннее.
— Мне раньше казалось,— сказал он, продолжая подниматься,— что не так высоко.
— Ваша правда.
— Как! Неужели Лувр вырос?
— Конечно, нет,— сказала камеристка.
— В таком случае, принцесса Маргарита...
— Тс!
— Переселилась на другой этаж?
— Нет.
— Так что же?
— Вы слышали,— шепнула ему на ухо Нанси,— что принцы женятся иногда по доверенности?
— Да, слышал.
— Ну, так она поступит сегодня же вечером так же, как они.
— Гм!
— Сегодня вы встретите на свидании меня.
Сказав это, Нанси отворила дверь и ввела принца
в кокетливо убранную и раздушенную комнату.
— Это моя квартира,— сказала Нанси. Вы можете броситься передо мною на колени и все, что вы мне скажете, будет передано в точности.
Нанси засмеялась, закрыла дверь и заперла ее на задвижку.
— Ну, так что же вы! — вскричала она.— Падайте же предо мною на колени!
Генрих взглянул на нее. Нанси была прелестна.
IV
Принцу было двадцать лет, Нанси шестнадцать. Камеристка была насмешница, а Генрих — смельчак.
Белокурые волосы и голубые глаза Нанси вскружили голову и заставили его забыть на время и принцессу Маргариту, и прекрасную ювелиршу.
— Черт возьми! — пробормотал он.— Да, я встану на колени!
И он действительно преклонил колено перед Нанси, взял ее розовенькую ручку и поднес к губам.
— Превосходно! — воскликнула Нанси.— Мой любезный кавалер, теперь садитесь.
Она отняла свою руку.
Генрих попробовал было удержать ее руку в своей, но рука Нанси была такая атласная, что выскользнула из его руки, как угорь.
— Вы прелестны,— сказал Генрих,— красивы, как ангел.
— Вы находите?
— Я докажу вам это.
Принц обнял Нанси за талию, но Нанси вырвалась и усмехнулась.
— Ах, доверие принцессы Маргариты не простирается так далеко.
Слова эти еще больше вскружили голову юному принцу.
— Как это? — спросил он, смотря на Нанси, продолжавшую смеяться.
— Ну да! Вы знаете, что я теперь изображаю принцессу Маргариту.
— Я думаю только о вас,— сказал Генрих.— Вы очаровательны!
— Я это слышала не раз.
— И если бы вы полюбили меня?
— Нет, мой прекрасный кавалер, я этого не могу.
— Почему?
Принц окончательно потерял голову. Он снова взял Нанси за руку и сел рядом с нею.
— Почему? Да потому, что я не светская дама и не принцесса.
— Гм! — пробормотал удивленный Генрих.
— Я бедная: дворянка, у которой только и есть приданого, что белые зубки, белокурые волосы и голубые глаза, и я ищу мужа, а не обожателя, господин де Коарасс.
— Почем знать! — сказал принц.— Быть может, мы могли бы сговориться.
Нанси посмотрела на него.
— Вы, быть может, были бы прекрасным мужем,— сказала она,— но я не хочу выходить за вас по трем причинам.
— Какие же эти причины?
— Во-первых, девушка, приносящая в приданое только свою красоту, не должна выходить за дворянина, у которого, вероятно, нет ничего, кроме шпаги. Из двух камней масла не собьешь.
— Быть может, мне предстоит получить откуда-нибудь наследство.
— В таком случае это какой-нибудь испанский замок или виноградник на берегу Гаронны.
Генрих улыбнулся.
— Скажите вторую причину.
— Я не хочу охотиться в чужих владениях.
Генрих вспомнил, что накануне он стоял на коленях
перед Маргаритой.
— Браконьерство имеет свою прелесть,— возразил он.
— Может быть, но я держусь теории угольщика, что лучше быть хозяином у себя.
— Хорошо. А третья причина?
— Ах, третья причина самая основательная.
— Неужели!
— Да, и я не скажу вам ее!
— Тра... та... та..! — прошептал принц.— Вы признаете себя побежденной, дитя мое.
— Если вы думаете так, то я назову и третью причину, господин де Коарасс.
— Послушаем!
— Ну так... я не вправе располагать собою.
Слова эти, произнесенные молодой девушкой с особым
ударением, заставили принца вздрогнуть.
— Ах! Боже мой! — воскликнул он.— Я-то обещал Раулю. Бедный Рауль!
Нанси сильно покраснела, и ее насмешливая улыбка исчезла. Генрих взял ее за руку.
— Извините меня, дитя мое,— сказал он,— охотно обманываешь женщину, которую не любишь, и еще чаще — женщину, которую любишь.
— Недурная мораль.
— Однако это не дает права нарушать данного слова. Но вы так очаровательны, что я чуть не забыл обещания, данного Раулю.
— Я ведь не сказала, что это Рауль.
— Положим. Но лицо ваше сделалось так серьезно, что я не могу сомневаться.
Нанси опустила голову.
— По крайней мере, не говорите ему об этом,— сказала она.
— О! Будьте спокойны.
Генрих в последний раз взглянул на Нанси.
«Какая досада! — подумал он.— Напрасно я обещал».
— Господин де Коарасс,— начала Нанси, по-прежнему насмешливо и с лукавыми взглядом,— знаете ли, что вы большой ветреник?
— Вот как! Вы находите это?
— Да, вы уже десять минут здесь и еще не спросили меня...
— Зачем я здесь, так ведь?
— Именно. Ну, так вы здесь потому, что принцесса Маргарита не могла предвидеть происшествия, взволновавшего весь Лувр.
— Что же такое случилось, дитя мое?
— Король разгневался по поводу убийства на улице Урс.
— А! Знаю.
— Ренэ арестован.
— Как, его уже арестовали?
— Четверть часа назад. Это поручение взялся исполнить герцог де Крильон. Королева-мать теперь как безумная ходит то к себе, то к принцессе Маргарите. Понимаете?
— Понимаю. Зачем же вчера...
— Ах, вы слишком любопытны.
— Черт возьми! — воскликнул принц.
Лицо Нанси сделалось серьезно.
— А так как вы узнали мою тайну, то мне лучше сделаться вашим союзником,— сказала она.
— Я уже и так ваш союзник.
— Правда?
— Я должен довольствоваться этим, так как Рауль...
— Тс!
Нанси закрыла рот Генриха своей маленькой ручкой.
-- Если вы еще хоть раз назовете это имя, то ничего не узнаете.
— Хорошо, я буду нем, говорите...
— Ну, так у принцессы Маргариты вчера не было никакой мигрени, и она ничем не была занята.
— Следовательно, она могла бы принять меня?
— Конечно.
— Отчего же...
— Отчего женщины капризничают? Принцесса Маргарита боялась.
— Боялась? Кого?
— Вас.
У Генриха застучало сердце.
— Друг мой, сердце женщин всегда останется загадкой. Сердце принцессы Маргариты полно странностей и слабостей. Третьего дня вы видели ее высочество в первый раз. На этом балу она присутствовала против своего желания. Бедная принцесса проплакала весь день.
Генрих умел понимать с полуслова. Лукавая улыбка появилась у него на губах:
— Она плакала, смотря в сторону Лотарингии,— сказал он.
— Может быть...
— А после бала?
— Она уже не плакала, но была задумчива. Вы обещали ей рассказать про Наваррский двор.
— Я, кажется, сдержал свое слово.
— Да, прекрасно сдержали.
— Разве я оскорбил ее?
— Боже мой! — воскликнула Нанси тоном сострадания, которое чувствуют женщины к людям чересчур наивным.— Если бы вы ее оскорбили, то не были бы здесь.
— В таком случае, отчего же вчера...
— Заговорила совесть,— пробормотала умная камеристка.— Утопающая Лотарингия силилась уцепиться за какую-нибудь ветку.
— И что же эта ветка?..
— Ветка сломалась.
Генрих покраснел, как школьник, и теперь настала очередь Нанси посмеяться над ним.
— Видите ли, если бы я поверила несколько минут назад вашим испанским замкам и гасконским виноградникам, я жестоко бы обманулась! Вы уже любите принцессу Маргариту. Так же, как и она вас.
— Нанси!
— Не оправдывайтесь, мой порхающий мотылек. Когда смотришь на ее ослепительную красоту, то неизбежно обожжешь себе крылышки и сердце.
— Милая Нанси,— сказал принц, взяв руку молодой девушки в свою,— так как я не более как ваш друг, то скажите мне, пожалуйста, долго ли мне придется еще ждать, чтобы увидеть ее?
— Вы здесь в плену до тех пор, пока королева Екатерина не соблаговолит уйти.
— И тогда вы проводите меня?
— Конечно. Я не намерена прятать вас здесь целую вечность!
— А я не отказался бы от этого, — прошептал принц, продолжавший находить, что волосы Нанси имеют восхитительный оттенок.
Нанси погрозила ему пальцем.
— Я передам это Раулю, и он вызовет вас на дуэль. Нанси вдруг встала и прислушалась.
— Королева идет к себе. Пойдемте.
Она взяла принца за руку, увела его из уютной комнаты и снова увлекла на темную лестницу.
Комната Нанси находилась на втором этаже Лувра, а помещение принцессы Маргариты на первом, как раз под комнатой камеристки.
Пришлось спуститься только на один этаж.
Войдя в таинственный коридор, Генрих почувствовал, что у него забилось сердце.
«Как это странно,— подумал он,— сегодня утром, смотря на Сару, я чувствовал то же самое. Неужели я люблю двух женщин сразу?»
Нанси остановилась у потайной двери, которая вела в комнату принцессы.
— Одно слово,— сказала она, наклонившись к уху принца,— или, вернее, позвольте дать вам один совет.
— Я слушаю.
— Будьте скромны и не выдавайте меня. Я ваш союзник.
Нанси отворила дверь, и принц очутился в комнате принцессы Маргариты.
Услыхав шум, принцесса подняла голову и увидела Генриха.
Легкая краска покрыла ее щеки, но так как в будуаре принцессы был полумрак, то нужно было иметь слишком хорошее зрение, чтобы это заметить.
Она приветствовала принца движением руки и сделала знак Нанси.
Нанси задвинула засов на двери, которая вела в парадные комнаты, и вышла через маленькую дверь в коридор.
Маргарита взглянула на того, кого принимала за бедного гасконского дворянина.
Генрих стоял в нескольких шагах от нее, и, отчасти следуя советам Нанси, а отчасти и потому, что был немного взволнован, он стоял в позе самого почтительного и робкого влюбленного.
Это замешательство понравилось принцессе, дав ей в то же время возможность овладеть собою.
— Ах, господин де Коарасс,— сказала она, протягивая ему руку для поцелуя,— какой вы счастливый, что не принц!
Генрих улыбнулся, потом вздохнул.
— Я хотел бы быть принцем,— прошептал он.
— Напрасно, пренеприятное положение. У меня с утра голова трещит от политики. Королева-мать не дала мне ни минуты покоя.
Генрих робко приблизился на два шага.
— Садитесь, де Коарасс,— продолжала принцесса.— Надеюсь, что сегодня мне более не будут надоедать гневом короля и беспокойством моей матушки по поводу ее любимца Ренэ.
Генрих сел на скамейку рядом с Маргаритой.
— Вы, кажется, обещали мне, де Коарасс, рассказать о любви графини де Грамон к принцу Наваррскому, моему будущему супругу?
Вопрос Маргариты пришелся по душе Генриху, давая ему возможность перейти на веселую тему разговора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9