Госпожа Фавар, наконец, позволила себе громко расхохотаться, но тут же ее лицо омрачилось: она увидела, какой разгром пришельцы учинили в доме.— Да, это был настоящий обыск, по всем правилам! — сказала она с негодованием.— Да, по всем правилам! — подтвердил Фанфан. — Они опрокинули все, что могли, кое-что вскрыли и переломали, полезли во все шкафы, даже в каминах шарили… Нет сомнения, что Д'Орильи, с которым я подрался в Шуази, узнал меня. Но я принял меры предосторожности, а человек, уже предупрежденный, стоит десятка полицейских!— Пойдемте со мной! — И, схватив за руки Перетту и госпожу Фавар, он повел их к ларю в передней, который полицейские только что открывали. Сундук из вишневого дерева стоял на своем месте, полный муки, но, казалось, что он как бы тихо дышал. Фанфан объяснил:— Думаю, что в своей стране они могут часами оставаться невидимыми в таком положении.Женщины не поняли, что он имеет в виду, и смотрели на него вопросительно. Он, улыбаясь, хлопнул в ладоши. Тогда мука начала шевелиться, и постепенно из нее вылез настоящий негр в одной рубашке, с трубкой в зубах, кончик которой только что торчал над поверхностью муки, и весь белый. Но, хотя он и дышал ртом через трубку, в ноздри бедного Бель Кассема набилась мука, и, едва выбравшись и встав на ноги, он стал чихать, да так громко и столько раз, что поднял вокруг себя целую тучу мучной пыли! Фанфан тут же увел его, к великой радости женщин, которые уже совсем успокоились и могли, наконец, отдать должное изобретательности Фанфана и посмеяться вдоволь.На следующий день госпожа Фавар, наконец выспавшись после всех передряг, приготовилась писать письмо лейтенанту полиции с просьбой о разрешении повидать мужа, так как от Бравого Вояки не было никаких вестей. В этот момент в доме появился, усталый и мрачный, старый солдат.— Ну, вот и вы, наконец! — вскричала актриса. — Ваше отсутствие уже начало меня не на шутку тревожить! Я стала думать, что с вами случилось что-нибудь неприятное или даже опасное!— Ах, мадам! Не говорите об этом! — жалобно вскричал Бравый Вояка: на лице его было отчаяние. И он, вытирая лоб большим и уже грязным носовым платком, начал говорить.— Простите меня, ради Бога, мадам, но можно — я сяду?— Конечно, разумеется, друг мой!— Понимаете, в моем возрасте такая долгая езда верхом, да еще так быстро…— Какая езда? Куда?— Да, конечно, вы же ничего не знаете… Вы не могли знать! Ну, так вот! Мадам, я хотел попытаться совершить переворот, иначе говоря, устроить господину Фавару побег из тюрьмы!— Ну и что же дальше?— Я сумел попасть к нему в камеру. Я привез ему пирог, в котором были веревка с узлами, напильник, пистолет и кинжал. Короче говоря, все, чтобы выйти на свободу. Но он не захотел меня слушать. Он счел, что лучше отправить меня в Шамбор.— В Шамбор? Вас?— Да, отвезти маршалу Саксонскому письмо, в котором он просил походатайствовать за него.— Ну, в конце концов, это было не так глупо! — сказала госпожа Фавар.— Да, может быть, но что из этого вышло! — ответил Бравый Вояка. — Как он меня принял — не приведи Бог! Я думал, что он умрет от гнева! Он выгнал нас вон — меня с письмом вместе! Он пригрозил мне, что, раз господин Фавар недоволен тем, как ему живется в Фор ль'Эвек, пусть попробует, как живется в Бастилии!— Ну, знаете, это уж слишком! — вскричала в гневе госпожа Фавар.— Простите меня, мадам, — с убитым видом сказал старый ветеран, — я сделал все, что мог, я хотел — как лучше, но попал в неудачный момент: у господина маршала был приступ подагры…— Нет, нет, милый мой Бравый Вояка, — поспешно сказала актриса, — я возмутилась совсем не вами, а этим вельможей, этим знаменитым полководцем, который допустил по отношению ко мне поступок, по отсутствию такта и благородства, его недостойный!И, дрожа от негодования, госпожа Фавар вскричала:— Ах, так, господин маршал! Вы действуете против нас обоих! Вы — великий воин, а я всего лишь слабая женщина! Но я вступаю в битву с вами. И еще неизвестно, кто окажется в ней победителем!Ее лицо светилось вдохновением. Она хлопнула в ладоши и позвала:— Перетта! Фанфан! Идите оба сюда! Мне надо с вами поговорить!Двое влюбленных, ворковавших в соседней комнате, прибежали на ее зов. Фанфан, пожав руку Бравому Вояке, а Перетта, обняв его, с тревогой спросили о том, что же с бедным Фаваром.Бравый Вояка, по просьбе госпожи Фавар, сел и начал подробно рассказывать о своем столь неудачном путешествии.Фанфан воскликнул:— Бедный мой учитель! Вы попали во враждебное окружение! Теперь только маркиза де Помпадур настолько влиятельна, что может противостоять власти маршала Саксонского!Но госпожа Фавар, глаза которой излучали одновременно волю и лукавство, перебила его:— Не будем вмешивать в это маркизу! Теперь вражда стала открытой, и это вражда между маршалом и мной! И я знаю, как вести эту войну, знаю сама!— Могу я просить о чести служить вам? — спросил Фанфан.— Да!— А я? А я? — хором закричали Бравый Вояка и Перетта.— Да, да, и вы тоже! Но слушайте внимательно! Мы открываем заседание военного совета. Это именно то слово, какое надо. Садитесь и слушайте! Я начинаю! ЧАСТЬ IIПОХИЩЕНИЕ ПЕРЕТТЫ Глава IКУЧЕР ГОСПОЖИ ФАВАР На следующий день, около четырех часов пополудни, маркиз Д'Орильи и шевалье де Люрбек снова появились вместе в отеле «Трансильвания». Игра шла вовсю, гостиные были битком набиты посетителями, золото рекой текло на зеленое сукно столов и напоминало древнюю золотоносную реку Пактол, вспыхивающую мириадами искр.Не обращая внимания на окружающий шум и гомон, Д'Орильи коротко, с озабоченным видом спросил:— Ничего нового?— Ничего! — ответил Люрбек. — Один из моих знакомых, служащий в полицейской администрации, которого я очень осторожно расспрашивал, сообщил мне, что, в самом деле, вчера обыскивали дом Фаваров, но чиновники не нашли ничего подозрительного. Что ни говори, а эти женщины оказались хитрее, чем мы думали! Полагаю, что сейчас наша «птичка» должна прятаться где-нибудь вдалеке от Парижа.— Только подумать, что этот тип был в двух шагах от меня и мне ничего не стоило проткнуть его шпагой! — в ярости воскликнул офицер.— Успокойтесь, маркиз, — иронически посоветовал шпион. — Придет день, когда вы снова сможете удовлетворить ваше острое желание!В этот момент в игорный зал вошел суетливый на вид человек, раздающий поклоны направо и налево. Это был мужчина лет сорока, явно невысокого положения, но богато одетый и заметно пользующийся уважением в мире жуиров, которые глядели на него с любопытством, но без всякого высокомерия. Он был газетчиком по профессии и весьма неглуп. Он знал все сплетни Парижа и щедро делился ими с завсегдатаями отеля «Трансильвания», которых забавляла эта живая газетная хроника. Его портил врожденный вывих бедренного сустава, заставлявший его немного прихрамывать. При недурной внешности, лукавом и живом взгляде и хорошей манере держаться, его можно было бы принять за человека дворянского происхождения. Он подошел к группе посетителей, к которой только что присоединились Люрбек и Д'Орильи, и почтительно поклонился тем, кого считал важными персонами. Д'Орильи грубовато спросил его:— Ну, что, господин Блазен, какие новости?— О, множество, монсеньер! Все сплетничают главным образом о таинственном покушении на маркизу де Помпадур, которая удалилась, как монашка в монастырь, в замок Шуази.— Еще что? — бросил иронически Люрбек.— Еще говорят, что госпожа Фавар неожиданно решила совершить со всей своей труппой турне по Франции.Общий удивленный гул встретил это сенсационное сообщение. И в самом деле, это было очень странно: сезон в Париже был в разгаре, и всех поразило, что королева французской сцены, покинув свою избранную публику, вдруг отправляется за аплодисментами в провинцию.— Вы знаете, куда она едет? — спросил Д'Орильи.— Нет, — ответил хроникер, — но, если это вас интересует, я могу выяснить.Д'Орильи хотел ответить, но его друг тихо потянул его за рукав, чтобы он замолчал, и прошептал:— Я отгадал правильно. Думаю, что воскресение Фанфана играет не последнюю роль в ее решении. Нет сомнений, что обе актрисы хотят оказаться подальше от Парижа.— Ну, так мы поедем за ними! — живо откликнулся Д'Орильи. — И сможем приобрести шанс и обнаружить этого типа и похитить обеих красоток!— Увы! — ответил шевалье. — Я очень огорчен, но не могу ехать с вами. У меня нет возможности сейчас покинуть столицу.— Даже чтобы броситься следом за обворожительной Фавар? — удивился офицер. — Нет, дорогой шевалье, довод неубедительный!— Я повторяю, маркиз, это в самом деле невозможно! — серьезно ответил датчанин. — Меня удерживает в Париже важное, очень важное дело. И не настаивайте, пожалуйста, меня это только раздражает!Лейтенант понял, что лучше согласиться. И только, не сумев скрыть досаду, сказал:— Ну, что ж, поеду один. А сейчас, шевалье, позвольте мне, раз уж так, попросить у моего полковника официальный отпуск — с ним я смогу путешествовать на законном основании.Молодые люди расстались. Люрбек, провожая со своей обычной иронической улыбкой компаньона, направлявшегося сквозь толпу к выходу, процедил сквозь зубы:— До скорого свидания, милейший маркиз! И думаю, что оно произойдет очень скоро! — И затем добавил, причем его взгляд стал загадочным и колючим: — Но на этот раз для тебя речь пойдет не о том, чтобы шататься по увеселительным местам, а о том, чтобы платить долги!В то время как Д'Орильи готовился к отправлению из Парижа, берлина госпожи Фавар, снабженная всем необходимым для длительного путешествия, уже стояла у ворот ее дома, ожидая отъезда. Шесть лошадей в роскошной сбруе и богато одетый кучер, который важно сидел на козлах, звонко хлопая бичом, уже собрали вокруг себя толпу любопытных; зеваки весело болтали, обсуждая и экипаж, и его пассажиров.Кучер в ливрее королевского синего цвета с золотыми пуговицами и в алых панталонах, которые были заправлены в высокие сапоги, украшенные шпорами из красной меди, был великолепен и имел гордый вид. Пышный белый парик, опущенный на уши и заплетенный сзади в косу, перевязанную широкой черной лентой, почти закрывал ему лицо, как бы перегороженное поперек черными усами.Вскоре путешественники вышли из дома. Госпожа Фавар надела восхитительное платье темно-серого цвета с фижмами; фиолетовая накидка была небрежно наброшена на плечи, маленькая дорожная шляпка-треуголка украшала напудренные волосы. Перетта была пленительно хороша в платье с цветочками и казакине из шелка «шанжан». На головку она водрузила плоскую шляпку, закинутую назад, на золотые косы, в стиле оперных пастушек. За ними следовал старый ветеран, неуклюжий в просторном старинном плаще с нашивками и несущий, понимая значительность своих обязанностей, два огромных чемодана.Зеваки, стоящие вокруг кареты, увидев обеих актрис, блистающих грацией и красотой, восхищенно загалдели. Кучер с достоинством снял шляпу при их появлении, они ответили ему веселыми улыбками. Великолепный возница был не кто иной, как Фанфан-Тюльпан, напяливший пышную ливрею и настолько измененный и неузнаваемый, что даже его лучший друг или — что еще важнее — самые проницательные и опытные сыщики, брошенные на его поиски, не смогли бы его узнать.Веселое щелканье бича, звон бубенчиков, стук сабо по мостовой, сноп искр из-под копыт — и вот карета тронулась. Кучер, стегни лошадей! В путь, на Турень! Карета проехала пригород Сент-Оноре, кишащий веселой толпой, но сразу же тяжелый фургон, груженный бочками, застряв в грязи, преградил ей дорогу. Извозчик, как ни стегал своих животных, не мог заставить их двинуться ни вперед, ни назад. Фанфан остановил свою упряжку. Двое прохожих толкали колеса телеги, стараясь вытащить их из глубокой колеи на дорогу, но неловкий возчик сначала бранился, а потом слез и под выкрики толпы стал пытаться сдвинуть фургон.— Эх, ты, Жан-дурак, поучись-ка лучше править лошадьми!— Маловато выпил, иди, допивай в корчму!— Твои бочки слишком тяжелые, вылей из них то, что там есть! — кричали ему.Возница бранился, оправдывался, как мог. Его кнут лупил по крупам бедных животных. Затор увеличивался. Еще одна повозка оказалась бок о бок рядом с берлиной: это было тяжелое сооружение мрачного вида, окна которого были закрыты толстыми темными решетками, а по обе стороны его конвоировали двое верховых жандармов. Внутри, взаперти, находились двое: стражник и его пленник. Заключенный выглянул в зарешеченное окно. В этот самый момент глаза госпожи Фавар, внимание которой привлекла эта тюремная повозка, встретились с глазами арестанта. Раздались два крика одновременно, перекрывшие шум толпы. Госпожа Фавар увидела своего мужа, которого по приказу маршала Саксонского перевозили из тюрьмы Фор ль'Эвек в Бастилию.— Мой муж! Фавар! — закричала актриса. И она упала без сознания на руки Перетты.— Жена! Дорогая! — кричал в ответ ей Фавар, пытаясь выйти из своей катящейся на колесах тюрьмы. Но двери ее были надежно заперты, а страж, лишенный всякой чувствительности, грубо оттащил заключенного от окна. К этому времени злополучный фургон уже освободил дорогу, и экипажи снова двинулись в путь. Фанфан, который сидел впереди и ничего не видел, стал подгонять лошадей, чтобы наверстать потерянное время.— Куда она едет? — в бешенстве воскликнул Фавар.— Это вас не касается! — с насмешкой ответил страж.— Висельник! Негодяй! Каторжный сторож! — вопил писатель, совершенно выйдя из себя.Но шум, поднимаемый тюремной каретой, заглушил его возмущенные вопли, и он, морально совершенно уничтоженный, упал на сиденье. Сердце его было разбито встречей и жестоким подозрением; он тихо проговорил:— Держу пари на сто экю, что она едет к маршалу!И Фавар не ошибся. Но какое бы он почувствовал утешение вместо жестокого приступа горя, если бы узнал, что его жена, по-прежнему любящая и верная ему, едет не для того, чтобы предать, а для того, чтобы спасти своего мужа!Через два дня после этой неожиданной встречи маршал Саксонский прогуливался, еще прихрамывая, по одной из аллей своего имения Шамбор. Он провел довольно спокойную ночь и выспался, что заметно успокоило его приступ подагры, и теперь шагал не спеша по освещенной солнцем дорожке, прислушиваясь к пению птиц и восхищаясь прекрасным состоянием дарованного ему парка, который садовники украшали и обихаживали с завидным рвением.Погода была великолепная. Морис Саксонский выздоравливал и начинал снова обретать вкус к жизни. Он остановился, нагнулся, сорвал гвоздику, с наслаждением понюхал ее, одним глазом поглядывая на своего врача, семенившего за ним на почтительном и безопасном расстоянии. Достойный эскулап не сомневался, что улучшение состояния пациента — результат его собственных неусыпных забот, и он набрался решимости снова предписать больному продолжение монашеского режима: суровой диеты, воздержания и питья травяных настоек.Морис Саксонский, приободрившись, ускорил движение, стараясь делать более широкие шаги. Доктор Симонен рискнул посоветовать ему быть осмотрительнее.— Монсеньер, монсеньер! — задыхаясь, говорил он вслед маршалу. — Пока еще необходимо быть очень осторожным! Вам нельзя утомляться!— Пошел к черту! — буркнул, уже вскипая, маршал. — Я крепче, чем самый сильный из моих гренадеров!— Монсеньер, но…— Молчи, негодяй! Смотри, я снова оживаю!И маршал, подняв голову, выпрямив спину, стал разглядывать с посветлевшим лицом привлекательное зрелище, которое подействовало на его желудок даже более благотворно, чем на его зрение. Полдюжины слуг, направляясь в кухню замка, приближались к его хозяину, осторожно таща подвешенные на шестах огромные корзины и коробки, в которых было полно разнообразных съестных припасов. Дичь высовывала наружу ноги, показывая жирные тушки. Откормленные индейки, куры с белыми брюшками, утки синеватого оттенка соседствовали с желтоватыми от жира бараньими ляжками и красными кусками говяжьего филе. Соблазнительные на вид сочные фрукты и свежие овощи громоздились разноцветными грудами, на которых играли солнечные лучи.Этот продуктовый кортеж сопровождал дородный управляющий, румяный и упитанный, одетый в маршальскую ливрею. Вид у него был такой, как если бы он участвовал в торжественном церковном шествии, неся раку с драгоценными мощами.Морис Саксонский остановился. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не схватить прямо на ходу розовый окорок, лежавший сверху и такой аппетитный, что его желудок болезненно сжался, так как отнюдь не был насыщен отварами ромашки, липового листа и вербены, с любовью приготовленными Симоненом. А врач, видя, что глаза его величественного и грозного пациента загорелись, отважился, дрожа, пролепетать последнее соображение:— Монсеньер, не нужно притрагиваться к этим блюдам, они неудобоваримы!..— Тысяча ядер тебе в глотку! — прорычал маршал, терпение которого лопнуло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35